уть  плату  за
первый звонок и перевести счет за второй на свой номер, поскольку не  знала,
как мистер Моран воспримет ее звонок). Ральф был у Монстра Дугана, занимался
фотографиями к предстоящему слушанию  дела  об  убийстве.  Жена  Монстра  не
заметила в голосе Рут ничего подозрительного, Ральф тоже;  позже  он  сказал
ей, что из нее могла бы получиться великая  преступница.  Она  сказала,  что
должна задержаться для обсуждения дел Онкологического общества. Она сказала,
что если он придет домой  раньше  нее,  то  пусть  разогреет  кусок  мяса  и
поджарит себе овощи, как он любит, там в  морозильнике  их  шесть  или  семь
упаковок. Еще она сказала, что в хлебнице есть кофейные пирожные,  если  ему
захочется чего-нибудь сладкого. К этому времени доктор  Даггетт  вернулся  в
офис и занимался дезинфекцией ее ран. Рут была  очень  бледна.  Ральф  хотел
знать, что ее задерживает.  Она  обещала  рассказать  ему  обо  всем,  когда
вернется домой. Ральф сказал, что будет ждать с нетерпением и что любит  ее.
Рут ответила, что тоже его любит. Затем, когда Даггетт закончил обрабатывать
участок позади колена (руку он обработал, пока она  говорила  с  Ральфом)  и
приступил к глубокой ране на икре (она действительно чувствовала, как  кусок
ее мяса чуть не отрывался), она позвонила мистеру Морану. Рут  сказала  ему,
что его собака укусила ее три раза, и что один  раз  -  это  и  то  слишком,
поэтому она застрелила ее, что она оставила карточку общества в его почтовом
ящике, и что Американское Онкологическое общество было бы радо  получить  от
него пожертвование, которое, как  она  думает,  он  и  сделает.  Последовала
короткая пауза, после которой мистер  Моран  начал  говорить.  Скоро  мистер
Моран начал кричать. В конце концов мистер Моран начал визжать. Мистер Моран
был  так  разъярен,  что  достиг  простонародной  плавности  выражений,  что
приблизило его не к современной поэзии, но к Гомеровскому стиху.  Никогда  в
жизни ему больше не удастся повторить ничего подобного, хотя  несколько  раз
он будет стараться, но тщетно. Он будет вспоминать об этой беседе с печалью,
почти что с глубокой ностальгией. Она выявила все лучшее в нем,  не  отрицая
ничего. Мистер Моран сказал, что она может ожидать  судебного  преследования
за каждый доллар, полученный в городе, и в придачу за  те,  что  получены  в
деревне. Мистер Моран сказал, что обратится в суд и что он партнер по покеру
лучшего в округе адвоката. Мистер Моран сказал, что когда он  разделается  с
ней, она будет проклинать свою мать за то, что та отдалась ее  отцу.  Мистер
Моран сказал, что хотя ее мать и была настолько глупа, чтобы сделать это, но
он может сказать  Рут,  что  лучшая  ее  часть  была  извергнута  обратно  в
несомненно низкопробный член ее отца и растеклась по тому куску сала,  каким
было бедро ее матери. Мистер Моран сообщил также, что в то время как великая
и могучая  Рут  Маккосланд  почитает  себя  Королевой  на  Куче  Дерьма,  ей
предстоит  скоро  обнаружить,  что  она  не  более  чем  маленькая  какашка,
плавающая в Большом Ночном Горшке Жизни. Мистер Моран также добавил,  что  в
этом особом случае он будет держать руку на рычаге управления этим агрегатом
и намерен нажать на него. Мистер Моран сказал еще очень многое  сверх  того.
Мистер Моран не просто говорил, он вещал. Проповедник Кольсон (или  Кудер?),
будучи на вершине своей славы, не мог бы сравниться с мистером Мораном в тот
день. Рут терпеливо ждала, пока у него хотя бы на время пересохнет  во  рту.
Тогда тихим и приятным голосом, по которому вовсе нельзя было  предположить,
что ее икра горит, как в огне, она сказала мистеру Морану, что хотя пока суд
не внес полную ясность в этот вопрос, но вообще-то он обычно более склонен в
случае нападения животного выносить решение в пользу посетителя, пусть  даже
и  незваного,  чем  в  пользу  владельца.  В  настоящем  же  случае   вопрос
заключается в том, предпринял или нет  владелец  все  разумные  меры,  чтобы
убедиться...
   - Что, вашу мать, вы несете? - завизжал Моран.
   - Я пытаюсь сказать вам, что суд не ждет  ничего  хорошего  от  человека,
который оставляет свою собаку непривязанной так,  что  она  кусает  женщину,
занимающуюся делами благотворительной организации, такой,  как  Американское
Онкологическое общество. С другой стороны, я пытаюсь дать вам понять, что  в
суде вас заставят платить за то, что вы ведете себя, как последний мудак.
   Ошеломленное молчание  на  другом  конце  провода.  Муза  мистера  Морана
улетела навсегда.
   Рут сделала короткую паузу чтобы перебороть волну слабости, когда Давгетт
окончил дезинфекцию и наложил на раны легкие стерильные повязки.
   - Если вы подадите на меня в суд, мистер Моран,  сможет  ли  мой  адвокат
найти кого-нибудь, чтобы подтвердить, что ваша собака кусалась и раньше?
   Молчание на другом конце провода.
   - Может, двоих? Полная тишина.
   - А может, троих?
   - Отвали, пизда ученая. - внезапно сказал Моран.
   - Ладно, - сказала Рут. - Я не могу сказать, что мне было  очень  приятно
говорить с вами. Но слушать  вас  и  изложение  ваших  взглядов  было  очень
поучительно. Иногда думаешь, что дошел до самого  дна  колодца  человеческой
глупости. И  получить  напоминание  о  том,  что  этот  колодец,  совершенно
очевидно,  бездонен,  бывает  очень  полезно.  Я   боюсь,   что   мне   пора
отсоединиться. Я планировала объехать еще шесть домов  сегодня,  но,  боюсь,
должна отложить это на потом. Мне нужно ехать в Дерри Хоум в госпиталь чтобы
наложить швы.
   - Надеюсь, что они угробят вас к черту.
   - Понимаю. Но постарайтесь помочь Онкологическому обществу, если сможете.
Мы нуждаемся в любой помощи, какую только нам могут оказать, если  мы  хотим
победить рак  в  наше  время.  Даже  негодяи  и  идиоты  с  вонючей  пастью,
ублюдочные сукины дети вроде тебя должны принимать в этом участие.
   Мистер Моран не стал подавать на нее в суд. Неделю спустя она получила от
него  конверт  Онкологического  общества.  Он  не  наклеил  на  него   марку
специально,  как  она  подумала,  и  поэтому  он  был  доставлен  наложенным
платежом. Внутри была записка и однодолларовая купюра с  большим  коричневым
пятном. "Я вытер им задницу, сука!" -  торжествующе  сообщала  записка.  Она
была написана большими наклоненными в разные стороны  буквами,  какие  пишут
первоклассники, у которых не все в порядке с моторными рефлексами. Она взяла
долларовую бумажку за уголок и положила вместе с остатками утренней  стирки.
Когда банкнота очистилась (причем  совершенно!  -  одной  из  многих  вещей,
которых не знал  мистер  Моран  было  то,  что  дерьмо  отстирывается),  она
прогладила ее. Тогда она стала не только чистой, но и хрустящей,  как  будто
вчера из банка. Она  положила  ее  в  парусиновую  сумку,  где  хранила  все
собранные деньги. В своей  записной  книжке  она  отметила:  Б.Моран,  сумма
взноса - 1 доллар.

3

   Хэвенская  городская  библиотека,  Онкологическое  общество,  Конференция
Малых городов Новой  Англии.  Рут  служила  Хэвену,  работая  во  всех  этих
организациях. Она также  активно  участвовала  в  деятельности  Методистской
церкви. Редкий ужин, даваемый церковью, обходился без приготовленной ею еды,
а распродажа выпечки - без ее пирогов и булочек с изюмом. Она работала также
в школьном правлении и в комитете по школьным учебникам.
   Люди говорили, что не знают, как она может со всем этим управляться. Если
бы ее спросили об этом прямо, она бы улыбнулась и ответила, что занятые руки
- это самые счастливые руки. Вы бы  могли  подумать,  что  при  такой  массе
работы у нее уже не остается времени на хобби.., но на самом деле у  нее  их
было целых два. Она очень любила читать (была почти  без  ума  от  вестернов
Бобби Андерсон; у нее были все они, каждый  подписан)  и  еще  она  собирала
кукол. Психиатр связал бы ее коллекцию кукол с несбывшейся мечтой о ребенке.
И хотя Рут не очень-то общалась с психиатрами, она бы с этим согласилась.  В
какой-то мере, во всяком случае.  Независимо  от  причины  они  делают  меня
счастливой, могла бы она ответить, если бы ей пришлось столкнуться с  точкой
зрения психиатра. И я думаю, что счастье - это нечто противоположное печали,
горечи и злобе и должно  оставаться  неанализируемым  как  можно  дольше.  В
первые годы жизни в Хэвене она и Ральф делили между собой  кабинет  наверху.
Дом был  достаточно  велик,  чтобы  у  каждого  был  свой  кабинет,  но  они
предпочитали быть вместе по вечерам. Когда-то  большой  кабинет  представлял
собой две комнаты, но Ральф сломал стенку между ними,  и  места  стало  даже
больше, чем внизу в гостиной. У Ральфа была своя коллекция монет и спичечных
коробков, стеллаж с книгами (все книги Ральфа были научными, большей  частью
по военной истории) и старое шведское бюро с  убирающейся  крышкой,  которое
Рут сама отреставрировала.
   Для Рут он оборудовал то, что они потом называли "классной комнатой".
   Примерно за два года до того, как Ральф стал страдать  головными  болями,
он заметил, что Рут уже не хватает места для ее кукол (к  тому  времени  уже
появилась полка для кукол над ее столом, и они иногда оттуда  падали,  когда
она печатала). Они сидели на стуле в углу, беспечно свешивали свои маленькие
ножки с подоконников, и даже посетители, когда брали стулья,  обычно  сажали
себе на колени трех-четырех кукол. У нее ведь было  много  посетителей:  Рут
была еще и общественным нотариусом,но все время кому-то требовалось заверить
у нее то купчую, то долговое обязательство.
   Поэтому к Рождеству того года Ральф соорудил дюжину  маленьких  скамеечек
для ее кукол. Рут была в  восторге.  Они  напомнили  ей  маленькую,  в  одну
комнату, школу, которую она посещала в  Кросман  Корнер.  Она  поставила  их
тесными рядами и усадила на них кукол. Даже потом  эта  часть  кабинета  Рут
называлась классной комнатой.
   На следующее Рождество - его последнее Рождество, хотя он  еще  прекрасно
себя чувствовал и опухоль в его мозгу, впоследствии убившая  его,  была  еще
только маленькой точкой - Ральф подарил ей еще четыре скамеечки,  три  новые
куклы и классную доску, подходящую  по  размерам  к  скамейкам.  Этого  было
достаточно, чтобы создать эффект настоящей классной комнаты. На  доске  было
написано: Дорогой учитель, я преданно люблю тебя. Тайный обожатель.
   Взрослые были в восторге от ее классной комнаты, как и большинство детей,
и Рут всегда была счастлива видеть, как дети - девочки и мальчики  -  играют
ее куклами, хотя некоторые из кукол были очень ценными, а многие  старыми  и
хрупкими. Некоторые родители очень нервничали, видя, как их  ребенок  играет
куклой из прокоммунистического Китая, или же куклой,  принадлежавшей  дочери
Верховного  судьи  Джона  Маршалла.  Рут  была  добрая  женщина:  если   она
чувствовала,  что  восхищение  ребенка  ее  куклами  действительно   смущает
родителя, она доставала Барби  и  Кена,  специально  припасенных  для  таких
случаев. Дети играли с ними, но вяло, как будто понимали, что  по-настоящему
хорошие куклы почему-то находятся под запретом. Если же  Рут  понимала,  что
запрет родителей связан с тем, что они считают неудобным, чтобы  их  ребенок
играл игрушками взрослой леди, она давала понять, что  ни  в  коей  мере  не
возражает этому.
   - Вы не боитесь, что ребенок сломает  их  скамеечку?  -  спросила  у  нее
однажды Мейбл Нойз. Лексикон Мейбл изобиловал выражениями типа: "Смотрите  и
трогайте на здоровье, но если сломаете - платите". Мейбл знала,  что  кукла,
принадлежавшая дочери судьи Маршалла, стоила по меньшей мере 600 долларов  -
она показала ее фотографию дилеру старинных кукол в Бостоне, и он оценил  ее
в 400, поэтому Мейбл думала, что ее продажная  цена  -  600.  Еще  там  была
кукла, принадлежавшая Энн Рузвельт.., настоящая гаитянская кукла  вуду...  И
Бог знает,  какие  еще,  сидящие  щека  к  щеке  и  нога  к  ноге  с  такими
общеизвестными куклами как Энн и Энди Рэггеди.
   - Ничуть, - ответила Рут. Она находила взгляды Мейбл такими же странными,
как и Мейбл - ее взгляды. - Если Богу  угодно,  чтобы  одна  из  этих  кукол
сломалась, он может сломать ее сам или же послать ребенка сделать это. Но до
сих пор ни один ребенок еще ничего не сломал. Ну, открутили несколько голов,
и Джо Пелл что-то сделал с устройством на спине у Миссис Бисли, и теперь она
ничего не может сказать, кроме: не хотите ли  принять  душ?  -  вот  и  весь
причиненный убыток.
   - Вы меня извините, но я все-таки считаю, что это слишком большой риск по
отношению к таким хрупким уникальным вещам, - сказала Мейбл. Она фыркнула. -
Мне кажется, что единственная истина, которую я усвоила в своей  жизни,  это
то, что дети ломают вещи.
   - Ну, может, мне просто повезло. Но знаете, они осторожны с ними.  Думаю,
потому что  они  их  любят.  Рут  сделала  паузу  и  слегка  нахмурилась.  -
Большинство из них любят, - добавила она через секунду.
   Тот факт, что не все дети хотели играть с "ученицами" в классной  комнате
- некоторые, казалось, боялись их, озадачивал и огорчал Рут.
   Маленькая Эдвина Турлоу, например. Эдвина  разразилась  бурными  воплями,
когда мама ввела ее за руку и буквально подтолкнула к куклам, рядами сидящим
на скамейках, внимательно глядя на доску. Миссис Турлоу  считала  кукол  Рут
самыми прелестными, премиленькими, как играющий  котенок,  сладенькими,  как
сбитые  сливки',  если  бы   существовали   другие   клише   для   выражения
"очарования", миссис Турлоу, вероятно,  употребила  бы  их  применительно  к
куклам Рут. Она просто поверить  не  могла,  что  ее  дочь  их  боится.  Она
подумала, что Эдвина "просто стесняется". Рут же, безусловно видевшая  искру
неподдельного страха в детских глазах, не сумела  отговорить  мать  (которую
она считала женщиной тупой, со свиными мозгами) от того,  чтобы  та  толкала
ребенка к куклам.
   Поэтому Норма Турлоу поволокла маленькую Эдвину в "классную  комнату",  и
вопли Эдвины были так громки, что Ральф выскочил из  подвала,  где  он  плел
стулья. Потребовалось минут двадцать, чтобы успокоить  истерику  Эдвины,  и,
конечно, ее увели вниз, подальше от кукол. Норма Турлоу была очень  смущена,
и всякий раз, как она бросала мрачный взгляд  в  сторону  Эдвины,  та  снова
начинала истерически плакать.
   Позднее, тем же вечером Рут поднялась наверх и грустно взглянула на  свою
классную комнату, полную молчаливых детей (в число "детей" входили  и  такие
почтенные персоны, как Миссис Бисли и Мамаша Старый Капюшон, которая, будучи
вывернутой наизнанку  и  слегка  переделанной,  становилась  Страшным  Серым
Волком), задумавшись, как же они могли так напугать маленькую  Эдвину.  Сама
Эдвина, конечно  же,  не  могла  ничего  объяснить;  даже  самые  осторожные
расспросы возобновляли вопли ужаса.
   - Вы действительно сделали  этого  ребенка  несчастным,  -  наконец  тихо
сказала Рут, обращаясь к куклам. - Что вы ей сделали?
   Но  куклы  только  смотрели  на  нее  своими  стеклянными,   пуговичными,
пришитыми глазами.
   - И Хилли Браун тоже не хотел к ним приближаться в  тот  раз,  когда  его
мать зашла, чтобы ты заверила купчую, - сказал Ральф у нее  за  спиной.  Она
испуганно оглянулась и улыбнулась ему.
   - Да, и Хилли тоже. -  Были  и  другие.  Немного,  но  достаточно,  чтобы
встревожить ее.
   - Ну же, - сказал Ральф, обнимая ее за талию, - давайте, чучела!  Кто  из
вас, морды, напугал девчушку?
   Куклы смотрели молча.
   И на мгновение..,  только  на  мгновение...  Рут  почувствовала  движение
страха,  начавшегося  где-то  в  желудке,  потом   поднявшегося   вверх   по
позвоночнику, звеня позвонками, как костяной ксилофон.., потом все прошло.
   - Не беспокойся об этом, Рут, -  сказал  Ральф,  наклоняясь  к  ней.  Как
всегда, его запах заставил ее почувствовать легкое головокружение. Он крепко
ее поцеловал. И не только его поцелуй был крепким в этот момент.
   - Пожалуйста, - сказала она, слегка задыхаясь, прерывая  его  поцелуй,  -
только не перед детьми. Он засмеялся и сгреб ее в свои руки.
   - А перед собранием Генри Стил Коммагера?
   - Чудесно, - выдохнула она, сознавая, что была уже наполовину, нет..,  на
три четверти.., нет, на четыре пятых раздета.
   Они срочно занялись любовью, к  огромному  удовлетворению  обеих  сторон.
Всех их сторон. Легкое охлаждение было забыто.
   Но она вспомнила об этом в ночь на 19 июля. 17  июля  изображение  Христа
начало говорить с Беккой  Поулсон.  19  июля  куклы  Рут  Маккосланд  начали
разговаривать с ней.

4

   Жители города были удивлены, но обрадованы, узнав, что  два  года  спустя
после смерти  мужа  в  1972-м,  его  вдова  выдвинула  свою  кандидатуру  на
должность  констебля  города  Хэвена.  Молодой  человек  по  фамилии  Мамфри
выступил против нее. Большинство сошлось на том, что этот парень  был  глуп;
но оно также согласилось с тем, что этому трудно помочь: он был  новичком  в
городе и еще не знал, как себя вести. Те, кто обсуждал эту проблему в "Хэвен
Ланче", сошлись на том, что Мамфри более достоин сожаления,  чем  порицания.
Он проходил как кандидат  от  демократов,  и  главный  пункт  его  платформы
оказался таким: когда речь идет о должности  констебля,  то  выбранное  лицо
должно арестовывать пьяниц, превышающих скорость, хулиганов; долг его  может
состоять и в том, чтобы время от времени  арестовывать  и  сажать  в  тюрьму
опасных преступников. И, конечно же, жители Хэвена не  должны  выдвигать  на
такой пост женщину, не так ли?
   Они должны были и сделали это. Маккосланд получила 407 голосов, Мамфри  -
9. В числе этих девяти голосов, надо думать, были голоса  его  жены,  брата,
23-летнего сына и его самого. Оставшиеся пять  голосов  были  незначительны.
Никто, конечно, не сознался бы, но  сама  Рут  подозревала,  что  у  мистера
Морана там, в южной части города, друзей на четыре человека больше, чем  она
думала. Три недели спустя после выборов Мамфри и его жена уехали из  Хэвена.
Его сын, достаточно приятный молодой человек по имени Джон, решил  остаться,
хотя он все еще, после пятнадцати лет жизни  в  городе  оставался  новичком:
Этот новичок, Мамфри, заходил постричься сегодня  утром;  помнишь,  как  его
папаша выступал против Рут и был побит? И с тех пор у  Рут  не  было  больше
противников.
   Горожане  рассматривали  выдвижение  ее   кандидатуры   как   официальное
объявление об окончании траура. Одной из вещей (одной из многих), которую не
удалось  понять  несчастному  Мамфри,  было  то,  что  такое   одностороннее
голосование было способом жителей Хэвена выкрикнуть приветствие:  Ура,  Рут!
Возвращайся!
   Смерть Ральфа была внезапной  и  шокирующий,  и  была  близка  к  тому  -
чертовски близка! - чтобы убить часть  ее,  мягкую  и  чарующую.  Эта  часть
смягчала и украшала доминирующую сторону ее личности, как  она  чувствовала.
Эта ее личностная доминанта была умной, осторожной, логичной и, -  хотя  она
очень не любила это признавать, но знала, что  это  была  правда,  -  иногда
злой.
   Она пришла к пониманию того, что, если она утратит эту  чувствительную  и
податливую часть своей натуры, это будет все равно что убить  Ральфа  второй
раз. И поэтому она вернулась к Хэвену, вернулась к службе.
   В маленьком городке даже одна подобная личность способна решающим образом
повлиять на ход вещей и на то, что любители жаргонных  словечек  назвали  бы
"качеством жизни"; эта личность может стать настоящим  сердцем  города.  Рут
стала на правильный путь, став таким человеком для  города,  когда  умер  ее
муж. Спустя два года - которые по прошествии казались ей  долгим  и  мрачным
временем, проведенным в аду, - она вновь обнаружила, что необходима, так  же
как человек обнаруживает в темном углу чердака часть  карнавального  костюма
или изогнутое деревянное кресло-качалку, которые еще вполне пригодны в быту.
Она извлекла это на свет  божий,  убедилась  в  его  целости,  стерла  пыль,
отполировала и вернула к жизни. Должность городско