го констебля  была  только
первым шагом. Она  не  могла  бы  сказать,  почему  это  казалось  ей  таким
правильным, но это было так  -  это  было  прекрасной  работой,  позволяющей
помнить Ральфа и в то  же  время  продолжать  оставаться  самой  собой.  Она
думала, что найдет работу, которая была бы и скучной и неприятной.., но  это
в равной мере можно было сказать и о сборах для Онкологического общества,  и
о  службе  в  Комитете  по  отбору  школьных  учебников.  Утомительность   и
неприятность работы не означали ее бесплодности - факт, о котором,  кажется,
многие люди не знают или охотно игнорируют его. Она также сказала себе,  что
если работа ей действительно не понравится, то нет  такого  закона,  который
заставил бы ее  остаться  на  второй  срок  в  этой  должности.  Она  хотела
работать, а не мучить себя. Если она  возненавидит  это  дело,  она  уступит
место Мамфри или кому-нибудь вроде него.
   Но Рут поняла, что работа ей нравится. Среди всего  прочего,  она  давала
Рут возможность положить конец некоторым безобразиям,  которым  старый  Джон
Харли позволял проистекать и.., развиваться.
   Дел Каллум, например. Каллумы жили в  Хэвене  с  незапамятных  времен,  и
Делберт - бровастый механик, работавший у  Элта  Баркера  на  станции,  был,
возможно, не первым из  Каллумов,  вступившим  в  половую  связь  со  своими
дочерьми. Линия Каллумов была невероятно закручена и  перекрещена;  было  по
меньшей мере двое катастрофически отсталых в развитии Каллумов в  Пайнленде,
которых знала Рут (если верить городским сплетням, один  из  них  родился  с
перепонками между пальцами рук и ног).
   Инцест - это одна из освященных веками традиций, о которой нередко  пишут
романтические поэты. Его традиционность могла быть причиной, по которой Джон
Хартли никогда не пытался  всерьез  с  ним  покончить,  но  "традиционность"
такого гротескного предмета  не  имела  значения  для  Рут.  Она  поехала  к
Каллумам. Там было много крика. Альвион Турлоу мог это  ясно  слышать,  хотя
Альвион и жил на четверть мили ниже по дороге и был глухим на одно  ухо.  За
криками последовал звук заводящейся цепной пилы, потом  -  выстрел  и  крик.
Потом цепная пила остановилась, и Альвион, вышедший  на  середину  дороги  и
загородивший рукой глаза от солнца, глядя в сторону дома  Каллумов,  услышал
девичьи голоса (у Делберта была чертова пропасть дочерей -  целых  шесть;  и
они действительно были его проклятием, равно как и он - их), срывавшиеся  на
крики о помощи.
   Позднее, в "Хэвен Ланче", пересказывая  свою  историю  перед  очарованной
аудиторией, старый Альвион сказал, что подумал было пойти домой и  позвонить
констеблю.., но тут же понял, что, вероятно, констебль и стрелял.
   Альвион остался стоять как столб, ожидая развития событий. Примерно через
пять минут после того, как умолкла  цепная  пила,  Рут  Маккосланд  проехала
назад в город. Пять минут спустя после этого  проехал  Дел  Каллум  в  своем
пикапе. Его вымытая жена сидела на сиденье  рядом  с  дробовиком.  Матрац  и
картонные ящики, набитые вещами и посудой, торчали из багажника. Делберта  и
Мэгги Каллум больше не видели в Хэвене. Три дочери  Каллума  старше  18  лет
поехали работать в Дерри и Бангор.  Три  младшие  были  помещены  в  приюты.
Большинство жителей Хэвена были рады тому, что семья Каллум покинула  город.
Там, в конце Ридж Роуд, они отравляли все,  как  ядовитая  россыпь  поганок,
растущих в темном подвале. Люди толковали о том, что сделала Рут и  как  она
это сделала, но сама Рут никогда об этом не говорила.
   Каллумы были не единственными  людьми,  кого  Рут  Маккосланд,  седеющая,
подтянутая, пяти футов и пяти дюймов роста и 125 фунтов веса,  выдворила  из
города или посадила на несколько лет. Например,  компания  хиппи-наркоманов,
которая поселилась в пяти милях к востоку от фермы старого  Фрэнка  Гаррика.
Эти недостойные, истасканные человеческие отбросы пробыли  там  всего  около
месяца и ушли они, подгоняемые пинками изящного ботинка  Рут  5-го  размера.
Племянница Фрэнка, которая писала свои книги,  вероятно,  покуривала  травку
время от времени, как считали горожане (они считали, что все писатели должны
курить  наркотики,  очень  много  пить  или  проводить  ночи  в  сексуальных
извращениях), но не продавала ее, в то время как хиппи  в  полумиле  от  нее
занимались как раз этим.
   Еще были Йоргенсоны на Болотной Миллер  Роуд.  Бенни  Йоргенсон  умер  от
удара, и через три года Айва снова вышла замуж и стала  Айвой  Хейни.  После
этого ее семилетнего сына и пятилетнюю дочь стали преследовать  дома  разные
беды. Мальчик выпал из ванны, а девочка обожгла руку о печь.  Потом  мальчик
поскользнулся на мокром кухонном полу и сломал руку, а девочка наступила  на
грабли, засыпанные листьями, и их  рукоятка  попала  ей  прямо  по  макушке.
Последним, но отнюдь не наименьшим  злоключением  было  падение  мальчика  с
лестницы, ведущей в подвал, куда  он  спускался  за  растопкой;  он  упал  и
раскроил себе череп. Некоторое время казалось, что он не выживет.  Это  была
целая череда бед.
   Рут решила, что в доме Хейни бед уже достаточно.
   Она поехала к ним на своем стареньком "Додж Дарте" и застала Элмера Хейни
сидящим на веранде с недопитой четвертью "Миллер Лайт"; клюя носом, он читал
"Солджерз оф  Форчун".  Рут  предполагала,  что  именно  он  и  был  главным
несчастьем дома Айвы, особенно  маленьких  Беги  и  Ричарда  Йоргенсон.  Она
сказала ему, что подозревает, что некоторые  отчимы  причиняют  очень  много
горя своим приемным детям. Она также сказала, что считает, что  детям  будет
гораздо лучше, если Элмер Хейни уедет  из  города.  Очень  скоро.  До  конца
недели.
   - Не угрожай мне, - спокойно сказал Элмер Хейни. - Сейчас  это  мой  дом.
Тебе лучше убраться из него,  пока  я  не  размозжил  тебе  голову  поленом,
приставучая сука.
   - Обдумайте это, - сказала Рут, улыбаясь.
   Джо Полсон в это время припарковался у почтового ящика. Он слышал все,  -
Элмер Хейни говорил слегка в повышенных тонах, а у Джо было все в порядке со
слухом. Из того, как он пересказывал эту историю в тот же день позже  "Хэвен
Ланче", следовало, что он сортировал почту  все  то  время,  пока  эти  двое
переругивались, и не рассортировал ее, пока они не закончили свою беседу.
   - Тогда откуда ты знаешь, что она улыбалась! - спросил Элт Баркер.
   - Это было слышно по ее голосу, - ответил Джо. Через несколько  дней  Рут
съездила в полицейские казармы в  Дерри  и  поговорила  с  Бучем  "Монстром"
Дуганом. С его шестью футами и восемью дюймами роста и 280 фунтами  веса  он
был самым огромным полицейским в Новой  Англии.  Ради  вдовы  Ральфа  Монстр
совершил бы что угодно, кроме, пожалуй, убийства (а может быть, и это тоже).
   Еще через два дня они вновь посетили Хейни. У Монстра был выходной, и  он
был в гражданском. Айва Хейни была  на  работе,  Бети  в  школе,  а  Ричард,
конечно, еще был в больнице. Элмер Хейни, который все еще  был  без  работы,
сидел на веранде с четвертью "Миллер  Лайт"  в  одной  руке  и  с  последним
номером "Хот Ток" в другой. Рут и Монстр Дуган пробыли у него  что-то  около
часа. В течение этого часа Элмер Хейни поимел очень много неприятностей. Те,
кому довелось видеть его тем вечером  покидающим  город,  говорили,  что  он
выглядел так, будто кто-то пропустил  его  через  сортировочную  машину  для
томатов.  Но  единственным  человеком,  у  которого  хватило  нервов,  чтобы
спросить, что, собственно, произошло, оказался сам старый Джон Харли.
   - Ну, я вам скажу, - говорила Рут, улыбаясь. - Это было наимерзейшее дело
из всех, что я когда-либо видела. Пока мы убеждали  его,  что  его  приемным
детям будет гораздо лучше, если он уедет, он решил, что хочет  принять  душ.
Как раз в то время, когда мы говорили с ним! И представьте себе, он выпал из
ванны! Потом он обжег руку о печь,  а  на  обратном  пути  поскользнулся  на
линолеуме. Потом он решил подышать воздухом,  вышел  и  наступил  на  те  же
грабли, что и Бети Йоргенсон два месяца назад. Тогда-то он и решил, что  ему
пора собираться и уезжать.  Я  думаю,  что  он  правильно  сделал,  бедняга.
Где-нибудь в другом месте ему повезет больше.

5

   Она была человеком, которого  с  наибольшим  правом  можно  было  назвать
сердцем города, и, может быть, поэтому она  была  первой,  кто  почувствовал
перемену.
   Это началось с головных болей и плохих снов.
   Головные боли начались в июле. Иногда они были такими  слабыми,  что  она
едва замечала их.  Затем,  без  всякого  перехода,  они  перешли  в  сильные
пульсирующие удары в области лба. Вечером 4 июля ей стало так плохо, что она
позвонила Кристине Маккин, с которой собиралась поехать смотреть фейерверк в
Бангор, и сказала, что не сможет.
   Тем вечером она легла еще засветло, но уже  успело  стемнеть,  когда  она
наконец смогла кое-как уснуть. Она  предполагала,  что  жара  и  сырость  не
давали ей уснуть - по всей Новой Англии это не  давало  спать  людям  в  тот
вечер, как она думала, и это была не первая такая ночь. Это  было,  пожалуй,
самое безветренное и жаркое лето на ее памяти.
   Ей снились фейерверки.
   Только эти фейерверки были не красные, белые и  ярко-оранжевые;  они  все
были тусклые и ужасно зеленые. Они взрывались  по  всему  небу  во  вспышках
света.., только вместо того, чтобы потухнуть, морские звезды  образовывались
в небе, стекаясь друг к другу и превращались в гигантские язвы.
   Оглядевшись вокруг, она увидела людей, среди которых жила всю свою жизнь,
-  Харли  и  Креншоу,  Брауны  и  Даплисси,  Андерсоны  и   Кларендонсы,   -
уставившихся на небо, лица их были освещены гнилостной зеленью.  Они  стояли
перед почтой, аптекой, "Хэвен Ланчем",  Северным  Национальным  банком;  они
стояли перед школой и станцией Элта Баркера,  с  глазами,  полными  зеленого
света, и тупо открытыми ртами.
   Зубы у них выпадали.
   Джастин Херд повернулся к ней и усмехнулся, растягивая губы  и  показывая
оголенные розовые десны. В  безумном  свете  ее  сна  слюна  на  его  деснах
казалась соплями.
   - Доброго здоровья, - прошепелявил Джастин, и она подумала:
   Вон отсюда! Они все должны убраться отсюда сейчас же! Если они  этого  не
сделают, они умрут так же, как и Ральф!
   Сейчас Джастин приближался к ней, и с растущим ужасом  она  увидела,  что
его лицо съеживается и меняется - оно  становилось  раздутым  вышитым  лицом
Лумпкин,  ее  куклы-пугала.  Она  дико  озиралась  и  видела,  что  все  они
становятся куклами. Мейбл Нойз повернулась к ней и  уставилась  на  нее,  ее
голубые глаза  были  такими  же  расчетливо-жадными,  как  всегда,  но  губы
сложились в купидонообразный бантик в улыбке китайской куклы.
   -  Томминокерыыы,  -  прошепелявила  Мейбл  монотонным,  отдающимся  эхом
голосом, и Рут проснулась, задыхаясь, выпучив глаза, в темноте.
   Ее головная боль прошла, по крайней мере, на это время.  Она  перешла  от
сна к бессоннице с мыслью: Рут, ты должна  немедленно  уезжать.  Не  собирая
никаких вещей - надеть на себя что-нибудь, вскочить в "Дарт" и - ехать!
   Но она не могла так поступить.
   Вместо этого она снова легла. Спустя долгое время она снова уснула.

6

   Когда  пришло  сообщение  о  том,  что  горит  дом  Полсонов,   Хэвенское
добровольное пожарное отделение выехало.., но  они  действовали  удивительно
медленно. Рут была там на десять минут раньше, чем  прибыл  первый  пожарный
кран. Она бы просто оторвала Дику Эллисону голову, когда он наконец  прибыл,
если бы не знала, что Полсоны уже оба мертвы.., и, конечно. Дик Эллисон тоже
знал это. Поэтому-то он и не торопился, но Рут от этого  было  не  легче,  а
совсем наоборот.
   Это знание. Что это было на самом деле?
   Рут не знала, что это было.
   Даже постижение самого факта знания было почти невозможно. В день,  когда
сгорел дом Полсонов, Рут поняла, что она уже знала вещи,  которые  не  имела
права знать, за неделю или раньше. Но это выглядело так естественно!. Это не
происходило под колокола и фанфары. Это знание было такой же частью ее - как
и каждого жителя Хэвена теперь, - как и биение ее сердца. Она думала об этом
не больше чем о своем сердцебиении, постоянно и глухо стучащем в ее ушах.
   Но только она должна была думать об этом,  не  так  ли?  Потому  что  это
изменяло Хэвен.., и изменяло не в лучшую сторону.

7

   За несколько дней до исчезновения Дэвида Брауна Рут с пугающей и  давящей
тоской поняла, что город отвернулся от нее. Никто не плевал  в  ее  сторону,
когда утром она шла из дома в свой офис в ратушу.., никто не бросал камни..,
она чувствовала много прежней доброты в их мыслях... Но она знала, что  люди
оборачиваются, следя за ее движением. Она шла с высоко  поднятой  головой  и
спокойным лицом, как будто ее голова не раскалывалась и не пульсировала, как
гнилой зуб, как будто она не провела прошлую ночь (и предыдущую, и  ту,  что
перед  ней,  и...),  ворочаясь  и  метаясь,  погружаясь  в  ужасные,   почти
незапоминаемые сны и выцарапываясь из них снова.
   Они смотрели на нее.., смотрели и ждали...
   Чего?
   Но она знала: они ждали ее "обращения".

8

   В неделю, пришедшуюся между  пожаром  у  Полсонов  и  ВТОРЫМ  ПРАЗДНИЧНЫМ
МАГИЧЕСКИМ ПРЕДСТАВЛЕНИЕМ Хилли, дела у Рут пошли совсем плохо.
   Первое, это почта.
   Она продолжала получать счета, циркуляры и каталоги,  но  не  письма.  Ни
единого личного письма. Через три дня он зашла на почту. Нэнси  Восс  стояла
за  почтовым  прилавком,  как  каменный  идол,  глядя  на  нее  без  всякого
выражения. К тому времени, как Рут закончила говорить, ей казалась, что  она
действительно сможет почувствовать  вес  взгляда  Восс.  Казалось,  что  два
маленьких пыльных камешка лежат на ее лице вместо глаз.
   В тишине она могла слышать, как в офисе что-то жужжит и издает  скрипучий
паучий шум. Она не представляла, что это...
   (разве что оно сортирует почту)
   ...могло бы быть, но  ей  не  нравился  этот  звук.  И  ей  не  нравилось
находиться рядом с этой женщиной, потому что она  спала  с  Джо  Полсоном  и
ненавидела Бекку, и...
   Жара снаружи. Здесь еще жарче. Рут  чувствовала,  как  пот  выступает  на
теле.
   - Вам нужно заполнить форму для жалоб, -  медленно  и  бесцветно  сказала
Нэнси Восс. Она вытянула белую карточку из-за прилавка. - Вот здесь, Рут.
   Ее губы растянулись в невеселой усмешке.
   Рут увидела, что у женщины выпала половина зубов.
   А за ними в тишине раздавалось: Скрич-скрач,  скричи-скрач,  скрич-скрач,
скричи-скрач.
   Рут начала заполнять форму. Подмышки ее платья потемнели от пота. Снаружи
солнце било прямо на стоянку машин перед  почтой.  Было  девяносто  в  тени,
должно быть, и ни дуновения ветерка, которое могло бы освежить воздух, и Рут
знала, что покрытие на стоянке размягчилось от жары так, что без труда можно
было выковырнуть кусок пальцами и при желании сжевать...
   Изложите суть Вашей проблемы - гласила карточка.
   Она подумала: Я схожу с ума - в этом суть моей проблемы. И  еще:  впервые
за последние три года у меня менструация.
   Твердой рукой она начала выводить, что за неделю не  получила  ни  одного
почтового сообщения первого класса, и хочет, чтобы этот вопрос был выяснен.
   Скрич-скрач, скричи-скрач.
   - Что это за шум? - спросила она, не поднимая глаз от формы. Она  боялась
поднять взгляд.
   - Сортировочная машина, - монотонно пробубнила Нэнси. - Я ее придумала.
   Она сделала паузу.
   - Но ты ведь знаешь об этом, правда. Рут?
   - Откуда я могу знать о таких вещах, пока ты мне не  скажешь?  -  сказала
Рут и огромным усилием сделала  свой  голос  любезным.  Ручка,  которой  она
заполняла форму,  дрожала,  и  она  испачкала  карточку.  Но  это  не  имело
значения; ее почта не приходила, потому что Нэнси Восс выбрасывала  ее.  Это
тоже была часть ее знания. Но Рут была стойкой; ее лицо оставалось спокойным
и уверенным. Она твердо встретилась глазами с Нэнси, хотя  и  боялась  этого
пыльного темного взгляда и его тяжести.
   Взгляд Рут  говорил:  Ну  же,  высказывайся.  Я  не  боюсь  тебя  и  тебе
подобных.., но  если  ты  ждешь,  что  я  убегу  как  мышь,  то  готовься  к
неожиданности.
   Взгляд Нэнси завилял, и она опустила глаза. Она отвернулась.
   - Позовите меня, когда заполните  карточку,  -  сказала  она.  -  У  меня
слишком много работы, чтобы стоять тут и прохлаждаться. После смерти  Джо  я
просто завалена работой все время. Может быть поэтому ваша корреспонденция и
не
   (УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, СУКА, УБИРАЙСЯ,  ПОКА  МЫ  ЕЩЕ  ПОЗВОЛЯЕМ  ТЕБЕ  ЭТО
СДЕЛАТЬ)
   Приходит вовремя, миссис  Маккосланд  -  Вы  так  думаете?  -  сейчас  ей
требовались сверхчеловеческие усилия, чтобы сохранить  приятный  и  любезный
тон. Последняя мысль Нэнси подействовала на нее как апперкот. Это  было  так
просто и ясно, как световая вспышка. Она посмотрела вниз на жалобную форму и
увидела, что большая черная
   (опухоль)
   клякса расползается по ней. Она смяла ее и выбросила.
   Скрич-скрач, скричи-скрач.
   Сзади нее открылась  дверь.  Она  обернулась  и  увидела  входящую  Бобби
Андерсон.
   - Привет, Бобби, - сказала она.
   - Привет, Рут.
   (уезжай она права убирайся пока можешь пока тебе еще можно пожалуйста Рут
я мы большинство из нас не терпим тебя не своя воля)
   - Ты работаешь над новым романом, Бобби, - теперь Рут едва могла скрывать
дрожь в голосе. Слышать чужие мысли было очень неприятно - казалось, что  ты
ненормален и галлюцинируешь. Слышать такие вещи от Бобби Андерсон...
   Пока тебе еще можно. Из всех людей Бобби была, пожалуй, самой доброй...
   Я не слышала ничего такого, - подумала она  и  жадно  ухватилась  за  эту
идею. - Я ошиблась, только и всего.
   Бобби открыла свой почтовый ящик и вытащила связку писем. Она  посмотрела
на нее и улыбнулась. Рут увидела, что у нее  не  хватает  нижнего  коренного
зуба слева и верхнего клыка справа.
   - Лучше уехать сейчас, Рут, - мягко сказала она. - Прямо сейчас садись  в
машину и езжай. Ты со мной не согласна?
   Тогда  она  почувствовала  себя  уверенно,  несмотря  на  свой  страх   и
раскалывающуюся голову, она была уверена.
   - Никогда, - сказала она.  -  Это  мой  город.  И  если  ты  знаешь,  что
происходит, скажи другим, которые тоже знают это, чтобы  не  гнали  меня.  У
меня есть друзья за пределами Хэвена, которые выслушают меня  серьезно,  как
бы безумно ни звучало то, что я скажу. А тебе должно быть стыдно. Это ведь и
твой город. Во всяком случае, он всегда был твоим.
   На секунду ей  показалось,  что  Бобби  выглядит  сконфуженной  и  слегка
пристыженной. Потом она радостно улыбнулась, и  в  ее  девчоночьей  щербатой
улыбке было что-то такое, что напугало Рут больше, чем  все  остальное.  Это
была больше рыбья ухмылка, чем человеческая. Рут видела  что-то  от  прежней
Бобби в глазах этой женщины и слышала это в ее мыслях, но ничего от Бобби не
было в этой ухмылке.
   - Как хочешь, Рут, - сказала она. - Все в Хэвене любят тебя, ты знаешь. Я
думаю, через неделю или две.., ну, через  три..,  ты  прекратишь  борьбу.  Я
подумала, что смогу предложить тебе выбор. Раз ты решила  остаться,  что  ж,
прекрасно. Через какое-то короткое время тебе будет.., очень хорошо.

9

   Она заехала  в  Кудерз  за  "Тампаксами".  Но  там  не  было  ничего.  Ни
"Тампаксов", ни "Модесс", ни "Стэйфри" макси или мини, ни простых  подушечек
или тампонов.
   Надпись, сделанная от  руки,  гласила:  "Следующий  завоз  будет  завтра.
Простите за неудобство".

10

   15 июля в пятницу начались неполадки с телефоном  в  ее  офисе.  Утром  в
трубке слышалось раздражающе громкое жужжание, которое  она  и  ее  абоненты
должны были стараться перекричать. К полудню добавился еще и треск.  К  двум
часам из-за этого вообще стало невозможно пользоваться телефоном.
   Придя домой, она обнаружила, что в ее телефоне нет вообще никаких звуков.
Он умер окончательно и полностью. Она  зашла  в  соседнюю  квартиру  Фэннин,
чтобы позвонить