я и стать "за землю Русскую".  В его  глазах  беда
Игоря --  беда  всей  земли  русской, а не только  Игорева княжества: "Тоска
разлилась по Русской земле,  обильна печаль потекла среди земли Русския!" --
говорит он об  этом. В XI в. летописец пишет  свою "Повесть"  не о  том  или
другом княжестве,  а о всей Русской земле. Так  вырастало постепенно твердое
национальное самосознание, вырастало и в сказаниях, и в летописях, и в самой
жизни. В XII в. окончательно определилась русская национальность.
     Тем  более  непонятным должен казаться  упадок  Киевской Руси к XIII в.
Какая же была тому  причина? Первая и главная причина заключалась в том, что
в  единой земле,  в  едином  обществе не было единой политической власти, --
владел  Русью  многочисленный  княжеский  род;  при  спутанности  родовых  и
семейных счетов из-за старшинства  или из-за каких-нибудь обид, князья часто
затевали усобицы и втягивали население в междоусобную войну; от этих  усобиц
страдали люди,  страдало развитие народного  быта.  Из  170 лет (1055--1224)
Погодин насчитывает 80  лет, прошедших в  усобицах, и 90 лет мирных; и  хотя
тот же Погодин  говорит, что для  массы они не имели важного  значения, но в
действительности  они   были  несчастьем  для  страны,   как   бы  легко  ни
переносилось  населением  каждое  отдельное  разорение.  Вторым   несчастьем
Киевской Руси было усиление, с половины XII  в. ее степных врагов.  В  южных
степях появились половцы и в течение двух столетий 40 раз опустошали русскую
землю значительными  набегами,  а мелких  набегов и не перечесть. Торговля с
югом стала замирать благодаря тем же  половцам; они грабили купцов на нижнем
Днепре и  Днестре,  и  торговые  караваны бывали  вне  опасности только  под
сильным  военным прикрытием.  В 1170  г.  у юных  русских  князей, по почину
Мстислава Изяславича,  был съезд,  на котором обсуждались средства борьбы  с
половцами и говорилось, что половцы "уже у нас и Гречьский путь (в Царьград)
отнимают,  и  Соляный  (Крымский  или же Чешский),  и  Залозный  (на  нижний
Дунай)".  Это было большим бедствием для страны. Из-за половецкой грозы наши
предки не замечали, что торговля их падает еще и по  другой причине,  именно
потому, что крестовыми походами был создан новый путь сообщения  Зап [адной]
Европы с Азией, мимо Киева, -- чрез восточные побережья Средиземного моря. К
XIII в. жизнь Киевской Руси стала  бедней и утратила последнюю безопасность;
чем  далее, тем труднее становилось  жить на юге; вот почему целые  города и
волости начинают пустеть, тем более, что  князья, как прежде ссорились из-за
старшинства, так теперь стали ссориться  из-за людей, за "полон".  Они стали
делать  набеги  на  соседние княжества и уводили народ толпами, население не
могло  жить спокойно, потому  что свои же князья отрывали  его от  земли, от
хозяйства.
     Эти обстоятельства -- усобицы князей, отсутствие  внешней безопасности,
падение торговли  и  бегство  населения --  были  главными  причинами упадка
южнорусской  общественной  жизни.  Появление  же   татар   нанесло  ей  лишь
окончательный  удар. После нашествия  татар  Киев  превратился  в  маленький
городок в 200 домов; торговля вовсе заглохла, и мало-помалу Киевскую Русь по
частям захватили  ее  враги.  А  в  то же  время на окраинах  Русской  земли
зарождалась  новая  жизнь, возникали  новые  общественные  центры, слагались
новые  общественные  отношения. Возникновение и  развитие Суздальской  Руси,
Новгорода и Галича  начинают уже собою иной период русской истории [*История
Киевской  Руси  стала  в  последнее  время предметом  специального изложения
ученых, держащихся  того взгляда, что историческая традиция древней Киевщины
не  прервалась,  а продолжала  жить  в  украинском  народе  и в  учреждениях
Литовского княжества ([М. С.] Грушевский, А. Я. Ефименко).].


     Колонизация Суздальско-Владимирской Руси
     В XII  в., когда  вследствие княжеских  усобиц и половецких опустошений
начинается   упадок   Киевской  Руси,   неурядицы  киевской  жизни  вызывают
передвижение населения  от среднего Днепра на юго-запад и северо-восток,  от
центра тогдашней Руси, Киева, к ее окраинам.
     На северо-востоке русские переселенцы попадают на новые места, в страну
с  иным географическим характером, чем Поднепровье. Особенности этой  страны
создают  постепенно и новые  черты  в  физическом  типе колонистов,  и новые
социальные  и  экономические   порядки  в  их  быту.   Занятая  русскими  на
северо-востоке  местность -- это страна между верхним течением Волги и Окой.
Природа здесь  очень рознится от днепровской: ровная плодородная почва здесь
сменяется  суглинком, болотами и первобытным лесом.  Хотя обилие  речных вод
замечается и здесь, но свойства рек различны: южная Русь имеет большие реки,
текущие, в громадном большинстве, к одному центру, к Днепру; в северной Руси
-- масса мелких речек, не имеющих общего центра, текущих  по самым различным
направлениям. Климат северо-восточной Руси  вследствие  обилия  воды и  леса
суровее,  почва  требует  больших  трудов   для  обработки.  Первоначальными
жителями северо-восточной окраины были финские племена меря и мурома, о быте
которых  история не  знает ничего достоверного.  Исследователь  древней  шей
истории  Суздальской  Руси, проф.  Корсаков  ("Меря и Ростовское княжество",
1872) пробует восстановить быт  мери: 1)  по указаниям разных источников, --
так как летопись говорит о первоначальных жителях этой страны очень мало; 2)
по сравнению быта  теперешнего  населения губерний Московской, Владимирской,
Костромской и  Ярославской с бытом  жителей  других великорусских  губерний:
особенности этого быта могут быть объясняемы бытом первоначальных обитателей
названных губерний; 3) по сравнению  данных летописи о  быте мери и муромы с
бытом  соседних  им  ныне  существующих финских  племен:  мордвы  и черемис;
этнография их несколько разработана, и  жизнь этих племен может с  некоторой
вероятностью дать основания для заключений о жизни исчезнувшей их родни;  4)
по указаниям,  добытым  из раскопок, на  местах поселения мери и муромы; эти
раскопки, произведенные здесь археологами Савельевым и графом Уваровым, дают
ряд отрывочных,  правда, указаний на особенности мери  и  муромы. Тщательные
изыскания Корсакова не привели к большим результатам: он указывает, что меря
и  мурома --  племена финского  происхождения,  близкие по  быту  к  мордве;
религия  их была  не развита; политической организации  не существовало,  не
было   и  городов;   культура  была   на  очень   низкой  ступени  развития;
первенствующее значение принадлежало жрецам.
     Колонизационное движение  Руси по Волге -- явление  очень  древнее:  на
первых уже страницах летописи мы встречаемся с городами Суздалем и Ростовом,
появившимися   неизвестно  когда.   Откуда,   т.е.  из   каких  мест   Руси,
первоначально шла колонизация в суздальском крае, можно догадываться потому,
что Ростов в древности политически тянул к Новгороду, составляя как бы часть
Новгородского  княжества.   Это   давало  повод  предположить,  что  первыми
колонистами на Волге были  новгородцы,  шедшие на  Восток, как и все русские
колонизаторы, по  рекам. Против такого предположения возражали, что Новгород
от  Волги  и рек  ее  бассейна  отделяется  водоразделами  (препятствия  для
свободного  передвижения), и указывали  на различие  наречий  суздальского и
новгородского. Но  против  первого положения  можно сказать, что водоразделы
никогда  не могут задержать переселения; а  второе объясняется историческими
причинами: под влиянием новых природных условий,  встречи с чуждым народом и
языком  в  языке колонистов  могли  выработаться  известные особенности.  Во
всяком  случае,  нет  достаточных оснований  отрицать, что первыми  русскими
колонистами  в  Суздальской Руси  могли  быть новгородцы.  В последнее время
ученые  (Шахматов,  Спицын,  Соболевский  и  др.)  заново подняли  вопрос  о
заселении  среднего  Поволжья славянами  и,  не  сходясь  в деталях,  однако
согласно представляют нам дело так, что славянский народный поток непрерывно
стремился  на  северо-восток от  области кривичей  и,  может быть,  вятичей,
заполняя Поволжье  многими путями и изо многих мест, между которыми Новгород
играл в свое время важнейшую, но, вероятно, не исключительную роль. Позднее,
с  упадком Киева, в XII  в.  главные массы  колонистов  в эту область  стали
двигаться  с  юга,  от Киева. Сообщение Киева с  Суздальской землей в первые
века русской жизни совершалось  кругом -- по Днепру  и верхней Волге, потому
что непроходимые леса вятичей мешали от  Днепра  прямо  проходить на Оку,  и
только в XII в. являются попытки установить безопасный  путь из Киева к Оке;
эти попытки  и  трудности самого  пути остались в  памяти  народа в рассказе
былины  о путешествии Ильи  Муромца  из родного  села Карачарова в Киев.  Со
второй  половины  XII  в.  этот  путь,  сквозь  вятичей,  устанавливается  и
начинается заметное  оживление  Суздальского княжества,  --  туда  приливает
население, строятся  города, и в этой позднейшей поре колонизации замечается
любопытное   явление:  появляются   на   севере  географические   имена  юга
(Переяславль,  Стародуб,   Галич,  Трубеж,  Почайна),  верный  признак,  что
население пришло с юга и занесло сюда южную номенклатуру. Занесло оно и свой
южный эпос, -- факт, что былины южнорусского цикла сохранились до наших дней
на севере, также ясно показывает, что на север перешли и люди, сложившие их.
     Страна,  в  которую  шли  поселенцы,  своими  особенностями  влияла  на
расселение  колонистов. Речки,  по которым селились колонисты,  не стягивали
поселения в густые массы, а располагали их отдельными группами. Городов было
мало,  господствующим типом селений были  деревни, и таким образом городской
быт юга  здесь заменился сельским. Новые поселенцы,  сидя на почве не вполне
плодородной,   должны  были  заниматься,  кроме   земледелия,  еще   лесными
промыслами:  угольничеством,  лыкодерством,  бортничеством  и  пр.:  на  это
указывают  и названия местностей: Угольники,  Смолотечье, Деготино и т. д. В
общем  характере  Суздальской  Руси лежали крупные  различия, сравнительно с
жизнью Киевской  Руси:  из городской, торговой она  превратилась в сельскую,
земледельческую. Переселяясь  в  Суздальский край, русские,  как мы сказали,
встретились  с туземцами финского происхождения. Следствием этой встречи для
финнов было  их полное обрусение. Мы не  находим их теперь на старых местах,
не знаем об их выселении из Суздальской Руси, а знаем только, что славяне не
истребляли их и что, следовательно, оставаясь на старых местах, они потеряли
национальность,  ассимилировавшись  совершенно с  русскими поселенцами,  как
расой, более цивилизованной. Но вместе с  тем и  для славянских переселенцев
поселение в  новой обстановке и смешение с финнами не осталось и не могло бы
остаться   без  последствий:   во-первых,  изменился  их  говор;  во-вторых,
совершилось    некоторое   изменение   физиологического   типа;   в-третьих,
видоизменился  умственный   и  нравственный  склад  поселенцев.   Словом,  в
результате  явились   в   северорусском  населении   некоторые  особенности,
выделившие его в самостоятельную великорусскую народность.
     Со времени Любечского съезда, с начала XII в., судьба Суздальского края
связывается  с  родом  Мономаха.  Из  Ростова и  Суздаля  образуется  особое
княжество,  и  первым  самостоятельным  князем  суздальским   делается   сын
Мономаха, Юрий Владимирович  Долгорукий.  Очень скоро  это  вновь населяемое
княжество становится сильнейшим среди  других старых. В конце того же XII в.
владимиро-суздальский   князь,  сын   Юрия  Долгорукого,  Всеволод  III  уже
считается могущественным князем,  который,  по  словам  певца "Слова о полку
Игореве",  может  "Волгу   веслы  раскропити  и   Дон   шеломами   выльяти".
Одновременно с внешним усилением Суздальского  княжества мы наблюдаем внутри
самого  княжества следы  созидающего процесса:  здесь слагается иной, чем на
юге, общественный строй. В XI и даже  в XII в.  в Суздальской Руси, как и на
юге, мы видим развитие городских общин (Ростов, Суздаль) с их вечевым бытом.
Новые же города в этой стране возникают с иным типом. "Разница между старыми
и новыми городами та, -- говорит Соловьев, -- что старые города, считая себя
старее князей, смотрели на них,  как  на пришельцев, а  новые,  обязанные им
своим  существованием,  естественно,  видят в них своих  строителей и ставят
себя относительно них  в подчиненное  положение".  В самом  деле,  на севере
князь часто первый занимал  местность и  искусственно привлекал в  нее новых
посельников, ставя им город или указывая пашню. В старину на юге было иначе:
пришельцем в известном городе  был князь, исконным  же владельцем  городской
земли  вече;  теперь  на севере пришельцем оказывалось население,  а  первым
владельцем  земли  --  князь. Роли  переменились, должны  были  измениться и
отношения.  Как  политический владелец,  князь на севере по  старому  обычаю
управлял и законодательствовал; как  первый заимщик земель, он считал себя и
свою семью сверх того вотчинниками -- хозяевами данного места.  В лице князя
произошло  соединение  двух  категории  прав на  землю:  прав  политического
владельца и  прав частного собственника. Власть князя стала шире и полнее. С
этим новым явлением не могли примириться старые вечевые города. Между ними и
князем произошла борьба;
     руководителями  городов  в  этой  борьбе  были,  по  мнению  Беляева  и
Корсакова, "земские бояре". И в южной Руси, по "Русской Правде"  и летописи,
мелькают  следы  земской  аристократии, которая  состояла из земских,  а  не
княжеских бояр -- градских  старцев. На  севере  в городах должна была  быть
такая же  аристократия  с земледельческим характером.  В  самом деле,  можно
допустить,  что  "бояре"  новгородские,  колонизуя  восток,  скупали  себе в
Ростовской  и Суздальской  земле  владения,  вызывали  туда  на  свои  земли
работников и составляли собою класс более или менее крупных землевладельцев.
В их руках, независимо от князя, сосредоточивалось влияние на вече, и  вот с
этой-то  землевладельческой аристократией, с этой силой,  сидевшей  в старых
городах, приходилось  бороться князьям; в новых построенных князьями городах
такой  аристократии,  понятно, не было. Борьба князей  со  старыми  городами
влечет  за  собою  неминуемо и борьбу новых городов  со старыми.  Эта борьба
оканчивается  победой   князей,  которые  подчиняют  себе  старые  города  и
возвышают над ними новые. Полнота власти князя становится признанным фактом.
Князь не только носитель верховной  власти  в  стране, он ее  наследственный
владелец,  "вотчинник".  На этом  принципе  вотчинности  (патримониальности)
власти строятся  все  общественные отношения, известные под  общим названием
"удельного порядка" и весьма несходные с порядком Киевской Руси.


     Влияние татарской власти на удельную Русь
     Новый порядок едва обозначился в Суздальской Руси, когда над этой Русью
стала   тяготеть   татарская  власть.   Эта  случайность   в  нашей  истории
недостаточно  изучена для  того,  чтобы с  уверенностью ясно  и  определенно
указать  степень исторического влияния  татарского ига.  Одни ученые придают
этому влиянию большое  значение,  другие  его  вовсе  отрицают. В  татарском
влиянии  прежде   всего  надо   различать  две   стороны:  1)   влияние   на
государственное и общественное устройство древней Руси  и 2)  влияние  на ее
культуру. В  настоящем  курсе  нас главным образом должен  занимать вопрос о
степени влияния  татар на политический и социальный строй. Эта степень может
быть  нами   угадана  по   изменениям:  во-первых,   в  порядке   княжеского
престолонаследия;  во-вторых, в отношениях князей  между собой; в-третьих, в
отношениях  князей  к населению. В первом  отношении  замечаем,  что порядок
наследования  великокняжеского  престола при татарах, в первое  столетие  их
власти (1240--1340),  оставался  тем же, каким был до татар;  это -- родовой
порядок с нередкими ограничениями и нарушениями. Великое княжение оставалось
неизменно в потомстве Всеволода Большого Гнезда, в линии его сына  Ярослава.
В течение  немногим более  100  лет (с  1212  по 1328) пятнадцать князей  из
четырех  поколений  было на великокняжеском столе и из них только  три князя
захватили  престол  с  явным  беззаконием,  мимо дядей или  старших  братьев
(сыновья Всеволода: 1) Юрий, 2) Константин, затем опять Юрий, ранее сидевший
не по старшинству, 3) Ярослав, 4) Святослав;
     сыновья  Ярослава Всеволодовича; 5)  Михаил Хоробрит, захвативший силой
престол  у  дяди  Святослава  мимо  своих  старших братьев,  6)  Андрей,  7)
Александр  Невский, который  был старше Андрея и  со  временем сверг его, 8)
Ярослав Тверской, 9) Василий  Костромской;  сыновья Александра Невского; 10)
Дмитрий, 11) Андрей; 12) сын  Ярослава Тверского Михаил; 13) внук Александра
Невского Юрий Данилович; 14) внук  Ярослава Тверского  Александр Михайлович;
15)  внук Александра  Невского  Иван Данилович Калита). Если мы обратимся  к
дотатарскому  периоду,  в  так  называемую  Киевскую  Русь,  то  увидим  там
однородный порядок и однородные  правонарушения.  Очевидно, татарская власть
ничего не  изменила  в  старом проявлении  этого обычая.  Мало того, и  этим
правом своим она как будто не дорожила и не всегда спешила его осуществлять:
самоуправство  князей оставалось подолгу ненаказанным. Михаил Хоробрит умер,
владея  великокняжеским  столом  и  не  быв  наказан  за  узурпацию  власти.
Попранные  им права  дяди  Святослава, санкционированные ранее  татарами, не
были  им восстановлены даже и  тогда, когда после смерти  Хоробрита власть и
стольные города -- Владимир  и Киев -- выпросили себе племянники Святослава,
Андрей и Александр. В поколении внуков и правнуков Всеволода Большого Гнезда
образовалась  даже   таковая  повадка,  которая  явно  изобличает   слабость
татарского  авторитета и  влияния;  удельные  князья  неизменно враждовали с
утвержденным татарами великим князем и старались, в одиночку или все сообща,
ослабить  его.  Александр  Невский  враждовал  с  великим  князем  Ярославом
Тверским, Дмитрий Александрович  -- с  великим  князем Василием Костромским,
Андрей Александрович  -- с великим князем Димитрием Александровичем  и т. д.
Татары видели  все  эти свары и усобицы  и не думали,  что их  существование
подрывает на Руси значение татарской власти;
     напротив, не  следуя никакому определенному принципу в  этом  деле, они
смотрели на ссоры князей как  на лишний  источник дохода и  цинично говорили
князю: будешь великим,  "оже ты  даси выход  (т.е. дань), больши", т.е. если
будешь платить  больше  соперника. Зная это, князья прямо торговались в Орде
даже друг  с другом.  Искали,  например, великого княжения Михаил Тверской и
Юрий Московский, и Михаил посулил больше "выхода", чем Юрий; тогда Юрий "шед
к нему рече: отче и брате, аз  слышу, яку  хощеши большую  дань  поступити и
землю Русскую погубити,  сего ради аз ти уступаю  отчины  моя, да  не гибнет
земля Русская нас ради, -- и шедше к хану,  объявиша ему  о сем; тогда  даде
хан ярлык Михаилу на великое княжение и отпусти я". Таким образом, татарская
власть  не  могла  здесь  что-либо  установить  или  отменить,  так  как  не
руководилась никаким  сознательным  мотивом. Татары  застали  на Руси распад
родового  наследования  и  зародыши  семейно-вотчинного  владения;  при  них
продолжался  распад,  и  развивались  и крепли  зародыши  семейно-вотчинного
владения.  Нарушений  этого  процесса,  давно и  глубоко  изменявшего основы
общественной организации, мы не замечаем.
     Во  взаимных  отношениях  северно-русских  князей  в  XIII  и  XIV  вв.
несомненно  происходят  изменения,  и,  по  сравнению  их  с  более  древним
порядком, мы  замечаем,  некоторые резкие особенности, кото