владея ни Москвой, ни
страной, они избирают царя  государству, Кто  же были эти  русские по своему
общественному положению?
     Собравшись вместе  на  думу в Тушине,  эти  лица,  духовные и светские,
отправляют к  королю  от себя посольство  просить  на царство Владислава.  В
число послов  попадают,  конечно,  люди известные,  имевшие в Тушине  вес  и
значение,  понимавшие  дело.  И  вот  среди  них  мы  не  видим  ни особенно
родовитого  боярства (которого и  не было  у  Вора), ни  представителей  той
черни, которая сообщила Тушину  разбойничью  физиономию. Во главе посольства
стоят Салтыковы, князья Масальский и  Хворостинин, Плещеев, Вельяминов, т.е.
все  "добрые дворяне"; в  посольстве участвовали дьяки  Грамотин  и  другие;
рядом с ними  были и  люди низкого происхождения: Федор Андронов, Молчанов и
т. д., но это не "голытьба", не гулящие люди. Таким образом, представителями
русских тушинцев  являются  люди  среднего состояния и  разных  классов. Они
обращаются к  королю, желая  достичь  осуществления своих надежд,  уже не  с
помощью  тушинского  царька, который  их  обманул,  а  посредством  избрания
Владислава и договора с ним.
     Этот договор, заключенный 4 февраля 1610г. под  Смоленском, чрезвычайно
любопытен. Им и следует пользоваться для того, чтобы  определить, кто за ним
стоял,  какие  русские  люди его создали и  выразили в  нем  свои надежды  и
желания. Хотя первым очень метко оценил этот договор С.  М. Соловьев в своей
"Истории  России", но никто из  исследователей  не останавливался на нем так
внимательно,  не  комментировал его так обстоятельно, как  В. О. Ключевский.
Прежде   всего   надо  заметить,   что   договор   этот   отличается  вообще
национально-консервативным направлением. Он  стремится  охранить  московскую
жизнь от всяких  воздействий со стороны  польско-литовского  правительства и
общества,  обязывая  Владислава  блюсти   неизменно   православие,   прежний
административный  порядок и сословный  строй Москвы.  Договор  состоит из 18
статей;
     главнейшие его постановления таковы:  1) Владислав венчается на царство
от русского  патриарха. 2) Православие  в Московском государстве должно быть
почитаемо и  оберегаемо по-прежнему. 3)  Имущество  и права как духовенства,
так  и светских чинов пребудут неприкосновенными. 4) Суд должен  совершаться
по старине, изменения в законах не зависят от воли одного только Владислава:
"то вольно  будет  боярам и всей земле".  Таким  образом, в законодательстве
участвует не одна дума боярская, но  и земский собор. 5) Владислав никого не
может казнить без ведома думы и без суда и  следствия, родню виновных лиц он
не  должен лишать имущества.  6)  Великих чинов  людей  Владислав  обязан не
понижать  невинно, а меньших должен повышать по заслугам.  Для  науки  будет
дозволен  свободный  выезд  в христианские  земли.  7) Подати собираются "по
старине", назначение новых  податей не может произойти без согласия боярской
думы. Крестьяне не  могут переходить ни в пределах  Московского государства,
ни из Руси в  Литву и Польшу. Этот  пункт нельзя еще считать доказательством
того, что в  1610г.  переходы  крестьянские были в Москве уже  уничтожены. В
этом  требовании могло выразиться только желание договаривавшихся уничтожить
переход,  а не отмечался совершившийся факт.  8) Холопы должны  оставаться в
прежнем состоянии, и вольности им король давать не будет.
     Остальные статьи  договора  устанавливают  внешний  союз  и  внутреннюю
независимость  и  автономию  Московского  и  Польского  государств. В  своем
изложении этот договор представляется договором  с русскими не Владислава, а
Сигизмунда;  личность  Сигизмунда  совершенно   заслоняет   в  нем  личность
Владислава,  тогда как по-настоящему договор своей сущностью почти совсем  и
не касается короля, а имеет в виду королевича.
     Рассматривая  договор  4  февраля по  отношению к  выразившимся  в  нем
стремлениям русских людей, мы замечаем  прежде всего, что это не "воровской"
договор. Он  очень далек от преобладающих  в  Тушине  противогосударственных
вкусов и воззрений. На качество договор смотрит как на нечто постороннее, не
свое. Интересы религии и национальности охраняются в нем очень определенно и
искренне. Говорят, что Салтыков  плакал, когда просил короля о защите веры и
церкви в Москве.  Далее договор имеет в виду  интересы не  одного  класса, а
общегосударственные;   он  заботится   о   людях  всех   чинов   Московского
государства, всем предоставляет большие или меньшие обеспечения их состояния
и прав, хотя в нем, как  и в самом  Московском государстве, выше  всех стоят
интересы служилых  людей.  На это указывают статьи о крестьянах,  холопах  и
казаках.  Устанавливая государственный  порядок,  договор  4  февраля  очень
недалеко  отходит  в своих  положениях от  существовавшего  тогда  в  Москве
порядка. Он не предполагает никаких реформ,  не знакомых московской  жизни и
не  вошедших  в  сознание московских людей. Ограничение  единоличной  власти
Владислава думой и судом бояр и  советом "всея земли" вытекало в договоре не
из какой-либо политической теории, а из обстоятельств минуты, приводивших на
московский  престол иноземного и иноверного  государя Это ограничение  имело
целью  не перестройку прежнего политического порядка, а, напротив, охрану  и
укрепление "обычаев всех давних добрых" от возможных  нарушений  со  стороны
непривычной к московским отношениям власти.
     Действительно новинкой,  хотя и малозаметной на первый взгляд, является
в  договоре   мысль  о  повышении  "меньших  людей"  сообразно  их  выслуге,
"заслугам"  и  требование свободы  выезда за границу для науки.  О последнем
требовании  Соловьев  говорит,   что   оно   внесено  приверженцами  первого
Лжедмитрия, который, как известно, хотел дозволить русским выезд за границу.
Что же касается повышения "меньших людей", то  в этой  статье Соловьев видит
влияние  дьяков  и неродовитых людей,  выхваченных  бурями  смутного времени
снизу наверх;  их  в  Тушине  было  много,  и они хотят долее  удержать свое
выслуженное  положение.  Сильнее и  полнее  толкует эту  статью  Ключевский;
она-то  и  помогает  ему вскрыть  общественное положение  людей, стоявших за
договором. Сопоставляя эту статью с рядом других своих наблюдений над высшим
слоем московских служилых людей в начале XVII в. и с общественным положением
тушинских  послов  (Салтыков и другие),  выработавших этот договор вместе  с
польскими  сенаторами, Ключевский  приходит  к тому  выводу,  что договор  4
февраля   был  выражением  стремлений  "довольно  посредственной   знати   и
выслужившихся дельцов".  Среди таких людей  Ключевский замечает еще в XVI в.
стремление   подняться   до  боярства,  достигнуть   высшего   положения   в
государстве.  Но  боярство занимало  высшие  места благодаря своей  "высокой
породе",  чего  не  было за этими сравнительно незнатными  людьми. Они могли
подниматься по  службе, благодаря только своим  личным заслугам. Им хотелось
этими  заслугами,  "выслугой",  заменить  то  аристократическое  начало,  на
котором созидало свое  положение знатное боярство. Они иногда и высказывали,
что "велик  и мал живет государевым  жалованьем", т.е., что  без "государева
жалованья", благоволения, одной породой человек жить и держаться не может, а
государь  может  жаловать  и  знатного  и  незнатного.  Стремясь  к  высшему
положению, эти люди думали достичь его службой первому самозванцу, а когда в
Москве образовалось боярское правительство Шуйского, ушли в Тушино достигать
высшего  положения там.  Обманутые  Вором,  они  не возвратились в  Москву к
боярам, а  обратились  к  Сигизмунду.  Ими-то, по мнению Ключевского, и  был
создан договор 4  февраля, -- догадка остроумная, которую нельзя не принять.
Действительно,  не боярство  первое  обратилось к Владиславу, а обратились к
нему люди низших родов, но люди не совсем простые.
     Падение  тушинского  и московского правительств. Несмотря на  обращение
тушинцев  к королю, в Тушине продолжались смуты. Оно пустело, ему  грозили и
войска Скопина-Шуйского,  подошедшие тогда  к  Москве,  и  Вор из I  Калуги.
Наконец  Рожинский,  не   имея  возможности  держаться  в  Тушине,   ушел  к
Волоколамску и сжег знаменитый тушинский  стан, а его шайка скоро распалась,
так как сам он умер в Волоколамске.
     Тушино  уничтожилось, в Москву  пришли  войска, приехал Скопин-Шуйский;
эти события  хорошо повлияли  на  -москвичей:  они ликовали. Их  радости  не
мешало то, что один сильный враг был у Смоленска, другой сидел в Калуге, что
общее  положение было так  же  сложно и  серьезно,  как  и  раньше.  Шуйский
праздновал падение  Тушина,  народ --  прибытие  Скопина. Молодой, блестящий
воевода  (Скопину  было  тогда  24 года), Михаил  Васильевич  Скопин-Шуйский
пользовался  замечательной  любовью  народа.  По замечанию Соловьева, он был
единственной связью,  соединявшей русских с В. И.  Шуйским.  В Скопине народ
видел преемника царю Василию; он терпел дядю ради племянника, надеясь видеть
этого племянника своим  царем. Есть  слухи,  что Ляпунов  еще при жизни царя
Василия предлагал престол Скопину,  когда тот был в Александровской слободе,
и что это способствовало будто бы охлаждению Шуйского к Скопину, хотя Скопин
и отказался  от этого  предложения. Восстановить личность Скопина-Шуйского и
определить  мотивы народной  любви к  нему  мы  не  можем, потому  что  мало
сохранилось известий об этом  человеке  и личность  его  оставила после себя
мало следов. Говорят,  что это был очень умный, зрелый не по  летам человек,
осторожный полководец, ловкий  дипломат. Но  эту замечательную личность рано
унесла смерь, и судьба таким образом очень скоро разрушила связь  Шуйского с
народом. Скопин умер в  апреле  1610 г., и народная  молва приписала  вину в
этом Шуйским, хотя, может быть, и несправедливо.
     Над войском Скопина-Шуйского стал после  его  смерти воеводой брат царя
Василия, Дмитрий Шуйский, надменный, неспособный, пустой и мелочный человек,
изнеженный  щеголь. Он  двинулся  на освобождение  Смоленска,  встретился  у
деревеньки Клушина с шедшим к нему навстречу искусным и талантливым польским
гетманом  Жолкевским и  был им разбит наголову (в  конце июня 1610 г.).  Это
клушинское поражение решило  судьбу  Шуйского.  Жолкевский от Клушина быстро
шел  к  Москве,  завладевая  русскими  городами  и  приводя  их  с   большой
дипломатической ловкостью к присяге  Владиславу. В то же время, прослышав об
исходе клушинской битвы, двинулся к Москве и Вор со своими толпами, опередил
Жолкевского,  и  когда тот был еще  в Можайске (верст за 100 от Москвы), Вор
уже стоял  под  самой Москвой, в  селе Коломенском. Положение Шуйского вдруг
стало так  плохо, что он даже  думал  вступить в  переговоры  с Жолкевским о
мире. но не успел: не прошло и месяца с клушинской битвы,  как  царь Василий
Иванович уже был сведен с царства.
     Тотчас  после  кончины Скопина-Шуйского Прокопий Ляпунов  явно восстает
против царя Василия, думает о том, как бы "ссадить" его с престола, засылает
своих приятелей  в  Москву, чтобы  агитировать там  о свержении  царя. Но  в
Москве  все  оставалось спокойным до  тех пор, пока  москвичи  не узнали  об
исходе клушинского сражения. Когда же возвратился  в Москву Дмитрий Иванович
Шуйский,   Москва  взволновалась,  --  был  "мятеж  велик  во  всех  людях",
повествует летописец: "подвигошася  на  царя". Москвичи поняли, что  Клушино
поставило их в  безвыходное  положение,  и всю  вину  в  этом  возлагали  на
Шуйских,  больше же всего на царя  Василия. В народе стали говорить,  что он
государь несчастливый, что "из-за  него кровь  многая льется". И  прежде  не
особенно  народ любил  Шуйского,  а теперь прямо вооружился  против него, не
желая более терпеть его и  его  родню,  из которой только Михаил  Васильевич
Скопин и пользовался народной симпатией. Когда подошел к Москве Вор и пришли
вести,   что  Жолкевский  идет  на  Москву,  волнение  еще  более  возросло.
Московские люди  у  Данилова монастыря съезжались  с  воровскими  людьми  из
Коломенского,  беседовали  с  ними  о  делах  и  убеждали  оставить   своего
тушинского  царька, говоря,  что тогда и они оставят Шуйского, соединятся  в
одно, вместе выберут царя и вместе  будут стоять против врагов Русской земли
-- ляхов. Хотя этим  широким планам не суждено было  сбыться и хотя  воры не
отстали от своего Лжедмитрия,  тем не менее москвичи  от  слов  против  царя
Василия очень скоро перешли к делу против него же.
     Настроением москвичей воспользовались приятели Ляпунова. 7 июля 1610 г.
Захар Ляпунов с толпой своих
     единомышленников пришел во дворец  к  Шуйскому  и про сил его  оставить
царство, потому что из-за него кровь льется, земля опустела, люди в погибель
приходят.  Шуйский ответил твердым отказом. Тогда Ляпунов и прочие, бывшие с
ним, ушли из дворца на Красную площадь, где уже собрался народ, узнав, что в
Кремле происходят какие-то  необычайные вещи. Скоро Красная площадь не могла
вместить всего народа, прибывшего туда. Все сборище поэтому перешло на более
просторное место, за Арбатские ворота, к Девичьему монастырю.  Туда приехали
патриарх Гермоген и много бояр, говорили о свержении Шуйского и, несмотря на
протесты Гермогена  и  некоторых  бояр,  решили  "осадить  царя". Во  дворец
отправился князь  Воротынский  и  от  лица  народа просил Шуйского  оставить
царство. Шуйский покорился, уехал из  дворца  в свой  старый боярский  дом и
тотчас  же стал хлопотать  о возвращении престола, устраивать интриги; чтобы
окончательно отнять у него возможность достигнуть  власти, его  постригли  в
монахи   "насильством",  так   что  патриарх   не  хотел  и  признавать  его
пострижения.

     Третий период смуты:
     попытка восстановления порядка
     Москва   лишилась  правительства  в  такую   минуту,  когда  крепкая  и
деятельная власть была ей  очень  необходима. Враги подходили к стенам самой
Москвы, владели западным рубежом государства, занимали города в  центральных
и южных областях страны. С этими врагами необходимо было  бороться не только
за  целость  государственной  территории,  но  и   за  независимость  самого
государства,  потому  что их успехи угрожали ему  полным  завоеванием. Нужно
было скорее  восстановить  правительство; это была такая  очевидная  истина,
против  которой  никто  не  спорил  в  Московском  государстве.  Но  большое
разногласие  вызвал  вопрос о  том,  как  восстановить  власть и кого к  ней
призвать. Разные  круги общества  имели на это  разные взгляды и высказывали
разные желания. От слов они переходили  к действию и возбуждали или открытое
народное  движение, или тайную кружковую  интригу. Ряд таких явных и скрытых
попыток  овладеть  властью   и  создать  правительство  составляет   главное
содержание последнего периода смуты и подлежит теперь нашему изучению.
     Среди  многих  попыток  этого  рода  три  в  особенности  останавливают
внимание. В  первую  минуту  после свержения  Шуйского московское  население
думало восстановить порядок  признанием унии  с  Речью  Посполитой и поэтому
призвало   на   московский  престол  королевича   Владислава.  Когда  власть
Владислава  выродилась  в  военную  диктатуру  Сигизмунда,  московские  люди
пытались создать  национальное правительство в лагере  Ляпунова. Когда же  и
это  правительство  извратилось  и,  потеряв   общеземский  характер,  стало
казачьим -- последовала новая, уже  третья попытка создания земской власти в
ополчении князя Пожарского. Этой земской власти удалось наконец превратиться
в  действительную  государственную  власть  и  восстановить  государственный
порядок.
     Избрание Владислава.  Шуйского москвичи удалили, не имея никого в виду,
кем  бы могли его заместить, и положение Москвы,  очень трудное в ту минуту,
осложнилось от  этого  еще  более.  Присягнули  временно Боярской  думе, ибо
помимо  ее некому  было присягнуть. Но это новое правительство имело  так же
мало сил  и средств, как и Шуйский.  А  около Москвы  стояли по-прежнему два
врага,  и  по-прежнему "Московскому государству с обеих  сторон было тесно".
Сперва  Москва  полагала, что  ей  возможно будет  избрать  царя  правильным
выбором, "согласившись с всеми городами, всею землею". Но правильного выбора
невозможно было устроить,  потому что для созвания собора надо было время, а
враги  -- поляки и воры  -- не стали бы  ждать этого собора  и  завладели бы
бессильной  Москвой.  Было  невозможно  выбирать того,  кого  захотелось  бы
выбрать, а надо было выбирать одного из двух врагов претендентов: Владислава
или Вора, иначе Москва погибла бы непременно. Находясь перед такой дилеммой,
москвичи  не  знали,  что  делать, и  рознь появилась между  ними.  У разных
общественных слоев ясно проявились  в  этом  деле  разные вкусы.  Патриарх и
духовенство хотели русского царя;
     но Гермоген указывал на молодого Михаила Федоровича Романова,  а прочие
духовные  более  других  хотели  князя Василия Васильевича  Голицына. Мелкий
московский люд, служилый и тяглый, как и патриарх, стояли за Романова; знать
желала Владислава, отчасти потому, что не хотела пустить на престол боярина,
помня  неудачные  в разных  отношениях опыты бояр-царей Бориса  и  Шуйского,
отчасти потому, что ожидала от Владислава льгот  и милостей, а главнее всего
потому,  что привыкшая уже к переворотам  московская чернь не скрывала своих
симпатий к Вору, который был врагом московского общественного порядка вообще
и боярства в частности. Торжество Вора было бы горше для боярства не в одном
только  политическом отношении,  --  поэтому  оно  и  боялось  больше  всего
переворота в его пользу, а произвести такой переворот в ту минуту чернь была
в состоянии.
     Во избежание такой развязки, не имея возможности обдумать хорошо вопрос
об избрании царя, бояре, пользуясь властью, торопят Жолкевского из  Можайска
к Москве, и он идет "освобождать Москву от Вора", как сам  выражается. Таким
поступком  бояре передали  Москву  в руки поляков  и  предрешили  вопрос  об
избрании Владислава. Подойдя к Москве, Жолкевский прежде всего начинает дело
об избрании Владислава в цари, потому что иначе в его глазах помогать Москве
не имело смысла. Страх перед самозванцем  и  польской военной силой заставил
московские власти, а  за  ними и население  склониться  на  избрание  в цари
поляка: 27 августа Москва присягнула Владиславу.
     Этой присяге, впрочем, предшествовали долгие  переговоры. В  основу  их
был положен знакомый нам договор  4 февраля.  В него бояре внесли  некоторые
изменения: они решительно настаивали  на том, что  Владислав  должен принять
православие и  (что очень интересно)  вычеркнули  статьи о свободе выезда за
границу  для науки, а также статьи о повышении меньших людей.  Тотчас  же по
заключении договора  и принесении присяги Жолкевский прогнал Вора от Москвы,
и Вор убежал опять в Калугу. Таким образом Москва избавилась от одного врага
ценой подчинения другому.
     Договор об избрании Владислава был отправлен  на утверждение Сигизмунду
с "великим посольством",  в состав которого вошло  более тысячи  человек. Во
главе посольства  стояли митрополит  Филарет и князь В.  В. Голицын. Оба они
были  представителями  знатнейших  московских  родов,  таких, которые  могли
выступить  соперниками  Владислава.  Удаление  их  из  Москвы  приписывается
необыкновенной  ловкости  Жолкевского, и это более  чем вероятно. Жолкевский
был  очень  умный человек  и  горячий  патриот. Явясь  в Москву,  он  быстро
ознакомился с настроением московского общества  (в его  записках мы  находим
любопытнейшие  заметки о Москве 1610 года),  умел воспользоваться  всем, что
могло служить  к  пользе  Владислава  и  Польши.  Зная, что  Москва выбирает
Владислава царем не совсем охотно, видя, что у народа есть свои  излюбленные
кандидаты  --  Голицын  и  сын  Филарета,  --  чувствуя,  что  при  перемене
обстоятельств  дело Владис