вана  III,
частными царскими Указами и,  наконец, обычаем, "пошлиною" государственной и
земской.  Судебник  был  преимущественно  законодательством  о  суде и  лишь
мимоходом касался вопросов государственного устройства и управления. Пробелы
в нем постоянно пополнялись частными указами. Накопление их после  Судебника
повело к составлению второго Судебника, "царского" (1550  г.).  Но и царский
Судебник  очень  скоро  стал нуждаться  в  дополнениях  и  потому дополнялся
частными   указами   на   разные   случаи.   Эти   указы   называются  часто
"дополнительными статьями  к Судебнику".  Они собирались в приказах  (каждый
приказ собирал  статьи по своему роду  дел) и затем записывались  в "Указных
книгах". Указной книгой приказные люди руководились в своей административной
или  судебной  практике;  для  них  указ, данный  на  какой-нибудь отдельный
случай,  становился прецедентом во  всех  подобных случаях  и  таким образом
обращался   в   закон.   Такого  рода   отдельных  законоположений,   иногда
противоречащих  друг  другу, к половине  XVII в.  набралось  огромное число.
Отсутствие   системы   и   противоречия,   с   одной   стороны,   затрудняли
администрацию, ас  другой -- позволяли ей злоупотреблять законом. Народ  же,
лишенный возможности  знать закон, много  терпел от произвола и "неправедных
судов".  В XVII столетии в общественном сознании ясна уже потребность свести
законодательство в  одно целое, дать ему  ясные формулы, освободить  его  от
балласта и вместо массы отдельных законов иметь один кодекс.
     Но не только кодекс был  тогда нужен.  Мы видели, что  после  смуты при
Михаиле  Федоровиче  борьба  с  результатами  этой  смуты  --  экономическим
расстройством   и  деморализацией  --   была  неудачна.  В   XVII   в.   все
обстоятельства общественной жизни вызывали общую неудовлетворенность: каждый
слой населения имел свои pia desideria и ни один из них не был доволен своим
положением. Масса челобитий того времени ясно показывает нам, что не частные
факты беспокоили просителей, а что чувствовалась нужда  в пересоздании общих
руководящих норм общественной жизни. Просили не подтверждения и свода старых
законов, которые не облегчали жизни, а их пересмотра и исправления сообразно
новым требованиям жизни, -- была необходимость реформ.
     К делу составления кодекса были привлечены выборные  люди,  съехавшиеся
на собор из 130 (если не более) городов. Среди выборных насчитывалось до 150
служилых и  до 100 тяглых людей. Московских же дворян  и придворных чинов на
соборе было  сравнительно мало,  потому что от них  теперь потребовали также
выборных, а  не  допустили  их,  как  прежде  допускали,  поголовно.  Дума и
освященный  собор  участвовали   в  полном   своем   составе.   По   полноте
представительства этот собор можно назвать одним из удачнейших.  (Мы помним,
что  на  соборе  1613г. участвовали  представители только  50 городов). Этим
выборным  людям  новое  Уложение было  "чтено",  как  выражается предисловие
нового кодекса.
     Рассматривая  этот  кодекс   или,  как  его  называли,  "Уложение",  мы
замечаем,  что  это,  во-первых,  не  Судебник,  т.е.   не  законодательство
исключительно  о  суде,  а  кодекс   всех  законодательных  норм,  выражение
действующего права государственного, гражданского и уголовного. Состоя из 25
глав  и   почти  тысячи   статей,   Уложение   обнимает  собой   все   сферы
государственной жизни. Это был свод законов, составленный из старых  русских
постановлений с помощью права византийского и литовского.
     Во-вторых,  Уложение представляет  собой  не механический свод  старого
материала,   а  его   переработку;  оно   содержит  в   себе   многие  новые
законоположения, и  когда  мы всматриваемся в характер их и соображаем  их с
положением  тогдашнего общества, то замечаем,  что  новые статьи Уложения не
всегда    служат    дополнением   или   исправлением   частностей   прежнего
законодательства; они,  напротив, часто имеют  характер крупных общественных
реформ и служат ответом на общественные нужды того времени.
     Так, Уложение отменяет урочные лета  для сыска  беглых  крестьян и  тем
окончательно  прикрепляет  их  к  земле.  Отвечая  этим настоятельной  нужде
служилого сословия,  Уложение проводит  тем  самым крупную  реформу одной из
сторон общественной жизни.
     Далее, оно запрещает духовенству приобретать вотчины. Еще в XVI  в. шла
борьба против права  духовенства  приобретать земли  и владеть вотчинами. На
это право боярство да и все служилые  люди смотрели с большим удовольствием.
И вот сперва в 1580 г. было запрещено вотчинникам передавать свои вотчины во
владение  духовенства  по  завещанию  "на помин  души",  а  в  1584  г. были
запрещены  и прочие  виды приобретения духовенством земель.  Но духовенство,
обходя эти  постановления, продолжало собирать  значительные  земли в  своих
руках. Неудовольствие на это служилого сословия прорывается в XVII в. массой
челобитных,    направленных   против    землевладельческих   привилегий    и
злоупотреблений  духовенства  вообще  и  монастырей  в  частности.  Уложение
удовлетворяет этим челобитьям, запрещая  как духовным  лицам, так и духовным
учреждениям приобретать вотчины вновь  (но  прежде приобретенные отобраны не
были).  Вторым  пунктом  неудовольствия  против духовенства  были  различные
судебные  привилегии. И  здесь новый  законодательный  сборник  удовлетворил
желанию  населения: им учреждается Монастырский приказ, которому  с этих пор
делается  подсудным  в общем  порядке духовное  сословие,  и  ограничиваются
прочие судебные льготы духовенства.
     Далее,  Уложение  впервые  со  всей  последовательностью  закрепляет  и
обособляет посадское население, обращая его в замкнутый класс: так посадские
становятся прикрепленными к посаду. Из посада теперь нельзя уйти, зато  и  в
посад нельзя войти никому постороннему и чуждому тяглой общине.
     Исследователи   замечали,  конечно,  тесную  связь  между  всеми  этими
реформами  и обычными жалобами земщины в первой половине  XVII  столетия, но
недавно только в  научное сознание  вошла  идея  о  том,  что выборным людям
пришлось  не  только  "слушать"  Уложение, но  и  самим выработать  его.  По
ближайшему  рассмотрению  оказывается, что  все крупнейшие новизны  Уложения
возникли  по  коллективным челобитьям  выборных людей, по их инициативе, что
выборные  принимали  участие в составлении и таких частей  Уложения, которые
существенно их интересов не  касались.  Словом, оказывается, что, во-первых,
работы по Уложению вышли за пределы  простой кодификации, и, во-вторых,  что
реформы,  проведенные в  Уложении,  основывались на  челобитьях  выборных  и
проведены к тому же согласно с духом челобитий.
     Здесь-то и  кроется значение Земского собора 1648-- 1649 гг.: насколько
Уложение  было  реформой общественной,  настолько  оно  в своей программе  и
направлении вышло  из  земских  челобитий и программ. В нем  служилые классы
достигли  большего,  чем  прежде,  обладания  крестьянским трудом  и  успели
остановить дальнейший выход  вотчин из служилого  оборота. Тяглые  посадские
общины  успели добиться обособления  и  защищали себя от  вторжения в  посад
высших  классов  и от уклонений  от тягла со стороны своих членов. Посадские
люди этим самым достигли облегчения тягла, по крайней мере в будущем. Вообще
же  вся  земщина достигла некоторых  улучшений  в  деле суда  с боярством  и
духовенством и в отношениях к администрации.  Торговые люди на том же соборе
значительно  ослабили  конкуренцию  иностранных   купцов  через  уничтожение
некоторых их льгот. Таким образом, велико ли было значение выборных 1648 г.,
решить нетрудно: если судить по результатам их деятельности,  оно было очень
велико.
     Политическое значение момента.  Такова была  победа средних  классов на
соборе 1648 г. От  нового закона  они выигрывали, а проигрывали их житейские
соперники, стоявшие  наверху  и внизу тогдашней  социальной лестницы. Как  в
1612--1613 гг. средние  слои общества возобладали благодаря своей внутренней
солидарности  и  превосходству  сил,  так  в  1648  г.  они достигли  успеха
благодаря  единству  настроения  и действия  и  численному  преобладанию  на
соборе.  И все участники "великого земского  дела", каким  было  составление
Уложения, понимали  важность минуты. Одних она  радовала: те,  в  чью пользу
совершалась  реформа,  находили,  что  наступает  торжество  справедливости.
"Нынеча  государь  милостив,  сильных  из  царства  выводит, --  писал  один
дворянин другому,  --  и  ты, государь,  насильства  не заводи, чтобы мир не
поведал!" Некоторые  даже  находили, что следует  идти далее по  намеченному
пути  перемен. Так, курские  служилые люди были недовольны своим выборным на
соборе Малышевым  и  "шумели" на него, по одному  выражению, за то,  что  "у
государева  у Соборного уложенья по челобитью земских людей  не против  всех
статей государев  указ учинен", а по  другому выражению, за то,  что "он  на
Москве розных их  прихотей в Уложенье не исполнил". Но если одни  хотели еще
больше, чем  получили, то другим  и то, что было сделано, казалось  дурным и
зловещим.  Закладчики, взятые  из  льготной  частной  зависимости в  тяжелое
государево тягло, мрачно говорили, что "ходить нам по колено в крови". По их
мнению,  общество   переживало  прямую   смуту  ("мир  весь  качается"),   и
обездоленной  Уложением  массе  можно было  покуситься на  открытое  насилие
против  угнетателей,  потому что этой  массы будто  бы  все боялись. Не одно
простонародье думало таким образом. Патриарх  Никон подвергал резкой критике
Уложение, называя  его "проклятою" и беззаконною книгой. По его взгляду, оно
составлено "человеком прегордым", князем Одоевским несоответственно царскому
указанию  и  передано Земскому собору из боязни пред  мятежным  "миром".  Он
писал: "То  всем ведомо, что собор был не по воли, боязни ради и междоусобия
от  всех  черных людей,  а не  истинныя  правды  ради".  Разумеется,  Никона
волновали  иные чувства, чем  боярских закладчиков,  в  большой  записке  он
доказывал,  что первоначальные намерения государя заключались  в  том, чтобы
просто собрать старые законы "ни в  чем же отменно" и преподать их светскому
обществу,  а  не  патриарху  и  не  церковным  людям.  Обманом  же  "ложнаго
законодавца" Одоевского  и междоусобием от всех черных людей вышел "указ тот
же патриарху со стрельцом  и с мужиком" и были  допущены вопиющие  нарушения
имущественных и  судебных  льгот духовенства  в новых  законах,  испрошенных
земскими  людьми.  Поэтому  Никон не  признавал законности Уложения и не раз
просил государя Уложение "отставить", т.е. отменить. Таково было отношение к
собору  и  его  Уложенной  книге у самого яркого представителя  и  тогдашней
иерархии.  Можем  быть уверены,  что  ему  сочувствовали  и  прочие; реформа
Уложения колебала самый принцип независимости и особенности церковного строя
и подчиняла церковные лица и владения общегосударственному суду; мало  того,
она  больно  затрагивала хозяйственные интересы  церковных  землевладельцев.
Сочувствия к ней в духовенстве быть не могло, как не могло быть и сочувствия
к  самому Земскому  собору, который провел реформу. Боярство также  не имело
основания одобрять соборную практику 1648  г.  В  середине XVII столетия  из
рассеянных смутой  остатков старого  боярства как княжеского  происхождения,
так  и с  более  простым "отечеством"  успела  сложиться новая  аристократия
придворно-бюрократического   характера.  Не   питая   никаких   политических
притязаний,   это  боярство  приняло  "приказный"  характер,   обратилось  в
чиновничество  и,  как мы видели, повело управление мимо соборов. Хотя новые
бояре и их  помощники, дьяки,  сами  происходили из рядового  дворянства,  а
иногда  и  ниже, тем не менее у  них был  свой  гонор  и  большое стремление
наследовать не только земли старого боярства, но и землевладельческие льготы
старого  типа,  когда-то характеризовавшие собой удельно-княжеские владения.
Обработанные И. Е. Забелиным  документы  вотчин  знаменитого  Б. И. Морозова
вводят нас в точное разумение тех чисто  государственных приемов управления,
какие существовали  во  "дворе" и  в "приказах"  Морозова. Вот эта-то широта
хозяйственного    размаха,    поддерживаемая    льготами    и    фактической
безответственностью  во  всем,  и  послужила  предметом   жалоб  со  стороны
мелкопоместного служилого люда и  горожан. Уложение проводило начало  общего
равенства  перед законом  и  властью ("чтобы Московскаго  государства всяких
чинов людям, от большаго и до меньшаго  чину, суд и  расправа была во всяких
делех  всем  ровна")  и  этим  становилось  против  московского  боярства  и
дьячества  за  мелкую  сошку  провинциальных  миров.  Притязания  этой сошки
охранить себя посредством соборных челобитий от обид  насильников московская
администрация свысока называла "шумом" и "разными прихотьми", а  шумевших --
"озорниками". Тенденция  Уложения и  челобитья соборных людей никак не могли
нравиться московской и боярской и дьяческой бюрократии.
     Так, с ясностью обнаруживается, что созванный для умирения страны собор
1648  г. повел к разладу и неудовольствиям в  московском обществе. Достигшие
своей  цели соборные  представители  провинциального  общества  восстановили
против себя сильных  людей и крепостную массу.  Если последняя, не мирясь  с
прикреплением  к тяглу  и  к  помещику,  стала  протестовать  "гилем"  (т.е.
беспорядками)  и  выходом  на  Дон,  подготовляя  там  разиновщину,  --   то
общественная вершина избрала легальный путь действий и привела правительство
к полному прекращению Земских соборов.
     Земский собор  1648 г.  был  самым  полным,  самым  деятельным  и самым
влиятельным   из  соборов   при  новой  династии.   Почетно  поставленные  и
обеспеченные  казной   на   все   времена  работ  в  Москве,  выборные  люди
привлекались  иногда в ряды московской администрации не только для отдельных
поручений, но и  на  должности  по  местному  и  центральному управлению. Им
вместе  с  внешним  почетом оказывалось  и  доверие.  Но в  то  же  время  в
обстоятельствах собора 1648 г. крылись уже причины  быстрой развязки,  конца
соборов.  Конец  этот пришел так  нежданно,  что позднейшему  наблюдателю он
может показаться как бы переворотом в правительственной системе.
     После собора об Уложении  в Москве были  еще соборы в 1650, 1651 и 1653
гг. Первый  из них занимался вопросом об умиротворении Пскова, где тогда шло
очень острое брожение. Два последних были посвящены вопросу о  присоединении
Малороссии. Последнее заседание собора  1653  г.  происходило  1 октября,  и
более соборы  в Москве не созывались.  Можно думать, что  от них  московское
правительство отказалось сознательно. После  1653  г., в тех случаях,  когда
признавалось  необходимым  обратиться к  мнениям  сведущих людей,  в  Москве
созывали  на  совет  уже не  "всех чинов выборных  людей",  а представителей
только того сословия, которое было всего ближе к данному делу. Так,  в 1660,
1662--1663 гг. шли  совещания  бояр с гостями и тяглыми  людьми г. Москвы по
поводу денежного и экономического кризиса. В  1672  г.  в Посольском приказе
высшее московское купечество было привлечено к  обсуждению армянского  торга
шелком;  в 1676 г. тот же вопрос был  предложен гостям в Ответной палате.  В
1681--1682  гг. в Москве  были  две  односословные комиссии: одна, служилая,
занималась вопросами  военной  организации,  другая,  тяглая,  --  вопросами
податного обложения; обе были под  руководством одного представителя,  князя
В.  В. Голицына,  но ни разу не  соединились в одну палату  выборных. Только
однажды  члены  служилой  комиссии  вместе  с  освященным  собором  и  думой
составили общее заседание  для  торжественной  отмены местничества; но  это,
конечно, не был Земский собор в том смысле, как мы  условились понимать этот
термин. Прибегая  к  совету  с  экспертами  в  тех  делах,  где  требовались
специальные сведения,  московская власть  в общих делах,  хотя бы  и большой
государственной  важности, довольствовалась "собором" властей и бояр. Так, в
1673  и  1679  гг.  экстренные  денежные сборы  ввиду войны  с турками  были
назначены  приговорами  освященного  сбора  и  думы.  Ранее  же  такие сборы
назначались неизменно  Земскими соборами. Словом,  после 1653  г. московское
правительство систематически стало заменять соборы другими видами совещаний,
на которые ему указывала традиция. Мы  видели, что и комиссия сведущих людей
при Боярской думе, и  "соборы" властей  и бояр существовали  еще до смутного
времени  и были  освящены  еще большей давностью,  чем выборные "советы всей
земли". Признав последние нежелательными, легко  обратились к первым, видя в
них не меньше смысла, но больше удобств и безопасности.
     Однако  земские  люди,  заметив  перемену  в отношении власти к Земским
соборам, не скрыли при случае,  что  со  своей  стороны они дорожат опальным
учреждением.  Когда  в  1662 г.  в смутную пору  тяжелого денежного  кризиса
московское правительство  неоднократно  звало  на  совет  московских гостей,
людей  гостиной и суконной сотен и черных сотен и слобод, то все эти люди  в
числе  мер к  пресечению  кризиса  предлагали созвать собор: "То дело  всего
государства, всех городов и всех чинов,  -- говорили гости и торговые  люди,
--  и о том  у  великаго государя милости  просим,  чтобы  пожаловал великий
государь,  указал для того дела взять изо всех чинов на Москве и из  городов
лучших людей по 5 человек, а без них  нам  одним  того великаго дела на мере
поставить невозможно". Черные люди просили того же: "О том великаго государя
милости  просим, чтобы  великий государь  указал взять изо всяких чинов и из
городов лучших  людей,  а  без городовых людей о медных деньгах  сказать  не
уметь, потому что то дело всего государства и  всех  городов и  всяких чинов
людей". Но судьба соборов была уже  решена, и великий государь соборов более
не созывал.
     После  сказанного   нами  нет  надобности  много  говорить  о  причинах
прекращения соборов. Служа в XVII  в. политическим  органом  средних классов
московского  общества, соборы  были  сначала  в  тесном единении с монархом,
который в момент избрания  своего  сам был излюбленным вождем тех же средних
классов. Дружное  соправительство двух родственных политических авторитетов,
царя  и  собора,  продолжалось до  того времени, пока  верховная  власть  не
эмансипировалась  от  сословных  влияний  и  пока  вокруг  нее не  сложилась
придворно-аристократическая  бюрократия. При  первых  же  признаках  разлада
между земским представительством и "сильными людьми", между нижней и верхней
палатами  Земского  собора  1648   г.,   правительственная  среда  перестает
пользоваться  помощью   собора   и  прибегает  к   другим  видам  совещаний,
существовавшим издавна  в  московском  обиходе.  Земскому  собору  перестают
доверять,  потому  что  связывают  его деятельность с  тем  "в миру  великим
смятением",  которое  колебало  государство  в  1648--1650  гг.  Власть ищет
дальнейшей опоры уже  не  в соборах, а в собственных исполнительных органах:
начинается  бюрократизация  управления,   торжествует   "приказное"  начало,
которому Петр Великий дал полное выражение в своих учреждениях.
     Такова была внутренняя  причина  падения  соборов. Не сомневаемся,  что
главным  виновником  перемены  правительственного  взгляда  на  соборы   был
патриарх Никон. Присутствуя  на  соборе 1648 г.  в сане архимандрита, он сам
видел  знаменитый собор;  много позднее он выразил свое отрицательное к нему
отношение  в очень резкой  записке. Во второй  половине 1652 г.  стал  Никон
патриархом.  В это  время малороссийский вопрос был уже  передан на суждение
соборов. Когда  же в 1653 г. собор  покончил с этим вопросом, новые дела уже
соборам не  передавались. Временщик и иерарх  в одно и то ж