ращается   внимания   на   благосостояние
плательщиков.];    2)    при   переписи    земель   допускаются   постоянные
злоупотребления дозорщиков  и писцов; 3) бывают постоянные злоупотребления и
со  стороны  тяглых людей, которые  массами или закладывались за кого-нибудь
(т.е. входили в особого рода долговую зависимость  и тем самым освобождались
от  тягла  и  выходили  из общины),  или  просто убегали  из  своей  общины,
предоставляя ей, в  силу  круговой поруки,  платить за  выбывших  членов; 4)
кроме этих  податных  злоупотреблений  многие  просят от  "сильных людей  их
оборонить", ибо сильные люди (т.е.  администрация, влиятельное боярство и т.
д.) "чинят им насильства  и обиды". Вот об этих-то злоупотреблениях государь
и говорил на соборе "как бы то исправить и землю устроить". Собор постановил
следующее: I) произвести  снова перепись в местностях неразоренных, писцов и
дозорщиков выбрать из надежных людей, привести их к  присяге,  взяв обещание
писать  без взяток  и  работать "вправду";  2) тяглых  людей,  выбежавших  и
"заложившихся" за  бояр и монастыри, сыскать и возвратить назад в обшины,  а
на тех, кто их держал, наложить штрафы; 3) составить роспись государственных
расходов и доходов: сколько "по окладам" (т.е. по частным росписям) числится
тех  и  других, сколько убыло доходов от разорения, сколько поступает денег,
куда  их  расходовали,  сколько их  осталось и куда  они предназначаются; 4)
относительно  жалоб  на  сильных  людей  состоялся  царский  указ,  соборный
приговор: боярам кн.  Черкасскому и Мезецкому поручить  сыскивать про  обиды
"сильных людей" в особом сыскном приказе; наконец, 5) решили обновить состав
Земского собора, заменив выборных людей новыми.
     В этом приговоре собора резко выделяются две черты:
     прямо  рисуется неудовлетворительное  экономическое положение  податных
классов и  уклонение от  податей, а затем не удовлетворительное же состояние
администрации с ее  злоупотреблениями,  о  которых  свидетельствовали  столь
частые  челобитные  про "обиды  сильных людей".  Все  последующие внутренние
распоряжения правительства  Михаила  Федоровича  и клонились  именно к тому,
чтобы  1)  улучшить  администрацию и  2) поднять  платежные и служебные силы
страны.
     1.  Что  касается до  администрации, то,  пользуясь  слабостью  надзора
сверху, для которого у правительства просто не было средств,  и  отсутствием
крепких  местных  союзов  внизу,  в  областях,  воеводы  и  приказные дельцы
позволяли себе ряд  насилий  и  беззаконий.  До  смуты местное управление не
имело однообразного типа. При царе Иване IV, как мы видели, желая ограничить
злоупотребления   областных  правителей  -  наместников  и   волостелей,  --
правительство  разрешило городским и сельским  общинам  самим выбирать  себе
судей  и правителей, причем новые  выборные власти получали  название губных
старост,  излюбленных голов, земских  судей и  пр.  Но это самоуправление на
деле было введено не везде: в  некоторых местностях наряду  с выборными, или
даже и  исключительно, управляли  наместники. Во время смуты  самоуправление
как-то повсюду  исчезает;  смута,  как военное время,  выдвигает  и  военную
власть  -- воевод в  роли областных  правителей; в их руках в начале XVII в.
сосредоточиваются  все  отрасли  управления  и  суда;  пользуясь  этим,  они
обращали управление  и  суд  в дело  личной выгоды. По  словам одной царской
грамоты,  "в  городах воеводы и приказные люди (их  помощники)  всякия  дела
делают  не  по нашему (царскому)  указу,  монастырям,  служилым,  посадским,
уездным,  проезжим  всяким  людям  чинят  насильства, убытки всякие; посулы,
поминки и кормы  берут многие". Стоит  только просмотреть ряд челобитий того
времени,  в  которых  ярко  описываются  все  "насильства и  убытки",  чтобы
заключить о силе злоупотреблений местной администрации. Для примера упомянем
о  действиях  мангазейских  (в Сибири)  воевод  Григория  Кокорева и  Андрея
Палицына.  Палицын  доносил на Кокорева, что этот  последний,  когда самоеды
привозят  ясак  (подать),  спаивал  их,  и  таким путем  и  ясак,  и  деньги
переходили в руки ловкого воеводы. Затем он часто устраивал пиры, на которых
яства  должно  было  приносить население, а  в  случае, если  кто-либо  мало
приносил, приношение бросалось в  лицо приносителю и его прогоняли толчками.
Если кто  из  богатых людей  не угождал воеводе, его неожиданно посылали  на
службу в  тундры, и  только  дав за себя выкуп, можно  было избегнуть такого
рода ссылки. Мало того, Кокорев часто разыгрывал из  себя невинность и ни за
что не хотел брать взятки. Но тут на помощь являлся кто-нибудь из  приятелей
воеводы  и предлагал  просителю обратиться  "ко  всемирной  заступнице" (так
называл он  жену  Кокорева); последняя  улаживала дело и  принимала  взятку.
Кокорев, в  свою очередь, писал доносы на товарища, что тот держит  корчму и
спаивает  всех водкой.  Мало-помалу распря  воевод разгорелась чуть ли  не в
целую войну: между представителями  администрации произошла прямая стычка, в
которой было убито несколько человек посадских. Не имея сил избегнуть такого
рода  явлений,  прекратить общий произвол, завещанный смутой, правительство,
карая  отдельных лиц,  в  то  же  время  Облегчало  возможность челобитья на
администрацию, учреждая  в 1619 г. для  того  Сыскной приказ,  а  в 1621  г.
обращаясь  ко всей земле с грамотой, в  которой оно запрещало общинам давать
воеводам   взятки,  на  них  работать  и   вообще  исполнять  их  незаконные
требования.  В случае же неисполнения  вышеуказанного  правительство грозило
земским    людям    наказанием.    Но    последующая    практика    показала
недействительность  такого  рода  оригинального обращения  к земле.  Воеводы
продолжали злоупотреблять властью, и земские люди говорят на соборе 1642 г.,
стало быть, спустя  лет двадцать после указанных мер: "В городах всякие люди
обнищали  и оскудели до конца от твоих государевых воевод". Воеводы  слишком
близко  стояли   к  народу;   неудовольствие   воеводы  слишком  ощутительно
отзывалось  на городском  человеке и невольно заставляло его давать взятку и
работать на  воеводу, а  управы  на него искать  было  все-таки  трудно:  за
управой необходимо было ехать в Москву.
     В 1627 г.  правительство пришло к мысли восстановить повсеместно губных
старост,   предписывая   выбирать  их   из  лучших  дворян,  т.е.  из  более
состоятельных. Эта  мера  ограничивала  круг влияния воевод;  многие  города
воспользовались  ею  и просили, чтобы у них не  было  воевод, а  были только
губные  старосты,   и  это  разрешалось.  Таким  образом,   губной   старост
сосредоточивал  в  своих руках  не  одни  уголовные  дела,  а  во  областное
управление, становился и земским судьей. Но  другой  стороны, города  иногда
оставались недовольны губными старостами и просили назначить им воевод; так,
город Дмитров, просивший в 1639 г. губного старосту, в 1644 г. уж хлопочет о
назначении ему  воеводы. Город Кашин в  1644 I также  просил себе воеводу (и
даже  указывал  на  Дементия  Ла  зарева, как  на лицо,  желаемое  для  этой
должности), потом что кашинский губной староста "срамен  и увечен", а прежде
Кашине  были  воеводы,  а  такого  "воровства  не  было".  И  другие  города
поступаются  точно  так  же  губным  правом  из-за  непригодности  известной
личности. Очевидно, что губной институт, это  по-нашему -- "право", тогда не
мыслился таковым: в уездах было очень мало  людей, годных для дела, ибо  все
такие люди  правительством "выволочены на службу". Некоторые общины, однако,
сохранили  и в то время полное самоуправление: это было большей частью в так
называемых черных землях, преимущественно на севере.
     Таково  было  при  Михаиле Федоровиче  положение  местного  управления,
носившего, следовательно, смешанный характер.
     Что касается  до центрального управления при Михаиле Федоровиче, то оно
восстановлялось в Москве по старым образцам, завещанным  XVI веком  в  форме
старых приказов, и только  потребностями  времени  вызывались  к жизни новые
приказы. Их было много учреждено при Михаиле, но устраивались они опять-таки
по  старым  досмутным  образцам,  специализируя  одну  какую-нибудь  отрасль
владения   какого-нибудь  старого  приказа.   В  центре   всего   управления
по-прежнему стояла и всем руководила государева Боярская дума.
     2. Кроме  забот об администрации в  Москве  очень заботились о поднятии
после  смуты общего благосостояния,  стремление  к  которому было,  конечно,
присуще и XVI веку; благосостояние земли было необходимо правительству и для
хорошего устройства службы и тягот. В эту именно рамку отливались все заботы
правительства, которые мы назвали заботами  о благосостоянии. Благосостояние
народа смешивалось тогда с благоустройством государственных повинностей.
     Это   приводит  нас  к  вопросу  об  устройстве  сословий  при  Михаиле
Федоровиче,  так как государственные  повинности  в  Московском  государстве
носили   сословный   характер.   Начнем   со  служилого   сословия.   Заботы
правительства о нем были двоякого  рода:  1) заботы  об обеспечении служилых
людей  землями, или иначе -- вопрос  поместный  -- и  2) заботы об отношении
служилых людей  к крестьянству, или  иначе --  вопрос крестьянский. Как  уже
известно, главным  средством  содержания  военного  дворянского  класса была
земля,  а  на  земле  --  крестьянский  труд. Смута  должна  была,  конечно,
поколебать и замутить  правильность поместного землевладения:  масса  дворян
была согнана с  поместий, масса  поместных земель пустовала  и  вместе с тем
множество   дворцовых  и  черных   земель  перешло  в   поместья.  Наряду  с
беспоместными помещиками были такие, которым  поместья попали  незаконно или
неизвестно как.  Ни  наличного числа дворян,  годных  к  службе,  ни степени
обеспеченности  их правительство  в  первые годы  не знало. В  горячее время
первых войн оно старалось кое-как привести  в известность  все это, отбирало
незаконно захваченные казенные  земли [*  О редукции  есть  два мнения: одни
совершенно отрицают ее существование и говорят, что московское правительство
укрепило   землю  за   тем,  за  кем   она   находилась  в   момент  ревизии
(Бестужев-Рюмин); другие допускают редукцию, как в Швеции, где, когда борьба
правительства с  дворянами окончилась победой абсолютизма, она проводилась с
неумолимой  суровостью.  Хотя  такой редакции у нас  не было, однако  нельзя
согласиться  и  с первым мнением, так как  мы  находим  ясные и  несомненные
признаки ее.],  разбирало и  "испомещало" служилых  людей и, не  прибегая  к
строгой поверке  прав  на землю того или другого помещика, давало разоренным
денежное жалованье, а для  увеличения служилого  класса  верстало  в  службу
казаков,  "которые  от воровства  отстали". Словом, оно приводило  в ясность
свой служилый  класс  и  в поместных  делах  руководилось  старыми обычаями,
издавало при случае частные  указы о  поместных делах и, наконец,  в 1636 г.
составило целый  свод  из  этих  указов  --  "поместное  уложение".  Но  эта
лихорадочная деятельность не могла сразу привести к полному благоустройству.
Положение служилых  фактически  было чрезвычайно  тяжело.  Вследствие  этого
многие из них "воровали", "оставались в нетях", т.е.  не являлись по призыву
на службу, и это сходило с рук  по слабости надзора. Другие же добросовестно
служили, а служить им между тем, как тогда говорили, было "не с чего". И вот
в 1633 г. московские дворяне, т.е. высший разряд дворянства [* Назначенные в
поход против поляков с князьями Черкасским и Пожарским.], били челом, что на
войну  идти не  могут; у одних нет земель, а у  других и есть,  да пусты, --
крестьян нет, а если и есть,  то 3, 4, 5 или 6 душ всего, а  это для  службы
слишком мало. Правительство велело разобрать их  челобитья, причем признало,
что служить помещик может  только с 15-ти крестьян. Любопытно, что на соборе
1642  г.  это число самими дворянами определяется не 15-ю, а 50-ю.  Но  если
положение лучшего дворянства было  таково, то еще хуже было положение низших
его слоев, это мы видим из  многих документов того времени и, между  прочим,
из челобитья, которое  в  1641 г. дворяне  разных городов, бывшие на Москве,
подали об  улучшении их быта. Они, описывая свое  печальное положение, между
прочим, указывали на то, что много дворян "не хотят с ними государевы службы
служити и  бедности  терпети и --  идут в  холопство".  Уже Судебник 1550 г.
запрещает  находящимся  на  службе, "верстаным" дворянам  идти в  холопы,  а
теперь, в  1642 г., в  ответе на челобитье правительство запретило это  всем
дворянам вообще. Переход  дворян в холопы, предпочтение зависимого холопьего
состояния  свободному  состоянию  землевладельца,  конечно,  резкий  признак
тяжелого экономического положения. Сами дворяне склонны были видеть  причины
своего расстройства в тяжести службы и злоупотреблениях по службе, именно  в
неравномерном  распределении  служебных тягот между дворянами  (на  что  они
указывали  на  соборе 1642 г.), а затем  в  малой устойчивости крестьянского
труда,   которым  они  только  и   могли  держаться.  О  таком-то  положении
крестьянского   труда  говорит  замечательное  челобитье   1646  г.;  оно  в
значительной  степени посвящено незаконному переходу и переводу  крестьян  и
кабальных  людей.   Та  борьба   за  крестьянина,  которая  шла  в  XVI  в.,
продолжается и в XVII в.
     В нашей беседе о  крестьянстве XVI в. мы  пришли к тому выводу, что под
так называемым прикреплением крестьян  в конце XVI в. нельзя  разуметь общей
государственной  меры,  закреплявшей  целое сословие, а нужно  видеть только
ограничение  перехода некоторой части крестьянства и  ограничение территории
для  перехода  (указы Бориса  Годунова). В XVII  в. крестьяне  переходят  от
одного землевладельца  к другому и заключают с ними такие же порядные, как в
XVI в., но рядом с этим есть разряд крестьян, которые  переходить по  закону
уже  не могут,  а  бегут и вывозятся беззаконно.  Трудно  объяснить, что  за
разница была между  двумя  разрядами крестьян в XVII в., на  чем одни из них
основывали свое  право  свободного  выхода и на каком основании другие  были
лишены  этого права. В положении крестьян времени Михаила Федоровича для нас
еще очень много неясного,  но  вероятнее всего, что в основе такого  деления
крестьянства  лежали экономические обстоятельства, денежные их  отношения  к
землевладельцам. Беглым крестьянином становится тот, кто  должен был уйти  с
расчетом,   а  ушел  без  него.   Таких   искали  и   возвращали  к   старым
землевладельцам в XVI  в. без срока,  потом --  в течение 5 лет после побега
(по  указу 1597  г.), после чего бежавший был свободен. Но  так как  дворяне
желали и  просили увеличения этого срока, то  Михаил Федорович в 1615 и 1637
гг. в виде частных льгот для некоторых землевладельцев изменяет эту давность
на  десятилетнюю. А  в 1642  г. благодаря  дворянскому  челобитью 1641 г., в
котором   дворяне   просили  решительной  отмены  срока,  десятилетний  срок
становится уже общим правилом для беглых крестьян, а пятнадцатилетний -- для
крестьян, вывезенных насильно другим землевладельцем. Это  увеличение сроков
шло, конечно, в пользу помещиков для лучшего их обеспечения, в виде  лучшего
исполнения ими  службы. Здесь интересы крестьян принесены в жертву интересам
служилого сословия.
     В XVII в.  встречаются  уже уступка и продажа крестьян без  земель. Это
делалось,   например,  так:   если  крестьянин  одного   помещика  был  убит
крестьянином  другого, то второй владелец вознаграждал потерпевшего одним из
своих крестьян. А бывали и  прямые уступки крестьян по гласным сделкам между
землевладельцами.  Отсюда  видно, что помещики  владели крестьянами  крепко.
Однако  не все  крестьяне были прикреплены  к земле.  Те,  которые  не  были
вписаны в писцовые книги, а  жили при  своих родных, могли еще  переходить с
одной земли  на другую и заключать  порядные. Но мы видим, что такой порядок
продолжается недолго, ибо, переходя, крестьяне заключают свои новые договоры
на  вечные времена,  а не на  сроки.  Вот  то  средство, которым  помещики и
остальную часть крестьянства закрепили за собой.
     Перейдем теперь к  посадским людям.  В  первой половине XVII  в.  между
крестьянином,  пахавшим в  уезде, и посадским человеком, сидевшим на посаде,
не было  никаких почти  различий  по праву: посадский мог перейти  в уезд на
пашню, а  крестьянин  -- сесть в посаде и торговать  или промышлять. Разница
была только в том, что  крестьянин  платил подать с  земли, а посадский -- с
"двора".  Руководясь этим только признаком, мы не можем  говорить об  особом
классе   посадских   людей.  Малочисленность  этих   последних  была  просто
поразительна. Во многих городах в XVII  в. совсем не было посадских людей: в
Алексине,  напр., около 1650 г. "был  посадский человек",  пишет воевода, "и
тот умер". "На Крапивне", пишет другой воевода, "посадских  людей только три
человека и те худы" (т.е. бедны). В самой Москве число посадских после смуты
стало  втрое   меньше,   чем  было  до  нее.   Малочисленность  торгового  и
промышленного класса указывает на слабое развитие промышленности и  торговли
в Московском государстве в XVII в. Упадок торговли и промышленности в XVI в.
мы уже имели случай отметить в своем месте. Что же обусловливало продолжение
этого упадка и теперь, в первой половине XVII в.? Конечно, смута и печальные
последствия этой эпохи -- всеобщее разорение, далее -- тяжелые подати, сборы
пятой и  десятой деньги, насилия администрации; затем сюда надо присоединить
монополии казны, откупа, наконец, отсутствие частных  капиталов  (исключение
составляли только знаменитые  северные промышленники  Строгановы).  Далее не
последним  фактом,  мешавшим  поднятию русской  торговли,  была  конкуренция
иностранцев:   англичан,  которые  в  самом  начале   царствования   Михаила
Федоровича  получили  право  беспошлинной  торговли  внутри  государства,  и
голландцев, которым с 1614 г. дозволено было также торговать внутри страны с
половинной пошлиной.  И  вот  с 1613  и  до  1649 г.  мы видим ряд челобитий
русских  торговых людей об отнятии торговых  льгот у иностранцев. Жалуясь на
плохое состояние своих дел, они во всем  винят иностранную конкуренцию. Хотя
и  не  одна   эта  конкуренция  вызывала  упадок  русской  торговли,  однако
действительно  в XVII в.  русские  рынки попали  в иностранные  руки,  и это
отзывалось  плохо  на  оборотах русского торгового класса. Почему в льготном
положении иностранных  купцов  правительство видело  пользу страны -- решить
трудно.
     Гораздо  понятнее  и  правильнее  поступало  московское  правительство,
призывая на  льготных условиях промышленников-иностранцев:  оно руководилось
стремлением привить в России разные  промыслы, до тех пор неизвестные. Среди
промышленных  иностранцев на  Руси мы встречаем прежде всего так  называемых
"рудознатцев"  --  оружейников  и  литейщиков. Так,  в  1640  г.  англичанин
Картрейт  взялся искать в  окрест[ност]ях Москвы золотую и серебряную  руду,
но, конечно,  ничего не нашел и должен был заплатить по своему обязательству
все издержки,  сделанные  по этому  поиску.  Через  два  года Борис Репнин с
рудознатцами ездил в Тверь для  отыскания золотой  руды, но его  предприятие
тоже не увенчалось успехом. Отыскивая руды, правительство заботилось тоже об
оружейном  и  литейном  деле  -- еще с XVI в.  Тула  была  известна выделкой
оружия,  а  в 1632 г. голландский купец Виниус получил  позволение построить
там завод для литья пушек, ядер и т. п.;
     в товарищество к нему впоследствии вступил  Марселис.  Затем, несколько
позже,  были  посланы за границу  переводчик  Захар Николаев  и золотых  дел
мастер  Павел Эльрендоф для найма мастеров, знающих литейное дело.  Торговые
льготы  и   вообще  гостеприимное   отношение   к  иностранцам   моск