предпринял  поход для покорения
всей Украины,  таким образом началась война Москвы с турками, продолжавшаяся
до 1681 г.;
     театром  ее  был  правый  берег  Днепра,  который  Москве   не  удалось
приобрести, зато она крепко завладела левым берегом. И в этом заключался уже
громадный успех. Присоединение Малороссии было первым  важным наступательным
шагом Московского государства относительно Польши. До сих  пор  Москва почти
всегда оборонялась и перевес сил  был по большей части на стороне Польши;  с
этого  же  момента  отношения  соседок окончательно меняются. Москва,  ясно,
сильнее  Польши  и  наступает на нее,  мстя  за  прежние  обиды и  возвращая
старинные свои  земли. Вместе  с тем,  еще недавно обессиленная  смутой, она
теперь с каждым годом вырастает в глазах прочих своих соседей и получает все
больший  и  больший   дипломатический  вес,  несмотря  на   внутренние  свои
затруднения.  Московские дипломаты, действовавшие  в то  время,  могли  быть
вполне довольны своей деятельностью.


     Время царя Федора Алексеевича (1676-1682)
     В  борьбе старого и нового  порядка победа скоро склонилась  на сторону
новшеств,  получивших право гражданства в  умах  и перешедших  в  жизнь  при
сыновьях Алексея Михайловича. Для того чтобы узаконить новшества, необходимо
было, чтобы московский государь склонился на сторону нового порядка, стал за
него сам, --  и  мы  видим, что оба сына  Алексея Михайловича, Федор и Петр,
стояли очень определенно на его стороне. Но  история культурной реформы  при
Федоре Алексеевиче очень отличается от последующей преобразовательной эпохи.
     При  Федоре  Алексеевиче реформа  не выходила из  Москвы и  придворного
мира, она касалась только верхних слоев московского  общества и только в них
развивалась. В глазах народа в это  время государственные мероприятия еще не
были реформацией.
     Затем,  при Федоре  Алексеевиче,  и  характер реформы был иной, чем при
Петре.  При первом мы наблюдаем влияние  киевское и греческое,  и культурные
новшества служат преимущественно интересам церкви, а заимствование  с запада
идет, как прежде при Алексее Михайловиче, еще без системы, удовлетворяя лишь
частным  практическим  нуждам  государства,   что  мы  видим,  например,   в
устройстве войска  по европейскому  образцу. При Петре  Великом действует не
только  киевское влияние,  но  и западное; в то  же время  и область реформы
расширяется, не ограничиваясь  одной  церковной  сферой  и  высшим  классом,
новшества  систематически охватывают все стороны жизни, весь государственный
организм.
     Но и  при Федоре, и  при Петре, как  уже  замечено, для успеха новшеств
необходима  была  не одна санкция, но  и  почин  верховной власти. Хотя само
русское  общество  в  значительной  своей  части  и  понимало  необходимость
реформы, тем не менее своими силами оно не могло идти ей навстречу,  так как
не  представляло в  себе  никаких  крепких  и  самостоятельных  общественных
союзов,   которые   могли  бы   осуществить   реформу;   местные  же  союзы,
установленные  государством, все  существовали  в  интересах последнего,  не
проявляя  самостоятельной  деятельности. Только отдельные  лица  в  пределах
своей частной  жизни могли вводить новшества, но это так и оставалось личным
делом (как это  и было при Алексее Михайловиче) и не развивалось далее, если
правительство не сочувствовало этому делу. Поэтому осуществить реформу могло
одно только правительство своим авторитетом.
     Слабый и больной Федор  Алексеевич немного сделал в в этом направлении,
но драгоценно и то, что он личными  симпатиями определеннее своего отца стал
на  сторону  реформы.  Воспитанник  Симеона  Полоцкого, знавший  польский  и
латинский языки, слагавший  вирши, Федор сам стал киевлянином по духу и  дал
простор киевскому  влиянию, которое вносило к нам с собой и некоторые, мало,
впрочем, заметные, польские черты.
     Федор Алексеевич вступил на престол четырнадцати лет. Еще мальчиком был
он  чрезвычайно хилым и  болезненным. В царской  семье господствовал раздор,
происходила  борьба между двумя  партиями:  с одной стороны,  стояла  партия
Наталии Кирилловны Нарышкиной,  мачехи Федора, с  другой  -- сестер  и теток
царя, около которых группировалась  родня  первой  жены царя  Алексея, Марии
Ильинишны, --  Милославские. Последние  одержали верх, результатом чего было
падение Артамона Сергеевича Матвеева.  За приверженность к западной науке он
был  обвинен в  чернокнижии  и  отправлен  в  ссылку в  город Пустозерск. Но
влияние  Милославских, погубивших  Матвеева, недолго  длилось:  их  заменили
любимцы  царя  Федора,   постельничий  Языков   и   стольник  Лихачев,  люди
образованные, способные  и добросовестные. Близость их к  царю и влияние  на
дела были очень велики.  Немногим меньше было значение князя В. В. Голицына.
В  наиболее важных внутренних  делах времени  Федора  Алексеевича непременно
нужно искать почина этих именно лиц, как руководивших тогда всем в Москве.
     В первое время  царствования  Федора  московское правительство  всецело
было поглощено внешними делами -- вмешательством турок в малороссийские дела
и беспорядками  в самой  Малороссии. С большими  только усилиями удалось  (в
1681  г.) удержать за  собой  новоприсоединенный  край.  И  благодаря  таким
внешним осложнениям  во  внутренней  деятельности правительства  при  Федоре
незаметно  никакого почти движения до последних лет его царствования. Зато в
самом его конце  под влиянием  новых любимцев царя оживилась  эта внутренняя
деятельность и оставила по себе несколько любопытных мер и проектов.
     В самые последние дни царствования Федора  Алексеевича  был,  например,
составлен  проект  высшего  училища.  или  так  называемой   Греко-Латинской
академии  (этот проект напечатан в VII  томе Древней Российской Вивлиофики).
Он возник таким  образом: с Востока в Москву  приехал монах Тимофей,  сильно
тронувший  царя  рассказом  о  бедствиях  Греческой  церкви  и  о  печальном
состоянии  в   ней  науки,   так  необходимой  для  поддержания  на  Востоке
православия.  Это  подало  повод учредить в Москве духовное  училище  на  30
человек, начальником  которого  был сделан  сам  Тимофей, а учителями -- два
грека.   Целью  этого   предприятия,  было,   таким   образом,   поддержание
православия.  Но  этим  небольшим  училищем  не  довольствуются,  --  и  вот
появляется  проект  академии,  характер которой  выходит  далеко за  пределы
простой  школы.  В  ней  должны  были   преподаваться  грамматика,  пиитика,
риторика, диалектика и философия "разумительная", "естественная" и "правая".
Учителя  академии  должны  были  все   быть  с  Востока  и,  кроме  того,  с
ручательством патриархов. Но  этим еще не исчерпывалась  задача академии, --
академия  должна была следить за чистотой  веры, быть  орудием борьбы против
иноверцев,   из   нее   должны  были  выходить  апологеты  православия,   ей
присваивалось право суждения о православии всякого, и иноземца,  и русского.
"Московская академия, по проекту царя  Федора,  --  говорит Соловьев, -- это
цитадель,   которую  хотела  устроить  для  себя  православная  церковь  при
необходимом столкновении своем с иноверным  западом; это  не училище только,
это  страшный инквизиционный  трибунал. Произнесут  блюститель  с  учителями
слова виновен в  неправославии, -- и костер запылает для  преступника" (Ист.
России,  XIII, гл. 11). Нужно заметить,  что академия  была  учреждена после
смерти Федора, и первыми ее учителями были вызванные с Востока ученые братья
Лихуды (Иоаникий и Сафроний).
     Другим  замечательным   актом  царствования   Федора  было  уничтожение
местничества.  В конце  1681  г. в Москве  были  собраны две  комиссии: одна
состояла  из  выборных  от  служилого  сословия  и  была  призвана  с  целью
обсуждения  лучшего  устройства  военных  сил или, как сказано в указе, "для
устроения  и управления  ратного  дела",  а другая  состояла  из выборных от
тяглых людей  и занималась выработкой новой системы податей. Обе действовали
под руководством  князя  В. В.  Голицына. Этот съезд  выборных давал  полный
состав Земского собора, но комиссии тем не менее не  соединились в соборе ни
разу  и  заседали в  разное  время.  Тяглая  комиссия кончилась  ничем, хотя
показала  лишний  раз  неудовлетворительность  податной  системы Московского
государства  и  дала  собой  лишний  прецедент  Петру  Великому  при  замене
поземельной  подати подушным  окладом.  Служилая  комиссия, напротив,  имела
важные последствия: кроме того, что  ею были проектированы различные реформы
в военном устройстве,  выборные люди  в своих работах пришли к  мысли подать
государю челобитье об  уничтожении  местничества. По этому поводу  12 января
1682 г. государь созвал  торжественное собрание духовенства, думы и выборных
придворных  чинов для  обсуждения  челобитья  и  уничтожения  "мест".  Может
показаться странным с  первого  раза,  почему  в  заседании  участвовала  не
служилая комиссия, а  только выборные высших  чинов,  но  дело  в том,  что,
во-первых, государь знал  из самого  челобитья мнение  комиссии относительно
этого вопроса, а,  во-вторых,  именно в  высших слоях  местничество  и  было
крепко;  высшие  слои  преимущественно  практиковали  его  и  были  наиболее
заинтересованы в  вопросе  об  уничтожении  этого  обычая.  На  вопрос  царя
духовенству о местничестве патриарх отвечал:  "Аз  же  и со  всем освященным
собором не имеем  никоея достойныя похвалы принести великому вашему царскому
намерению за премудрое  ваше царское  благоволение". Бояре  же  и придворное
дворянство сами просили уничтожить "места" -- "для того: в прошлые  годы  во
многих  ратных посольствах  и  всяких делах чинились от  тех случаев великия
пакости,   нестроения,  разрушения,  неприятелям  радование,  а  между  нами
(служилыми)   богопротивное   дело  --  великия,  продолжительныя   вражды".
Руководствуясь подобными  ответами,  царь  указал сжечь  разрядные  книги, в
которых записывались местнические дела, и отныне всем быть без  мест. На это
собрание  единодушно  отвечало: "Да  погибнет в  огне  оное богоненавистное,
враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь --
во  веки".  Так   передает  "Соборное  уложение"   1682  г.  об  уничтожении
местничества. Но еще за 70--80 лет перед тем боярство очень крепко держалось
за право местничества,  а  бояре  говорили: "То им  смерть, что им  без мест
быть".  По  какой   же  причине  нарушился   старый   обычай  без  малейшего
сопротивления со стороны  тех, которые шли когда-то  под опалу и  в  тюрьму,
отстаивая родовую  честь? Дело в  том, что места  были относительны; само по
себе  низкое место не бесчестило родовитого человека,  если только  такие же
места  занимали  с ним одинаково родовитые  люди.  Поэтому, чтобы  считаться
местами, надо было помнить относительную честь стародавних честных родов. Но
в XVII в, родовитое боярство или повымерло (одними из  знатнейших в то время
считались князья Одоевские, которые в XVI  в. далеко не были такими), или же
упало экономически (у некоторых из тех же Одоевских не было  ни поместий, ни
вотчин). Вследствие этого при частных пробелах в рядах боярства и при многих
захудалых  линиях считаться  местами  было  очень  трудно.  Далее,  в  счеты
родовитой знати в  XVII  в.  впутывается постоянно  неродовитое  дворянство,
поднявшееся  по  службе  благодаря  упадку  старого  боярства.  (В 1668  г.,
например, из 62  бояр и думных  людей  только 28 принадлежали  к тем  старым
родам, которых предки в XVI в. были в думе).  Но хотя это новое дворянство и
местничалось, однако  оно вряд ли могло дорожить этим обычаем: для него было
выгоднее заменить повышение помощью местничества началом выслуги. Старое  же
боярство, затрудненное  в своих  счетах  убылью и понижением  своих  членов,
проигравшее на службе при столкновении с новыми передовыми чинами московской
администрации,  равнодушно  смотрело   на  частые   отмены  "мест",  которые
постоянно были  в  XVII  в. Местничество  практически становилось  неудобным
вследствие распадения старого боярства и именно поэтому теряло свою ценность
для  этого  боярства,  не  приобретая  живого  смысла  для  новой  служебной
аристократии. Проф. Ключевский по этому поводу справедливо отмечает, что "не
боярство умерло, потому  что осталось без мест, чего оно боялось в XVI в., а
места исчезли, потому что умерло боярство, и некому стало  сидеть на них". В
связи с уничтожением  местничества тот же ученый ставит возникший при Федоре
так называемый "Проект  устава о служебном  старшинстве  бояр". Этот  проект
впервые  ясно  выразил  необычную в Московском  государстве  мысль о  полном
разделении  гражданских и военных властей.  С другой  стороны,  этот  проект
предлагал учреждение  постоянных наместничеств (Владимирского, Новгородского
и  др.)  и  устанавливал  строго старшинство одного наместника  над  другим.
Однако  все  эти  предначертания  не  были осуществлены,  и замены  родового
старшинства  (в  местничестве)  старшинством  служебным  (по  должности)  не
последовало.



     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
     Взгляды  науки и  русского общества  на  Петра  Великого.  -- Положение
московской политики и жизни в конце XVII  века. -- Время  Петра Великого. --
Время  от смерти Петра Великого до вступления на престол Елизаветы. -- Время
Елизаветы Петровны. -- Петр  III  и переворот 1762 года. --  Время Екатерины
II. -- Время Павла I. -- Время Александра I.  -- Время Николая I. -- Краткий
обзор времени императора Александра II великих реформ.

     Взгляды науки и русского общества на Петра Великого
     В научных  трудах  очень  часто  XVIII и XIX вв.  представляются особым
периодом в историческом развитии  нашей государственной жизни. Этому периоду
усвоено   несколько  названий:  одни   зовут  его   "Императорским",  другие
"Петербургским", третьи просто называют это время новой русской историей.
     Новую русскую  историю  обыкновенно начинают  с  так  называемой  эпохи
преобразований   нашего    общественного   быта.   Главным   деятелем   этих
преобразований   был   Петр   Великий.   Поэтому  время   его   царствования
представляется  нашему  сознанию той гранью, которая отделяет старую Русь от
преобразованной России. С  этой  грани нам  и  должно начать  свое  изучение
последней  и  прежде   всего,  стало   быть,   познакомиться   с   сущностью
преобразований и с преобразовательной деятельностью Петра.
     Но деятельность Петра до сих пор не имеет в нашем общественном сознании
одной  твердо установленной оценки. На преобразования Петра  смотрели  разно
его современники, смотрим разно и мы, люди XIX и начала XX в. Одни старались
объяснить  себе  значение реформы  для  последующей  русской  жизни,  другие
занимались  вопросом  об отношении  этой реформы к явлениям предшествовавшей
эпохи,  третьи судили  личность и  деятельность Петра  с нравственной  точки
зрения.
     Ведению историка подлежат, строго  говоря, только  две первые категории
мнений, как исторические по своему существу. Знакомясь с ними,  мы замечаем,
что  эти мнения  иногда  резко противоречат  друг  другу.  Происходят  такие
несогласия от  многих  причин: во-первых, преобразования Петра, захватывая в
большей или  меньшей  степени все стороны древнерусской  жизни, представляют
собой такой сложный исторический факт, что всестороннее понимание его трудно
дается  отдельному уму. Во-вторых, не все мнения о реформах Петра выходят из
одинаковых оснований. В то время как одни исследователи изучают время  Петра
с целью достичь объективного исторического вывода  о его значении в развитии
народной жизни,  другие  стремятся в  преобразовательной деятельности начала
XVIII  в. найти  оправдания  тех  или иных  своих воззрений  на  современные
общественные вопросы. Если первый прием изучения следует назвать научным, то
второму   всего  приличнее  название  публицистического.  В-третьих,   общее
развитие науки русской истории всегда оказывало и будет оказывать влияние на
представления  наши о  Петре.  Чем  больше мы будем знать  нашу историю, тем
лучше мы будем понимать смысл преобразований. Нет сомнения, что мы находимся
в лучшем  положении, чем  наши  предки, и  знаем  больше,  чем они, но  наши
потомки  то же  скажут и  о  нас.  Мы  откинули  много прежних  исторических
заблуждений, но  не  имеем права  сказать, что знаем прошлое безошибочно  --
наши потомки будут знать и больше, и лучше нас.
     Но  говоря  так,  я не хочу  сказать,  что  мы не имеем  права  изучать
исторические  явления  и  обсуждать  их.  Повинуясь  присущему  нашему  духу
стремлению не только  знать факты,  но и логически  связывать их, мы  строим
наши выводы  и знаем,  что самые  наши ошибки  облегчат  работу  последующим
поколениям и помогут  им приблизиться  к истине, так  же  как  для нас самих
поучительны и труды, и ошибки наших предков.
     Не мы первые  начали  рассуждать о Петре  Великом. Его деятельность уже
обсуждали  его  современники.  Их  взгляды  сменялись  взглядами  ближайшего
потомства,  судившего  по преданию,  понаслышке; а не поличным впечатлением.
Затем  место  преданий заняли  исторические  документы. Петр стал  предметом
научного ведения. Каждое поколение несло с собой свое особое мировоззрение и
относилось к  Петру  по-своему. Для нас очень  важно  знать, как в различное
время видоизменялось это отношение к Петру нашего общества.
     Современники  Петра  считали  его  одного  причиной  и  двигателем  той
новизны, какую  вносили  в  жизнь его реформы.  Эта новизна для  одних  была
приятна, потому что они видели в ней осуществление своих желаний и симпатий,
для других она была  ужасным делом, ибо, как им казалось, подрывались основы
старого  быта,  освященные  старинным  московским  правоверием. Равнодушного
отношения к реформам не было ни у кого, так как реформы задевали всех. Но не
все  одинаково резко выражали свои взгляды. Пылкая, смелая преданность Петру
и его делу отличает  многих его помощников;  страшная  ненависть  слышится в
отзывах  о Петре у многих  поборников  старины. Первые доходят до того,  что
зовут Петра "земным богом", вторые не страшатся называть  его антихристом. И
те, и другие признают в Петре страшную силу и  мощь, и ни  те, ни  другие не
могут  спокойно отнестись  к нему,  потому  что находятся под  влиянием  его
деятельности.  И  преданный  Петру Нартов,  двадцать  лет ему  служивший,  и
какой-нибудь  изувер-раскольник,  ненавидевший Петра всем  своим  существом,
одинаково поражены Петром и одинаково не способны судить его беспристрастно.
Когда  умер  Петр  и   кончилась  его   реформационная  деятельность,  когда
преемники, не понимая  его, часто  останавливали и портили начатое  им, дело
Петра не умерло и Россия не могла вернуться в прежнее  состояние. Плоды  его
деятельности -- внешняя сила России и новый порядок внутри страны -- были на
глазах у каждого, а жгучая вражда недовольных стала воспоминанием. Но многие
сознательно  жившие люди и долго  спустя  после смерти  Петра продолжали ему
удивляться не меньше современников.  Они  жили  в созданной  им  гражданской
обстановке  и пользовались культурой, которую он  так  старательно насаждал.
Все, что они видели вокруг себя в общественной сфере,  вело начало от Петра.
О  Петре осталось  много воспоминаний; о  том же, что  было  до него,  стали
забывать. Если Петр внес в Россию свет  просвещения и создал ее политическую
силу,  то до него, как думали, была "тьма и ничтожество". Так приблизительно
характеризовал  допетровскую Русь канцлер граф Головкин, поднося Петру титул
императора в 1721 г. Он выразился еще резче, говоря, что гением Петра мы "из
небытия  в  бытие  произведены".  В  последующее   время  эта  точка  зрения
замечательно   привилась:   Ломоносов   называл   Петра   "богом",   ходячее
стихотворение  звало его  "светом"  России. Петра считали творцом всего, что
находили