ей, как и в политике внутренней: и там, и здесь
Павел руководился скорее чувством, чем идеей.
     Смерть  императора Павла. Рано нарушенное  духовное равновесие Павла не
восстановилось  в  пору его царствования; напротив, власть, доставшаяся  ему
поздно, кружила ему голову еще сильнее, чем страх перед матерью. Пока он жил
в добрых  отношениях  со своей  женой  Марией Федоровной  и  продолжал  свою
платоническую дружбу с фрейлиной Нелидовой, эти обе женщины, дружные одна  с
другой, влияли  благотворно  на  Павла, смягчали его  настроение, тушили его
гнев,  сглаживали его бестактности.  Но семейному миру  Павла пришел конец в
первой половине 1798 г. После рождения сына Михаила Павел отдалился от Марии
Федоровны  и попал  под  иные  влияния: он стал  жертвой  кружка,  в  центре
которого находились его брадобрей Кутайсов и Лопухины.  Его  уверили  в том,
что  жена  желала держать  его  под своим "игом",  и побудили порвать с ней.
Императрица и  Нелидова "узнали  свою  беду" и подверглись гонению. В  семье
Павла  началась драма, потому что Павел явно увлекся  девицей Лопухиной, а к
семье стал резко  враждебен. Подчиненный  внушениям  неизменных  угодников и
интриганов,  Павел готов  был  видеть  в  жене  недруга, желавшего  будто бы
повторить  28 июня  1762 г.,  а  в старшем  сыне  Александре  --  соперника,
готового захватить престол. Такое настроение государя  сказывалось открыто и
грубо и стало для него роковым. Павел переносил опалы с подданных на родных,
угрожал самой династии; и это придавало вид лояльности мятежному против него
движению. Лица, желавшие свергнуть Павла, руководились разными побуждениями:
и чувством  личной  мести, и злобы, и сословными инстинктами, и видами чужой
(говорят,  английской) дипломатии; но  напоказ у всех  было желание избавить
страну от  тирана  и спасти  императорскую семью от  болезненной  жестокости
невменяемого отца и мужа.
     В первом  периоде заговора  самую видную роль играл вице-канцлер Никита
Петрович Панин  (племянник  Никиты Ив. Панина, нам известного).  В  дружбе с
английским послом Витвортом и Зубовым он составил круг заговорщиков, имевших
целью, ввиду  душевной болезни  Павла,  создать  регентство  и  вручить  его
Александру, убедив Павла лечиться. В эти  планы, как кажется, Панин вовлек и
самого Александра, который никогда не мог этого  простить Панину, считая его
начальным  виновником смерти  отца.  Раньше,  чем  заговорщики приготовились
действовать, Павел начал подозревать Панина и осенью 1800 г.  выслал  его  в
подмосковную деревню. Дело  замедлилось, но ненадолго. Руководство заговором
перешло  в  руки петербургского военного  губернатора, графа Палена, любимца
Павла,  который  повел  его  к  определенному  и  решительному концу  --  "к
совершенному  устранению  Павла от  престола  какою  бы  то  ни было ценою".
Заговор  окреп  к  весне  1801  г. В  нем  принимало  участие  петербургское
офицерство,  опиравшееся  на солдатскую  массу,  пассивно  шедшую  за  своим
начальством. 11 марта 1801 г. заговорщики к полуночи проникли в новый дворец
Павла,  Михайловский замок, построенный на месте старого  Летнего дворца. Из
40 или  50  человек заговорщиков  до  комнат  Павла дошло  человек  8,  и  в
запальчивом  объяснении с  ними  Павел был убит,  в отсутствии графа Палена.
Неизвестно,   насколько   преднамеренно   было   совершено   убийство,    но
рассказывали,  что  заговорщики открыто величались своим поступком в  первые
дни по кончине Павла.
     Так  кончилась жизнь  императора  Павла, первого  из русских  государей
после Петра, не служившего дворянским интересам.


     Время Александра I (1801 - 1825)
     Вступление  на престол. В  момент  смерти Павла два  его  старших  сына
Александр и Константин находились в  Михайловском замке под домашним арестом
и ждали  грозы от  отца,  не ведая за что. О движении против  отца Александр
знал; но он и  мысли не допускал  о возможности кровавой  развязки. Поэтому,
когда  Пален сообщил ему, придя  из  покоев Павла, о происшедшем,  Александр
впал в обморок и потом обнаружил сильнейшее отчаяние.  Пален не  был в силах
убедить Александра "начать царствовать"  и,  говорят, только окриком  привел
его в себя. Положение Александра было очень тяжело: он чувствовал, что, зная
и  попуская умыслы на власть отца, он  рисковал подпасть  обвинению и в том,
что  случилось.  Он  смотрел на себя  как на невольного участника убийства и
боялся,  что так посмотрят  на него  и другие. Горше всего  было  то,  что в
первые  минуты после кончины Павла его супруга и мать Александра отнеслась к
Александру с подозрением и как  бы ждала его оправданий. В  отчаянии и гневе
она  требовала  отчета  в  происшедшем, настаивала  на  наказании  виновных,
хватаясь за власть, боясь, что Александр ее не достоин. Надобны были большие
усилия,  чтобы ее успокоить  и уничтожить  недоразумения между ней  и сыном.
Такова была  обстановка  воцарения Александра. Мучительные  движения совести
при воспоминании об отце; трудность положения между матерью и заговорщиками,
которых  пока  не  было возможности  наказать;  необходимость  уживаться  до
времени с теми, кто, произведя один  переворот, мог отважиться и на  другой,
--  все  это удручало Александра и делало его глубоко  печальным и тоскующим
безутешно. Таким явился он перед своими подданными, и  его трогательное горе
подкупало сердце тех, кто видел в нем любящего сына.
     Характерен  был манифест императора  Александра  I,  обнародованный  12
марта: "Судьбам Вышняго угодно  было  прекратить жизнь любезнейшего родителя
Нашего  Государя  Императора  Павла  Петровича, скончавшегося  скоропостижно
апоплексическим ударом в  ночь с 11 на 12 число сего месяца.  Мы, восприемля
наследственный  Императорский  Всероссийский престол,  восприемлем  купно  и
обязанность управлять Богом  нам  врученный  народ по законам  и по сердцу в
Бозе  почившей  Августейшей  Бабки  нашей  Государыни Императрицы  Екатерины
Великия, коея память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по Ея
премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы" и пр.
Новая  власть  свидетельствовала,  что  она  не   солидарна  с   только  что
прекратившейся  властью Павла и желает возвратить страну к порядкам, которые
он осуждал и преследовал. Отсутствие опал и гонений на участников переворота
и  милостивое  увольнение  от дел  в  июне  1801  г. гр.  Палена  еще  более
утверждали  в  мысли, что новый государь  очень далек  от режима  императора
Павла.  Казалось, воскресает  "бабушкин век"  (выражение  самого Александра)
дворянской   царицы   Екатерины  II.   Однако  такое  заключение   было   бы
несправедливо:  в  лице  Александра  для  государства явился не  подражатель
Екатерины,  а руководитель совсем нового склада и необычного типа, уразуметь
который было очень  трудно. Не понимая  Александра,  современники  звали его
"очаровательным сфинксом" и догадывались, что его разгадку надобно искать  в
ею воспитании.
     Личность Александра действительно  становится нам  понятна  лишь тогда,
когда  мы  вдумываемся  в  обстоятельства  его воспитания  и  в его семейную
обстановку. Судьба поставила его между бабкой и отцом как предмет ревности и
спора.  Когда Александр  родился, Екатерина  взяла его у  родителей  на свое
собственное  попечение  и сама его воспитывала, называя его "мой Александр",
восхищаясь  здоровьем, красотой  и  добрым характером  ласкового и  веселого
ребенка. Выросши бабушкиным внуком, Александр  не мог, разумеется, уйти и от
влияния родителей и понял, какая  бездна  разделяет большой двор Екатерины и
скромный гатчинский круг его отца. Чувствуя на себе любовь и бабки, и Павла,
Александр  привык делать светлое  лицо и там,  и  здесь.  У бабки в  большом
дворце  он умел  казаться  любящим  внуком,  а  переезжая  в  Гатчину,  умел
принимать  вид  сочувствующего  сына.   Неизбежная  привычка  к  двуличию  и
притворству  была  последствием  этого  трудного положения  между молотом  и
наковальней. Но умение  менять по произволу  свое настроение  и прятать свои
мысли и чувства могло бы стать для  Александра удобной привычкой  общежития,
если бы  эта привычка выработалась не  в столь  тяжких условиях. В последнее
десятилетие своей жизни Екатерина пришла к мысли о  необходимости отстранить
Павла от престола и воспользоваться законом 1722 г. для того, чтобы передать
престол мимо Павла Александру. В 1796 г.  она пыталась посвятить в  это дело
самого Александра, который и  ранее  (1793--1794) мог уже  ловить  сторонние
намеки на этот  проект. На сообщение Екатерины Александр ответил ей ласковой
благодарностью  за  доверие и  благоволение; в  то же время в  письме к отцу
именовал  его пока не принадлежавшим ему  титулом "величества", а за спинами
их обоих говорил, что сумеет  уклониться от передачи ему власти, и собирался
даже "спастись в Америке". Надо вдуматься  в  дело, чтобы понять, какой ужас
переживал Александр в  своей  душе  за  это время и как тяжела была для него
необходимость двоиться между Екатериной и  Павлом и уметь  казаться  "своим"
для обеих  сторон.  Воспитанные  семьей двойственность  и  двуличие остались
навсегда свойством Александра; он отлично входил во всякую роль, какую хотел
играть, и никогда  не внушал уверенности, что он в данную минуту искренен  и
прям. Сперанский назвал Александра  "сущим прельстителем" за умение овладеть
собеседником;  но  именно Сперанский  на себе  мог  познать, как  неожиданно
исчезало благоволение прельстителя и как призрачно бывало его расположение.
     Но  если  жизнь  рано  вытравила  в характере  Александра искренность и
непосредственность  и  сделала  его двуличным,  то умственное его воспитание
сообщило  двойственность  его мировоззрению.  Екатерина стремилась поставить
воспитание Александра  на  высоту современных ей педагогических требований и
желала  вести внука  в  уровень  с умственным движением  века. Поэтому она и
вверила  его "передовому"  воспитателю, швейцарскому  гражданину Лагарпу.  В
умственной  обстановке, созданной  Лагарпом,  Александр действительно  шел в
уровень  с  веком и  стал  как бы  жертвой  того  великого перелома, который
произошел  в  духовной  жизни человечества  на рубеже XVIII  и XIX столетий.
Переход  от  рационализма к  ранним фазам романтизма  сказался в  Александре
сменой настроений,  очень характерной. В его молодых письмах  находим  следы
политических мечтаний крайнего оттенка: он  желает свободных  учреждений для
страны  (constitution  libre) и даже отмены династического преемства власти;
свою задачу он видит в том, чтобы привести государство к идеальному  порядку
силой законной власти и затем от этой власти отказаться  добровольно. Мечтая
о  таком "лучшем образце революции", Александр обличает в себе последователя
рационалистических утопий XVIII столетия. Когда же он предполагает по отказе
от власти  уйти в  сентиментальное счастье частной  жизни "на берегах Рейна"
или меланхолически говорит о том, что он не создан для  придворной жизни, --
перед нами человек новых веяний, идущий от рассудочности к жизни чувства, от
политики  к исканию личного счастья. Влияние двух  мировоззрений чувствуется
уже  в раннюю  пору на  личности  Александра и  лишает  ее  определенности и
внутренней  цельности. Мы поэтому не удивимся, если будем наблюдать и во все
прочие  эпохи жизни  Александра  ту же  неопределенность и раздвоенность его
умственного  настроения и  малопонятные переходы от религиозного  равнодушия
почти к религиозному экстазу, от освободительных стремлений -- к реакции, от
Сперанского -- к Аракчееву  и т. п. Человек  переходной  поры,  Александр не
успел  приобрести  твердых  убеждений  и определенного  миросозерцания и  по
житейской  привычке приноравливался  к  различным людям и  положениям, легко
приноравливался к совершенно различным порядкам идей и чувств.
     Понимание основного  свойства натуры Александра (именно его  внутренней
раздвоенности) и его господствующей манеры (именно склонности и  способности
носить  личину)  дает нам  ключ к пониманию  тех  резких и  частых перемен в
системе  и  личном  поведении  Александра,  какие  удивляли современников  и
исследователей и заслужили Александру название сфинкса.
     Первое время царствования.  Застигнутый врасплох  известием  о  кончине
отца, Александр потерялся. Известные
     слова гр. Палена: "C'est assez faire l'enfant! allez regner!" заставили
его совладать с горем и смущением, но пока не
     сделали  хозяином положения.  Можно  думать,  что  первые  шаги  нового
правительства,  именно манифест  12 марта  и  группировка вокруг  Александра
дельцов "бабушкина века",  произошли без  его деятельного участия. Но  скоро
Александр осмотрелся: со свойственной ему мягкостью и благовоспитанностью он
успел удалить гр. Палена, считавшего себя временщиком, и собрал  вокруг себя
близких  себе  людей.  Верный  мечтаниям  юности,  он  дал  ряд распоряжений
либерального характера, даровав  свободу и прощение заключенным  и сосланным
во  время  императора  Павла, отменив разного рода ограничения и запрещения,
восстановив действие  грамот  1785  г. и т.  п.  Эти  распоряжения и  личное
поведение  Александра,  чарующее  и  ласкающее, доставили  ему  удивительную
популярность. Многим казалось, что Александр -- "это сердце и душа Екатерины
II,  и во  все  часы дня он  исполняет обещание,  данное  в  манифесте".  Но
Александр  не ослеплялся достоинствами екатерининской политики и ее дельцов.
Он  жестоко  и  насмешливо критиковал  екатерининский  двор  и  презирал  ее
придворных.  Не  подражать  старому и ветхому он  хотел,  а  повернуть  дела
по-своему, по-новому. Отсюда его отношения к делам и людям. Текущую практику
управления  предоставляет  он  опытным  чиновникам,  выбирая  их из  старших
поколений, из  людей "бабушкина века". С  ними  он ласков, хотя иногда  и не
стесняется в отзывах о них за глаза (о гр. П. В. Завадовском: "Il est nul...
un vrai mouton"). Общие  же принципы и задачи управления  Александр пытается
установить не с этими старыми чиновниками, а с личными своими друзьями, и не
в  первенствующих учреждениях  империи,  а в бесформенном дружеском  кружке,
которому участники его дают шутливое наименование, взятое
     из  практики французской  революции, --  "comite du  salut  public".  В
состав этого интимного комитета  входят четыре лица: Н. Н. Новосильцев, граф
В. П. Кочубей, граф П. А.  Строганов и князь Адам Чарторыжский -- все четыре
малоприкосновенные к служебным делам  и все четыре настолько  не старые, что
заслужили  от   стариков  презрительное  наименование  "молодых  наперсников
Александровых".  Влияние  этого  интимного комитета  на  дела было настолько
ощутительно, что раздражало не принадлежащих к составу комитета сановников и
вызывало  с  их стороны  осуждение  и  даже  брань.  Однако  это  не  мешало
Александру  несколько  лет  управлять с  одними, а  советоваться  с  другими
лицами. Это и составляло особенность первых лет правления Александра.
     Несмотря на то что  интимный комитет не был вовсе оформлен, его занятия
велись  систематически, и даже  существовало  нечто вроде журналов комитета,
составляемых  П. А. Строгановым. Записки графа Строганова, изданные  целиком
великим князем Николаем  Михайловичем  в его труде "Граф  П. А.  Строганов",
дают нам прочное основание  для суждения  о деятельности комитета. Созданный
по мысли  П.  А. Строганова, комитет был  впервые собран в заседание 24 июня
1801 г., тотчас  же по увольнении графа  Палена. Свою задачу  комитет  понял
очень широко: по ознакомлении с действительным  положением дел в государстве
и с внешней политикой России он полагал начать с частичных реформ управления
и  закончить  установлением  общих основ  правопорядка.  Можно без колебания
признать,   что   все   движение   законодательства   и   все   перемены   в
административном строе в первые пять лет царствования Александра вышли прямо
или  косвенно  из интимного комитета,  и потому  значение  комитета  надобно
признать весьма важным. Переустройство  высших органов управления  (Сената и
Государственного совета) и образование министерств вместо  отживших коллегий
было назревшим  очередным вопросом того времени, и он разрешен был в 1802 г.
с участием именно комитета. Вопросы сословного  устройства также обсуждались
в комитете: и в  частности,  вопрос о  крепостном  праве на  крестьян  много
занимал   комитет.   На   поместное  дворянство   члены  комитета   смотрели
неблагосклонно.  "Это  сословие  самое  невежественное, самое ничтожное и  в
отношении к своему духу наиболее  тупое (dont l'esprit  est le plus bouche)"
-- так высказывался Строганов, и Александр, очевидно, разделял его взгляд.
     Оставлять  за такой средой право на  личность и  труд крестьян казалось
несправедливым. Но как отменить это право, комитет не додумался, и император
Александр ограничился в области положительных мероприятий законом  1803 г. о
вольных хлебопашцах. Мысль, легшая в основание закона,  была подана государю
не в  комитете,  но она вполне соответствовала настроению комитета  и самого
Александра.  Помещикам  предоставлялось   освобождать  своих  крепостных  на
условиях,  выработанных   по   их   взаимному   соглашению   и  утвержденных
правительством; освобожденные крестьяне составляли  особое состояние вольных
хлебопашцев.  Закон  1803 г. остался почти без  применения, но  послужил для
общества  достоверным  признаком,   по  которому   можно  было  заключить  о
направлении  правительства  в  крестьянском вопросе. Если  правительство  не
пошло здесь далее  частной меры, то причина этого  не в его настроении,  а в
трудности   дела.  Интимный   комитет   нашел  в  крепостном  праве   камень
преткновения  и, не разрешив этого  основного вопроса русского общественного
устройства,   ему  современного,  не  мог  успешно  разрешить  и  вопрос  об
основаниях  того  будущего идеального правопорядка,  к которому мечтал вести
страну.  Обратясь в негласный совет государя  по  делам текущим и  обнаружив
свою неспособность  или  неподготовленность к  тому,  чтобы  решить  широкую
задачу,  для которой  он  был  образован, интимный комитет  потерял  прежнее
расположение  государя  и  понемногу  распался.  Совершилось  это  настолько
постепенно, что даже нет возможности установить точную дату:
     дело начало расстраиваться  с 1804  г., а в эпоху Аустерлица и Тильзита
комитет  окончательно  перестал существовать, и его члены  перестали быть  в
непосредственной близости к Александру.
     Одновременно  с  распадением комитета произошла  перемена  и во внешней
политике  императора  Александра.  Вступая на  престол, император  Александр
намеревался сохранять мир и нейтралитет. Он  остановил приготовления в войне
с Англией и  возобновил  дружбу  как  с этой державой,  так  и  с  Австрией.
Отношения с Францией стали от этого хуже, чем были перед кончиной императора
Павла,  так как  Франция в  то время находилась в острой вражде  с  Англией.
Однако никто в России не думал о войне с французами в первые годы императора
Александра. Война сделалась неизбежна только после целого ряда недоразумений
между Наполеоном и русским  правительством. Наполеон  превратил  Французскую
республику в монархию; его громадное честолюбие раздражало Александра, а его
бесцеремонность   в  делах  средней  и  южной  Европы   казалась  опасной  и
недопустимой.   Наполеон,   не  обращая  внимания   на   протесты   русского
правительства,  насильственно  распоряжался  в  Германии  и  Италии,  и  это
заставило  Александра  постепенно готовить новую  коалицию  против  Франции.
Главными союзниками его были Австрия и Англия. В  1805  г. открылась война с
Наполеоном. Русские войска, под командой одного  из учеников  Суворова, Мих.
Илар. Голенищева-Кутузова, двинулись  в Австрию на соединение с австрийскими
войсками.  Но раньше,  чем они  достигли театра  военных  действий,