и расколоучителями;  далее, ученик
Неронова  Феоктист,   московский   игумен,  тайно  преданный  расколу  и  не
выступивший в  роли учителя,  как другие, но тем  не менее  много помогавший
делу раскола.  За этими  лицами  следует целый  ряд  других  деятелей, менее
заметных. Некоторые из них, действуя  в 50-х и  60-х годах  XVII  столетия в
Москве, пользовались большой  поддержкой в обществе  и даже в царском тереме
находили сочувствующих себе лиц.
     Сама  царица  Мария Ильинична (Милославская) сочувствовала некоторым из
них,  а  ее  родня,  боярыни  Феодосия Прокопьевна  Морозова  и  кн. Евдокия
Прокопьевна  Урусова,  были  прямыми  раскольницами  и  пострадали  за  свою
приверженность старой обрядности (подробную биографию Ф. П. Морозовой см.  у
Забелина в "Быте русских цариц" и в "Собрании сочинений" Тихонравова).
     Поддерживаемые  сочувствием в обществе и бездействием властей,  которые
сквозь  пальцы  смотрели   на   деятельность  расколо-учителей,   противники
церковной  реформы  за время от 1658  до 1666 г. действовали в  Москве очень
свободно  и  многим  успели  привить  эти воззрения.  Первоначальный  кружок
противников Никона в это время перешел в целую партию противников  церковных
новшеств;  личные мотивы, много значившие в начале церковной  распри, теперь
исчезли  и  заменились чисто  принципиальным  протестом  против  изменений в
обрядности, против новых ересей. Словом, начинался раскол в Русской церкви.
     И не  в одной  Москве  он проявлялся. Оппозиция  церковным исправлениям
была во всем  государстве;  она являлась, например,  во  Владимире, в Нижнем
Новгороде,  в Муроме; на крайнем севере, в Соловецком монастыре,  еще с 1657
г.  обнаруживается резкое  движение против "новин" и  переходит  в  открытый
бунт,  в  известное соловецкое  возмущение,  подавленное  только в  1676  г.
Огромное нравственное влияние  Соловков на севере Руси приводит к  тому, что
раскол распространяется  по  всему  северу. И  нужно  заметить,  что в  этом
движении за  церковную старину принимают участие не только образованные люди
того  времени  (например,   духовенство),   но  и  народные  массы.  Писания
расколо-учителей расходятся быстро и читаются всеми. Исследователей удивляет
изумительно  быстрое  распространение  раскола;  замечая, что  он,  с  одной
стороны,  самостоятельно возникает  сразу во многих  местностях  без влияния
расколоучителей из  Москвы,  а с  другой стороны, очень легко прививается их
пропагандой, где бы она ни появилась, -- исследователи вместе с тем не могут
удовлетворительно   объяснить   причин   такого  быстрого   роста  церковной
оппозиции. Первоначальная  история  раскола  и ход  его  распространения  не
настолько  еще изучены, чтобы  можно было в объяснении причин  раскола  идти
далее предположений.
     Однако в научных трудах по истории раскола вопрос о  причинах появления
раскола  не   раз  обсуждался;  существуют  в  объяснении  этих  причин  две
тенденции:  одна понимает раскол как явление исключительно церковное; другая
видит  в   расколе  общественное  движение  не  исключительно   религиозного
содержания, но вылившееся в  форму  церковного протеста  (Щапов). Различая в
этом деле вопрос о причинах  возникновения раскола от  вопроса о его быстром
распространении, можно  сказать,  что протест,  приведший к расколу,  возник
исключительно в сфере церковной по причине особенностей реформы  Никона, что
доктрина  раскола,  высказанная   расколоучителями  в  их  сочинениях,  есть
исключительно   церковная   доктрина,   так  что   мы  не  имеем   оснований
рассматривать  раскол  иначе, как  явление  исключительно  церковное. Что же
касается  до вопроса  о быстром  распространении  раскола, то  здесь,  кроме
причин,  лежавших  в  религиозном сознании наших предков,  косвенным образом
могли действовать и условия общественной жизни того времени; жизнь шла очень
тревожно,   как   мы   видели,   и   могла   будить   в   обществе   чувство
неудовлетворенности,  которое  делало людей  восприимчивее и в  делах  веры.
Таким  образом,  только,  как кажется нам, условия общественной жизни  могли
отразиться на быстром распространении раскола.
     В 60-х годах  XVII в.  благодаря отсутствию энергии у лиц, ведших после
Никона дело исправления, и благодаря  тому, что власть терпимо  относилась к
протестам, раскол явно  креп в Москве;  к нему  открыто  примыкали некоторые
иерархи (напр., Александр  Вятский),  и  "соблазн" становился смелее год  от
году.  В  таком  положении  в  1666  г.  в  Москве решили созвать о  расколе
церковный  собор.  Он  состоялся весной в 1666  г.  Прежде всего  на  соборе
занялись  обсуждением  предварительных  вопросов:  православны ли  греческие
патриархи?  Праведны  ли  и  достоверны  ли  греческие  богослужебные книги?
Праведен ли Московский собор 1654  г., решивший исправление книг и  обрядов?
При  обсуждении  собор  на  эти  вопросы ответил утвердительно  и  тем самым
признал  правильную  реформу  Никона, утвердил  ее  и  осудил  принципиально
раскол.  Затем собор судил известных  нам расколоучителей и  присудил  их  к
лишению  священных  санов и  к  ссылке. Все они (кроме  Аввакума  и  дьякона
Федора) принесли после собора покаяние и были приняты  в церковное  общение.
После суда  собор  составил  окружную  грамоту  духовенству  с  наставлением
следовать церковной реформе, а затем рассмотрел и  одобрил к изданию  ученую
апологию церковной реформы,  книгу  известного киевлянина Симеона  Полоцкого
"Жезл   правления"   (Москва,  1666),   которая   направлена   была   против
раскольничьих   писаний  и  начинает   собой  ряд  последующих  полемических
сочинений о расколе.
     Тотчас  после собора  1666 г.  состоялся  в  Москве  в 1666-- 1667  гг.
"великий   собор"  церковный  с  участием   патриархов  Александрийского   и
Антиохийского.  Собор  был созван  о  деле  патриарха Никона,  но занялся  и
расколом.  Он одобрил  все  частности Никоновой реформы (хотя осудил Никона,
как увидим ниже) и изрек анафему на тех, кто ослушается его  постановлений и
не примет нововведений Никона. Эта анафема в истории нашего раскола получила
большое  значение. Ею все последователи старой обрядности  поставлены были в
положение еретиков; она до сих пор служит  камнем преткновения для сближения
старообрядцев с православием,  даже в  единоверии.  Тогда же эта анафема еще
бесформенное движение -- хотя сильную, но шедшую вразброд оппозицию -- сразу
превратила  в формальный раскол и вместо  того, чтобы  уничтожить смуту, как
надеялся  собор  1667 г., только усилила и обострила  ее. С той поры, с 1667
г., мы  наблюдаем, с  одной  стороны,  дальнейшее  распространение раскола и
внутреннее  развитие   его  доктрин  (в  конце   XVII  в.  в  расколе  стала
формироваться двоякая организация: поповщинская и беспоповщинская), с другой
стороны --  ряд  мер,  принимаемых против  раскола церковью  и государством,
пришедшим на помощь  церкви. Эти  меры  были двух  родов:  увещевательные  и
карательные.  Первые  создали  у  нас  обширную  полемическую  литературу  о
расколе,  вторые  же  поставили раскольников  в исключительное  положение  в
государстве.   До  50-х   годов  XIX   в.   о   расколе   знали  только   по
догматически-полемическим   сочинениям,  направленным  против  раскольников.
Научное же исследование раскола как исторического явления стало возможно, по
чисто внешним условиям, только со второй  половины XIX  столетия.  В  60-х и
частью 50-х годах исследование раскола пошло очень оживленно, стали издавать
памятники  раскольничьей  литературы,  писать  очерки  раскольничьего  быта,
исследовать  историю раскола.  Длинный  ряд  исторических  трудов  о расколе
открывается  "Историей  Русского  раскола"  (СПб., 1855)  Макария,  епископа
Винницкого, затем митрополита Московского. Из  прочих трудов назовем труд А.
П. Щапова "Русский раскол старообрядчества",  труды П. И. Мельникова "Письма
о  расколе"  и "Исторические  очерки  поповщины" [* Он же  дал  превосходные
бытовые очерки раскола в своих своеобразных романах "В лесах" и "На горах" и
в  отдельных повестях.].  Начальная история раскола  прекрасно рассмотрена в
XII томе "Истории Русской  церкви" митрополита Макария,  а особенно в книгах
проф. Каптерева "Патриарх Никон и его противники" и  "Патриарх Никон и  царь
Алексей Михайлович" (2  тома).  В массе прочих  трудов, к сожалению,  весьма
много несолидных  произведений. Писали  историю  и сами  раскольники.  Из их
исторических трудов стоит упомянуть: "Виноград  Российский" Семена  Денисова
(XVIII в.), где заключаются  сведения о начале и  распространении раскола, и
"Хронологическое  ядро старообрядческой церкви" Павла  Любопытного (перечень
событий с 1650 по 1819 г.). Но  оба эти  труда  не научны. В последнее время
появился замечательный труд В. Гр. Дружинина "Писания русских старообрядцев"
(СПб.,   1912),   содержащий    в   себе    полный   перечень   произведений
старообрядческой письменности.
     Дело патриарха Никона. Другим  выдающимся фактом в церковной сфере  при
Алексее  Михайловиче  было так называемое "дело патриарха Никона". Под  этим
названием разумеется обыкновенно распря патриарха с царем в 1658--1666 гг. и
лишение  Никона  патриаршества.  Ссора  Никона  с   царем,  его  удаление  с
патриаршего престола и  суд  над Никоном -- сами по  себе события крупные, а
для историка они  получают особый интерес еще и потому, что к личной ссоре и
церковному затруднению  здесь  примешался вопрос об  отношениях  светской  и
церковной  властей на Руси. Вероятно, в силу таких  обстоятельств это дело и
вызвало  к  себе  большое  внимание в  науке  и  много  исследований;  очень
значительное место делу  Никона, например, уделил С.  М.  Соловьев в  XI  т.
"Истории России". Он относится  к Никону далеко не с симпатией и винит его в
том,  что  благодаря особенностям  его неприятного характера  и  неразумному
поведению дело  приняло такой острый  оборот  и привело  к  таким  печальным
результатам, как низложение и ссылка патриарха. Против взгляда, высказанного
Соловьевым, выступил Субботин в своем сочинении "Дело патриарха Никона" (М.,
1862). Он группирует в этом  деле черты, ведущие к оправданию Никона,  и всю
вину печального исхода распри  царя с патриархом возлагает  на бояр,  врагов
Никона, и на греков, впутавшихся в это дело. Во всех общих трудах по русской
истории много найдется страниц о Никоне; мы упомянем  здесь труд митрополита
Макария ("История Русской  церкви", т. XII,  СПб.,  1883  г.), где  вопрос о
Никоне рассмотрен  по источникам и высказывается отношение к Никону такое же
почти, как у Соловьева, и  труд  Гюббенета  "Историческое  исследование дела
патриарха Никона" (2  т., СПб.,  1882  и 1884  гг.), объективно написанное и
стремящееся  восстановить в строгом порядке немного спутанную связь  фактов.
Значение всех прежних  трудов,  однако, пало с  появлением капитальных работ
проф.  Каптерева, названных выше.  Из сочинений  иностранных нужно упомянуть
английского богослова Пальмера, который в своем труде "The Patriarch and the
Tzar"  (London, 1871--1876  гг.)  сделал замечательный  свод данных  о  деле
Никона,  переведя  на английский  язык отрывки  из трудов  русских ученых  о
Никоне и массу материала, как изданного, так и не изданного еще в России (он
пользовался документами московской синодальной библиотеки).
     Обстоятельства оставлен и я Никоном патриаршего  престола  и низложения
Никона мы изложим кратко ввиду того, что все дело Никона  слагается из массы
мелочных фактов, подробный отчет о которых занял бы  слишком много места. Мы
уже видели, как Никон достиг патриаршества. Нужно заметить, что он был почти
на 25 лет старше  Алексея Михайловича; эта разница лет облегчала ему влияние
на царя. Это не была дружба сверстников, а влияние очень умного, деятельного
и   замечательно   красноречивого   человека   почтенных   лет   на   мягкую
впечатлительную  душу юного царя. С  одной стороны  была  любовь и  глубокое
уважение   мальчика,  с   другой  --  желание  руководить   этим  мальчиком.
Энергичная,  но  черствая  натура  Никона  не могла  отвечать  царю  на  его
идеальную  симпатию таким же чувством. Никон был практик, Алексей Михайлович
--  идеалист.  Когда Никон стал  патриархом с условием,  что царь  не  будет
вмешиваться в церковные дела, значение Никона было очень велико; мало-помалу
он  становится  в  центре  не  только  церковного,  но   и  государственного
управления. Царь и другие по примеру  царя стали  звать  Никона не  "великим
господином", как  обыкновенно  величали патриарха,  а  "великим  государем",
каковым титулом пользовался только патриарх Филарет как отец государя. Никон
стоял очень близко ко двору,  чаще  прежних патриархов участвовал в  царских
трапезах,  и сам  царь  часто  бывал  у  него. Бояре  в деловых сношениях  с
патриархом называли себя перед ним, как перед царем, полуименем (например, в
грамоте:
     "Великому  государю святейшему  Никону  патриарху... Мишка  Пронский  с
товарищами челом бьют"). И  сам  Никон величает себя "великим государем",  в
грамотах  пишет  свое  имя  рядом  с  царским,  как писалось  имя  патриарха
Филарета; а в новоизданном Служебнике 1655 г. Никон помещает даже  следующие
слова: "Да  даст же Господь  им государям  (т.е.  царю Алексею Михайловичу и
патриарху  Никону)... желание сердец  их;  да возрадуются  все, живущие  под
державою  их...  яко  да  под  единым  государским  повелением  вси  повсюду
православнии народы  живущи...  славити имут  истиннаго Бога нашего".  Таким
образом, Никон свое правление называл державой и свою власть равнял  открыто
с государевой.  По современному выражению, Никон, став патриархом, "возлюбил
стоять высоко, ездить  широко".  Его упрекали,  таким образом, в том, что он
забылся,  возгордился.  Он  действительно  держал  себя  гордо, как "великий
государь", и было  основание для этого:  Никон достиг  того, что правил всем
государством  в 1654 г.,  когда  царь был  на войне, и дума Боярская слушала
его,  как  царя.  Политическое  влияние   Никона  возросло   до   того,  что
современники  готовы  были считать его власть даже большей, чем власть царя.
Неронов говаривал Никону:
     "Какая тебе честь, владыко святый, что всякому ты страшен, и друг другу
говорят грозя: знаешь ли кто он, зверь ли лютый --лев или медведь, или волк?
Дивлюсь: государевы царевы власти уже не слыхать, от тебя  всем страх и твои
посланники пуще  царских  всем  страшны;  никто с ними  не  смеет  говорить,
затверждено  у  них: знаете ли  патриарха?" И сам Никон склонен был  считать
себя равным  царю по власти, если даже не  сильнейшим. Раз  на соборе (летом
1653  г.) в споре с Нероновым Никон опрометчиво произнес, что присутствие на
соборе царя, как это требовал  Неронов, не  нужно. "Мне и царская помощь  не
годна и не  надобна", -- крикнул он и  с полным презрением отозвался об этой
помощи.
     Но  влияние  Никона  основывалось не  на  законе  и  не  на  обычае,  а
единственно наличном расположении к  Никону царя (будь Никон не патриарх, мы
бы назвали его временщиком). Такое положение Никона вместе с его поведением,
гордым и самоуверенным, вызвало к нему вражду  в придворной среде, в боярах,
потерявших  благодаря его  возвышению часть  своего влияния (Милославские  и
Стрешневы);  есть свидетельство (у  Мейерберга), что  и  царская  семья была
настроена  против Никона.  При  дворе на Никона смотрели, как на непрошеного
деспота,  держащегося  единственно  расположением   царя.  Если  отнять  это
расположение, влияние Никона исчезнет и власть его уменьшится.
     Не так,  однако,  думал  сам  Никон. Он иначе  и  не  представлял  себе
патриаршей  власти,  как   в  тех  размерах,   в  каких   ему  удавалось  ее
осуществлять. По его понятию, власть  патриарха чрезвычайно высока, она даже
выше  верховной  власти  светской:  Никон  требовал  полного невмешательства
светской власти в духовные дела и вместе с тем  оставлял за патриархом право
на  широкое участие и  влияние в политических делах; в сфере  же  церковного
управления Никон считал  себя единым и полновластным владыкой. С подчиненным
ему духовенством он  обращался  сурово,  держал  себя  гордо  и  недоступно,
словом, был настоящим деспотом в управлении  клиром  и паствой. Он был очень
скор на  тяжкие  наказания,  легко произносил проклятия  на  провинившихся и
вообще  не останавливался  перед крутыми мерами. По энергии  характера и  по
стремлению  к  власти  Никона  охотно  сравнивают  с  папой   Григорием  VII
Гильдебрантом. Однако во время своего управления церковью Никон не  истребил
тех  злоупотреблений  и  тягостей,  которые  легли на  духовенство  при  его
предшественнике  Иосифе  и вызывали жалобы; В 1653 г. порядки, удержанные  и
вновь  заведенные  Никоном,  вызвали любопытное челобитье царю на патриарха.
Хотя оно было подано противниками новшеств, однако касается не только реформ
Никона, но  и  его  административных привычек  и очень  обстоятельно  рисует
Никона  как  администратора,  с несимпатичной  стороны.  По этому  челобитью
видно, что против него и в  среде  духовенства был большой ропот. Про Никона
надо вообще заметить,  что его  любили отдельные лица,  но  личность  его не
возбуждала общей симпатии, хотя нравственная его мощь покоряла ему толпу.
     До  польской войны 1654 г. симпатии юноши царя к  Никону не колебались.
Уезжая  на войну, Алексей Михайлович отдал на попечение  Никона  и семью,  и
государство.  Влияние  Никона,  казалось, все росло и росло, хотя  царю были
известны  многие  выходки Никона -- и  то, как  Никон  отзывался  о  царской
помощи, что  она  ему  не "надобна", и  то,  что Никон  не жаловал Уложения,
называя его "проклятою книгою",  исполненной "беззаконий". Но во время войны
царь   возмужал,   много   увидел   нового,  развился  и   приобрел  большую
самостоятельность. Этому способствовали самые обстоятельства  военной жизни,
имевшей влияние на впечатлительную натуру царя, и то, что Алексей Михайлович
в  походах  освободился  от  московских  влияний  и  однообразной  житейской
обстановки в  Москве; но, изменяясь  сам, царь еще не изменял своих  прежних
отношений к  старым  друзьям.  Он  был  очень хорош с  Никоном,  по-прежнему
называл его своим  другом.  Однако между  ними стали  происходить размолвки.
Одна такая  размолвка случилась на  Страстной  неделе  в 1656 г.  по  поводу
церковного вопроса (о порядке Богоявленского водоосвящения). Уличая Никона в
том,  что  он  слукавил,  царь  очень рассердился  и в  споре  назвал Никона
"мужиком и глупым человеком". Но дружба их все еще продолжалась до июля 1658
г., до всем известного столкновения  окольничего Хитрово с князем  Мещерским
на  приеме  грузинского  царевича  Теймураза.  В  июле  1658  г.  последовал
внезапный разрыв.
     В   объяснении   причины   разрыва  Никона   с   Алексеем  Михайловичем
исследователи несколько расходятся благодаря неполноте фактических данных об
этом  событии.  Одни  (Соловьев,  митрополит   Макарий)   объясняют   разрыв
возмущением царя,  с  одной  стороны, и  резкостями  в поведении  Никона,  с
другой;  у  них  дело  представляется так,  что  охлаждение  между  царем  и
патриархом  происходило постепенно и  само  по  себе,  незаметно  привело  к
разрыву.   Другие  (Субботин,  Гюббенет  и  покойный  профессор   Дерптского
университета П. Е. Медовиков, написавший "Историческое значение царствования
Алексея  Михайловича". М., 1854 г.) полагают, что к разрыву привели наветы и
козни бояр, которым они склонны  придавать в деле Никона  очень существенное
значение. Надо заметить, что С. М. Соловьев также не отрицает участия бояр в
этом деле, но их  интриги и  "шептания", как фактор второстепенный,  стоят у
него на втором плане.
     Когда царь  не  дал  должной, по мнению  Никона,  расправы над Хитрово,
обидевшего  патриаршего  боярина при въезде  Теймураза,  и перестал посещать
патриаршее служение, Нико