Николая и
приобрел его доверие. Киселеву было поручено все дело о казенных крестьянах.
Под его управлением временно возникло (1836) пятое отделение собственной Его
Величества  канцелярии  для лучшего  устройства управления  государственными
имуществами  вообще  и  для  улучшения  быта  казенных  крестьян.  Это пятое
отделение  скоро было преобразовано в Министерство государственных  имуществ
(1837), которому и  вверено было попечительство над  казенными  крестьянами.
Под   влиянием  Министерства  государственных  имуществ  в  губерниях  стали
действовать "палаты"  (теперь  "управления")  государственных имуществ.  Они
заведовали казенными землями, лесами и прочими имуществами; они же наблюдали
и  над государственными  крестьянами. Эти  крестьяне были  устроены в особые
сельские  общества  (которых  оказалось  почти  6000);  из нескольких  таких
сельских  обществ составлялась волость. Как сельские общества, так и волости
пользовались  самоуправлением, имели свои "сходы",  избирали  для управления
волостными и сельскими делами "голов" и  "старшин", а для  суда (волостной и
сельской  "расправы") -- особых судей. Так было устроено, по мысли Киселева,
самоуправление казенных крестьян; впоследствии оно послужило образцом и  для
крестьян частновладельческих при освобождении их от  крепостной зависимости.
Но заботами о самоуправлении крестьян Киселев не ограничился. При его долгом
управлении  министерство  государственных  имуществ  провело  ряд  мер   для
улучшения хозяйственного быта подчиненного ему крестьянства:
     крестьян  учили  лучшим  способам  хозяйства,  обеспечивали   зерном  в
неурожайные  годы; малоземельных  наделяли  землей;  заводили школы;  давали
податные льготы  и  т. д. Деятельность  Киселева  составляет одну из светлых
страниц  царствования  императора   Николая.  Довольный  Киселевым,  Николай
шутливо называл его своим "начальником штаба по крестьянской части".
     В  отношении  крепостных крестьян сделано было меньше, чем  в отношении
казенных.  Император  Николай  не  раз  образовывал  секретные  комитеты для
обсуждения мер к  улучшению быта  крепостных. В этих комитетах  Сперанский и
Киселев немало  поработали  над  уяснением  истории  и  юридической  природы
крепостного права и  над проектами его уничтожения. Но дело  не  пошло далее
отдельных мер,  направленных  на ограничение  помещичьего  произвола. (Была,
например, запрещена продажа крестьян без земли и "с раздроблением семейств";
было стеснено право  помещиков ссылать  крестьян в  Сибирь).  Самой  крупной
мерой в отношении крепостного права был предложенный Киселевым закон 1842 г.
об "обязанных крестьянах". По этому закону помещик получал право освобождать
крестьян  от   крепостной  зависимости,  давая   им   земельный   надел   (в
наследственное пользование на  известных условиях, определяемых добровольным
соглашением).  Получая  личную  свободу,   крестьяне  оставались  сидеть  на
владельческой  земле  и за пользование  ею обязаны  были  (откуда и название
"обязанных")  нести  повинность  в  пользу  владельца.  Закон  об  обязанных
крестьянах  был  торжественно  обсуждаем  в  Государственном совете,  причем
император  Николай  в  пространной  речи высказал  свой  взгляд на положение
крестьянского  дела  в  его время.  "Нет сомнения,  --  говорил он,  --  что
крепостное  право  в  нынешнем  его  у  нас  положении  есть зло,  для  всех
ощутительное И очевидное;
     но  прикасаться к  оному  теперь -- было бы  злом,  конечно,  еще более
гибельным". Поэтому крестьянское освобождение государь считал делом будущего
и  думал,  что оно  должно  совершиться  лишь  постепенно  и  с  непременным
сохранением  права помещиков на их землю. В этом смысле и был дан закон 1842
г., сохранявший крестьянские наделы в вечной собственности помещиков. Однако
и на таком условии  помещики не стали освобождать  своих крепостных, и закон
об обязанных крестьянах не получил почти никакого применения в жизни.
     Между тем  общий  ход русской жизни так влиял на всю систему крепостных
хозяйств  и  крепостных отношений, что  надобно  было ждать  скорого падения
крепостного   строя.  Патриархальные   формы   крепостного   труда  уже   не
соответствовали изменившимся общественным условиям:
     крепостной  труд  вообще был малопроизводителен  и невыгоден. Помещичьи
хозяйства  были почти  бездоходны  и  впадали  в задолженность,  особенно  в
неурожайные  годы,  когда  помещики   должны  были  кормить  своих  голодных
крестьян.  Масса  дворянских  населенных  имений  была заложена  в  казенных
ссудных учреждениях; считают, что к концу царствования  императора Николая в
залоге находилось  больше половины крепостных крестьян (около 7 млн. человек
из  11  млн.  крепостных  мужского  пола).  Естественным  выходом  из  такой
задолженности  была   окончательная  уступка  заложенной  земли  и  крестьян
государству, о чем и думали некоторые помещики. К экономическим затруднениям
помещиков присоединялась боязнь крестьянских волнений  и беспорядков. Хотя в
царствование  императора  Николая не  было  бунтов,  вроде  пугачевского, но
крестьяне волновались часто и  во  многих местах. Ожидание конца  крепостной
зависимости проникло в их массу и возбуждало ее. Вся жизнь складывалась так,
что вела к ликвидации крепостного права.
     5.  Меры  в  области  народного просвещения  при  императоре  Николае I
отличались  двойственностью  направления.  С  одной  стороны, очевидны  были
заботы  о распространении образования  в государстве;  с другой же  стороны,
заметен был страх перед  просвещением  и старания о том, чтобы оно не  стало
проводником революционных идей в обществе.
     Заботы  распространения  образования  выразились  в  учреждении  весьма
многих учебных заведений. Учреждались специальные учебные заведения: военные
(кадетские    корпуса   и   академии   военная   и   морская),   технические
(Технологический  институт  и  Строительное училище  в  Петербурге,  Межевой
институт в Москве);  возобновлен был  Главный  педагогический  институт  для
приготовления  преподавателей.  Все  эти  учебные  заведения  имели  в  виду
удовлетворение практических нужд государства. Для образования общего сделано
также немало.  Учреждено  было  несколько  женских  институтов. Основывались
пансионы  с гимназическим курсом для сыновей дворян. Было улучшено положение
мужских  гимназий.  По  мысли  министра  народного  просвещения графа  С. С.
Уварова, среднее образование,  даваемое гимназиями,  должно  было составлять
удел  лишь высших сословий и предназначалось для  детей дворян и чиновников.
Оно  было  сделано   "классическим",   чтобы   "основать  новейшее   русское
образование тверже и глубже на древней образованности той  нации, от которой
Россия получила и святое учение  веры, и первые  начатки своего просвещения"
(т.е.  Византии). Для детей купцов и мещан предназначались  уездные училища,
причем правительство  принимало некоторые меры  к тому, чтобы  лица из  этих
сословий не  попадали  в гимназии. Однако стремление к знанию настолько  уже
созрело в населении, что  эти меры не приводили к цели. В  гимназии вместе с
дворянами поступали в большом числе так называемые "разночинцы",  т.е. лица,
уволенные из податных сословий, но не принадлежащие к дворянам потомственным
или   личным.  Наплыв  разночинцев  в   гимназии  и  университеты  составлял
интересное и  важное явление  того времени:  благодаря ему  состав  русского
образованного   общества,   "интеллигенции",  перестал  быть,  как   прежде,
исключительно дворянским.
     Опасения правительства относительно  того, что учебные заведения станут
распространителями   вредных   политических  влияний,   выразились   в  ряде
стеснительных  мер.  За  университетами  должны  были  наблюдать  попечители
учебных  округов. Устав университетов, выработанный (1835)  графом Уваровым,
давал университетам некоторые права самоуправления  и свободу  преподавания.
Но  когда на  Западе в 1848 г. произошел ряд революционных движений, русские
университеты   подверглись  чрезвычайным   ограничениям   и  исключительному
надзору. Преподавание философии  было упразднено; посылка за границу молодых
людей для подготовления к  профессуре прекращена; число студентов ограничено
для  каждого университета определенным комплектом (300  человек);  студентов
стали обучать военной маршировке и строевым уставам. Эта последняя мера была
введена  и в  старших  классах гимназии. Министерство народного просвещения,
которому была в то  время подчинена  цензура, чрезвычайно усилило строгости,
запрещая всякую попытку в  журналах, книгах  и лекциях касаться политических
тем.  Последние годы  царствования  императора Николая  I заслужили  поэтому
славу необыкновенно суровой эпохи, когда была  подавлена всякая общественная
жизнь  и  угнетены  наука  и  литература.  Малейшее  подозрение  в том,  что
какое-либо лицо  утратило  "непорочность мнений"  и  стало  неблагонадежным,
влекло за собой опалу и наказание без суда.
     Отношение общества к деятельности императора  Николая  I.  Знакомясь  с
правительственной  деятельностью изучаемой эпохи,  мы приходим к заключению,
что  первое  время  царствования  Николая  1  было временем  бодрой  работы,
поступательный характер  которой,  по  сравнению  с  концом  предшествующего
царствования,  очевиден.   Однако  позднейший   наблюдатель   с   удивлением
убеждается, что  эта бодрая деятельность не привлекала к себе ни участия, ни
сочувствия  лучших  интеллигентных сил  тогдашнего  общества  и  не  создала
императору Николаю  I той популярности, которой  пользовался  в свои  лучшие
годы его предшественник Александр. Одну из причин этого явления можно видеть
в  том,  что  само  правительство  императора Николая  I  желало действовать
независимо  от  общества и  стремилось  ограничить круг своих  советников  и
сотрудников  сферой  бюрократии. На это мы уже указывали. Другая  же причина
сложнее.  Она  коренится в  обстоятельствах, создавших попытку декабристов и
репрессию  1825--1826 гг.  Как мы  видели,  умственное движение,  породившее
заговор  декабристов, имело  и другие ветви. Когда  одни  из его  участников
устремились  в  практику, другие предались умозрению; когда  одни мечтали  о
немедленной перемене жизненных условий,  другие ограничивались критикой этих
условий  с  точки зрения абсолютного знания  и определением  идеальных основ
русской общественности. Настроение различных кружков было различно, и далеко
не  вся  интеллигенция  сочувствовала бурным планам декабристов.  Но разгром
декабристов болезненно отразился не на одном их круге, а на всей  той среде,
которая  образовала свои взгляды и симпатии  под влиянием западноевропейских
идей. Единство  культурного корня живо чувствовалось не только всеми ветвями
данного умственного направления, но  даже и самим правительством, подозрение
которого  направлялось далее пределов  уличенной среды; а страх  перед  этим
подозрением и отчуждение от карающей силы охватывали  не только причастных к
14 декабря, но  и не  причастных  к  нему сторонников  западной  культуры  и
последователей   европейской   философии.   Поэтому   как   бы   хорошо   ни
зарекомендовала себя новая власть, как бы ни была она далека от уничтоженной
ею "аракчеевщины", она  все-таки  оставалась  для  людей данного направления
карающей силой.  А между  тем именно эти  люди и стояли во главе умственного
движения той  эпохи.  Когда они  сгруппировались в два  известных нам лагеря
"западников" и "славянофилов", оказалось, что оба эти лагеря одинаково чужды
правительственному  кругу, одинаково  далеки  от  его  взглядов  и  работ  и
одинаково  для него  подозрительны.  Неудивительно,  что в  таком  положении
очутились западники.  Мы  знаем, как,  преклоняясь перед западной культурой,
они  судили  русскую  действительность  с  высоты  европейской  философии  и
политических  теорий;  они,  конечно,  находили  ее  отсталой  и  подлежащей
беспощадной реформе. Труднее понять,  как оказались в оппозиции славянофилы.
Не  один раз правительство императора Николая  I (устами министра  народного
просвещения  графа  С.  С.  Уварова)  объявляло  свой  лозунг:  православие,
самодержавие,  народность. Эти же слова могли быть  и лозунгом славянофилов,
ибо  указывали  на  те  основы  самобытного  русского  порядка,  церковного,
политического   и  общественного,   выяснение   которых  составляло   задачу
славянофилов.  Но славянофилы понимали  эти основы иначе, чем  представители
"официальной народности". Для последних слова "православие" и "самодержавие"
означали  тот  порядок, который  существовал в современности: славянофилы же
идеал православия  и самодержавия  видели в московской эпохе, где церковь им
казалась  независимой  от  государства  носительницей  соборного  начала,  а
государство представлялось "земским", в котором принадлежала,  по  словам К.
Аксакова, "правительству сила власти, земле --  сила мнения". Современный же
им строй славянофилы почитали извращенным благодаря  господству бюрократизма
в  сфере  церковной  и  государственной  жизни.   Что  же  касается  термина
"народность",   то   официально  он  означал   лишь   ту  совокупность  черт
господствующего в государстве  русского племени, на  которой держался данный
государственный порядок; славянофилы же искали черт "народного духа" во всем
славянстве и  полагали, что государственный строй, созданный Петром Великим,
"утешает  народный дух",  а  не  выражает  его.  Поэтому  ко  всем тем, кого
славянофилы подозревали в служении "официальной народности", они  относились
враждебно; от официальных же сфер держались очень далеко, вызывая на себя не
только подозрения, но и гонение.
     Таким образом установилось своеобразное отчуждение между властью и теми
общественными   группами,   которые  по  широте  своего  образования  и   по
сознательности патриотического чувства  могли бы быть  наиболее полезны  для
власти. Обе силы -- и правительственная, и общественная --  сторонились одна
от другой  в чувствах  взаимного недоверия и непонимания и  обе  терпели  от
рокового  недоразумения.  Лучшие  представители  общественной  мысли,  имена
которых  мы теперь произносим  с уважением  (Хомяков,  Киреевские, Аксаковы,
Белинский,  Герцен,  Грановский,  историк  Соловьев),  были  подозреваемы  и
стеснены в своей  литературной деятельности и личной жизни, чувствовали себя
гонимыми и роптали (а Герцен даже эмигрировал). Лишенные доверия власти, они
не могли принести той пользы отечеству, на  какую  были способны. А  власть,
уединив  себя от общества,  должна  была  с  течением времени  испытать  все
неудобства  такого  положения.  Пока в  распоряжении  императора  Николая  I
находились люди предшествующего царствования (Сперанский, Кочубей, Киселев),
дело шло  бодро и живо. Когда же они сошли со сцены, на смену им не являлось
лиц,  им  равных по широте  кругозора  и  теоретической подготовке. Общество
таило в  себе достаточное число способных людей, и в эпоху реформ императора
Александра  II они вышли  наружу. Но при императоре Николае I к обществу  не
обращались  и  от  него  не  брали  ничего;  канцелярии  же   давали  только
исполнителей-формалистов,   далеких  от   действительной   жизни.  К   концу
царствования императора Николая I система бюрократизма отчуждавшая власть от
общества,  привела к господству именно канцелярского формализма,  совершенно
лишенного  той бодрости  и  готовности к реформам, какую  мы видели в начале
этого царствования.
     Внешняя  политика императора  Николая  I имела  своим  исходным пунктом
принцип  легитимизма, лежавший в основе "Священного  Союза".  Сталкиваясь  с
обстоятельствами, волновавшими  тогда юго-восток Европы, принцип легитимизма
подвергался серьезному  испытанию; приходилось, наблюдая брожение балканских
христиан (славян  и  греков),  поддерживать  "законную"  власть фанатических
мусульман  над гонимыми "подданными" -- христианами, и притом православными,
единоверными России. Император Александр так  и поступал: он  "покинул  дело
Греции,  потому что усмотрел в войне  греков революционный признак времени".
Император Николай  не мог сохранить такой прямолинейности и, в конце концов,
жертвуя своим руководящим принципом, стал за  христиан против турок. Вступая
на престол,  он  застал отношения  России и  Турции очень недружелюбными; но
все-таки сначала не  видел необходимости  воевать с турками из-за греков. Он
согласился  лишь  на  то,  чтобы  совместно с  Англией  и  Францией  принять
дипломатические меры против турецких зверств и постараться примирить султана
с греками.  Только в 1827 г., когда стало ясно,  что  дипломатия бессильна и
что  нельзя  допускать  дальнейших  истязаний греческого населения,  Англия,
Франция  и  Россия  условились  силой  прекратить  борьбу  турок с  греками.
Соединенные эскадры -- русская, английская и французская -- заперли турецкий
флот, действовавший против греков, в гавани г.  Наварина  (древний Пилос  на
западном  берегу  Пелопоннеса) и сожгли его после  кровопролитной  битвы (20
октября  1827 г.). Наваринская битва была турками  приписана главным образом
враждебному влиянию русского  правительства,  и  Турция стала  готовиться  к
войне с Россией. Война началась  в  1828  г. Русские войска перешли  Дунай и
осадили  турецкие  крепости  Варну  и Шумлу. Взятие Варны позволило  русским
получать припасы морем,  при посредстве  своего флота,  и открыло дорогу  за
Балканы. Но Шумла не сдалась и послужила оплотом  для  многих наступательных
движений  турок. Положение русской армии не  раз становилось трудным. Только
тогда, когда  русскому главнокомандующему, генералу Дибичу, удалось выманить
турецкую  армию из Шумлы и нанести ей страшное поражение (уд. Кулевчи), дела
изменились к лучшему. Дибич двинулся за Балканы  и  взял Адрианополь, вторую
столицу Турции. В  то же время в азиатской Турции граф  Паскевич успел взять
турецкие  крепости Карс и  Ахалцых и после  удачных  боев с турецкой  армией
занял Эрзерум. Победы русских получили решительный характер, и турки просили
мира. Мир был заключен в 1829 г. в Адрианополе на следующих условиях: Россия
приобрела  левый берег  нижнего Дуная,  с  островами в дунайских  устьях,  и
восточный берег Черного моря (от устья р. Кубани до порта св. Николая, также
г. Ахалцых  с  его  областью).  Кроме того,  турецкое  правительство  давало
свободу торговли русским в Турции и открывало свободный проход  через Босфор
и Дарданеллы кораблям всех дружественных наций.
     Важным  условием мира было еще и  то, что подвластные Турции  княжества
Молдавия, Валахия и Сербия получили полную внутреннюю  автономию и стали под
покровительство  России. По русскому настоянию, была также  признана турками
независимость  греческих  земель  на  юге Балканского  полуострова (из  этих
земель в 1830 г., по соглашению держав, образовано было королевство Греция).
Таким образом в  силу  условий Адрианопольского  мира Россия  получила право
вмешательства  во  внутренние дела  Турции  как заступница и покровительница
одноплеменных и  единоверных ей подданных султана. Вскоре  (1833) сам султан
прибег к помощи России  во время  восстания против  него  египетского  паши.
Русский флот  пришел в Константинополь  и  высадил  войска  на малоазиатский
берег для защиты Босфора от египетских войск. Дело не дошло до боя,  так как
европейская дипломатия успела склонить  восставших к покорности  султану. Но
султан в благодарность за защиту заключил с Россией особый  договор, которым
обязался  запереть  Босфор  и Дарданеллы для  военных судов всех иностранных
держав.  Этим  договором  создано  было  преобладающее   влияние   России  в
ослабевшей  Турции.  Из врага,  наиболее  грозного  и ненавидимого  Турцией,
Россия превратилась как бы в друга и  защитника "больного человека"  --  так
император  Николай  называл  разлагавшуюся  Турецкую  империю.  Преобладание
России в турецких  де