вершить  силами  и
средствами всего государства:  таким образом  создалась своеобразная земская
повинность:  с  каждых 10 000 крестьянских дворов,  принадлежавших  светским
владельцам, правительство желало получить снаряженный корабль; с каждых 8000
крестьянских дворов духовных владельцев  -- то же самое.  Городское сословие
всего   государства  должно  было  снарядить  12  кораблей.  Для  этой  цели
землевладельцы   должны   были  съехаться  в  Москву,   образовать  компании
("кумпанства"), разверстать издержки  и повинности и готовить корабли в 1698
г.   Правительство  же  снабжало  кумпанства  инструкциями   и  необходимыми
чертежами.
     Заботясь о привлечении в Россию техников-иностранцев, Петр решился, для
лучшего  утверждения в России морского дела, создать и русских техников, для
чего послал за границу знатную  молодежь  "учиться архитектуры  и управления
корабельнаго". Пятьдесят молодых придворных были  посланы в Италию, Англию и
Голландию, т.е. в страны, знаменитые тогда развитием мореплавания.
     Высшее  московское общество  было  неприятно поражено  этим новшеством;
Петр не  только сам сдружился  с немцами, но  желает, как  видно, сдружить и
других. Еще  больше  поражены  были русские люди, когда узнали, что сам Петр
едет за границу.
     Но раньше, чем царь успел собраться  в дорогу, произошел  ряд тревожных
событий. В  1697  г. простой монах Аврамий подал царю рукопись,  наполненную
упреками.  Аврамий  писал,  что  Петр  ведет  себя  "печально  и  плачевно",
уклонился в потехи, а государством правят дьяки-мздоимцы. На эти упреки Петр
ответил  строгим следствием и ссылкой Аврамия с его друзьями. Еще ранее Петр
за  что-то пытал  дядю  своей  жены П.  А.  Лопухина; другие  Лопухины  были
разосланы из Москвы. Очевидно, и они были  недовольны за что-то Петром. Так,
ко времени возмужалости  Петра  возрастало и недовольство им в  разных слоях
общества. В некоторых же кружках недовольство перешло  в определенный умысел
убить  Петра. Следствие, произведенное  перед самым отъездом его за границу,
выяснило, что главными заговорщиками на жизнь государя были бояре Соковнин и
Пушкин, и  стрелецкий полковник Циклер.  Мотивами  покушения  они выставляли
жестокости и новшества Петра и желали возмутить стрельцов. Циклер оговорил в
соучастии  и  Софью.  По этому  делу  виновные  подверглись  казни.  Поверив
соучастию  Софьи и  видя в заговоре против  себя  семя,  посеянное Ив.  Мих.
Милославским,  Петр отомстил и Софье, и Милославскому  (уже умершему в  1685
г.)  тем,  что велел с бесчестием вырыть гроб Милославского и подставить его
под плаху так, чтобы при казни заговорщиков на него текла кровь казненных.
     После этой  свирепой мести, устранив  из  Москвы подозрительных лиц для
государственной и своей безопасности, Петр отправился за границу.
     Путешествие. Петр ехал инкогнито, в  свите  "великого посольства",  под
именем   Петра   Алексеевича  Михайлова,   урядника  Преображенского  полка.
Отправление  великого  посольства  к западным  державам  (Германии,  Англии,
Голландии, Дании,  Бранденбургу, также к  Римскому  папе и в Венецию) решено
было еще  в 1696 г. Цель посольства состояла "в подтверждении древней дружбы
и  любви" с  европейскими монархами и "в ослаблении врагов Креста Господня",
т.е.  в  достижении союза против турок. Во главе  посольства стояли генералы
Франц Лефорт и Федор Алексеевич Головин. При них состояло 50 человек  свиты.
Мы не  знаем, как тогда  Петр объяснял цели своего собственного путешествия.
Современники судили о небывалой поездке русского  царя в  чужие  земли самым
различным образом. Одни говорили, что Петр едет в Рим  молиться ап. Петру  и
Павлу; другие -- что он просто хочет развлечься; некоторые думали, что Петра
за границу  увлек  Лефорт.  Сам  Петр  впоследствии, вспоминая свою поездку,
писал,  что поехал учиться  морскому  делу. Это объяснение,  конечно,  всего
вернее, но оно слишком узко. Не одному морскому делу хотел учиться Петр, как
мы увидим ниже.
     Москву и государство  Петр  оставил на руки Боярской думы. Это не  было
при нем неизведанной  новизной: царь и  раньше подолгу  не  бывал в  Москве,
уезжая  в  Архангельск и под Азов. Официально  считалось,  что  государь  не
уезжал;
     дела решались его именем, бояре не получали  никаких особых полномочий.
Некоторые  исследователи замечают, что  единственной  экстренной  мерой  при
отъезде Петра было удаление из Москвы подозрительных лиц (вроде Лопухиных).
     Для  достижения  цели   союза   против  турок  посольство  должно  было
отправиться прежде  всего в Вену. Но так как русский резидент в Вене как раз
в это время  успел продолжить союз с императором на три года, то посольство,
минуя  Вену, отправилось в  Северную Германию морем через  Ригу и Либаву.  В
Риге, принадлежавшей шведам, Петр получил ряд  неприятных впечатлений  и  от
населения  (которое  дорого  продавало  продукты  русским),  и  от  шведской
администрации.  Губернатор Риги  (Дальберг) не  допустил  русских к  осмотру
укреплений города, и  Петр посмотрел на  это как на оскорбление. В Курляндии
зато  прием   был  радушнее,  а  в  Пруссии  (тогда  еще  в  Бранденбургском
курфюршестве)  курфюрст  Фридрих  встретил  русское  посольство  чрезвычайно
приветливо.  В Кенигсберге для Петра и послов дан был  ряд праздников. Между
весельем Петр серьезно занимался изучением артиллерии и получил от  прусских
специалистов диплом, признавший его за "искуснаго огнестрельнаго художника".
Русское  посольство   между   тем  вело  с   бранденбургским  правительством
оживленные  переговоры  о  союзе;  но русские желали  союза против  турок, а
пруссаки -- против шведов, и дело кончилось ничем. После некоторых экскурсий
по Германии Петр  отправился в  Голландию ранее  своих спутников.  На дороге
туда  встретился он с двумя курфюрстинами (Ганноверской и  Бранденбургской),
которые оставили  нам  его характеристику.  "У него прекрасныя черты лица  и
благородная осанка,  -- пишет  одна из них;  -- он обладает большою живостью
ума;  ответы его быстры и верны.  Но при всех достоинствах, которыми одарила
его природа,  желательно было бы, чтобы  в нем было  поменьше грубости.  Это
государь очень хороший  и  вместе очень дурной; в  нравственном отношении он
полный представитель своей страны.  Если бы он получил лучшее воспитание, то
из него вышел  бы человек совершенный,  потому что у него много достоинств и
необыкновенный  ум".  Грубость  Петра выражалась  в  отсутствии той светской
выдержки,  к  какой  привыкли  германские  принцессы.  При начале  беседы  с
принцессами  Петр  очень конфузился, закрывал лицо руками. "Видно также, что
его не выучили есть опрятно", -- заметила другая  курфюрстина. Этой светской
выдержкой  Петр  не овладел  вполне,  кажется, никогда, но  впоследствии  он
потерял свою робость и застенчивость.
     В Голландии  Петр прежде всего направился  в городок Саардам (Саандам);
там  были знаменитые корабельные верфи, о которых он слышал  еще в России. В
Саардаме принялся  он  плотничать  и  на  досуге  кататься  по морю. Но  его
инкогнито, плохо соблюдавшееся и в Германии, было нарушено и здесь;  в Петре
Михайлове  узнали  царя  Петра,  и   весь  город  стремился   посмотреть  на
диковинного гостя. Петр сердился, жаловался, даже  бил назойливых  зевак, но
ему  толпа  не  давала ни  спокойно  работать на  верфи, ни  отдыхать в  его
скромном домике (этот  домик  в ноябре  1886 г.  передан Нидерландами в  дар
России и принят нашим правительством). Рассерженный  Петр, пробыв в Саардаме
всего неделю, переехал в Амстердам, где оставался с половины августа 1697 до
января 1698  г., лишь на короткое  время выезжая  в Гаагу и другие города. В
Амстердаме  он  учился  кораблестроению   на  Ост-Индской   верфи  и  достиг
значительных успехов, но остался недоволен голландским кораблестроением. Уже
в России  он  научился  плотничать, в  Голландии  же  искал  изучить  теорию
кораблестроения.  Но  голландцы  строили  суда  навыком, не  умея составлять
корабельных  чертежей,  не  зная  теории  корабельного искусства.  Это-то  и
сердило Петра. "Зело ему стало противно, -- писал он сам о себе, --что такой
дальний путь для сего восприял, а желаемаго конца не достиг". Случайно узнал
он,  что  теория судостроения выработана  у англичан,  и решился  поехать  в
Англию;  в  Москву  же  послал  приказ  подчинить  голландских  мастеров  на
Воронежской верфи мастерам венецианским и датским.
     Неудачу потерпел  Петр в занятиях  морским делом,  неудачу потерпело  и
посольство русское в  Гааге:  Голландия отклонила от  себя всякое  участие в
войне против турок. С  чувством неудовольствия оставлял Петр Голландию, но в
ней тем не менее он  многому научился. Одновременно  с работами на верфи  он
занимался  математикой,  астрономией, рисованием и гравированием, он посещал
разные  музеи,  слушал  лекции  медицины,   интересовался  всеми   отраслями
положительных    знаний,    присматривался    к    различным    механическим
усовершенствованиям,    знакомился   с   морскими    промыслами   (например,
китоловными).  Привыкая к особенностям блестящей, зажиточной и  просвещенной
голландской  жизни,  Петр приобретал  массу  новых  культурных  впечатлений,
развивался и образовывался.
     В  Англии,  куда  Петр  переехал  без  посольства  в  начале  1698  г.,
повторилось то же самое, что и в  Голландии. Петр учился теории судостроения
и  военному делу,  катался  по  Темзе и присматривался  к английской  жизни,
вращаясь в самых  разнообразных сферах. Английские инженеры, техники, моряки
производили на Петра  лучшее  впечатление,  чем  голландские, и  он  усердно
приглашал их в Россию. Зато  политическая и придворная  жизнь в  Англии мало
интересовала Петра (то же  было и в Голландии), и высшее английское общество
имело основание считать Петра "мизантропом"  и "моряком". Избегая придворных
церемоний, Петр держал себя так свободно и странно для монарха, что встретил
осуждение со стороны английского двора, которому "надоели причуды царя", как
писал один дипломат.
     В апреле 1698  г. Петр  вернулся в Голландию, к посольству, чтобы с ним
ехать в Вену. До Вены он доехал только  в июне  и прожил  там около  месяца.
Встреченный императором  Леопольдом очень  радушно,  он осматривал  Вену,  а
между тем  деятельно шли  переговоры русских и венских дипломатов в войне  с
турками.  С удивлением и  досадой видел Петр,  что австрийские  политики  не
только  не  разделяют его завоевательных видов на Турцию, но даже не  желают
продолжения и той  вялой войны, какую вели до тех пор, Русские говорили, что
если уже император  желает  мира,  то следует заключить  его  в интересах не
одной  Австрии,  а  всех  союзников.  Но и эта  мысль  не  находила  в  Вене
сочувствия. Петр убедился,  что  коалиция против турок, о которой он мечтал,
невозможна, что  следует  и  России  мириться с Турцией,  если она  не хочет
воевать с нею один на один.
     В июле царь думал ехать из Вены в Италию, но получил известия из Москвы
о новом бунте стрельцов. Хотя  скоро пришло донесение,  что  бунт  подавлен,
однако Петр поспешил  домой. По дороге в Москву, проезжая через Польшу, Петр
виделся с  новым  польским  королем Августом II (в то же время  и курфюрстом
саксонским); встреча их была очень дружественная (Россия сильно поддерживала
Августа при выборах на польский престол). Август предложил Петру союз протиь
Швеции, и  Петр, наученный неудачей своих противотурецких планов, не ответил
таким отказом, как ответил раньше Пруссии. Он в принципе согласился на союз.
Так, за границу повез он мысль об изгнании из Европы  турок, а из-за границы
привез мысль о борьбе со Швецией за Балтийское море.
     Что же дало Петру заграничное путешествие? Результаты его очень велики:
во-первых,  оно послужило  для сближения  Московского государства с Западной
Европой,  во-вторых, окончательно  выработало  личность и направление самого
Петра.
     Пользуясь  пребыванием  за  границей  царя,  европейские  правительства
спешили извлечь  из сношений  с  ним  всевозможные  выгоды для  своих стран.
Дипломатические  отношения России  с Западом пошли  гораздо живее со времени
путешествия Петра. Русские дипломаты и учащаяся молодежь, явившаяся на Запад
вместе с посольством и отдельно от  него, знакомили европейцев с Россией.  В
свою очередь, иностранцы толпами потянулись  на Русь  вследствие приглашения
самого Петра  и его уполномоченных. Необычайный факт путешествия московского
царя возбудил любопытство  всего западноевропейского общества  и  к личности
царя,  и к  ею  народу. В  германских университетах темой  диспутов  ставили
поездку  Петра  и будущее  просвещение  России как  результат этой  поездки.
Философ  Лейбниц  составлял  просветительные  проекты  преобразования  Руси.
Европа,  видя  поведение  Петра, догадывалась,  что  результатом просвещения
самого Петра будет просвещение его государства. Поэтому поездка  Петра стала
весьма популярным предметом для политических и культурных рассуждении.
     Для самою Петра путешествие  было последним актом  самообразования.  Он
желал  получить  сведения  по  судостроению,  а  получил  сверх  того  массу
впечатлений, массу знаний. Более года пробыл он за границей, всегда в толпе,
среди разнообразных  лиц, среди разных национальных  культур.  Он не  только
увидел культурное и материальное превосходство  богатейших стран Запада  над
своей бедной  Русью, но  и сжился  с обычаями этих стран,  стал в них как бы
своим  человеком  и не  мог  вернуться  к  старому  мировоззрению.  Сознавая
превосходство  Запада, он  решился приблизить  к нему свое государство путем
реформы. Смело можно сказать, что Петр как реформатор созрел за границей. Но
все  воспитание Петра, вся его  жизнь  в  Москве обусловили  собой некоторую
односторонность  в  его  заграничном  самообразовании:  покоритель  Азова  и
создатель  русского   флота,  Петр  далеко  стоял  от  вопросов  внутреннего
управления Московского государства. И  за границей Петра завлекали морское и
военное  дело,  культура  и  промышленность,  но  сравнительно  весьма  мало
занимало  общественное  устройство  и управление Запада.  По  возвращении  в
Москву, Петр немедленно начинает "реформы", окончательно порывает со старыми
традициями;   но  его  первые   шаги   на  пути   реформ  не  касаются   еще
государственного быта. Он является с культурными новшествами по преимуществу
и  с  большой  резкостью  проводит  их в жизнь. К  реформе  государственного
устройства и управления он переходит гораздо позднее.
     Годы  1698 и  1699.  25 августа  1698  г.  вернулся Петр  в  Москву  из
путешествия. В этот день он не был во дворце, не  видел жены; вечер провел в
Немецкой слободе, оттуда уехал  в свое  Преображенское. На следующий день на
торжественном  приеме  боярства  в Преображенском  он начал  резать боярские
бороды и окорачивать длинные кафтаны. Брадобритие и ношение немецкого платья
были объявлены обязательными. Не желавшие брить бород скоро стали платить за
них  ежегодную  пошлину,   относительно   же  ношения  немецкого  платья  не
существовало никаких послаблений для лиц дворянского и городского  сословия,
в старом наряде осталось одно крестьянство да духовные лица.  Старые русские
воззрения не одобряли брадобрития и перемены одежды, в бороде видели внешний
знак внутреннего благочестия, безбородого человека считали неблагочестивым и
развратным.  Московские патриархи, даже  последний  -- Адриан  --  запрещали
брадобритие; московский же  царь Петр делал его  обязательным, не  стесняясь
авторитетом  церковных  властей. Резкое  противоречие  меры царя  с  давними
привычками народа и проповедью русской иерархии  придало этой  мере характер
важного и  крутого переворота и  возбудило народное неудовольствие  и глухое
противодействие  в массе. Но  и более  резкие поступки  молодого  монарха не
замедлили явиться глазам народа. Не медля по возвращении из-за границы, Петр
возобновил  следствие о том бунте стрельцов,  который заставил его  прервать
путешествие.
     Бунт этот возник таким образом. Стрелецкие  полки по  взятии Азова были
посланы  туда  для гарнизонной  службы. Не привыкнув  к  долгим  отлучкам из
Москвы, оставив там семьи  и промыслы, стрельцы тяготились дальней  и долгой
службой и  ждали  возвращения в Москву. Но из Азова их  перевели к  польской
границе, а в  Азов на место  ушедших двинули из  Москвы всех тех  стрельцов,
которые  еще  оставались там.  В Москве  не осталось ни  одного  стрелецкого
полка, и вот  среди стрельцов  на польской  границе  разнесся  слух,  что их
навсегда  вывезли  из столицы  и  что  стрелецкому  войску грозит  опасность
уничтожения. Этот слух  волнует стрельцов; виновниками такого  несчастья они
считают  бояр  и  иностранцев,   завладевших  делами.  Они  решаются   силой
противозаконно  возвратиться   в  Москву  и  на  дороге  (под  Воскресенским
монастырем) сталкиваются с регулярными войсками, высланными против них. Дело
дошло  до  битвы, которой  стрельцы  не  выдержали  и  сдались.  Боярин Шеин
произвел розыск о бунте, многих повесил, остальных бросил в тюрьмы.
     Петр  остался  недоволен розыском  Шеина  и начал  новое  следствие.  В
Преображенском  начались  ужасающие пытки  стрельцов.  От стрельцов добились
новых  показаний о целях бунта: некоторые признались, что в их деле замешана
царевна  Софья,  что это  в ее пользу стрельцы желали произвести  переворот.
Трудно  сказать, насколько  это  обвинение  Софьи  было  справедливо,  а  не
вымучено  пытками,  но  Петр  ему  поверил и страшно мстил  сестре  и  карал
бунтовщиков. Софья, по показанию  современника, была  предана суду  народных
представителей.  Приговора суда  мы  не  знаем, но знаем  дальнейшую  судьбу
царевны.  Она была пострижена  в  монахини и заключена в том же Новодевичьем
монастыре, где жила с 1689 г. Перед самыми ее окнами Петр повесил стрельцов.
Всего  же в Москве и Преображенском было казнено далеко за  тысячу  человек.
Петр сам рубил головы стрельцам и заставлял то  же делать своих приближенных
и  придворных.  Ужасы, пережитые тогда  Москвой,  трудно рассказать:  С.  М.
Соловьев характеризует осенние дни 1698 г. как время "террора".
     Рядом  с  казнями стрельцов  и  уничтожением  стрелецкого  войска  Петр
переживал  и  семейную драму. Еще  будучи  за границей, Петр уговаривал свою
жену  постричься  добровольно. Она не согласилась. Теперь Петр отправил ее в
Суздаль, где она, спустя  несколько месяцев, была пострижена  в монахини под
именем  Елены (июнь  1699  г.). Царевич  Алексей остался  на  руках у  тетки
Натальи Алексеевны.
     Ряд ошеломляющих событий 1698  г. страшно подействовал и на  московское
общество, и  на самого Петра.  В обществе слышался ропот на  жестокости,  на
новшества   Петра,  на  иностранцев,  сбивших   Петра   с   пути.  На  голос
общественного неудовольствия Петр отвечал репрессиями: он не уступал ни шагу
на  новом пути, без пощады рвал  всякую  связь с  прошлым, жил сам и  других
заставлял  жить по-новому. И эта борьба  с общественным  мнением оставляла в
нем глубокие следы: от пытки  и серьезного труда переходя к  пиру и  отдыху,
Петр чувствовал себя неспокойно, раздражался,  терял самообладание.  Если бы
он высказывался легче и обнаруживал  яснее свой внутренний мир, он рассказал
бы, конечно, каких душевных мук стоила ему вторая половина 1698 г., когда он
впервые рассчитался  со  старым  порядком  и  стал проводить свои культурные
новшества.
     А  политические  события  и  внутренняя  жизнь  государства  шли  своим
чередом. Обращаясь к управлению государством, Петр в январе 1699 г. проводит
довольно  крупную общественную реформу: он  дает право самоуправления тяглым
общинам  посредством выборных Бурмистерских палат. Эти  палаты (а за ними  и
все  тяглые   люди)  изъяты  из  ведения   воевод  и  подчинены   московской
Бурмистерской  палате, также  выборной.  В  конце того  же  169