и
очень  многих  московских  людей. К  таким  людям  принадлежал и влиятельный
кружок  протопопа Вонифатьева;  идеи  этого кружка распространялись  за  его
пределы  и  отозвались,  например,  в  деле маленького  московского человека
Голосова,  который не хотел учиться у  киевских  монахов,  чтобы не впасть в
ересь, и  так говорил о Ртищеве: "Учится у киевлян Федор Ртищев грамоте, а в
той грамоте и еретичество  есть. Кто по латыни  научится, тот с праваго пути
совратится".  Такие  люди,  как  Голосов, не только  самих  киевлян  считали
еретиками, но и  на  тех людей, которые  благоволили к киевлянам и их науке,
смотрели как на еретиков. "Борис Иванович Морозов, -- говорили москвичи,  --
начал жаловать киевлян, а это уже явное дело, что туда уклонился, к таким же
ересям".
     Такое   же  неприязненное  отношение   как  к   людям,  отступившим  от
православия,  было  и к грекам, -- здесь оно  обусловливалось  Флорентийской
унией  и  подданством  Греции  туркам; для  характеристики  такого отношения
приведем слова одного из образованных русских  людей  того времени,  Арсения
Суханова, о греческом духовенстве:
     "И папа не глава церкви и греки не источник, а если  и были источником,
то ныне он  пересох"; "вы и  сами,  --  говорил он грекам,  --  страдаете от
жажды, как же вам напоять  весь свет из своего источника?" На Руси уже давно
выработалось  неприязненное и  несколько  высокомерное  отношение  к грекам.
Когда пал Константинополь  и подпавшее турецкому  игу  греческое духовенство
стало  являться на  Русь за  "милостыней" от московских государей, в русском
обществе и  литературе появилась и крепла мысль о том, что  теперь  значение
Константинополя  как первого  православного центра должно  перейти к Москве,
столице единственного  свободного и  сильного  православного государства.  С
чувством  национальной  гордости  думали наши  предки, что одна  независимая
Москва может сохранить и  сохраняет чистоту православия и что Восток в XV в.
уже  не  мог  удержать  этой чистоты  и покусился  на  соединение  с  папой.
Стесненное положение  восточного духовенства при турецком господстве служило
в  глазах москвичей  достаточным ручательством в  том,  что греки  не  могут
веровать право,  как не могут право веровать русские  люди в Литве и Польше,
находясь под постоянным  давлением католичества.  К православным иноземцам у
очень многих  московских людей было  недоверчивое и вместе гордое отношение.
На  них   смотрели  сверху  вниз,  с  высоты  самолюбивого  сознания  своего
превосходства в делах веры.
     И вдруг эти  православные иноземцы, греческие  иерархи и малороссийские
ученые,  становятся  руководителями  в  деле   исправления  обрядов  и  книг
Московской  церкви.   Понятно,  что  такая  роль  их  не  могла  понравиться
московскому  духовенству  и  вызвала в  самолюбивых  москвичах  раздражение.
Людям,   имевшим  высокое  представление  о   церковном  первенстве  Москвы,
казалось,  что  привлечение  иноземцев  к церковным исправлениям  необходимо
должно было выйти из признания  русского духовенства  невежественным в делах
веры, а московских обрядов --  еретическими. А это шло вразрез с их высокими
представлениями  о  чистоте  православия  в  Москве.  Этим  оскорблялась  их
национальная  гордость, и они протестовали против исправлений, исходя именно
из этого оскорбленного национального чувства.
     Никон,  став  патриархом,  повел  дело исправления  более систематично,
занялся  исправлением  не  только  ошибок,  руководясь  древними  греческими
списками,  но и  обрядов.  По  поводу последних  он постоянно советовался  с
Востоком. Исправление обрядов было уже, по понятиям того времени, вторжением
в  область веры, т.е. непростительным посягательством.  В  деле  исправления
киявляне  и  Восток  стали   играть  активную,   даже  первенствующую  роль.
Исправление  стало  окончательно  делом  междуцерковным. Появился  и  резкий
протест.
     Но  прежде чем  перейти к изложению того, как пошло исправление книг  и
обрядов при Никоне  и как появились против него  первые протесты, посмотрим,
каковы были те неправильности в книгах, которые пришлось исправлять Никону:
     1.  В  тексте  церковных книг  была  масса  описок и  опечаток,  мелких
недосмотров и разногласий  в переводах одних и тех же молитв. Так, в одной и
той же  книге  одна  и  та же  молитва  читается разно: то  "смертию  смерть
наступи",  то   "смертию  смерть  поправ".  Из   этой  массы  несущественных
погрешностей   более   вызывали   споров  и  более  значительными  считались
следующие: 1) лишнее слово в VIII члене Симв. Веры, -- "и в Духа Св. Господа
истиннаго и  животворящаго".  2) Начертание  и  произношение имени  Иисус --
Исус.  3) Искажение церковных отпусков на Богородичные и  другие  праздники:
"Христос  истинный  бог наш",  говорил священник,  "молитвами  Пречистыя Его
Матери  честнаго и славнаго  Ея рождества  и всех святых  помилует и  спасет
нас". Или: Христос  молитвами  его Матери, "честнаго и  славнаго Ея введения
или  благовещения" и т. д. На празднование честных  вериг Апостола Петра (16
января) говорили:
     "Христос... молитвами  всехвальнаго Ап.  Петра, честных его вериг"... и
т. д.
     2. Наиболее выдающиеся отступления нашей церкви  от Восточной в обрядах
были  таковы: 1)  проскомидия  совершалась  на 7 просфорах вместо 5; 2) пели
сугубую аллилуйя, т.е. два раза вместо трех,  вместо трегубой; 3) совершал и
хождение по-солон, вместо того, чтобы ходить против солнца;
     4) отпуск после часов священник говорил из царских  врат, что теперь не
делается;  5)  крестились двумя перстами,  а  не  тремя, как  крестились  на
Востоке, и т. д.
     Из этого перечня видно, что все отступления Русской церкви от Восточной
не восходили к догматам, были внешними, обрядными; но в глазах наших предков
обряд  играл большую роль, и всем  этим отступлениям они  придавали огромное
значение, смотря на них, как на "ереси".
     Перейдем теперь к  Никоновым реформам. Еще  в  1649 г.,  до  вступления
Никона  на  патриарший   престол,   приехавший  в  Москву  патриарх   Паисий
Иерусалимский указал, о  чем сказано выше, на некоторые новшества  в Русской
церкви. Когда он отправился домой, то с  ним был отправлен на Восток Арсений
Суханов для изучения восточных обрядов и для сбора старинных церковных книг.
В 1651 г.  был в Москве  митрополит Назаретский  Гавриил  и тоже  указал  на
отступление обрядов Русской церкви от Восточной.  То же  в 1652 г. сделал  и
патриарх  Константинопольский Афанасий. Тогда же (1652 г.) пришло известие с
Афона,  что там старцы объявили еретическими и  сожгли  московские  печатные
книги с  двоеперстием.  В  1653 г.  возвратился Суханов с  Востока и в своем
отчете,  который   носит  название  "Проскинитарий",  констатировал  разницу
обрядов в Москве и  на  Востоке,  хотя  сам  относился скептически ко  всему
Востоку.  Такая многочисленность указаний о  различиях Московской  церкви от
Восточной  показала  московской  иерархии необходимость  проверки  церковных
обрядов и их исправления, если бы они оказались неправильными.
     Ко  времени вступления на  патриарший престол у  Никона созрела мысль о
необходимости  такой  проверки  и исправления.  Став  патриархом  и разбирая
патриаршую библиотеку, он нашел в ней  грамоту об утверждении патриаршества,
в коей говорилось о необходимости  полного согласия православных церквей и о
строжайшем  соблюдении  догматов.  Это  побудило  его   к  исследованию,  не
отступила  ли  русская церковь  от  православного греческого  закона. Как  в
Символе Веры, так и  в других книгах  он сам увидел отступления. Но решиться
сразу на гласную систематическую проверку  всех этих отступлений было трудно
по важности самого дела, и Никон начал свои реформы частными мерами. Он 1653
г. вместо  12  указал 4  земных поклона во  время  чтения молитвы "Господи и
Владыко  живота  моего".  Эта   реформа,  весьма  некрупная,  тем  не  менее
показалась   нестерпимой  многим  московским  священникам,   именно,  кружку
Иосифовскому,  в  центре  которого  был  Стефан  Вонифатьев,  Благовещенский
протопоп, и Ив. Неронов, священник московского Казанского собора. К этому же
кружку  примыкали Юрьевский  протопоп Аввакум  и  др. К этому кружку в былое
время принадлежал и сам Никон. Вместе с прочими  членами кружка он отличался
национально-охранительным настроением, которое,  однако, утратил, когда стал
во главе церкви  и получил более широкий кругозор. Перемена  его взглядов не
осталась неизвестной его  старым приятелям.  Эти лица,  недовольные  утратой
того влияния,  каким они пользовались  при  Иосифе,  недовольные постоянными
толками об исправлениях и присутствием греков и киевлян, собрались обсуждать
новую  меру  Никона и  нашли  ее  еретической. "Задумалися, сошедшися  между
собою, -- говорил Аввакум,  -- видим  я ко  зима хочет быти: сердце озябло и
ноги задрожали".
     Увидели они, что толки об исправлениях начинают переходить в дело и, не
сочувствуя этому, составили и подали царю челобитную на Никона. В челобитной
говорилось не только  о новой  мере  Никона, но и  о двоеперстии,  о котором
тогда еще не было решено; Никон обвинялся в ереси.  Очевидно, что московские
попы знали  о  намерениях  Никона,  о  готовящейся  реформе  и  уже  заранее
протестовали против нее. Челобитная  их была  безуспешна. Из-за нее, однако,
между   Никоном  и  этим   кружком  начались   неудовольствия   и  произошел
окончательный разрыв, который привел к ссылке некоторых членов кружка.
     На духовном соборе в 1653  г. разбиралось дело  Логгина, судившегося по
доносу  воеводы  Муромского  за  оскорбление  святыни;  на  соборе  протопоп
Неронов,  вступившийся за Логгина, высказал много горького и дерзкого Никону
и за  это  собором был  послан  в монастырь на смирение. Аввакум,  поссорясь
после ссылки  Неронова  с другими  священниками  Казанского  собора, устроил
всенощную в сарае на том основании, как он говорил, что в "некоторое время и
конюшня де иные церкви лучше". Он был арестован и осужден вместе  с Логгином
как за это бесчинство, так  и за то, что они подали царю на патриарха жалобу
по  поводу   осуждения   Неронова.   Аввакум  был  сослан  в  Тобольск.  Это
столкновение  Никона с влиятельным кружком московских попов при самом первом
шаге задуманных им исправлений  показало ему  всю  невозможность действовать
при церковных исправлениях одному. Его личные распоряжения и в будущем могли
вызвать  такое  же  противоречие.  Необходимо  было поэтому  созвать  собор,
который своим  авторитетом поддержал бы и узаконил  дело исправления.  И вот
весной 1654 г. патриарх с государем созывают церковный собор; на нем было: 5
митрополитов, 5 архиепископов и епископов, 11 архимандритов и игуменов и  13
протопопов. Собор начался речью Никона, в которой он указал на неисправность
наших книг  и  обрядов  и  доказывал  необходимость  их  исправления.  Собор
признал,  что  исправление  необходимо,  и  постановил,  что  книги все надо
исправить, сверяясь  с  древними и греческими книгами. Только епископ  Павел
Коломенский  подал особое мнение;  против  реформ он  ничего не имел, но,  в
частности,  был  против  вновь положенного количества  поклонов  за молитвой
"Господи и  Владыко живота моего". Это противоречие собору  не прошло  Павлу
Коломенскому даром: он был скоро Никоном сослан.
     Но это  самое противоречие  показывало, что определение Русского собора
может быть некоторыми не признано, что в таком важном деле, как исправление,
нужен высший авторитет. Никону стало ясно, что для более успешного  действия
ему  необходимо  заручиться  авторитетом  всей  Восточной  церкви.  Поэтому,
начиная приводить в исполнение постановления собора 1654 г., патриарх и царь
посылают (1654) в Константинополь  свои грамоты, заключающие 26  вопросов по
делу исправления, и просят Константинопольского патриарха Паисия ответить на
эти вопросы. Паисий созвал собор константинопольского духовенства и "деяния"
этого собора,  вполне одобряющие планы Никона  и  постановления  Московского
собора  1654г., послал в  Москву. Таким образом Греческая церковь официально
была привлечена к делу исправления русских книг.
     Еще раньше, собирая в  Москву древние  славянские  книги,  Никон теперь
(1654 г.)  вторично  посылает Арсения Суханова  на  Восток  собирать древние
греческие  книги.  Благодаря  сочувствию   и  содействию  афонских  монахов,
Суханову удается вывезти с  Афона  до 500  книг. С  таким  же сочувствием  к
Никону отнеслись и  патриархи Антиохийский и Александрийский; они  со  своей
стороны присылали древние книги в Москву.
     Одновременно с  собиранием  новых материалов для  работ  по исправлению
книг, во главе исправлений были  поставлены новые лица -- киевский иеромонах
Епифаний  Славинецкий, Арсений Сатановский и греки: Дионисий, "святогорец" с
Афона, и Арсений-Грек, учившийся  в Риме и Венеции. Последнего, когда он был
в Малороссии и  Греции, греки и южане считали за еретика-католика, а потому,
по прибытии в Москву, он был послан натри года в Соловки на испытание. Когда
соловецкие  монахи  признали  ею православным,  Никон  взял  его  к  себе  в
справщики. Но молва о его еретичестве продолжала  ходить  по  Москве,  и его
присутствие соблазняло многих приверженцев старины (например, Неронова).
     Первая исправленная  книга,  "Служебник",  труд новых справщиков,  была
наконец  выпущена в  1655  г.  Эта  книга  предварительно  была  прочтена на
духовном соборе, нарочно для того созванном, и одобрена присутствовавшими на
нем греческими иерархами: патриархом  Антиохийским Макарием и  автокефальным
митрополитом Сербским Гавриилом.
     Одновременно с  исправлением книг совещались и об исправлении  обрядов,
для чего созывались соборы, и на соборе 1656 г. впервые  занялись вопросом о
двоеперстии. Между тем в народе проявлялся ропот  на  новшества:  новых книг
местами не хотели принимать, считая их испорченными. Но людей, могущих стать
во главе  протестующих, пока не  было. Только  Иван  Неронов,  который был в
ссылке  в Спасо-Каменском  монастыре, стал как  бы  центром  движения против
Никона на севере, где он восстановлял  народ на патриарха. Затем ему удалось
бежать из  ссылки  в  самую Москву, здесь он  долго  скрывался от  Никона  и
энергично пропагандировал против него. На  соборе 1656 г. Неронов (хотя и не
был сыскан) был осужден и  предан анафеме вместе с своими единомышленниками.
Хотя потом Неронов сам явился к Никону и был Никоном прощен, хотя эта распря
окончилась  примирением,  тем  не менее некоторые исследователи  (митрополит
Макарий) это анафематствование считают за начальный момент раскола.
     Так  дело шло  до  оставления  Никоном  патриаршего престола в  1658 г.
Соображая все обстоятельства исправления книг и  обрядов  и протесты  против
этих  исправлений за время 1653--1658 гг.  (с начала их до удаления Никона),
мы можем сказать, что, с одной стороны, Никон вполне сознательно приступил к
делу  исправления и  был  в  нем  активным деятелем, но он не  решался своей
властью делать много и почти на все свои меры требовал санкции соборов, и не
только  русских,  но  и  восточных.  Эта  санкция  всей католической  церкви
касательно частных дел Русской церкви придавала делу особую  торжественность
и сообщала ему характер  общецерковного искоренения ересей в Русской церкви.
Взгляд на старые русские обрядности как на ереси несомненно существовал в то
время и сказался на соборе 1656 г. (против Неронова).
     Гораздо    легче    относился    к    отступлениям    Русской    церкви
Константинопольский собор 1654--1655 гг.
     В  свою  очередь,  в глазах поклонников  старинной обрядности  поправки
Никона  прямо были  ересями, и  протестовали эти  люди  против Никона именно
потому, что он вводил "еретические" новшества.
     Но, обращаясь к  протестам против  Никона, мы должны заметить, с другой
стороны,  что в  промежуток  времени с  1653  г.  по 1658 г. противодействие
Никону  не выражалось резко и  в больших  размерах. Только Неронов со своими
резкостями    явился    определенным    протестантом.   Замечательно,    что
противодействие  исправлению  проявлялось   раньше,  чем  принимались   меры
исправления: протестовали тогда, когда еще существовали  лишь проекты реформ
(мы видели, что  московские священники подали царю  еще в 1653 г.  челобитье
против Никона в защиту двоеперстия, хотя двоеперстие стало возбраняться лишь
с 1655--1656  гг.).  Это  противодействие  Никону  исходило первоначально из
одного кружка священников, которые были влиятельны при Иосифе и потеряли вес
при Никоне;  явилось  оно  частью по  личной неприязни  к  Никону, частью из
чувства  национальной  гордости,  оскорбленной  тем,  что  дело  исправления
переходило в нерусские руки. Далее это противодействие патриарху, повторяем,
не  перешло  до 1658  г.  в  открытый  раскол,  не  проявлялось резко,  хотя
протестовавшему  кружку тайно сочувствовали многие (об этом свидетельствует,
между прочим,  Павел  Алеппский,  дьякон  патриарха  Макария  Антиохийского,
бывший с патриархом в 50-х годах XVII  в. в Москве  и  оставивший любопытные
записки).
     Так стояло дело в  момент удаления Никона с патриаршего престола в 1658
г.  После  же  удаления  Никона противодействие  реформам  церковным  быстро
разрастается.
     По удалении Никона  во  главе Русской церкви стал Крутицкий  митрополит
Питирим.  В  деле исправления  первое место занимали  те же  справщики,  оно
велось в том же направлении, но без Никона не  было прежней энергии. Протест
против исправления, значительно  подавляемый  личными  свойствами, громадной
властью  и влиянием Никона, становится с  его  удалением все яснее, смелее и
настойчивее. Во главе его, как и прежде,  стоит Неронов, человек  неглупый и
резкий, интриган, способный  на донос; он  был прежде  избалован московскими
властями  и  был   влиятелен  по   своему  положению  (протопоп  московского
Казанского  собора). В деле  противодействия  иерархии  он  то  приносит  ей
раскаяние,  то от  нее  отпадает;  нужно  сказать,  что он играл роль  между
протестующими больше благодаря своему положению, нежели личным достоинством.
Другой вожак -- протопоп Аввакум.  Это был крупный самородок, очень умный от
природы,  не необразованный человек.  "Аще  я и не смыслен гораздо, неученый
человек, -- говорил он сам про  себя, --  не  учен диалектики  и  риторики и
философии, разум  Христов  в себе  имам, яко же  и  апостол  глаголет  аще и
невежда словом, но не  разумом".  Подобная самоуверенность речи вызывалась в
Аввакуме не самомнением. Аввакум -- фанатик (он видит видения и верит в свое
непосредственное общение с  Богом); но он  честен и неподкупен, он  способен
слепо проникаться одним каким-нибудь чувством, готов на мучения. Он спокойно
говорит в одной из своих челобитных царю: "Вем, яко скорбно  тебе, государь,
от докуки нашей... Не сладко и нам, егда ребра наши ломают  и, развязав нас,
кнутьем мучат и томят на морозе гладом... А все церкви ради Божия страждем",
-- добавляет он и дальше  повествует  о всех  своих страданиях за веру. Он и
умер,  верный  себе,  мученической  смертью.  В его  чрезвычайно  интересных
сочинениях  проглядывают иногда  нетерпимость, изуверство, но  есть в них  и
очень симпатичные  и вызывающие к  нему  уважение черты.  Из  новых вожаков,
выдвинувшихся уже  после  удаления Никона, известны следующие лица:  епископ
Вятский Александр,  прежде произносивший  анафемы против  Неронова,  а потом
приставший  к  протестующим; поп  Лазарь, сосланный в 1661 г.  за  обличение
новшеств,  личность  очень  несимпатичная  (известный  серб  Юрий  Крижанич,
знавший Лазаря, рисует его очень неприглядными чертами); Никита, по прозвищу
Пустосвят, личность мелкая, самолюбивая и крайне непоследовательная. Рядом с
этими   вожаками   раскола   стоят:   дьякон  Федор,  довольно  образованный
богословски человек сравнительно с  прочим