кий Истома
Пашков. Как  тульское, так  и  рязанское  ополчение были,  по  преимуществу,
дворянскими  и  направлялись  против  боярского  правительства  Шуйского  за
Дмитрия.  На  своем  пути к  Москве эти  дворянские ополчения соединились  с
шайками Болотникова, которые  несли  с собой  общее разорение  и  вражду  не
вполне  политического  характера.  Они  шли  не только  против правительства
Шуйского, но и против существовавшего тогда общественного строя.  И  немного
надо  проницательности,  чтобы  понять,  что в данном случае  во имя Дмитрия
соединились социальные враги. Стремления холопей и гулящего  люда, шедшего с
Болотниковым, были совершенно противоположны стремлениям дворянства, бывшего
тогда  тем высшим  классом, против которого  возбуждал  Болотников  Украину.
Заранее можно было видеть, что этот союз Ляпуновых с Болотниковым должен был
прерваться,  как только союзники ознакомятся друг с другом. Так и случилось.
Соединенные   ополчения  мятежников,   подойдя   к  Москве,  остановились  в
подмосковном селе Коломенском. Положение  Шуйского стало крайне опасным: вся
южная половина государства была против него и мятежные войска осаждали его в
Москве. Не только для подавления восстания, но даже для защиты Москвы у него
не  было  войска. В самой Москве  недоставало хлеба, так как подвоз  его был
прекращен мятежниками; открылся  голод. "А кто  же хотел  терпеть голод  для
Шуйского",  -- метко  замечает  Соловьев  (VI II, с.  163).  Но  на этот раз
Шуйский уцелел, благодаря тому что у его врагов очень скоро открылась рознь:
дворянское  ополчение  узнало  симпатии  и  цели   своих  союзников  по   их
разбойничьему поведению. Болотников и не скрывал своих намерений: он посылал
в Москву грамоты и в них открыто поднимал чернь на высшие классы. Об этом мы
узнаем  из  грамот  избранного  при  Шуйском  патриарха  Гермогена,  который
говорит, что  воры из  Коломенского "пишут  к Москве проклятые свои  листы и
велят боярским холопам побивати своих бояр и жен  их и вотчины и поместья им
сулят  и  шпыням  и безыменником  вором  (т.е.  черни)  велят гостей и  всех
торговых людей  побивати и животы их грабити, и призывают их воров  к себе и
хотят им давати боярство и воеводство и окольничество и дьячество".
     Такое  поведение  и   направление  Болотникова  и  его  шаек  заставило
рязанских и тульских дворян отшатнуться от  дальнейшего  единения с  ними  и
перейти  на   сторону   Шуйского,  который   был  все-таки   охранителем   и
представителем государственного порядка, хотя, может быть,  и несимпатичным.
Первые  заводчики  мятежа  против Шуйского,  Сунбулов  и Ляпунов, первые  же
явились к нему с  повинной.  За ними стали переходить и другие  рязанские  и
тульские дворяне. Тогда же на помощь Шуйскому подоспели дворянские ополчения
из Твери, из Смоленска; и  дело Шуйского  было выиграно. Он стал уговаривать
Болотникова "отстать  от  воровства",  но Болотников бежал  на юг, подошел к
Серпухову и, узнав, что там мало запасов на случай осады, ушел в Калугу, где
запасов было много. Оттуда он перешел в Тулу и засел в ней вместе с казачьим
самозванцем  Петром,  которого призвал к себе,  не дождавшись  Дмитрия. Этот
Петр был  оригинальным  самозванцем. Он  явился  при  жизни Лжедмитрия среди
терских казаков и выдавал  себя за сына царя Федора, родившегося будто бы  в
1592  г. и  в  действительности никогда не  существовавшего. Он  начал  свои
действия  с того, что послал  известить о себе царя Дмитрия,  который  желал
вызвать к себе поближе этого  проходимца с его  шайкой, чтобы лучше и вернее
его  захватить.  Но на  дороге  в Москву Лжепетр узнал  о  погибели Дмитрия,
обратился назад, сошелся с Шаховским и  вместе  с ним пошел к  Болотникову в
Тулу. Таким образом Тула  стала центром движения против  Шуйского. Однако ни
Шаховской,  ни  Болотников  не  удовольствовались  Лжепетром и,  как прежде,
хлопотали о самозванце, способном заменить убитого Лжедмитрия. Такой наконец
явился, хотя и не успел  соединиться с ними. Весной 1607  г. Шуйский решился
действовать  энергично,  осадить  Тулу. Стоял  под  ней целое лето,  устроил
плотину на  р.  Упе,  затопил  весь город  и выморил  мятежников голодом.  В
октябре 1607 г. Тула сдалась царю Василию. Болотников был сослан в Каргополь
и  утоплен, Шаховского сослали  в  пустыню на Кубенское  озеро,  а  Лжепетра
повесили. Шуйский  с торжеством вернулся  в Москву, но недолго  ему пришлось
праздновать победу.
     Появление  второго   самозванца.   В  то  время,  когда  Шуйский  запер
Болотникова в Туле, явился второй Дмитрий самозванец, прозвищем Вор.  Кто он
был -- неизвестно. Толковали о нем разно: одни говорили,  что это попов  сын
из Северской стороны, другие называли  его дьячком, третьи -- царским дьяком
и т. д. Впервые его след появился в Пропойске (порубежном литовском городе),
где он сидел в тюрьме. Чтобы  выбраться оттуда, он объявил себя родней Нагих
и просил, чтобы его отпустили на Русь,  в Стародуб. Добравшись до Стародуба,
он посылает оттуда какого-то своего приятеля по Северской стороне объявлять,
что Дмитрий жив и находится в Стародубе. Стародубцы уверовали в самозванца и
стали помогать ему деньгами и рассылать о нем грамоты другим городам. Вокруг
Вора  скоро собралась  дружина, но  не земская: составилась  она из польских
авантюристов, казачества  и  всяких проходимцев. Никто из  этого  сброда  не
верил  в  действительность  царя,  которому   служил.  Поляки  обращались  с
самозванцем  дурно,  казаки  тоже  относились  к   нему  так,  как  к  своим
собственным самозванцам,  которых  они в то время  научились фабриковать  во
множестве:  у  них  одновременно  существовали  десятками  разные  царевичи:
Савелий, Еремка, Мартынка,  Гаврилка  и  др.  Для казачества и для  польских
выходцев самозванцы были простым предлогом для прикрытия их  личных видов на
незаконную поживу, "на воровство",  говоря языком времени. Служа самозванцу,
они и  не думали  ни о каких  политических или  династических  целях. В лице
стародубского вора  явился поэтому  не представитель династии или известного
государственного  порядка, а простой вожак хищных шаек двух национальностей,
русской и польской, -- шаек, которых манила к себе Русь  своей  политической
слабостью  и шаткостью русского общества. Поэтому-то второй  Лжедмитрий, как
продукт  общественного недуга  того  времени,  получил меткое прозвище Вора.
Русский  народ   этим   прозвищем  резко  различал   двух  Лжедмитриев,   и,
действительно,  первый  из  них, несмотря  на  всю свою  легкомысленность  и
неустойчивость, был гораздо  серьезнее,  выше и  даже  симпатичнее  второго.
Первый  восстановлял  династию, а второй ничего  не восстановлял,  он просто
"воровал".
     Набрав достаточно  народа, Вор выступил в  поход на  Русь; при  Болхове
разбил царское войско,  подошел к самой Москве и в подмосковном  селе Тушине
основал свой  укрепленный стан. Его успех  привлекал к нему новые силы: одна
за другой приходили к нему казацкие шайки, один за другим приводили польские
шляхтичи  свои  дружины,  несмотря  на   запрещение  короля.  Охотно  шли  к
Лжедмитрию  всякие искатели приключений, и  во главе их  всех  по дерзости и
бесцеремонности нельзя не поставить князя Рожинского, Лисовского и Яна Петра
Сапегу.
     Тревожно было положение Москвы и всего  Московского  государства; народ
решительно  не  знал, верить  ли  новому  самозванцу, которого признала даже
Марина Мнишек,  или же остаться при Шуйском, которого не за что было любить.
У  самого Шуйского  было  мало  средств  и  людей для  борьбы.  Южная  часть
государства была уже разорена, в ней хозяйничали  враги  его; в северной они
хотя еще не укрепились, но  уже бродили и имели  на  нее виды.  Но  северные
области могли  помочь  Шуйскому, Шуйский  должен их был защищать, а на это у
него не было сил. Эти области государства были лучшей частью государства. По
словам Соловьева, они были сравнительно с южными в цветущем состоянии: здесь
мирные   промыслы   не  были   прерываемы   татарскими  нашествиями,   здесь
сосредоточивалась торговая деятельность, особенно с тех пор,  когда открылся
Беломорский  торговый  путь,  одним  словом,  северные  области  были  самые
богатые, в их населении преобладали земские люди, преданные мирным занятиям,
желающие охранить свой труд и его плоды, желающие порядка и спокойствия.
     В Тушине, где над политическими преобладали задачи хищнические, отлично
понимали, что на лучшую добычу можно рассчитывать именно на севере, и делали
туда от Москвы постоянные рекогносцировки. Шуйский думал преградить им путь,
но брат  его Иван был разбит Сапегой  и дорога на север стала  открытой. Там
оставался пункт, имевший большое  стратегическое значение, взять который для
тушинцев  было  необходимо  уже потому, что, Не овладев им,  невозможно было
овладеть  другими  городами  на севере; этот  пункт был  Троицкий  монастырь
(Троице-Сергиева  лавра).  Тушинцы  и  обратились  прежде  всего  на   него.
Положение монастыря  было тогда  небезопасно,  потому что защитников  у него
имелось мало  и опорой  ему служили лишь  крепкие стены  да личная храбрость
гарнизона. Число защитников состояло  всего из 15 000 человек, считая в этом
числе  и способных к бою монахов.  Этому  отряду  сборного  войска  пришлось
бороться с целой армией  Сапеги и Лисовского, которые осад ил  и монастырь в
сентябре  1608 г.  и имели у себя до 20,  даже до 30  тыс.  человек.  Первые
приступы  тушинцев были  отбиты,  тогда они  решились  на осаду  обители, но
монастырь  мог  сопротивляться  очень  долго,  в  нем  были  большие  запасы
продовольствия, и осада Троицкого монастыря,  продлившись почти полтора года
(с сентября 1608 до начала 1610г.), окончилась ничем: изнемогший от голода и
болезней гарнизон все-таки  не сдался и своим  сопротивлением задержал очень
много тушинских сил.
     Однако это не  могло помешать другим тушинским шайкам  наводнить север.
Более  двадцати северных городов должны были  признать власть  Вора и  в том
числе  Суздаль,  Владимир,  Ярославль, Вологда;  но тут-то и  сказался  весь
характер  этой  воровской власти.  На  севере, в том крае,  где  менее всего
отзывались события смуты,  где  еще  не знали,  что  за человек был Вор, где
доверия и особой любви к Шуйскому не питали, там на Вора  смотрели не как на
разбойника, а как  на человека, ищущего престола,  быть может, и  настоящего
царевича. Часто его признавали при  первом появлении  его шаек, но тотчас же
убеждались, что  эти шайки  не  царево войско,  а разбойничий  сброд. Слушая
одновременно увещательные грамоты Шуйского и воззвания Вора, не зная, кто из
них имеет  более законных прав на престол, русские люди о том и другом могли
судить  только  по   поведению   их  приверженцев.  Воеводы  Шуйского   были
охранителями порядка в том смысле, как тогда  понимали порядок, а Вор, много
обещая,  ничего не исполнял и  не держал  порядка.  От него  исходили только
требования денег,  его  люди грабили и  бесчинствовали, к  тому же они  были
поляки. Земцы видели, что  "тушинцы,  которые города возьмут за  щитом (т.е.
силой)  или  хотя эти  города и волей  крест  поцелуют (самозванцу),  то все
города отдают панам на жалованье и вотчины, как прежде уделы бывали". Это  в
глазах  русских  не было  порядком, и  вот  северные  города  один за другим
восстают против тушинцев не по симпатии  к Шуйскому и не по уверенности, что
тушинский  Дмитрий самозванец и вор (этот вопрос они решают так: "не спешите
креста целовать, не угадать, на чем свершится"... "еще до нас далеко, успеем
с повинною послать"), -- восстают они за порядок против нарушителей его.
     Это движение  городов началось, кажется, с Устюга,  который  вступил  в
переписку   с  Вологдой,   убеждая  ее  не  целовать   креста  Вору.  Города
пересылались  между собой,  посылали друг  другу свои  дружины,  вместе били
тушинцев.  Во главе восстания становились или находившиеся на севере воеводы
Шуйского или выборные  предводители. Участвовали в этом движении и известные
Строгановы. Выгнав тушинцев от себя, города спешили на помощь другим городам
или Москве. Таким образом, против Тушина восстали Нижний Новгород, Владимир,
Галич, Вологда, -- словом, почти все  города по средней Волге  и на север от
нее.
     Эти  города находили достаточно силы,  чтобы  избавиться от врагов,  но
этой силы не хватило у Шуйского и у Москвы. Во взаимной борьбе ни Москва, ни
Тушино пересилить друг друга  не  могли: у  Тушина было мало сил, еще меньше
дисциплины,  да и в Москве  положение дел было не лучше. Как все государство
мало  слушало Шуйского и  мало о нем  заботилось,  так и в Москве он  не был
хозяином.  В  Москве,  благодаря  Тушину,  все сословия  дошли до  глубокого
политического разврата.
     Москвичи служили и тому, и  другому  государю: и  царю Василию, и Вору.
Они то  ходили  в Тушино за разными подачками, чинами  и "деревнишками",  то
возвращались  в Москву и,  сохраняя  тушинское  жалованье, ждали награды  от
Шуйского за то, что возвратились, "отстали от измены". Они открыто торговали
с Тушином, смотрели на него не как  на вражий  стан, а  как на очень удобное
подспорье для служебной  карьеры и денежных дел. Так  относились к Тушину не
отдельные лица, а массы лиц в московском обществе, и при таком положении дел
власть  Шуйского, конечно, не могла быть крепка  и сильна:  но и  Вор не мог
извлечь  много пользы  для  своих  конечных  целей,  так  как  не  возбуждал
искренней симпатии народа. Оба соперника были слабы, не  могли победить друг
друга,  но своим совместным существованием  влияли растлевающим  образом  на
народ, развращали его.
     Шуйский хорошо сознал спою слабость и стал искать средств для борьбы  с
Вором во  внешней  помощи,  хотя, преувеличивая свои  собственные  силы,  он
сначала не допускал  и мысли  о ней. В 1608 г. он посылает своего племянника
князя  Михаила  Васильевича Скопина-Шуйского для  переговоров со  шведами  о
союзе. В феврале 1609 г. переговоры эти закончились; с королем Карлом IX был
заключен  союз  на следующих  условиях: король должен  был  послать  русским
помощь из  трех  тысяч  конницы и  трех тысяч пехоты, взамен  этого  Шуйский
отказывался от всяких притязаний  на Ливонию, уступал  шведам город Корелу с
уездом  и  обязался вечным  союзом  против  Польши,  -- условия  тяжелые для
Московского государства.
     Шведы  выполнили   свое  обещание   и   дали  М.   В.  Скопину-Шуйскому
вспомогательный отряд под начальством Делагарди. Скопин со шведами в 1609 г.
двинулся от Новгорода к Москве,  очищая северо-запад Руси от тушинских шаек.
Под Тверью встретил он значительные силы Вора, разбил их и заставил тушинцев
снять осаду Троицкого монастыря. Успех сопровождал его всюду, несмотря на то
что  шведы,  не  получая обусловленного  содержания, часто  отказывались ему
помогать.
     Посылая  за помощью к шведам,  Шуйский в то  же  время старался собрать
против Вора все свои  войска, какими мог располагать. В 1608 г.  вызывает он
из Астрахани к Москве  Ф. И. Шереметева, где  тот подавлял мятеж. Шереметев,
двинувшись  вверх  по Волге, шел по  необходимости медленно, очищая  край от
воров, иногда терпел от них  поражения, но в конце концов успел приблизиться
к   Москве   и   соединиться  осенью  1609  г.   со  Скопиным  в  знаменитой
Александровской  слободе. Соединенные  силы  шведов  и  Русских  были  бы  в
состоянии разгромить  Тушино, если бы оно уцелело до их  прихода под Москву,
но Тушино уже исчезло: временный воровской городок, образовавшийся в Тушине,
был оставлен Вором и сожжен до появления Скопина в  Москве. Не одни опасения
движения Скопина и Делагарди  заставили Тушино исчезнуть: опаснее  для  него
оказался другой поход -- поход на Русь Сигизмунда, короля польского.
     Поход  этот был  ответом  на  союз Шуйского  со шведами. Как  известно,
Сигизмунд Польский, происходивший  из  дома  Вазы  и наследовавший  шведский
престол после  своего  отца  Иоанна,  был свергнут  с  этого престола. Шведы
избрали королем его дядю Карла IX, но Сигизмунд не мог с  этим помириться  и
объявил Швеции войну. Когда же  Карл заключил против него союз с Шуйским, то
Сигизмунд и Шуйского стал считать врагом. Убедив  сенат и сейм, что  война с
Москвой необходима в интересах Польши и что он, Сигизмунд, этой войной будет
преследовать только пользы государства, а не личные, король выступил в поход
и  в сентябре 1609 г. осадил Смоленск. Сигизмунд отовсюду получал вести, что
в  Московском  государстве  он  не  встретит  серьезного сопротивления,  что
москвичи  с   радостью  заменят   непопулярного  царя  Василия   королевичем
Владиславом, что  Смоленск готов сдаться и т. п. Но все это оказалось ложью:
Смоленск, первоклассная крепость того времени, надолго удержал Сигизмунда, а
Шуйский продолжал царствовать,  даже тушинский Вор  был популярнее на  Руси,
чем королевич Владислав.
     1609  год,  таким  образом,  ознаменовался иноземным  вмешательством  в
московские дела. Шведов Москва  позвала сама и этим навлекла на себя войну с
Польшей.  Вмешательство   иноземцев  явилось  новым   и  очень  существенным
элементом смуты: его влияние не замедлило  отозваться  на общем ходе дела, и
прежде всего оно отозвалось на Тушине, как это ни кажется странным на первый
взгляд. Осада Смоленска  затянулась надолго.  Со времен  глубокой  древности
Смоленск был стратегическим  "ключом к Днепровской Руси". И Москва, и  Литва
отлично понимали всю важность  обладания этим  городом и целые века за  него
боролись.  В   1596  г.,   чтобы  прочнее  владеть  Смоленском,   московское
правительство укрепило  его  каменными стенами.  Кроме сильного гарнизона  и
крепости стен искусство смоленского воеводы Шеина создавало много трудностей
Сигизмунду,  и  осада  с  самого  начала потребовала много военных сил,  а у
Сигизмунла их  не  хватало.  И вот Сигизмунд отправляет в Тушино  посольство
сказать  тушинским  полякам.  что им  приличнее  служить своему королю,  чем
самозванцу. Но  тушинцы  не все  сочувствен но отнеслись  к этому: тушинские
паны привыкли уже смотреть на Московское  государство как на  свою законную,
кровью  освященную  добычу,  и  один  слух  о походе короля возмутил их. Они
говорили  еще  в то время,  как  только  услыхали  о  походе Сигизмунда  под
Смоленск, что король идет в Москву  загребать жар чужими, т.е. их, руками, и
были  не  согласны  идти  "а соединение  с  королем.  Но  Сапега, осаждавший
Троицкий монастырь, и простые поляки, бывшие в Тушине, склонялись на сторону
короля  --  последние  потому,  что  надеялись  от  него получить жалованье,
которого  давно  не  видали в Тушине.  В  Тушине, таким  образом,  произошел
раскол. Авторитет Вора совсем упал,  над ним смеялись и его поносили в глаза
и за  глаза, особенно влиятельный в  Тушине пан, гетман Рожинский. При таких
обстоятельствах Вор  с 400 донских  казаков пробовал уйти  из  Тушина, чтобы
избавиться  от  унизительного положения,  но Рожинский воротил  его  и  стал
держать, как пленника, под надзором. Вор, однако, убежал (в конце 1609 г.) и
переодетый отправился в Калугу, где вокруг него стало собираться казачество;
к  нему  пришел  Шаховской  с  казаками,  хотя  и  не  любивший  Тушина,  но
сохранивший верность самозванцу.
     С  удалением Вора  Тушино  стало разлагаться на  свои составные  части.
Этому  способствовал и Вор,  озлобленный на поляков: он старался перессорить
оставшихся в  Тушине и успел  в этом.  Поляки  частью  отправились к королю,
частью  составили  шайки,  никому не  служившие  и только  грабившие. Казаки
переходили к Вору; земские  русские люди, бывшие при Ворс, шли в  Калугу или
ехали с
     повинной  к  царю Василию. Очень  многие,  впрочем,  из  таких  русских
избрали особый выход --  обратились к королю Сигизмунду. Изверившись в Вора,
не желая обращаться к Шуйскому, они решают вступить в переговоры с королем о
том, чтобы он дал им в цари своего сына Владислава. Не