ил славу  реакционной  силы,  противной
всякому движению вперед. Благородная мысль императора Александра на практике
выродилась в несоответственные ей  формы, потому  что Александр  допустил во
всем акте "Священного Союза" смешение идей совершенно различных порядков. Он
надеялся  подчинить право и политику велениям морали и  религии,  а  на деле
политика в ловких руках  Меттерниха обратила мораль и религию в практическое
средство к достижению реакционных  целей. Стоявший во главе союза Александр,
казалось, стал и  во главе европейской реакции. Но в то же время он насаждал
в новом Царстве Польском конституционный порядок, а в 1818--1819 гг. поручил
Новосильцеву  воскресить проект Сперанского. Новосильцев составил  "Уставную
грамоту",  но  она,  как  и  при Сперанском,  не  получила санкции, а  вновь
устроенный  либеральный  порядок в  Польше  и Финляндии не был  пущен полным
ходом.  Борьба  противоположных принципов в действиях Александра была  здесь
очевидна,   но  необъяснима.   Необъяснимым  казался  и  прием   внутреннего
управления. Не оставивший еще  мысли об "Уставной грамоте" Александр на деле
далеко  отошел  от  настроений молодых  лет.  Он  остыл  и стал равнодушен к
внутренним    делам   и    вопросам    гражданского    управления;   текущую
административную работу он  возложил на графа  Аракчеева и  вполне доверился
этому  неизменному  своему любимцу,  с  которым  его еще в юности  связывали
какие-то  таинственные,  историками  еще  не  разгаданные,  нити.   Аракчеев
превратился  во  временщика  и возбудил  к себе общую  ненависть  не  только
несносной кичливостью и мелким злопамятством, но и общим приемом управления,
невежественным, грубым и жестоким,  являвшим  собой  безобразную реакцию  по
отношению  ко  всему тому,  что прельщало общество в  первые годы  правления
Александра.   Люди  разных   положений  и  направлений  одинаково   осуждали
Аракчеева,  называя его "проклятым змеем", "извергом", "вреднейшим человеком
в  России",  но  никто  не   мог  с  ним  бороться.  Настал  тяжелый  режим,
напоминавший предыдущее царствование, в особенности тем, что на первом плане
стали  внешние  мелочи  военно-казарменного  быта  и  знаменитый  вопрос  об
устройстве военных поселений.  Целая  треть русской армии была  переведена в
новые  условия  быта поселенных войск. Условия  эти сводились к тому,  чтобы
устроить войска, не отрывая солдат в мирное время от их семей и хозяйства, и
облегчить государственную казну, возложив расходы по продовольствию войск на
тот самый округ, в коем войска  поселены. Жители местностей, назначенных для
водворения  войск, зачислялись в "военные  поселяне" и подчинялись  военному
управлению, а сыновья их зачислялись в "кантонисты" и служили для пополнения
войск.  При  Аракчееве  были  созданы  поселения  в губерниях  Новгородской,
Могилевской.  Слободско-Украинской,  Херсонской   и  Екатеринославской.  При
большом  своем  развитии  поселения  представляли собой  сложную  и  крупную
реформу, ломавшую быт  значительной части населения,  возбуждавшую серьезное
неудовольствие подпавших реформе лиц. Столь же явное несочувствие со стороны
общества  вызывали попытки  (по  выражению  Карамзина)  "мирское просвещение
сделать христианским", которые находились в прямом соотношении с мистическим
настроением  самого  Александра. Религиозный  экстаз  государя  содействовал
успехам в  русском обществе  искреннего  и лицемерного мистицизма, истинного
благочестия и показного ханжества.  Трудно тогда было разобраться в том, кто
лицемерит  из-за карьеры, а кто  искренен в делах веры и  церкви; но большое
число явных  и  неопрятных  "лицемеров"  сильно  компрометировало  те  меры,
которыми Александр и его  министр "духовных дел и народного просвещения" кн.
А. Н. Голицын думали поднять истинное благочестие в  России. В соединении  с
господством Аракчеева все эти меры производили на общество впечатление самой
решительной  реакции,  и  даже  консервативный  Карамзин  не  скрывал своего
отвращения от возобладавших тогда тенденций.
     Случилось  так,  что в то  самое время, когда  правительство императора
Александра стало на путь реакции и пиетизма, в русском обществе получили ход
и  преобладание  иные вкусы. Отечественная война поставила  в  ряды армии на
защиту  отечества  массу дворян;  до  того  времени  не дороживших  службой,
особенно  военной;  а  войны  1813--1814гг.,  перебросив  русскую  армию  за
границу,  познакомили эту  массу  дворян  с  западноевропейской жизнью  и  с
умственным  движением  западноевропейского  общества. Ранее  редкие  поездки
русских  людей  за  границу  были  единичными   случайностями,  и  иноземные
впечатления ограничивались узким кругом лиц, побывавших  на чужбине. Теперь,
в  пору  освободительных  войн,  русские  люди  в большом  числе  и  надолго
оказались  поставленными  в условия европейской  жизни, подпали  длительному
влиянию чуждых нравов и  идей, близко  познакомились  с умственным движением
времени,   вывезли    домой    целые    библиотеки.    Успехи    французской
гражданственности  под влиянием  идей XVIII в.,  могучее движение  немецкого
национализма и  немецкой  философской мысли не  могли  пройти  бесследно для
русских  умов,  потрясенных  и возбужденных  великой  борьбой за собственную
родину.  Русские люди  втягивались в умственные интересы Запада и начинали с
новых точек зрения смотреть на родную действительность. Иногда мы даже можем
уследить, как именно совершалось это  перерождение русской души:  в записках
декабриста  князя С. Г. Волконского читаем, например,  откровенное указание,
что на путь политической критики привело его знакомство с немецким патриотом
Ю. Грунером, от которого Волконский получил  "более познаний об обязанностях
гражданина к отечеству".
     Два  течения  в  русской  общественности  образовывались  под  влиянием
указанного знакомства с Западом. Одно можно назвать теоретическим, другое --
практическим.    Первое,   стремясь   усвоить   и   применить    к   русской
действительности результаты отвлеченного европейского мышления, выразилось в
занятиях новой идеалистической философией. Пройдя несколько фаз, это течение
привело к  созданию у  нас известных философско-публицистических направлений
"славянофильства"  и  "западничества".  О  них  речь  пойдет дальше.  Второе
течение --  практическое --  стремилось  перенести в русскую жизнь те  формы
политического  и. общественного строя,  которые  были выработаны в  новейшую
эпоху  в   Западной  Европе.   На  почве   политической  оно  стремилось   к
представительной,   даже   республиканской   форме   правления;   на   почве
общественной  оно   отрицало  крепостное  право.  Это   течение  привело   к
образованию  кружков,  которые чем далее, тем  более усваивали революционный
оттенок. Недовольство  действительностью  в  этих  кружках  было  тем  более
напряженно, чем более беспощадна была реакция и аракчеевский режим.
     Существование кружков оппозиционного характера можно было наблюдать уже
тотчас  по  возвращении войск  из  заграничного  похода.  Первоначально  они
пользовались дозволенной тогда (до 1822 г.) в России масонской организацией,
затем получили вид  политических сообществ.  Из  нескольких  таких сообществ
выслежен был в  1816 г.  большой "Союз спасения",  или "Союз благоденствия",
устав  которого  ("Зеленая  книга")  стал  известен  даже самому  императору
Александру.  Слишком  большая огласка  союза повела в  1820--1821 гг.  к его
добровольному  закрытию.  Но, закрыв этот союз,  его руководители  составили
новые союзы, более тайные и с более определенными программами действий.  Это
были  союзы:  "Северный"  с  Н. Муравьевым  и  Рылеевым  во главе;  "Южный",
руководимый  Пестелем,   и  "Славянский".   Первый   был  умереннее  прочих,
высказываясь за  монархическое  начало; второй был республиканским, а третий
отличался фантастическими крайностями.  Во всяком случае все  эти союзы были
ветвями одного заговора, направленного к коренному перевороту.
     Когда  император  Александр   получил  первые  доклады  о  происходящем
движении,  он отнесся  к  ним  так,  что  смутил докладчиков. "Вы знаете, --
сказал  он одному докладчику,  --  что я  сам  разделял  и  поддерживал  эти
иллюзии;  не мне их  карать!"  Другому  докладчику  он  ответил невниманием.
Однако  последующие  известия  уже не  о  предосудительных  иллюзиях,  а  об
определенном заговоре, заставили Александра в последний год его жизни начать
дознание. Во время этого дознания он и скончался.
     В  такой  неутешительной  обстановке окончилась  деятельность того, чье
появление  на  престоле  уподоблялось "светлому  празднику". Ряд  перемен  в
настроении  и  направлении  власти  оставался  непонятным  для  управляемого
общества;   двойственность   натуры  Александра   удивляла   окружающих,   а
способность  к  быстрым переменам отдаляла от него  всех тех, кто хотел быть
уверен в своем завтрашнем дне. "Сущий прельститель", Александр  в конце дней
своих как бы потерял свои  чары  и стоял  очень  далеко от  всех, кого ранее
чаровал.
     Вопросы о престолонаследии и кончина императора Александра I. Александр
не  имел  сыновей,  а  две  его дочери  умерли  в  младенчестве. Бездетность
государя  сообщала  право  наследования  старшему  по нем  брату, цесаревичу
Константину Павловичу. Но и Константин не имел детей, да к тому же во втором
браке он был  женат  на графине Грудзинской,  которая не  принадлежала ни  к
царствующему,  ни  к владетельному  дому и  пользовалась титулом  светлейшей
княгини Лович. По  закону 1820 г., дети от такого брака "с лицом, не имеющим
соответственнаго достоинства", лишены  были права на  наследование престола.
Разного  рода  личные  соображения  привели Константина к  твердому  решению
отречься  от прав на престол. В 1823 г.  это отречение  было  им оформлено с
согласия императора  Александра и  матери  их,  императрицы Марии Федоровны.
Константин заявил об отречении своем в официальном письме государю: государь
по этому поводу дал 16  августа 1823 г. манифест, в коем, принимая отречение
брата  Константина, назначал  наследником престола следующего за  ним брата,
великого  князя Николая Павловича. Но, оформив дело, Александр почему-то  не
желал  огласить  его.  Манифест  16-го   августа  был   вручен   московскому
архиепископу Филарету для секретного хранения в московском Успенском соборе,
а   копии  с  манифеста,  тоже   секретно,  были  положены  на  хранение   в
Государственном совете, Сенате и Синоде. На всех пакетах с текстом манифеста
было государем написано:  "Хранить до моего востребования, а  в случае  моей
кончины раскрыть  прежде всякого другого действия". Секретный для подданных,
манифест  16 августа был секретом и для великого князя Николая Павловича. Он
о нем  ничего не знал, если же и думал когда-либо о возможности царствовать,
то  лишь  на  основании  беглого  и  немного  загодочного  разговора  с  ним
императора  Александра  в июле 1819г. Безо всякого внешнего повода император
Александр сообщил  ему  тогда за  обедом,  в присутствии лишь одной  супруги
Николая Павловича, Александры Федоровны, о том, что он имеет в виду отречься
от  престола и  поэтому смотрит  на  великого  князя  Николая как  на своего
наследника, ибо и брат Константин решил не  принимать  престола.  Пораженный
таким открытием, Николай не имел ни одного случая вернуться к этой теме и не
видел основания верить в отречение Константина.
     Таинственность,  излишняя в таком деле,  как передача прав наследования
мимо второго брата третьему, принесла  непредвиденные  неудобства. Император
Александр,  отвезя свою больную супругу  Елизавету  Алексеевну для лечения в
Таганрог, неожиданно там скончался 19 ноября 1825  г. от случайной простуды,
полученной во время поездки по Крыму. Известие о его кончине было отправлено
генерал-адъютантом  Дибичем в  Варшаву Константину Павловичу и  в  Петербург
императрице  Марии  Федоровне,  --  и  случилось  так,  что  в  Таганроге  и
Петербрурге  считали  императором Константина  и принесли  ему присягу,  а в
Варшаве  Константин  объявил  императором Николая.  Началось  междуцарствие,
которое продолжалось  до 13 декабря. Николай Павлович не считал  себя вправе
занять престол, раз он присягнул Константину. Несмотря на то что князь А. Н.
Голицын поставил  его в известность о  существовании секретного манифеста об
отречении Константина, Николай настаивал на приезде Константина в Петербрург
для выяснения дела.  Константин же решительно уклонялся  от  этого  и просил
Николая принять власть.  Между  Варшавой и столицей летали фельдъегеря, и по
важности  дела посредством между двумя  братьями  ездил  третий  брат Михаил
Павлович. Наконец, к вечеру  12 декабря выяснилось, что цесаревич Константин
Павлович  престола не примет  и в Петербург не приедет. Николаю  оставалось,
призвав  войска  и  народ к  присяге на  свое  имя,  объявить  манифестом  о
вступлении своем на престол. Этим моментом и воспользовались заговорщики для
революционной попытки.



     Время Николая I (1825-1855)
     14-е декабря 1825 г.  Принесение присяги новому государю было назначено
на  понедельник  14  декабря,  накануне  же вечером предполагалось заседание
Государственного  совета, в котором  император Николай желал лично изъяснить
обстоятельства  своего  воцарения  в  присутствии  младшего  брата  Михаила,
"личнаго  свидетеля и  вестника  от цесаревича  Константина".  Дело  немного
затягивали  потому, что Михаил Павлович находился тогда на пути из Варшавы в
Петербург и  мог вернуться в Петербург только вечером 13 декабря. Но так как
он  опоздал, то заседание Государственного  совета  состоялось без  него,  в
полночь с  13-го  на  14-е  декабря, а  утром  14-го,  также  еще до приезда
Михаила, принесена была присяга начальниками  гвардейских войск, и затем эти
начальники отправились  в свои части приводить к присяге солдат. В церквах в
то  же время  читался народу  манифест о вступлении  на  престол  императора
Николая.
     Новый  государь  не с  полным спокойствием ждал  конца  присяги. Еще 12
декабря  узнал  он по  донесению, присланному из  Таганрога, о существовании
заговора, или заговоров, а 13-го у него уже могли быть сведения и о том, что
в  самом  Петербурге  готовится  движение против него. Петербургский военный
генерал-губернатор  граф  Милорадович на все вопросы по этому  делу  отвечал
успокоительно:  но  он  не имел о заговоре правильного  понятия  и не считал
нужным  принять принудительные меры,  несмотря на то что  13-го обнаружились
кое-какие признаки агитации в полках. Первый беспорядок 14 декабря произошел
в конной артиллерии, где офицеры и солдаты желали видеть  у присяги великого
князя Михаила  Павловича. В городе знали, что  он не  присягал  до того  дня
никому,  и  удивлялись  его отсутствию в такую  важную минуту.  В это  время
Михаил уже приехал в Петербург;  не медля он явился в артиллерийские казармы
и  успокоил  смутившихся.  Но  затем  пришла  во  дворец  весть,  что  части
гвардейских Московского и Гренадерского  полков  не присягнули и, увлеченные
некоторыми  офицерами,  после  насилий над начальниками,  вышли из  казарм и
сгруппировались  в  две  толпы на Сенатской  площади  близ  памятника  Петру
Великому.  К ним пристали матросы  гвардейского экипажа и  уличная  публика.
Среди   собравшихся   раздавалось   "ура   Константину  Павловичу!".  Против
возмутившихся  были  поставлены  со  всех сторон гвардейские войска,  и  сам
император Николай приехал на Сенатскую площадь. Попытки увещания  не привели
ни к  чему: успокаивавший мятежников граф Милорадович был убит выстрелом  из
пистолета.  Натиск на мятежников конной  гвардии  не удался:  толпа  устояла
против скользивших по гололедице лошадей  и стрельбой из ружей отбила атаку.
Тогда прибегли к пушкам; несколько картечных выстрелов из орудий, стоявших у
Адмиралтейства, рассеяли  толпу,  и она побежала  по  Галерной улице и вдоль
Невы. Оставалось искать виновных.
     В сущности, происшедший уличный беспорядок не был  серьезным бунтом. Он
не имел никакого плана и общего руководства,  не имел  и военной силы.  Весь
день  толпа  провела в бездействии и  рассыпалась от первой картечи. Внешнее
значение этого  эпизода  так и  было понято императором Николаем, по  словам
которого бунтовавшие роты "впали в заблуждение". Но важность происшедшего 14
декабря  мятежа  состояла  в  том,  что он  был внешним выражением  скрытого
политического  движения,  которое   выразилось   и  другими   подобными   же
признаками, вроде мятежа  в Черниговском полку  на  юге.  Руководители этого
движения  были обнаружены и задержаны  очень скоро после  14 декабря. К лету
1826  г.  заговор был уже изучен, и виновные,  в числе до 120  человек, были
преданы  особому  верховному   суду,   в  состав   которого   были   введены
"государственные  сословия":  Государственный   совет,  Сенат  и  Синод.  По
приговору суда, смягченному несколько  императором  Николаем,  пять виновных
были преданы смертной казни, остальные были сосланы  в каторжные работы и на
поселение в Сибирь. Так закончилось "дело декабристов", послужившее прологом
к царствованию императора Николая I.
     Это  дело было самой  существенной частностью в той обстановке, в какой
совершилось воцарение  Николая; оно всего  более определило настроение новой
власти  и направление  ее  деятельности. Новая  власть вступила в  жизнь  не
совсем гладко,  под угрозой переворота  и "ценой крови своих подданных" ("au
prix  du  sang  de  mes sujets", как  выразился император Николай).  Попытка
переворота исходила из той  же дворянской среды, которая  в XVIII  в. не раз
делала  подобные  попытки, а орудием переворота избрана была та же  гвардия,
которая  в XVIII  столетии  не раз  служила  подобным  орудием.  В XVIII  в.
перевороты иногда удавались, и создаваемая ими власть  получала тот или иной
характер, то или иное направление в зависимости от условий минуты. Теперь, в
1825 г., попытка переворота не удалась, но тем не менее  она оказала влияние
на  новую власть. Не только самое существование заговора и мятеж, но и планы
заговорщиков, их  идеи  и  проекты,  обнаруженные  следствием,  дали  толчок
правительственной мысли.  Император Николай  и его советники  сделали из  14
декабря два вывода. Из них один, более широкий,  можно назвать политическим;
другой, более узкий, -- административным.
     Изучая   оппозиционное   движение,  бывшее   для   многих   совершенной
неожиданностью, император Николай неизбежно должен  был  заметить,  что  оно
направлялось не только против реакционного настроения последнего десятилетия
жизни  императора Александра, но и против общих основ русского правопорядка,
построенного  на  крепостном   праве.  Крестьянский   вопрос  был  одним  из
существенных пунктов в освободительных мечтаниях декабристов, и освобождение
крестьян  связывалось  в  их  проектах  с  другими  не  менее  существенными
реформами общественной жизни и общественного устройства. Проекты декабристов
получили  особенное  значение в глазах  новою  государя  потому, что они  не
стояли  уединенно:  многое  из того, что  говорили привлеченные  к следствию
заговорщики, говорилось не только в замкнутых кружках тайных обществ, но и в
широком  кругу не причастных  к заговору  лиц. Французский  посол Лаферроне,
беседовавший  о декабристах с  самим имп. Николаем,  думал, что в  оппозиции
состоит все  высшее русское  общество. "Главная беда в том, -- писал  он, --
что  люди  самые  благоразумные,  те, кто с  ужасом и отвращением взирали на
совершившиеся события  (14  декабря), думают  и говорят,  что преобразования
необходимы,  что нужен свод законов,  что следует  совершенно видоизменить и
основания, и формы отправления правосудия, оградить крестьян от невыносимого
произвола помещиков, что опасно пребывать в неподвижности и необходимо, хотя
бы издали, но идти за веком и не