у  не исполнилось  и  четырех лет. Вот почему  Петр
остался  без правильного образования.  Некоторые (И. Е. Забелин) думают, что
начало  обучения  Петра положил  еще его отец. Такое мнение  основывается на
том, что 1 декабря 1657 г. начали кого-то учить грамоте в царское семье, как
это ясно из книг Тайного приказа. Но в царской семье не начинали учить детей
раньше 5 лет, а  Петру тогда  было только 3,5 года. С другой стороны, первый
известный нам учитель Петра, Никита Моисеевич Зотов,  был  определен к  нему
уже царем Федором. Поэтому такое мнение о раннем обучении Петра сомнительно.
Достовернее, что Петр впервые сел за азбуку под руководством Зотова пяти лет
от роду. Этого Зотова назначил к Петру его крестный отец, царь Федор,  очень
любивший  своего крестника и брата. Зотов  раньше был приказным дьяком и при
назначении к Петру подвергся экзамену:
     читал и писал в присутствии царя и был одобрен  как самим царем, так  и
известным  Симеоном Полоцким. Курс учения в древней Руси  начинался азбукой,
продолжался чтением  и изучением Часослова, Псалтиря, Апостольских  деяний и
Евангелия. Обучение  письму  шло  позже чтения. Петр начал  учиться  письму,
кажется, в начале 1680 г.  и никогда не  умел  писать  порядочным  почерком.
Кроме  письма и  чтения Зотов  ничему  не учил Петра (ошибиться  здесь можно
только относительно арифметики, которую Петр узнал  довольно рано неизвестно
от  кого).  Но  Зотов  как  пособие  при  обучении  употряблял  иллюстрации,
привозимые в Москву из-за границы и известные под именем "потешных фряжских"
или "немецких листов". Эти листы,  изображая исторические  и этнографические
сцены, могли дать много умственной пищи ребенку. Кроме того, Зотов ознакомил
Петра  с  событиями  русской  истории,  показывая и  поясняя  ему  летописи,
украшенные рисунками. Что Зотов и  при отсутствии широкого образования и ума
вел свое дело добросовестно и тепло, доказывается неизменным расположением к
нему Петра, не забывшего своего учителя.
     Чем  больше  становился  Петр,  тем  хуже  складывалась  окружающая его
обстановка. При отце любимый и ласкаемый, Петр  при Федоре  вместе с матерью
разделял  ее опалу. Хотя  Федор его  и  любил,  но  борьба придворных партий
отстраняла его и его мать  от  царя.  Начиная понимать разговоры окружающих,
Петр узнал от них, конечно, о семейной вражде,  о гонениях  на его мать и на
близких ей людей. Он учился не  любить Милославских,  видел  в  них врагов и
притеснителей. Десяти лет  избранный царем, он в 1682 г. пережил ряд тяжелых
минут. Он видел бунт стрельцов; старика Матвеева, говорят,  стрельцы вырвали
из  его рук; дядя Иван Нарышкин был им выдан  на его  глазах; он видел  реки
крови; его матери и ему  самому  грозила  опасность ежеминутной смерти. Петр
так был потрясен "майскими днями" 1682 г.,  что от испуга  у него явились  и
остались  на всю жизнь конвульсивные движения головы и лица ("sa tete branle
continuellement, bien qu'il ne soit age que de vingt ans",
     --   пишет  о  нем  видевший  его  современник).  Чувство  неприязни  к
Милославским, воспитанное уже раньше, перешло в ненависть, когда Петр узнал,
сколь они виноваты в стрелецких движениях.  С  ненавистью относился он  и  к
стрельцам,  называя их  "семенем  Ивана Михайловича"  (т.е.  Милославского),
потому что с  представлением о стрельцах у него соединялось воспоминание  об
их бунтах 1682 г.
     Так неспокойно  кончилось детство Петра.  В нем  -- начало его  военных
забав, в нем -- тяжелые, даже ужасные минуты, повлиявшие на всю жизнь Петра.
В детстве Петра,  наконец,  нет  начатков правильного образования:  его учат
"грамоте", прочие сведения приходят случайно, усваиваются мимоходом.
     Время  царевны  Софьи.  Обратимся  к правлению царевны Софьи.  При  ней
главными  деятелями являются  боярин  князь  В.  В.  Голицын  и  думный дьяк
Шакловитый.   Первый    был   начальником   Посольского   приказа,   главным
правительственным  деятелем  во внешних  сношениях Москвы  и  во  внутреннем
управлении. Второй  был  начальником стрелецкого войска  и  главным  стражем
интересов Софьи, оберегателем господствовавшей партии. Шакловитый был верным
слугой  Софьи,  а  Голицын не только  служил  царевне,  но  был ее  любимым.
Личность князя  В. В. Голицына -- одна из самых замечательных личностей XVII
в. Иностранцы, знавшие его, говорят о нем с чрезвычайным сочувствием, как об
очень  образованном  и гуманном человеке. Действительно,  Голицын был  очень
образованным человеком, следовал во  всех  мелочах  жизни западноевропейским
образцам,  дом  его  был  устроен  на  европейский лад.  По характеру своего
образования  он  близок  был  к  малорусскому  образованному  монашеству   и
находился до некоторой степени под влиянием польско-католическим. Гуманность
Голицына обращала  на себя внимание современников;  ему приписывали  широкие
проекты   освобождения   крестьян   от   частной   зависимости.   Внутренняя
правительственная деятельность времени  Софьи  отмечена  мягкостью некоторых
мероприятий, быть может, благодаря влиянию Голицына. При Софье было смягчено
законодательство о несостоятельных  должниках, ослаблены некоторые уголовные
кары, отменена варварская казнь
     --  закапывание в землю  живого. Однако  в  той  сфере, где сильно было
влияние не Голицына, а патриарха, -- в отношении к раскольникам -- незаметно
было большой гуманности: раскол преследовался по-прежнему строго.
     Но   главным  поприщем   Голицына  была  дипломатическая  деятельность.
Враждебные отношения Москвы  к Турции и татарам не прекращались, хотя в 1681
г.  и было заключено  перемирие  на 20 лет. Турция в то время была в войне с
Австрией и Польшей, и Польша искала союза с  Россией против Турции. Польский
король  Ян Собесский,  деятельный враг  турок, очень  рассчитывал на русскую
помощь и очень желал привлечь  Москву к австро-польскому союзу. Но Москва, с
самой Польшей находясь только в перемирии, соглашалась подать помощь лишь по
заключении вечного мира. В 1686 г. Ян Собесский согласился на вечный мир, по
которому  навеки уступил  Москве все, что она завоевала у  Польши в XVII  в.
(важнее всего  Киев). Этот мир 1686  г. была  очень  крупной дипломатической
победой, которой Москва обязана была В. В. Голицыну. Но по этому миру Москва
должна была  начать войну с  Турцией  и  Крымом, ей подчиненным. Решено было
идти  походом  на Крым.  Поневоле принял Голицын  начальство над  войсками и
сделал  на Крым два  похода (1687 -- 1689). Оба они были неудачны (только во
второй раз, в 1689 г.,  русские успели дойти через степь до  Перекопа, но не
могли  проникнуть  далее). Не имея  военных  способностей,  Голицын  не  мог
справиться с  трудностями  степных  походов,  потерял много  людей, возбудил
ропот войска и навлек со стороны  Петра  обвинение в  нерадении. Впрочем, до
низвержения Софьи ее  правительство  старалось скрыть неудачу, торжествовало
переход  через  степи к Перекопу как победу  и осыпало наградами Голицына  и
войска. Но неудача была  ясна для всех: ниже увидим, что Петр воспользовался
ею и оставил в покое Крым в своем наступлении на юг.
     Такова была  внешняя деятельность  правительства Софьи. Государственные
вопросы развивались  своим чередом; семейная вражда в то же время  шла своим
чередом и сплеталась с другими  обстоятельствами общественной жизни  в очень
сложные комбинации общественного движения в Москве.
     Правила делами  одна  часть  царской семьи,  власть которой воплощала в
себе Софья. Она  знала, что в другой части  царской  семьи  первым человеком
была  царица  Наталья. Обе  женщины враждовали друг  против  друга, сильно и
сознательно вдохновляли ненависть к врагу и своих близких. Одна (Софья) жила
настоящим, знала, что власть ее падет скоро, с совершеннолетием Петра,  и не
желала этого. Другая (Наталья Кирилловна) была лишена власти, была в опале и
знала, что скоро сын возвратит ей надлежащее место во дворце; все ее надежды
были  в  будущем.  Семейная  вражда  породила две  враждебные  партии людей,
связавших себя  с той или другой частью царской  семьи и враждовавших  из-за
влияния,  из-за  карьеры  и  личного  возвышения.  Эта  борьба  была уже  не
семейной,  но политической враждой. Личное чувство  любви поставило Голицына
около Софьи; он не чувствовал ненависти к Нарышкиным, но сознание,  что  они
считают его своим врагом и в будущем не пощадят,  заставляло его в  отчаянии
желать  вслух смерти царицы  Натальи.  Но с начала  и  до конца  он  не  был
активным  участником борьбы, стоял далеко не  в центре  политических интриг.
Вел  интригу Шакловитый, человек безнравственный  и злобный,  службой  Софье
строивший свою личную карьеру. Шакловитый спокойно выражал сожаление, что не
все  Нарышкины побиты  в 1682 г.;  он старательно стремился поправить  такую
ошибку и при случае уничтожить врагов, укрепить Софью на престоле, а себя --
на службе. И много лиц мечтали, как  он, помогая Софье, устроиться самим. На
противоположной стороне,  у  Натальи  Кирилловны, было не меньше друзей.  Во
главе  ее  партии  стояли  два  человека:  брат  царицы Лев  Кир.  Нарышкин,
сдержанный, умный, но малообразованный и не привыкший к широкой деятельности
человек,  и  князь  Борис  Алексеевич Голицын,  "дядька" (т.е.  воспитатель)
Петра. Это был человек,  по образованию  мало уступавший  своему двоюродному
брату,  князю В. В. Голицыну. Не уступал он ему и умом, и общей нравственной
высотой,  но  был  жертвой  грустной привычки  --  пьянства. Бояре  в  ссоре
упрекали его, что он "весь налит вином", в народе шел говор, что князь Борис
"и государя (т.е. Петра)  пить  научил". Слабость эта  много  мешала ему и в
жизни, и в службе;  однако, охраняя интересы Петра против Софьи, князь Борис
явился  боевым руководителем  партии Нарышкиных и доставил  Петру  победу  в
последнем столкновении 1689  г. Партия Нарышкиных, как и партия Софьи, имела
многих  приверженцев во всех  слоях общества,  даже  среди бывших помощников
Милославских -- стрельцов.  И  чем  ближе  подходило  время  совершеннолетия
Петра,  тем  более  примыкало  к   партии  Нарышкиных  дальновидных   людей,
предвидевших, в чью пользу разрешится семейно-политическая борьба.
     Но  рядом  с  политической  борьбой  в  Москве в  то  время шла  борьба
религиозная: стало  распространяться мнение, что пресуществление  Св.  Даров
совершается за литургией не во  время молитвы Иерея, призывающей св. Духа, а
во время произнесения слов И. Христа ("Примите, ядите..."). Это католическое
мнение,  появившееся в  Малороссии под польским  влиянием, было  принесено в
Москву  известным  С. Полоцким; затем поддерживалось  его  учеником, русским
ученым  монахом  Сильвестром  Медведевым и  теми русскими, которые  получили
образование в южнорусских школах.  Шумные  споры,  шедшие в Москве  об  этом
предмете при патриархе Иоакиме (1674--1690  гг.), перешли и в литературу. С.
Медведев написал в защиту своей "хлебопоклоннической ереси" книгу "Манна". В
ответ на  нее представители православия, греки братья Лихуды, написали книгу
"Акос".  За  этими трудами явились  и  другие.  Богословский  спор окончился
только  в  1690  г.  церковным  собором,  осудившим  ересь,  и  гонением  на
малорусских ученых,  которые спешили  уехать  из Москвы.  Следя за развитием
этого богословского спора, мы замечаем, что представители ереси (С. Медведев
и  др.)  очень близки  к  царевне Софье, воспитанной  в их же духе, к  В. В.
Голицыну и другим лицам стороны Милославских. Близость  к правительству даже
помогает  еретикам  распространять  свои  взгляды.  На против,  православный
патриарх стремится опереться в борьбе с ними на  сторону Петра. Ересь только
тогда  подвергается церковному осуждению, когда власть с 1689 г. переходит к
Нарышкиным.  Таким  образом,  различные  религиозные направления примкнули в
своей борьбе к  готовым политическим  партиям и в них  искали себе опоры. С.
Медведев  поэтому  пострадал  одновременно и как еретик, и  как политический
преступник,  приверженец Софьи.  Спор о пресуществлении привлек внимание  не
только русского общества, но и католической иерархии. Желая торжества ереси,
католичество   послало  в  Москву  своих  представителей  иезуитов,  которые
высматривали положение дела,  готовясь воспользоваться в своих  целях всяким
удобным случаем.  В Москве, вероятно, их  стараниями, появились католические
книги.  Князь  В.  В.  Голицын  дружил  с  иезуитами  и старался  добыть  им
позволение жить постоянно в Москве. Трудно сказать в  точности, каковы  были
надежды католичества, но нет сомнения, что католическая пропаганда цеплялась
за сильнейшую  партию 80-х годов XVII в., имея виды на Россию. В то же время
юноша  Петр  подпал  иноземному  влиянию  совсем  иного  сорта.  Далекий  от
богословских  тонкостей,  он  был  враждебен католичеству, не  интересовался
протестантским богослужением, но  увлекался западноевропейской  культурой  в
том  ее складе, какой установился  в протестантских государствах. С падением
Софьи католические  попытки  пропаганды на  Руси  прекратились, иезуиты были
прогнаны из Москвы, а с реформой Петра протестантская культура  стала широко
влиять на Русь.
     Так, рядом с борьбой семейной, политической и церковной в конце XVII в.
разрешился вопрос о форме воздействия на Москву западноевропейской культуры.
Разрешили  его  те влияния, под которыми Петр находился в годы отрочества  и
юности. Посмотрим на первые шаги этих влияний.
     "Потехи"  Петра. В  детстве,  как  мы видим,  Петр не получил  никакого
образования, кроме  простой грамотности и  кое-каких исторических  сведений.
Забавы его носили  ребячески-военный характер. Обстановка жизни сообщила ему
несколько тяжелых впечатлений. Будучи царем, он  в то же время находился под
опалой с 10 лет и с матерью должен был жить в потешных подмосковных селах, а
не в  Кремлевском  дворце. Такое грустное  положение лишало его  возможности
получить  правильное дальнейшее образование  и в то  же время освобождало от
пут  придворного этикета. Не имея  духовной  пищи, но имея  много  времени и
свободы, Петр сам должен был искать занятий и развлечений. Можно думать, что
мать  никогда  не стесняла  любимого  единственного  сына  и что воспитатель
Петра, князь  Борис Голицын, не  следил  за каждым  его шагом.  Мы не видим,
чтобы  Петр  особенно  подчинялся материнскому  авторитету в своих вкусах  и
занятиях, чтобы  Петра занимали другие. Он сам  выбирает  себе товарищей  из
тесного круга придворных и дворовых служителей царицына  двора и сам с этими
товарищами  ищет себе потех. Отрочество Петра  отмечено самодеятельностью, и
эта самодеятельность шла в двух направлениях: 1) Петр предавался по-прежнему
военным забавам, 2) Петр стремился к самообразованию.
     С 1683 г. вместо "потешных ребяток" около Петра видим "потешные  полки"
("потешные", ибо  стояли в потешных селах,  а не потому,  что служили только
для потехи). В  ноябре 1683 г. Петр начинает формировать Преображенский полк
из  охочих людей  (до последних лет  своих Петр помнил, что первым охотником
был  придворный конюх Сергей Бухвостов).  В отношении этого  потешного полка
Петр  был  не государем, а товарищем-соратником, учившимся наравне с прочими
солдатами военному делу. С разрешения, конечно, матери  и с одобрения,  быть
может, Б. Голицына (даже, быть может, с некоторым его содействием) Петр, как
говорится, и днюет, и  ночует со своими потешными. Предпринимаются маневры и
небольшие походы, на Яузе  строится  потешная крепость  (1685 г.), названная
Пресбургом,  словом, практически изучается военное дело не по старым русским
образцам, а по  тому порядку регулярной солдатской службы,  какой в  XVII в.
был  заимствован  Москвой  с Запада.  Эти  военные  "потехи" требуют военных
припасов  и  денежных  средств, которые  и  отпускаются Петру из  московских
приказов. Правительство  Софьи не видит для себя никакой  опасности  в таких
"потехах  марсовых" и не мешает развитию потешных войск. Оно испугалось этих
войск позже, когда из потешных выросла солидная военная сила. Но растил Петр
эту силу  беспрепятственно. Не следует думать,  что Петр  забавлялся с одной
дворовой челядью. Вместе  с ним  в рядах  потешных  были и  товарищи  его из
высших  слоев  общества.  Стоявший  вне  придворного  эти кета,  Петр  мешал
родовитых  людей  и  простолюдинов  в  одну "дружину",  по  выражению  С. М.
Соловьева,  и из этой  дружины  бессознательно  готовил  себе круг преданных
сотрудников в будущем. Военное  дело и личность Петра сплачивали разнородные
аристократические  и  демократические  элементы  в  одно  общество  с  одним
направлением. Пока  это общество забавлялось, --  позже оно стало работать с
Петром.
     Несколько позднее, чем организовались военные игры Петра, пробудилось в
нем сознательное стремление учиться.  Самообучение  несколько отвлекло Петра
от  исключительно военных  забав,  сделало шире  его умственный  кругозор  и
практическую деятельность. Лишенный  правильного образования,  Петр, однако,
рос  в  кругу,  далеко не вполне невежественном.  Нарышкины из дома Матвеева
вынесли  некоторое  знакомство с  западной  культурой. Сын  А. С.  Матвеева,
близкий  к  Петру,  был  образованным   на  европейский  лад.  У  Петра  был
немец-доктор. Словом, не только  не было  национальной замкнутости, но  была
некоторая  привычка  к немцам, знакомство  с  ними,  симпатия к Западу.  Эта
привычка и симпатия перешли и к Петру и облегчили ему сближение с иноземцами
и  их  наукой.  Сближение  это  произошло  около 1687  г. таким  образом:  в
предисловии  к  Морскому  Регламенту  сам  Петр  рассказывает,  что  кн.  Я.
Долгорукий привез  ему в подарок из-за границы астролябию,  и никто не знал,
как сладить с иностранным инструментом; тогда нашли Петру знающего человека,
голландца  Франца  Тиммермана,  который   объяснил,  что  для   употребления
астролябии нужно знать геометрию  и  иные науки. У этого-то  Тиммермана Петр
"гораздо с охотою  пристал учиться геометрии и фортификации". В то же  время
он  нашел  в  селе  Измайлове  старый  английский бот,  валявшийся в амбаре.
Тиммерман  объяснил Петру, что на  этом  боте  можно  ходить  против  ветра,
лавировать  (чего русские  не умели). Петр заинтересовался и нашел  человека
(как и Тиммермана -- из Немецкой слободы), голландца Карштен-Бранта, который
стал учить  Петра  управлению  парусами. Сперва учились на узенькой  Яузе, а
потом -- в селе Измайлове на пруде.
     Искусство  навигации так увлекло Петра,  что  стало в  нем  страстью. К
изучению этого дела  от отнесся очень серьезно. В  1688  г. недовольный тем,
что негде  плавать под Москвой,  он  переносит свою забаву на  Переяславское
озеро (в  100  с лишком  верстах от  Москвы  на север).  Мать согласилась на
отъезд  Петра,  и  Петр  принялся  в  Переяславле  строить  суда  с  помощью
мастеров-голландцев. В это время он ничего не хотел знать, кроме математики,
военного  дела и  корабельных забав. Но  ему уже  шел 17-й год, он был очень
развит и физически, и  умственно. Его мать вправе была ждать,  что достигший
совершеннолетия сын  обратит внимание  на государственные дела и устранит от
них  ненавистных  Милославских.  Но Петр  не  интересовался этим и  не думал
бросать свое ученье и забавы  для политики. Чтобы  остепенить его,  мать его
женила (27 января 1689 г.) на Евдокии Федоровне Лопухиной, к которой Петр не
имел   влечения.  Подчиняясь  воле  матери,   Петр  женился,  однако   через
какой-нибудь  месяц  после свадьбы  уехал в Переяславль  от матери и жены  к
кораблям. Но летом этого 1689  г. он был вызван матерью в Москву, потому что
неизбежна была борьба с Милославскими.
     Разрыв с Софьей.  Переяславскими потехами и женитьбой окончился  период
отроческой жизни Петра. Теперь он  -- взрослый  юноша,  привыкший к военному
делу,   привыкающий  к   кораблестроению,  сам   себя   образовывающий,   не
богословски,  как  были образованы  его отец и