всея
Руси, но и Казанским и Астраханским. И,  к  терзаниям  султана,  -  король
польский признал этот титул  и  поздравил  русского  царя  с  победой  над
неверными.
     Турский хункер (султан) был сильно встревожен, но попрежнему мечтал о
захвате Астрахани. А тут в 1563 году из нее бежал князь Ярлыгаш и добрался
до Стамбула.  Солиман  обласкал  беглеца,  и  тот,  ободренный  султанской
милостью, стал расписывать ему заманчивое будущее, которое  ждет  турок  в
Астрахани. Ярлыгаш уверял, что все астраханцы якобы  только  и  мечтают  о
приходе своих единоверцев.
     - Великий и всемилостливый царь царей, неизреченная справедливость на
земле, как возвеличится твое имя после победы над московитами!  А  получив
Астрахань, можно будет подумать и о Казани! - льстиво  уговаривал  султана
Ярлыгаш.
     От заманчивых обещаний у султана вскружилась голова. Он стал  бредить
великими делами и, наконец, по совету первого  визиря,  решил  осуществить
поход. "Царь царей" задумал проложить новые военные дороги. Он намеревался
вызвать из Европы искусных инженеров и на донской  земле,  на  Переволоке,
прорыть канал, открыв водный путь из Азова к Астрахани и Казани.
     Однако осторожный  и  лукавый  Солиман  рассудил,  что  в  этом  деле
выгоднее всего будет  положиться  на  своего  поручника,  хана  крымского.
Осенью 1563 года султан прислал в Крым своего гонца и через  него  повелел
хану Девлет-Гирею к весне приготовиться в  дальний  поход.  Наказывал  он,
чтобы крымчаки  приготовили  большой  запас,  откормили  коней,  запаслись
оружием, да наготове держали тысячу  подвод  под  большой  наряд.  Турский
хункер обещал хану послать на помощь янычар с царевичами и доставить пушки
и ядра.
     О повелении Солимана хану дознался московский посол  Афанасий  Нагой,
присланный с подарками в Бахчисарай. Он и написал царю о замыслах  врагов:
"Пойдут турки с большим нарядом на судах Доном до речки Иловли,  на  устье
Иловли класть им наряд и телеги в малые суда  и  плыть  Иловлею  вверх  до
речки Черепахи, до которой от Иловли будет у них переволока верст с  семь,
а речкою Черепахою идти вниз до Волги..."
     Посол не сидел в безделье, он обещал хану всякие посулы. Умный  Нагой
хорошо изучил нравы крымских ханов: "Татарин любит того,  кто  ему  больше
даст".
     Девлет-Гирей отличался жадностью и не прочь  был  поживиться,  но  он
боялся и другого - попасть в полную зависимость от султана. Крымцы  любили
легкую  наживу:  налететь  внезапно  на  порубежные  городки,   погромить,
захватить добычу и скрыться в свои улусы.  Поход  на  Астрахань  показался
Девлет-Гирею явно сомнительным. Он уже раз испытал на себе силу русских. В
1559 году татары спешили, по обычаю, напасть на русскую землю врасплох, но
увы, времена переменились! На  границе  Дикого  Поля  выросли  пограничные
русские городки с гарнизонами, готовыми встретить  врага  на  перелазах  и
бродах. Девлет-Гирей с  ордой  достиг  реки  Мечи  и  здесь  столкнулся  с
порубежниками. Хан не дерзнул идти дальше. Гонимый страхом, он повернул  в
Дикое Поле и поморил в страшной  гонке  лихих  коней  и  всадников.  Князь
Воротынский шел за ним по трупам до Оскола и  не  мог  нагнать  орду.  Тем
временем донские казаки быстро собрались и зашли в тыл крымской рати. Близ
Перекопа произошла кровавая сеча, от которой  нескоро  оправились  татары.
Хан не забыл урока  и,  восхваляя  достоинства  Солимана,  посылая  ему  в
подарок лучших кречетов, просил  чауша  доложить  султану,  что  пройти  к
Астрахани невозможно, а еще труднее удержать ее...
     Поход не  состоялся.  К  этому  времени  царь  Иван  Грозный  прислал
крымскому хану  двадцать  четыре  воза  поминков.  Девлет-Гирей  готовился
выслушать грозный окрик султана, но, к счастью, Солиман великий неожиданно
умер, и все временно было забыто.
     Смерть "царя царей и повелителя вселенной" была столь неожиданна, что
у многих возникла мысль - кто же ускорил его конец? Но как бы то ни  было,
сын хункера Селим, давно  с  нетерпением  ждавший  власти,  чтобы  упиться
радостями жизни, заместил покойного. Подобно отцу, он жаждал  прославиться
великими делами, чтобы люди  почитали  его  за  мудрейшего  повелителя  на
земле.  Молодой  хункер  придал  своему  двору  невиданную  пышность.  Его
сборщики налогов  непристанно  собирали  подати.  Там,  где  Солиман  брал
дважды, сборщики Селима выколачивали четыре раза, порой унося  из-под  ног
правоверного последний пыльный кусок молитвенного войлока. Агенты  хункера
шныряли по всем восточным базарам и скупали для султанского  сераля  самых
красивых полонянок. Изнеженный, с  женоподобным  торсом  и  сластолюбивыми
губами, он много времени проводил в своем гареме. Триста  жен  и  наложниц
предавались лени и вели свары за обладание вниманием пылкого  хункера.  Но
он делил радости только с избранными, а остальные прелестницы, воспитанные
мамками и евнухами, обученные изысканному поведению, содержались лишь  для
придания  блеска  султанскому  двору.   Селим   поражал   своих   подданых
невиданными охотами. В те дни, когда случалось,  по  улицам  Стамбула  все
замирало и люди падали ниц, чтобы не  осквернить  созерцанием  безмятежный
лик своего повелителя. Великолепный, одетый в парчу, сияющий  драгоценными
камнями,  он  ехал  на  белоснежном  аргамаке,  среди  блестящей  свиты  и
сопровождаемый огромным обозом, в котором среди ковров  и  перин  нежились
любимые наложницы. "Повелитель вселенной"  отправлялся  в  горы,  чтобы  в
погоне за зверем показать свою ловкость и мужество. Визири и паши  задолго
до этого присылали ко двору медведей,  козлов  и  диких  кабанов,  которых
султанские звероловы тщательно готовили  к  охотничьему  дню.  В  зверинец
хункера свозились орлы - стервятники, львы и леопарды:  их  доставляли  со
всех концов турского царства. Больше  всего  султан  предпочитал  охоту  с
ястребами, соколами и кречетами, особенно с той  поры,  когда  разозленный
дикий кабан страшным ударом клыков опрокинул султанского аргамака.
     После прогулок султан долгие часы проводил в излюбленной им бирюзовой
зале. Восседая на высоко  взбитых  подушках,  обтянутых  дорогими  шелками
нежнейших расцветок, он тянул из кальяна и внимательно слушал предсказания
астрологов и разных  предвещателей.  Сотни  бездельников  с  важным  видом
занимались   составлением   гороскопов,   предсказывали   гром   и   бурю,
землетрясения и заговоры, войны и походы. Если  многое  не  сбывалось,  то
астрологи  со  смиренным  и  серьезным  видом  объясняли  это  неожиданным
вмешательством в дела человеческие еще неведомых сил.
     В светлый солнечный день, когда парк загородного  дворца  был  напоен
весенними благоуханиями, к султану на прием прибыли послы Бухары  и  Хивы.
Великий  визирь  заранее  подготовил  хункера  к  их  просьбам,   но,   не
посоветовавшись со звездочетами, Селим не решился сказать им слово. Поджав
под  себя  ноги,  султан  сидел  на  возвышении,  украшенном   золотом   и
драгоценными коврами, изображая собою полное равнодушие ко всему на свете.
Два темнокожих нубийца, рослых и мускулистых, в  ярких  халатах,  большими
опахалами  из  страусовых  перьев  направляли  струю  прохлады   на   чело
"средоточия вселенной". Почтенный длиннобородый астролог, проведший  перед
тем ночь на одной из дворцовых башен в созерцании далеких небесных светил,
стоял сейчас перед султаном и искательно смотрел на повелителя.
     Хункер оживился и спросил звездочета:
     - Скажи, что предначертали звезды о задуманном мною?
     Астролог вспомнил о поднесенных ему втайне дарах бухарцев и заговорил
льстиво:
     - О, светлый лик, радость вселеной, царь царей, по  сочетанию  светил
ничтожный раб твой угадал  волю  аллаха.  На  Итиле  московиты  притесняют
правоверных, и слезы их взывают к мщению. Ты, наместник пророка на  земле,
всемилосердное сердце, не можешь не страдать от сего. Звезды мне  сказали,
что время для похода на Итиль самое лучшее и благонадежное...
     Султан молчал, но в душе возликовал: настала пора  прославиться!  То,
что не сделал отец его - Солиман великий, свершит он, его сын, мудрейший и
могущественный.  Хункер  повел  глазом  и   благосклонно   улыбнулся.   За
повелителя ответил первый визирь:
     -  Твои  слова,  Измаил,  приняты  чувствительным  сердцем   великого
повелителя всех правоверных. Теперь иди и радуйся, что можешь  погрузиться
в счастье, выпавшее на твою долю!
     Астролог удалился, и на смену ему на коленях впозли послы из Бухары и
Хивы. Они доползли до высокого трона, над которым раскинулся купол  синего
балдахина, сверкающего,  словно  звездами,  драгоценными  камнями.  Хункер
восседал лицом к югу, к Мекке, где, как  известно,  почивает  вечным  сном
пророк  Магомет.  Султан  заплыл   жиром,   одряхлел,   но   борода   была
изсиня-черна. Прищурив темные глаза, под которыми серели нездоровые отеки,
он надменно взглянул на послов. Толстые бухарцы, с  бородами,  окрашенными
хной в огнистый цвет, разом, точно по уговору, пали  ниц  перед  султаном.
Они распростерлись на мягких коврах, выставив свои обширные зады.
     Хункер молчал, изредка шевелил пухлыми пальцами, на которых  сверкали
искрометным светом драгоценные камни.
     По сторонам трона стояли рослые воины  в  блестящих  панцырях,  а  на
ступенях с  важностью  сидели  тучные  придворные  в  парчовых  платьях  и
белоснежных чалмах.
     По знаку повелителя первый визирь сказал послам:
     - Встаньте и поведайте просьбу вашу  преславному  и  могучему  Селиму
великолепному!
     Кряхтя послы медленно  поднялись  и  стояли  с  опущенными  головами.
Старший из них, самый дородный, приложил ладонь к бровям, словно защищаясь
от яркого дневного светила, и медоточиво стал восхвалять величие султана:
     - О, брат солнца, великая справедливость на земле, блеск земного мира
и веры, величие ислама, не  ты  ли  все  дни  и  ночи  думаешь  о  счастье
правоверных на земле, не ты ли их единственный защитник?  Мы,  прах  твоих
ног и самое ничтожество из ничтожеств, дерзнули потревожить тебя,  отвлечь
от мудрых размышлений...
     Султан  благосклонно  кивнул  головой,  принимая   восхваления,   как
должное. Визирь ласково подсказал:
     - Великий и великолепный повелитель слушает вас.
     Тогда бухарский посол, все еще щуря глаза как  бы  от  непереносимого
блеска, вновь пал  на  землю,  уставя  бороду  в  ноги  хункера,  и  завыл
протяжным молящим голосом:
     - Защитник веры и  справедливости  на  земле,  мы  шли  из  Мекки  на
Астрахань и видели на  берегах  Итиля  плач  и  скорбь  правоверных.  Царь
московитов побрал Казань и Астрахань и разорил детей пророка. На священной
земле нашей возведены русские храмы,  а  корабли  наши  и  соседей  наших,
приходя в Астрахань, облагаются  непосильными  сборами.  Русские  от  сего
имеют тамги на день  по  тысяче  золотых!  Допустимо  ли  это,  средоточие
вселенной, могучий царь царей?  Настало  время  вступиться  за  Астрахань.
Молим тебя! - и все послы упали ниц и поднялся стон.  Султан  благосклонно
улыбнулся и горделиво заговорил:
     - Пусть щеки последователей  пророка  Магомета  расцветут,  как  розы
весной; пусть сердца врагов ислама будут спалены огнем печали  и  горести,
как листы руты!
     - О, многомилостивый! О, мудрейший! - подобострастно возопили послы и
протянули руки к хункеру.
     Сверкая парчовыми одеждами и драгоценными  каменьями,  султан  поднял
надменное лицо и закончил непререкаемо:
     - Надейтесь! Пусть правоверные ждут моей милости.  Я  прикажу  пожечь
пламенным мечом неверных, смешать их кровь с землей. Да будет так! Идите и
поведайте верным сынам аллаха, что Астрахань будет наша! - он торжественно
протянул руку, и послы встали; склонив головы и пятясь к двери, они  стали
выбираться из бирюзовой залы.
     На другой день в загородный дворец хункера  прибыл  посол  из  Литвы.
Султан решил показаться ему  в  ином  свете  -  просвещеннейшим  монархом,
занятым процветанием наук и искусств. Посла ввели в обширный зал оранжевой
окраски,  сияющий  на  солнце  золотом.  Все   так   же   торжественно   и
величественно  восседал   хункер   на   резном,   украшенном   золотом   и
ляпис-лазурью, троне среди придворных. На  малиновом  бархате  его  одежды
сияли вышитые золотом драконы и листья неведомых растений.  Из  серебряных
курильниц вились нежные дымки, распространяя сладковатый  аромат.  Посреди
зала бил фонтан, искрясь на  солнце  мелкими  брызгами.  Литовский  посол,
рослый и красивый мужчина с русыми длинными усами, голубоглазый, одетый  в
малиновый камзол и высокие сапоги со шпорами, войдя в зал, снял  с  головы
шляпу с перьями, быстро наклонился и замахал  ею  перед  собою,  показывая
образец европейской учтивости. Великий визирь указал ему место  неподалеку
от султана, предупредив его:
     - Великий и мудрый хункер, да простит его аллах, занят сейчас беседой
с учеными и просит гостя послушать и сказать свое слово!
     Литовец еще раз поклонился и тихо стал  в  толпе  придворных.  Селим,
важно помолчав, обратился к толстому, с заплывшим лицом  старику  в  белых
одеждах:
     - Ты побывал  в  полуденных  странах  и  много  видел.  Поведай  нам,
правоверный, что за  диковинки  там  имеются  и  какими  премудростями  ты
наполнил ум свой?
     Ученый склонился перед  хункером  и,  среди  глубокой  тишины,  повел
рассказ:
     - Царь царей, брат солнца, справедливость на земле, я побывал в южных
странах, где четыре царства природы - холодное и теплое, жидкое и  твердое
- были преисполнены  необыкновенных  чудес.  Я  видел  верблюдов,  которые
пожирали огонь, и  у  правителя  Эфиопии  сам  гладил  благовонных  кошек,
которые испускали мускус, Но диво из див, -  это  можно  видеть  только  в
садах Магометова рая! Я побывал в роще, в  которой  летали  чудные  птицы!
Поев брошенного им мяса, эти птицы потом извергали из себя чистые алмазы.
     "Что брешет сучий сын!" - возмущенно подумал литовский посол;  однако
с  подобострастным  видом  слушал  султанского  ученого.  Тот  между   тем
продолжал:
     - В этой стране, великий и мудрый,  да  сохранит  аллах  мне  зрение,
водятся крокодилы,  которые,  насытившись  черепахами,  разрешались  потом
золотым песком!
     "Ну и лжец! - возмущался про себя литовец. - Такого шута горохового и
у нас на Вильнюсе, в замке Гедемина, не сыскать. Какие басни сказывает! Да
и что это, - или меня за неуча принимают  или  насмехаются?  -  недоуменно
разглядывал он придворных и султана. - Ведь есть же и у них науки!"
     - Там есть соколы, - продолжал ученый муж, - которые  кладут  по  три
яйца, а из них рождаются кошки пепельного цвета. Эти  зверьки  необычны  и
обладают умением ловить не только обыкновенных  птиц,  но  и  быстролетных
кречетов.
     И еще час  с  серьезным  видом  нес  он  разную  околесицу,  а  Селим
внимательно слушал и верил болтовне. Литовскому послу надоело  слушать,  и
мысли его были о другом. Повелено ему было добиться  военной  тяжбы  между
султаном и московским царем, чтобы отвлечь русских от  литовских  рубежей.
Он думал, как лучше и осторожнее об этом сказать хункеру.
     И вдруг наступило затишье. Повелитель правоверных поднял руку, и  все
придворные  неслышно,  пятясь,  удалились  из   оранжевого   зала.   Посол
переглянулся с турским вельможей, и оба  они  поняли  друг  друга.  Однако
визирь не осмелился еще начать разговор со  "средоточием  вселенной",  так
как по его глазам догадывался, что тот еще не насладился беседой о  науках
и искусствах,  еще  не  до  конца  поразил  своей  мудростью  и  ученостью
пришельца с Запада.
     - А где фряжский художник? - спросил вдруг  султан  визиря.  -  Пусть
будет здесь и покажет нам свое мастерство!
     Визирь троекратно хлопнул в ладоши, и в дверь неслышным  шагом  вошел
тонкий юноша с длинным лицом, обрамленным пышными каштановыми волосами. Он
держал перед собой картину.
     - Приблизься и покажи, что сделал ты! - благосклонно приказал хункер.
     Визирь глазами дал понять послу, пусть  и  гость  с  Запада  любуется
искусством придворного художника.
     Когда  картину  повернули  к  солнечному  сиянию,  литовского   посла
потрясли сочные яркие краски и рубиновая кровь, потоки которой  стекали  с
отрубленной и водруженной на кол  головы  казненного.  Искусник  нарисовал
публичную казнь, которую можно было часто видеть на  улицах  Стамбула.  На
полотне эта казнь изображалась с чудовищной подробностью.  Гость  невольно
закрыл глаза от ужаса. Султан же долго и  с  наслаждением  созерцал  яркие
пятна крови. Но вдруг лицо его выразило удивление и недовольство.
     - Здесь, здесь! - показал он перстом на  рваные  кровоточащие  шейные
вены. - Неверно тут! Не может  так  лежать  мускул,  после  того  как  его
поразит острый меч!
     Селим помолчал и затем сурово взглянул на художника.
     - Не вижу совершенства, нет мастерства! Я научу тебя и покажу, что  я
прав! - выкрикнул он, хотя художник стоял бледный, - ни жив ни мертв, -  и
ни словом не обмолвился. - Приведите раба и опытного палача!
     Посла  потрясла  страшная  простота  решения  хункера.  Не  успел  он
опомниться,  как  в  зал  ввели  раба  -  красивого,  рослого   юношу,   с
мускулистой, крепкой шеей. Следом за ним вошел палач, обнаженный до пояса,
с тяжелым мечом в руке. Раб был нем  и  не  молил  о  пощаде.  Или  он  не
понимал, что предстоит ему? У литовца стало холодно под сердцем.
     - Видишь! - указал хункер на  шею  юноши.  -  А  теперь  смотри,  что
станет, какими будут жилы! Ну, ты! - махнул пухлой рукой палачу хункер.
     Тот быстро схватил раба за голову и склонил ее, а затем, отступив  на
шаг, проворно взмахнул мечом, и в мгновение  ока  прекрасная,  только  что
сверкавшая скорбными глазами голова отскочила от туловища. Палач поднял ее
и  показал  присутствующим.  Ноздри  султана  затрепетали   от   восторга.
Улыбаясь, он сказал художнику:
     - Смотри, смотри, как течет кровь из жил и  как  свернулись  мускулы.
Вот как надо писать на картине! Всегда показывай истину! - хункер  тянулся
к голове, глаза которой уже начали меркнуть. Он жадно принюхался к  запаху
крови. Литовцу показалось, что уши раба еще слышат, что глаза его видят, -
так глубока и безмерна была печаль, которая еще светилась в них.
     - Теперь видишь, чем грешит твое изображение!  -  сказал  поучительно
султан.
     Посол тяжело дышал, его мутило, но он  превозмог  слабость  и  сказал
хункеру:
     - Ты - истинно мудрейший из  царей  и  величайший  знаток  искусства!
Теперь я вижу, сколь велики твои знания!
     Селим скосил глаза на визиря.
     - Уведи их! - кивнул он в сторону художника и палача.
     В зале еще дымилась теплая  кровь,  сгустками  застывшая  на  пестром
бухарском ковре, не обращая внимания на все это, султан спокойным  голосом
предложил литовцу:
     - А теперь поговорим о деле!
     Посол низко склонился перед хункером и снова помахал перед собою:
     - Мой король, а ваш брат повелел мне припасть к стопам вашего величия
и пожелать вам здоровья.
     Султан благосклонно спросил:
     - Как чувствует себя наш брат и друг? Мы всегда думаем о нем и муллам
наказали возносить молитвы за него.
     Посол поклонился:
     -  Хвала  премудрому,  виват  великому,  благодарствую   и   счастлив
поведать, что король радуется верной дружбе и печалится лишь тогда,  когда
московиты становятся дерзкими и неучтивыми!
     - Я покончу с их дерзостью. Так велит  мне  аллах  и  пророк  наш!  -
блеснув глазами  решительно  сказал  хункер.  -  Я  повелел  воинам  нашим
положить предел проискам московского царя!
     Посол  повеселел.  Избегая  ступить  на  пятно  крови,   он   поближе
придвинулся к султану и озабоченно воскликнул:
     - Можно ли позволить  так  беспокоить  себя  из-за  русских  холопов?
Король, брат твой, огорчен, что  караванные  дороги  с  Запада  на  Восток
перехвачены московитами в Астрахани...
     Селим величественно