т московских служивых людей. Сообщение встревожило царя, и  он
решил предложить шведскому королю мир. Долго думал Иван  Васильевич,  кого
бы выбрать гонцом. Хотелось  послать  человека  учтивого,  но  стойкого  и
решительного, который вручил бы  царское  письмо  непосредственно  королю.
Выбор  царя  остановился  на  Чихачеве-скромном  и   молчаливом   служилом
человеке. Гонец со слугами выехал в Стокгольм.  Он  держался  степенно,  с
достоинством. Подстать своему господину были и слуги. Чихачев спокойно, но
строго предупредил их:
     - Приехали мы в чужие земли, и по нас каждый будет судить о том,  кто
такие русские? Что за люди? Отчизна повелевает  всем  нам  быть  учтивыми,
честными, не задираться и свято  блюсти  выгоды  родной  земли.  Если  кто
озоровать будет, пеняй на себя!
     Но никто и  не  думал  озоровать.  Бородатые,  крепкозубые  богатыри,
одетые  в  добротные  и  опрятные  кафтаны,   поражали   иноземцев   своим
добродушием и ласковыми, теплыми глазами.  В  Стокгольме  за  ними  ходили
толпы зевак, но русские терпеливо переносили эту чрезмерную назойливость.
     Посол был  принят  высшими  сановниками  и  сообщил  им,  что  привез
шведскому королю царскую грамоту, которую обязан вручить  лично.  Об  этом
немедленно доложили королю. Незадолго до этого  он  написал  очень  резкое
письмо русскому царю и  теперь,  боясь  ответного  оскорбления,  отказался
взять в руки письмо московского  государя,  приказал  ознакомиться  с  ним
своим вельможам.
     Чихачев наотрез отказался выдать письмо.
     Ближний   шведского   короля,   заносчивый   и   чопорный,    блеснув
синевато-льдистыми глазами, упрямо заявил:
     - Приехал ты в землю нашего государя, так  и  должен  исполнять  нашу
волю!
     Русский гонец, не смутясь, спокойно ответил:
     - Истинно, приехал я в землю вашего государя, а  волю  мне  исполнять
русского государя, нашей земли!
     Шведский сановник побледнел, хрустнул пальцами:
     - Если так, то будет приказано не выдавать вам припасов. Что  скажешь
на это?
     - Коли так - умру с голоду, - твердо ответил Чихачев. - Одним мною  у
руского царя будет ни людно, ни безлюдно...
     Не договорил гонец своих мыслей: один из грубых шведских  полковников
ударил его в грудь. Чихачев смолчал и  сжал  губы.  Сдержанность  русского
гонца распалила шведа, он выхватил секиру и замахнулся:
     - Я тебе голову отсеку, грязный руский мужик!
     Посол поднял грозный взгляд на шведского вельможу:
     - Если бы я сидел на своем коне и встретил тебя в ратном поле, то  ты
бы меня, сын хама, так не обесчестил. Дал бы я тебе достойный ответ, но  я
сюда не драться приехал!
     Руский посол степенно удалился и уехал на постой. Но  и  тут  его  не
оставили в покое. Ночью на посольский дом наехали рейтары  и  ворвались  в
горницы, занимаемые русскими. Грозя и ругаясь, как последние пьянчуги, они
перерыли все коробы, разломали сундуки и разбросали  вещи  по  скамьям.  А
грамоты так и не нашли. Тогда они набросились на Чихачева  и  его  слуг  и
донага раздели их. Посол размял плечи и ждал, что дальше будет.
     - Если не скажешь, где грамота, мы  будем  тебя  пытать  на  огне!  -
пригрозил рыжеусый рейтар.
     - Можешь всех нас, русских бросить в кипящую смолу, но мы не  скажем,
где письмо. Только самому вашему королю вручу! - Чихачев стал  неторопливо
одеваться. Вид его был решителен и глаза наполнены  гневом.  Одевшись,  он
сел на дубовую скамью, крепко ухватившись сильными жилистыми руками за  ее
края. Презрительная улыбка скользнула  по  его  губам,  и  он  с  издевкой
сказал: - Я не знал, что приехал в страну варваров, где достоинство  посла
не спасает от оскорблений.
     Рыжеусый рейтар шевельнул  скулами  на  бритых  шеках.  Ему  хотелось
схватиться с русским, но,  взглянув  на  широкую  грудь  и  большие  руки,
сжавшие, как клещами, дубовую доску, он коротко приказал своим:
     - Уходите!..
     Обо всем доложили королю и тот пожелал увидеть посла. Тут  Чихачев  и
вручил ему в руки грамоту царя Ивана.
     Король прочел ее, улыбнулся и сказал:
     - Я согласен на переговоры. Очень завидую вашему государю, что у него
служат такие достойные люди.
     Русский посол склонил голову и ответил:
     - Иных и не рождает наша земля. Дурные плевелы всегда уносит ветер  в
прах!


     Переговоры  о  перемирии  начались  летом,  на  реке  Сестре.   Шведы
неожиданно потребовали, чтобы они происходили  на  мосту.  Однако  русский
доверенный, князь Сицкий, настаивал на том, чтобы договаривающиеся перешли
на русский берег. Спорили долго, упорно, но русские не пошли на уступки, и
перемирие  не  состоялось.  Вслед  за  этим  русские  возобновили  военные
действия в Ливониии. Воевода Юрьев окружил на взморье  крепость  Пернау  и
после упорных  приступов  взял  ее.  Несмотря  на  яростное  сопротивление
противника, воевода очень  милостиво  обошелся  с  пленниками,  а  каждому
горожанину было  сохранено  его  имущество.  Каждый  день  приносил  новые
успехи...
     Русские заняли Леась, Лоде, Фиккель и Гапсаль. Лето  стояло  знойное,
только вечера приносили прохладу. С моря дул легкий ветер, освежал каленые
лица воинов. Русские дивились характеру иноземцев. Город Гапсаль сдался на
милость победителей перед закатом, а вечером  по  астериям  шли  пиры,  на
городских площадях кипела пляска веселившихся гапсальцев. Кудрявые девушки
в белых чепчиках бойко притоптывали  башмачками  и  манили  победителей  в
круг:
     - Русь, Русь...
     - Ну и народ! Ежели бы мы, русские, сдали без нужды такой  город,  то
не посмели бы глаз поднять от стыда.
     Всю ночь горели огни и веселились горожане покоренного города...
     Справедливая война за землю "дедич и отич" шла успешно. Летом  тысяча
пятьсот  семьдест  седьмого  года  русские  войска  вторглись  в  польскую
Ливонию. Время для похода было выбрано удачное. В минувшем году  в  Польше
окончилось "бескоролевье". На польский престол  избрали  Стефана  Батория.
Царь Иван  хорошо  знал,  что  в  Польско-Литовском  государстве  началась
великая междоусобица. Батория избрала лишь  часть  сейма,  а  значительная
часть страны поддерживала  другого  кандидата  на  королевский  престол  -
германского императора Максимилиана. Царь Иван широко развернул подготовку
к выступлению. В армии, которая двинулась из Пскова в Южную Ливонию,  было
не менее ста тысяч воинов. В одном только Большом полку  насчитывалось  до
тридцати тысяч стрельцов и конников при 75 орудиях.
     В июле русские  войска  беспрепятственно  продвигались  по  ливонским
дорогам,  добродушно  встречаемые  жителями.  Без   боя   сдалась   города
Мириенгаузен, Люцен, Режица, Двинск. Дойдя до широководной  Двины,  руская
армия повернула на север, и здесь почти все города охотно встречали  наших
воинов. Поселяне не разбегались при виде войска,  как  бывало  всегда  при
нашествиях. Они жаловались пищальникам:
     - Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Пора под высокую  московскую
руку: крепче и дружнее пойдет жизнь!
     - Какие хлеба у  вас  наливаются!  Земля  тут  плодоносная,  и  народ
добрый! - простодушно ответил пищальник...
     Не менее успешно действовал и ставленник царя Ивана-ливонский  король
Магнус, вассал Руси. Простолюдины и горожане не хотели войны  и  открывали
ворота крепостей. Магнус ликовал, приписывая успехи своему полководческому
умению. Опьяненный легкими победами, он забыл, что его судьба и  положение
целиком зависят от Московского государства. "Король"  написал  царю  Ивану
письмо, в котором требовал передачи ему  всех  городов,  занятых  русскими
войсками. К этому времени Ивану Васильевичу  тайно  сообщили,  что  Магнус
вступил в секретные сношения с польским  королем  и  курляндским  герцогом
Кетлером. Это было равносильно измене, и царь Иван сильно разгневался.  Он
долго и крепко ругался. Попади ему в эту минуту "король", дело не обошлось
бы без неприятной для Магнуса опалы, но тот  закрылся  в  Вендене  и  ждал
ответа. Успокоившись, царь продиктовал думному дьяку послание.
     "Хочешь брать у нас города-бери, - со злой иронией писал он  Магнусу.
- Мы здесь от тебя близко; ты об этих городах не заботься, их и  без  тебя
берут... Если не захочешь нас слушать, то мы готовы, а тебе  от  нас  нашу
вотчину отводить не следовало. Если тебе нечем в Вендене жить, то ступай в
свою землю за море, а еще лучше сослать тебя в  Казань;  если  поедешь  за
море, то мы свою вотчину, Лифляндскую землю, и без тебя очистим"...
     Ранним утром заиграли горны, забили барабаны,  русские  конные  полки
двинулись  на  Венден.   "Король"   Магнус   издали,   с   башни,   увидел
приближающееся войско и сильно перетрусил. Он рад  был  выехать  навстречу
царю, но, зная его вспыльчивый нрав, не решался показаться на глаза.
     Русское войско раскинулось лагерем под крепостными стенами. К высоким
дубовым воротам подъехал горнист и царский гонец. Тревожно  заиграл  горн,
уныло отозвались дали. У Магнуса вовсе сжалось сердце от страха. Он выслал
навстречу своего переговорщика. Опустили подъемный мост.  На  белом  коне,
гремя подкованными копытами, на него въехал посланник царя и объявил,  что
государь Руси требует короля к себе...
     Трепеща, Магнус метался по замку,  не  зная,  как  быть.  Наконец  он
выслал  двух  послов  просить  извинения  за  свою  опрометчивость.   Иван
Васильевич приказал снять штаны послам и высечь их на виду у всего войска.
     - То будет и с вашим королем, если не повинится! - предупредил царь.
     Королю оставался один выбор. Хмурый, с низко  опущенной  головой,  он
пешком вошел в русский лагерь и пал перед царем на колени...
     Иван  Васильевич,  надменный  и  властный,  гордо  сидел  на   черном
аргамаке, из-под копыт  которого  разлетались  брызги  грязи,  попадая  на
бледное  лицо  Магнуса  и  на  его  пышные  бархатные  одежды,  отделанные
кружевами.  Презрительная  улыбка   блуждала   на   тонких   губах   царя.
Насладившись унижением "короля", он  сердито  сверкнул  глазами  и  сказал
окольничьему:
     - Взять под стражу!
     - Взгляд Грозного перебежал на высокий мрачный замок, над которым все
еще  развевалось  рыцарские  знамена.  Иван  Васильевич  тронул  повод,  и
послушный аргамак в тот же миг двинулся по дороге.
     - Поопасись, государь! - предостерегли придворные и схватили коня под
узцы. И вдруг с башни ударили пушки, и раскаленное тяжелое ядро грохнуло в
землю рядом с аргамаком. Конь отбежал в сторону.
     Грозный потемнел и в страшном гневе вымолвил:
     - Коли так, подняли на меня руку, ни одного немца живым не  выпустить
из Вендена!..
     Русские войска  осадили  замок.  Пушкари  навели  на  него  пушки,  и
началась канонада. Все потонуло в грохоте и клубах пыли.
     Рыцари метались по замку.  В  минуты  затишья  в  бойницы  доносилась
веселая песня русских пушкарей:

                  Мы с порохом бочонки закатывали,
                  Сорок бочек закатили с лютым зельем,
                  С лютым зельем, с порохом,
                  Зажигали на бочках воску ярова свечи,
                  Зажжемши свечи, сами вон пошли,
                  Сами вон пошли, сами прочь отошли...

     Знатнейшие рыцари с тревогой и тоской  слушали  эту  песню  и  горячо
спорили. Они понимали, что спасенья им нет...
     На рассвете  русские  воины  проснулись  и  повскакали  от  страшного
взрыва, от которого заколебалась земля. Глазам  представилось  потрясающее
зрелище: замок и его защитники  взлетели  на  воздух.  Черные  тучи  пыли,
бревна и обломки камней высоко поднялись над равниной и закрыли солнце.
     Бородатый плечистый пушкарь снял шлем, истово перекрестился:
     - Помяни, господи, их души...
     На  месте  грозного  замка  остались  груды  битого  щебня,  руины  и
истерзанные трупы.
     Русские войска снялись с лагерного поля и двинули  в  глубь  Ливонии.
Немецкие крестоносцы не могли сдержать напора и сдавались.
     В окруженном рощами Вольмаре, в большой мрачной зале, царь задал пир.
У колонн пылали вдетые в кольца смоляные  факелы.  Тяжелые  дубовые  столы
были уставлены золотыми и  серебряными  кубками,  братинами,  на  огромных
блюдах-жаренные индейки, гуси,  копченые  окорока  вепря.  Царь  сидел  на
возвышении за особым столом; он посылал воеводам свои блюда и кубки  вина.
И каждый раз, когда окольничий подходил к отмеченному  боярину,  то  низко
кланялся ему и громогласно сообщал:
     - Великий государь жалует тебя...
     В разгар пира ввели знатных литовских пленников. Они вошли  горделиво
и не пали перед царем на колени. Грозный не рассердился. Он поманил к себе
дородного седоусого князя Полубенского. Приложив руку  к  сердцу,  литовец
почтительно склонился перед Грозным.
     - Я слушаю тебя, великий государь...
     Иван Васильевич поднялся с кресла,  украшенного  парчой  и,  улыбаясь
сказал:
     Будьте гостями нашими. Дарую свободу  вам  идите  к  королю  Стефану,
убедите его заключить мир со  мною  на  условиях  мне  угодных.  Рука  моя
высока! Вы видели это, пусть знает и он!
     Он одарил пленников шубами и кубками и отпустил на свободу...
     После Вольмара Грозный отбыл в Юрьев. В пути он вспомнил о Магнусе  и
велел привести его. Пленник упал перед царем на колени и взмолился:
     - Прости мое тщеславие, великий государь!
     Грозный находился в радушном настроении, он схватил Магнуса за плечи,
потряс его:
     - Бог с тобой. Жалую тебе многие  города,  и  по  прежнему  величайся
ливонским королем...
     Помилованный молча поцеловал жилистую руку Грозного...
     Пробыв несколько дней в Юрьеве, царь отбыл в Александровскую слободу,
полный надежд и уверенности в окончательной победе.
     Увы, предположения его не сбылись.
     Только что устроился он в слободе на отдых, как туда прискакал  гонец
с вестью о том,  что  шведы  напали  на  Нарву.  Вскоре  в  Южную  Ливонию
ворвались шляхецкие  полки;  они  брали  город  за  городом.  Несмотря  на
отчаянное сопротивление русских, поляки  взяли  Венден.  Ливонский  король
Магнус, только что недавно заверявший Грозного в своей  верности,  перешел
на сторону врагов...


     В этот решающий, третий, период войны русские потерпели ряд неудач. В
Польше к этой поре произошли  крупные  политические  события,  укреплявшие
союз Польши и Литвы. Королем польским и князем литовским был избран Стефан
Баторий. Он стал деятельно готовиться к  вторжению  в  русские  пределы  и
тайно договорился с крымским ханом и  шведским  королем  о  поддержке  его
замыслов. Через папу римского Баторий  был  связан  со  всей  католической
Европой. Таким образом, войне против России придавался характер крестового
похода. Вербовщики  польского  короля  рыскали  по  всей  Европе,  щедрыми
посулами  заманивали  в  армию   Батория   разных   наемников,   искателей
приключений, ландскнехтов, бродяг, готовых продать свою  шпагу  любому.  К
тысяча  пятьсот  семьдесят  восьмому  году  у  Стефана  Батория  собралась
стопятидесятитысячная армия, в которой было  много  немецких,  венгерских,
датских и даже  шотландских  наемников.  Во  главе  ее  был  поставлен  Ян
Замойский.
     Русская армия была значительно многочисленнее.  В  ней  насчитывалось
около трехсот тысяч воинов, но полки и отряды разбросаны  были  по  разным
гарнизонам Ливонии и пограничным городам  страны.  Основные  силы  русских
расположились в старинном городке-крепости Старице,  прикрывая  дорогу  на
Москву. Царь  Иван  Васильевич  не  рискнул  вступить  в  открытый  бой  с
интервентами, боясь поставить по удар целостность государства, тем  более,
что на юге приходилось держать большую армию для обережения  от  нашествия
крымской орды.
     Царь  Иван  Васильевич  решил  взять  врага  измором,  заставить  его
измотать свои силы и средства на осаду и взятие многочисленных  крепостей.
Он хотел завлечь польские полки в глубь страны, в опустошенные уезды.
     Весь тысяча пятьсот семьдесят девятый  и  восьмидесятый  годы  поляки
бесчинствовали на русской земле.  Особенно  зверски  вела  себя  шляхта  в
Великих Луках, которые были взяты пятого сентября тысяча пятьсот семьдесят
девятого года. Еще  дымились  от  пороховых  взрывов  городские  стены,  а
наемники Стефана Батория уже врывались в дома, насиловали женщин,  убивали
детей. Они напоминали диких ордынцев Чингис-хана.
     После  Великих  Лук  очередь  последовала  за  Невелем,  Озерищем   и
Заволочьем.
     Несмотря на большие неудачи, Грозный не растерялся. Он решил ослабить
удары дипломатическим путем. Римский папа давно искал себе союзника против
Турции. Иван Васильевич послал  к  нему  посла  с  предложением  выступить
против  общего  врага,  если  интервенты  покинут  русскую   землю.   Папа
заколебался. Царь понимал, что надо быть готовым ко всему. По расположению
шляхетских войск, он и его воеводы правильно предугадали намерение Стефана
Батория. По их расчетам выходило, что  летом  тысяча  пятьсот  восемьдесят
первого года враг несомненно двинется к Пскову. Нужно было торопиться.  По
приказу царя, по зимнему пути день и ночь в Псков тянулись обозы с оружием
и продовольствием. Во главе защиты города поставили опытного в ратном деле
воеводу Ивана Шуйского.
     Теперь каждый день  можно  было  видеть  Шуйского  в  разных  районах
города.  Он  наблюдал  за  укреплением  обветшалых   крепостных   стен   и
возведением новых в опасных местах обороны. В окрестные  села,  деревни  и
погосты поскакали гонцы с приказами:  всем  перебириться  с  продуктами  и
имуществом в Псков. А дома, усадьбы, - все, что нельзя было увезти, до тла
сжечь, колодцы засыпать, чтоб враг, придя в псковскую землю, не  нашел  ни
пищи, ни пристанища. Весь гарнизон крепости и псковичи  были  приведены  к
присяге. Царь часто посылал грамоты,  увещевая  воинов  и  горожан  стоять
насмерть. Предусмотрительный и осторожный Шуйский  далеко  вперед  высылал
разведывательные отряды и учредил на дорогах зоркие дозоры, чтобы  следить
за движением врага.
     Все  свершилось,  как  предполагали   русские   воеводы.   В   теплые
августовские  дни,  когда  убран  с  полей  хлеб,  армия  Стефана  Батория
двинулась на Псков. В один из солнечных дней в  Детинце  тревожно  загудел
осадный колокол. Стрельцы и  псковичи,  охранявшие  стены,  увидели  вдали
клубы серой пыли, а вскоре разглядели и всадников  в  красных  накидках  и
белых  шапках.  За  шляхетской  конницей  двигалась   венгерская   пехота.
Постепенно южные холмы  Завеличья  покрылись  палатками,  окутались  дымом
костров - утомленные ландскнехты готовили пищу.
     Все последующие дни по дорогам, ведущим к Пскову, двигались  польские
войска: конница в цветных жупанах, в конфедератках, с крылышками на спине,
тяжело ступавшие широкие  ряды  пехоты,  осадная  артиллерия  на  огромных
колесах. За армией с криком и  несмолкаемым  гвалтом  тынулся  бесконечный
обоз с шинкарями  и  неприличными  девками.  Тысячи  дельцов  из  польских
пограничных местечек - корчмари, ростовщики, маклеры, барышники, сводники,
юркие нахальные проныры - спешили поживиться на русском горе.
     Эту шумную, самоуверенную армию вел сам  Баторий  и  великий  канцлер
Речи Посполитой Ян Замойский. Для них на высоком холме  установили  пышные
палатки, окруженные сотнями других, в которых разместились придворные.
     Король долго любовался величественным зрелищем.  Псков  был  велик  и
прекрасен своими крепостными стенами и высокими  конусообразными  башнями.
Особенно пленял Детинец с его изумительным собором,  звонницами,  башнями,
сооруженными, по преданию, выборным князем Довмантом Тимофеем. Вознесенный
на высокую скалу, он казался чудом мастерства.
     Баторий, много ездивший по  Европе,  был  поражен  увиденным.  Он  не
удержался и восторженно воскликнул:
     - Какое зрелище! Город  прекрасен,  точно  Париж!  Даруй,  боже,  нам
победу над ним!
     То, что такой город нелегко одолеть, король, конечно, понимал. В  XVI
веке