вестями и челобитьем.
     Двери широко распахнулись, и посольство вошло в  полутемные  сени.  В
них по обе стороны тоже стояли стрельцы. Тут уж стрелецкий голова  подошел
к Иванке, низко поклонился и предложил:
     - Не обессудьте, великие послы, сабельки да пищали придется  снять  и
тут оставить.
     Казаки загалдели:
     - Да нешто мы можем без воинского убора. Мы с ним  Сибирь  повоевали.
Мы славу добыли!
     Откуда ни возьмись важный боярин в горлатной шапке. Он умильно  сузил
и без того заплывшие жиром глаза, изрек:
     - В царском месте шум  не  дозволен.  Оружие  сдать  надлежит,  таков
непреложный обычай!
     Внушительный голос боярина и его величавая  дородность  подействовали
на казаков. Они сложили на лавку сабли, пищали,  чеканы.  Ишбердей,  робко
улыбаясь, тоже снял подаренную Ермаком саблю и, разведя руками, сказал:
     - Русский дал и русский взял.
     - Жалуйте, послы дорогие! - широким жестом поманил  боярин  послов  в
каменные расписные  палаты.  Иванко  Кольцо  и  казаки  приосанились  и  с
бьющимися тревожно сердцами вступили на широкую ковровую дорожку. За  ними
служки несли сундуки, набитые добром сибирским.


     Не впусте писали иноземцы про  великолепие  и  богатство  московского
русского двора. Шли послы через обширные расписные палаты, и одна  сменяла
другую; казалось им не будет конца. На каменных сводах, от одного края  до
другого, сверкали звезды и планеты, - чудилось, будто  сверху  раскинулось
небо-так  правдоподобно  написал  все   искусник.   Среди   звезд   витали
длиннокрылые ангелы, а в одном месте небесное воинство сражалось пылающими
мечами с Люцифером. В соседней палате  с  потолка  глядели  в  упор  живые
человечекие лики. Живопись  была  столь  волнующая,  что  казалось-вот-вот
заговорят не по-иконописному изображенные красками степенные мужи.  Боярин
перхватил восхищенный взор Иванки и пояснил:
     - То  пресветлые  мужи-Мужество,  Разум,  Целомудрие,  Правда.  Сколь
сильны и возвышены они! Зрите, дуют с морей и с земель лихие  ветры  и  не
сдуть им сих великих начал! Тако творится и во вселенной.
     Шли через  палаты,  стены  которых  были  покрыты  кожами  с  золотым
тиснением. Везде кисть умелых и проникновенных художников расписала  своды
и стены, оживила их. Непостижимо было, - сколь велик талант  человеческий!
Всюду ярь, лазурь, золотой блеск,  переливаясь,  манили  глаз  и  чаровали
сердце...
     Дьяк  откашлялся,  огладил  бороду,  многозначительно  оглянулся   на
посольство. Казаки догадались: пришли  к  Золотой  палате.  Боярские  сыны
медленно и молча распахнули перед ними высокие двери. Распахнули-и  потоки
света полились навстречу из большой светлой палаты, где все горело, сияло,
переливалось позолотой. Плотные ряды дородных бояр, одетые в парчевые шубы
и, что черные пни, в высоких горланых шапках, стояли вдоль стен. Были  тут
и князья в  бархатных  фрязях,  расшитых  жемчугом  и  золотом.  Особо,  в
сторонке, пристроились иноземцы-послы и торговые люди, которых  пригласили
на торжество по указке Ивана Васильевича: "Пусть ведают: не оскудела Русь!
Сильна и могуча!". Царь расчитал правильно-сибирское посольство  ошеломило
западных соседей...
     В палату торжественно вступили стольники и сразу заревели трубы, а по
Москве загудели самые большие колокола. За стольниками вошли послы Ермака,
а с ними князец Ишбердей. Тут же выступали Строгановы,  Максим  и  Никита,
важные, осанистые. Кольцо хмуро поглядывал на них: "То ж воители!".
     Царь сидел на золоченом троне, украшенном самоцветами. Его сверкающие
глаза обращены на приближающихся послов. Вокруг  престола  и  у  расписных
дверей стояли рынды-румяные статные юнцы, одетые в белые атласные кафтаны,
шитые серебром, с узорными топориками на плечах.
     Иванко Кольцо шел молодцевато, не сводя глаз с царя. На Грозном  была
золотая ряса, украшенная драгоценными камнями, на  голове-шапка  Мономаха.
Выглядел царь торжественно и величаво, а пронзительные  глаза  его  готовы
были в любую минуту засверкать молниями. По  правую  сторону  трона  стоял
царевич Федор, хилый, низкорослый, с одуловатым лицом, на котором блуждала
угодливая улыбочка. Кольцо взглянул на бесцветное землянистое лицо  Федора
и его реденькую бороденку  и  подумал:  "И  это  будущий  царь!  Недоумок?
Пономарем ему быть в глухом сельце!".
     Взор его невольно перебежал на Бориса Годунова, который стоял слева у
трона. Статный, высокий, с быстрыми  умными  глазами,  он  покорил  Кольцо
своей живостью и приветливостью.
     Подойдя к трону, Иванко и казаки опустились на колени. Вместе с  ними
пал в ноги и онемевший от изумления князец Ишбердей. Строгановы  отошли  в
сторону, низко склонили головы.
     Иван Васильевич с минуту внимательно разглядывал казаков:  "Покорные,
а на Волге, небось,  головы  крушили,  -  буянушки,  неугомонная  кровь!".
Дольше  и  внимательней  царь  глядел  на  Кольцо.  Крепкий,   ловкий,   с
проницательными быстрыми глазами и курчавой бородкой  с  проседью,  Иванко
понравился царю. "Плясун, певун и,  небось,  бабник!"  -  определил  царь,
заметив пухлые губы атамана.
     - Встаньте громко вымолвил царь. - Приблизьтесь ко мне.
     Атаман и казаки не шелохнулись. Только князец Ишбердей быстро вскочил
и с нескрываемым любопытством разглядывал Грозного: "Велик  человек,  весь
сияет, не Кучумка хан!" - раздумывал вогул.
     - Встаньте, верныв слуги мои! - повторил царь. - Знаю вины ваши, но и
послугу великую ценю. Кто только плохое  помнит,  а  хорошее  забывает,  -
недалекий тот человек. Старую опалу с вас, гулебщиков, перевожу в милость!
Иван подойди сюда! - Иван Васильевич протянул атаману руку.
     Кольцо встал, и, бросив соболью шапку под ноги, поднялся на ступеньку
трона, низко склонился и приложился к жилистой руке Грозного.  Царь  обнял
его и поцеловал в темя.
     - Благодарствую. Всем казакам  моим  даю  прощение  и  возношу  хвалу
господу, что силен русский человек и не дает он  простору  лютости  врагов
наших.  Хвала  богу,  даровано  нам  приращение  царства.  Земли  те  были
захвачены погаными, и народы их порабощены. Дед мой и  отец  вели  торг  с
полунощными странами, а ныне их воссоединили с нашей  землей!  -  переведя
взгляд на князьца Ишбердея, царь предложил: - Подойди сюда и  скажи,  рады
твои сородичи братству нашему?
     Ишбердей растерялся, но все же быстро-быстро заговорил:
     - Кучумка-худой. Плохо-плохо жилось нам, теперь холосо! У  нас  земля
богата, зверь всякий живет, рыба всякая плавает  в  реках,  а  чум  у  нас
плохой. Твой чум лучше. Це-це!  -  князец  защелкал  языком  и  восхищенно
закончил: - Такой чум и у хана не было...
     Казаки поднялись и с обнаженными головами чинно  стали  в  ряд.  Иван
Васильевич встрепенулся, переглянулся с думным дьяком Висковатовым, и  тот
сказал Иванке:
     - Не бойся, говори о своем челобитье великому государю. Милосерден  и
мудр царь! - грузный дьяк склонился перед троном.
     Иванко осмелел,  обрел  внутреннюю  силу  и  крепким  голосом,  чтобы
слышали все в палате, а особенно бывшие тут иноземцы, заговорил  уверенно,
твердо:
     - Великий государь, казацкий твой атаман, Ермак Тимофеевич, вместе со
всеми твоими опальными волжскими казаками, осужденными судьями на  смерть,
постарались заслужить вины и бьют тебе челом, - тут Иванко возвысил  голос
до большой силы, - новым  цар-с-т-в-ом...  Прибавь,  великий  государь,  к
царствам Казанскому и Астраханскому еще царство Сибирское, да  возрадуется
ныне  русский  народ,  избавленный  от  погибельной  угрозы,  многие  годы
тяготевшей над Русью...
     Хотелось, сильно хотелось Иванке добавить еще:  "А  теперь  не  худо,
государь, вырвать и последнюю занозу в нашем теле  -  разгромить  крымскую
орду, столько горя и слез она приносит на Русь!" - да сдержался  сдержался
казак и склонил голову.
     - Спасибо, слуги мои! -  ласково  сказал  Иван  Васильевич  и  словно
веселый  шелест  прошел  по  Золотой  палате.   Думный   дьяк   Висковатов
многозначительно посмотрел на атамана. Кольцо проворно  достал  челобитную
и, преклонив колено, подал ее царю.
     - А ну, зачти сам! - улыбнулся Иван Васильевич.
     Кольцо оробел, этой напасти-читать самому-он не ожидал. Однако делать
нечего: заикаясь, Иванко принялся по складам читать грамоту.
     Лицо Грозного светилось от еле сдерживаемого смеха.
     - Не обессудь, атаман, - прервал он чтение. - В ратных делах, видать,
ты из удальцов удалец, а в грамоте телец. Ну, да не кручинься, на то дьяки
и подьячие есть. В сем деле они первые, им и писание в руки.
     Он взял челобитную от Кольцо и передал думному дьяку Висковатову:
     - Чти с толком, с разумением!
     Дьяк откашлялся, развернул столбец, отнес послание подальше от глаз и
стал громогласно читать. Каждое слово, вылетавшее из  уст  чтеца,  как  бы
наливалось силой, твердело и грохотало по Золотой палате чугунным ядром. С
блуждающей на устах улыбкой Грозный с явным наслаждением слушал. Казалось,
его  насмешливые  глаза  говорили  Иванке:  "Вот  как  надо  великое  дело
оглашать!". Но Кольцо не обижался:  он  понимал,  что  так  нужно,  и  сам
невольно заслушался бесподобным чтением.
     Все слушали грамоту, затаив дыхание, и все глубоко  верили,  что  это
так и есть: Сибирь  стала  русской.  Когда  дьяк  смолк,  Иван  Васильевич
воскликнул:
     - Шведы и шляхта думали унизить русскую землю. Не  по  ихнему  вышло!
Ноне всякий видит, сколь несокрушим наш народ. Бог  послал  нам  Сибирь!..
Ну, как нравится казакам на Москве? - неожиданно спросил Иванко царь.
     Кольцо вздрогнул.
     - Велика матушка, глазом не охватить, и разумом не все сразу поймешь!
- низко кланяясь, ответил он.
     - Поживи тут! И вы, казаки, поживите. Жалую я вас  хлебом-солью.  Жду
завтра в трапезную... А пока расскажи нам про Царство сибирское...
     Кольцо поклонился царю:
     - Все мы, казаки, благодарствуем за хлеб-соль...
     Тут Иванко стал рассказывать про татар Кучума,  про  горы  скалистые,
которые таят в  себе  руды  железные  и  медные,  и  самоцветы  невиданной
красоты, про глубокие, многоводные  реки,  изобильные  рыбой,  про  пушное
богатство.
     - Вот, государь, полюбуйся. Шлет тебе новая земля свои дары...
     Крепкозубые молодцы в алых суконных кафтанах поднесли поближе сундуки
и раскрыли их. Стал Иванко выклвдывать мягких пушистых соболей, чернобурых
лис и густые теплые шкурки бобров, татарское вооружение.
     Иван Васильевич все со вниманием разглядывал:  и  булатные  татарские
сабельки, и кольчужки, и копья, но больше всего его  взор  ласкали  мягкая
сибирская рухлядь и руды.
     - Дьяк, - обратился царь к Висковатову: - Отошли эти руды на Пушечный
двор. Узнай, годны ли они для литья? Чтобы царство крепко  держалось,  ему
потребно изобилие железных руд.  Конями  добрыми,  шеломами  железными  да
мушкетами меткими-вот  чем  обережешь  державу  да  силу  великую  придашь
войску!
     - Истинно так! - согласился Иванко. - А мы по простоте  своей  думали
кистенем да чеканом, да  сабелькой  управитья.  В  Барабе  удумали  Кучума
настигнуть и порешить его остатное войско.
     Грозный поднял умные, упрямые глаза и сказал:
     - Скор, Иванушка! Кучум не так прост, чтобы  разом  сломиться...  Дуб
надломленный бурей долго шумит.
     Кольцо опустил глаза  и  стал  теребить  шапку.  Грозный  с  ласковой
насмешкой следил за ним. Узловатые руки царя крепко сжимали  подлокотники,
он весь подался вперед и, несмотря на ласковость,  имел  такой  подавляюще
властный вид, что как ни храбр и беспечен был Кольцо,  а  чувствовал  себя
малой птицей рядом с зорким орлом.
     - Не кручинься, атаман, - добрым голосом сказал царь, -  проси,  чего
надобно, для закрепления сибирской землицы!
     Кольцо  встрепенулся,  поднял  на  царя  посмелевшие  глаза  и   стал
перечислять нужды сибирского войска:
     - Стрельцов бы побольше, пушек, фузий, зелья, коней добрых,  мушкетов
метких...
     Иванко говорил четко, толково. Стоявший рядом статный конюший  боярин
с курчавой черной бородой одобрительно кивал головой. Царь сказал ему:
     - Борис, дознаешься обо всем. Запиши!
     Годунов поклонился, ответил вкрадчивым голосом:
     - Будет исполнено, великий государь!
     Он подмигнул Кольцо, и тот понял, что  прием  окончен.  Казаки  снова
опустились на колени. Царь открыл глаза.
     - Оповести всех, Иван, - твердым голосом обратился он  к  атаману.  -
Милую виновных казаков. Свою славу худую  они  смыли  кровью  и  заслужили
прощение своими подвигами. Жалую тебе шубу со  своих  плеч.  Вторую  жалую
Ермаку. Сам отберешь по  росту.  А  еще  ему  кольчугу,  -  выдать  ее  из
Оружейной палаты, да по доброй буланой сабле! А еще отпустить сорок  пудов
пороху да сто свинцу. Об остальном подумает Борис... А ты, дьяк,  разумная
голова, сготовь казакам подорожную грамоту и укажи в ней: по  моему  слову
пропустить атамана Ивана с сотоварищи, - тут царь ласково оглядел  казаков
и князьца Ишбердея, - всем им ехать в сибирскую землю вольготно.  А  ехать
им на Вологду, Тотьму, Устюг, и чтобы при них ехали от  города  до  города
провожатые и оберегали от воров...
     Здоровенный казак Утков прищурил левый глаз  под  дремучей  бровью  и
вдруг заржал на всю палату:
     - Это нас от воров оберегать? Аха-ха-ха! Дык мы сами  с  усами  да  с
кистенем, спуску не дадим...
     Максим Строганов, до сей поры стоявший  истуканом,  в  ужасе  схватил
казака за рукав:
     - Тишь-ко, стоялый жеребец!
     Казак словно подавился, смолк. Царь поморщился, пристально  посмотрел
на него и продолжал:
     - А еще ты, дьяк, напиши, чтобы корм им и коням их давать  досыта,  и
не чинить никакого утеснения в пути. В  придорожных  кабаках  вином  вволю
поить. Воеводам особо напиши,  чтоб  помешки  не  чинили  и  всем  сибирцы
довольны были...
     Грозный вздохнул и сказал атаману:
     - Ну, Иван, дозволяю по Сибири и Закамью сыскивать  гулящих  людей  и
верстать в служилые. Надо домы строить, пашню поднимать,  хлебушко  сеять.
Пусть  учатся  по-человечески  жить.  Ясак  собирать  рухлядью,  баранами,
шерстью и златом. Прямите мне службу, по крещенному снегу везите ясак  под
надежной охраной... А я вас не забуду, и Строгановым накажу  помогать  вам
одеждой и сапогами. Тут ли наш гость?
     Строгановы переглянулись, чинно  и  разом  выступили  вперед,  поясно
поклонился Грозному.
     - Тут мы, великий государь! - сказали дружно оба.
     - И вас не забуду. Все зачту...
     Иван Васильевич хотел улыбнуться, но вдруг беглая  судорога  исказила
его лик, он схватился за бок и тяжко вздохнул:
     - Ох, грехи наши тяжкие...
     Осанистый боярин в горлатной шапке опять встал впереди Иванки Кольцо:
     - Великий государь притомился...
     Строганов шепнул казакам:
     - Пора, удальцы...
     Сибирцы низко поклонились и стали медленно отступать. Иванко Кольцо с
тревогой видел, как высокий  худой  царь  Иван  вдруг  ссутулился,  голову
опустил долу, и руки его судорожно ухватились за поручни кресла.
     "Скорбен государь, не протянет долго,  -  подумал  атаман.  -  Ну,  и
разгуляется тогда боярство!"
     Высокие горлатные шапки бояр, как черные  пни,  сдвинулись  и  скрыли
Грозного от глаз Иванки. Широкие  позолоченные  двери  распахнулись  перед
казаками, и они покинули тронную.


     В большой сводчатой комнате их попросили повременить  уходом.  Казаки
расселись по широким  скамьям,  покрытым  красным  сукнами.  Под  грузными
каменными  сводами  было  сумеречно.  За  слюдянными  оконцами   все   еще
торжественно гудели колокола-Москва праздновала присоединение Сибири.  Это
бодрило, радовало сибирцев. Сидели они долго,  молчали.  Князец  Ишбердей,
поджав под себя ноги, устроился на полу подле цветной изразцовой печки. От
нее шло тепло. Вогулич с довольным видом поглядывал на горячие  изразцы  и
похваливал:
     - Холос чувал, шибко холос... Когда угощать будут?
     - Ты тишь-ко, тут не Сибирь. Знают, что делают,  -  заметил  казак  с
серьгой в ухе. - Слушай да помалкивай.
     В сторонке раскрылась дверь  и  в  горницу  неслышными  шагами  вошел
конюший боярин Борис Федорович Годунов.  Добродушно  улыбаясь,  он  сказал
сибирцам:
     - Ну, теперь о делах потолкуем со всем тщанием! - он посел  к  столу,
приглашая Иванку с товарищами.
     Князец поклонился Годунову и сказал:
     - Мой тут холосо, очень холосо...
     Его оставили в покое. Через ту же дверь вошел подьячий со свитком, на
поясе-медная чернильница, за ухом - перо. Годунов внимательно поглядел  на
Кольцо и предложил:
     - Ну, сказывай, атаман, сколь войска осталось казачьего? Какое оружие
и много ли зелья? Сколько ясачных людишек?..
     Голос у Бориса  Федоровича  мягкий,  приятный.  Улыбка  не  сходит  с
красивого  смуглого  лица.  Стройный,  рослый,  он  приходился  под  стать
атаману.
     "Сказывали-из татарских  родов,  красив  муж!"  -  подумал  Иванко  и
подробно начал рассказывать о делах сибирского войска.
     Подьячий, насторожив уши, гусиным пером стал быстро заносить в свиток
все поведанное казаками. Писал он проворно, на всю горницу скрипя пером.
     Годунов внимательно следил за подьячим.
     - Пиши, - негромко сказал он. - Дьяку Лукьнцу-отпустить  сорок  пудов
пороху, сто пудов свинцу, пищалей...
     Он вспоминал все мелочи воинского обряженья.
     - Не мешало бы тебе, атаман, сходить на Пушечный двор, что на  берегу
Неглинки реки, отобрать пушки кованные и литые, - предложил он.
     - Не миную, схожу, - охотно согласился  Кольцо.  -  Но  перво-наперво
прошу твою милость,  боярин  войско  послать  в  Сибирь,  -  ослабла  наша
дружина, много побито!
     - Да, - задумчиво отозвался Годунов. - Надо ноне же в Сибирь  послать
стрельцов. Твоя правда, крепить надо за  собой  землицу.  Так  и  государь
думает: где стала русская нога, тут и стоять ей до веку.
     - Так, истинно так, боярин, - обрадовались казаки.
     И еще  скажу,  добытчики  добрые,  -  подавшись  в  сторону  казаков,
продолжал Борис Федорович. - Там, за Каменным Поясом, в странах  полночных
живут народу  дикие,  ничему  не  обученные-ни  мастерству,  ни  хозяйству
толковому, надо к ним бережней, по братски. Издавна мы торг вели  с  ними,
да мешали казанские  ханы,  да  Кучум-салтан.  Они  всегда  клонились  под
русскую сильную руку. - Годунов наклонился к Ишбердею  и  спросил  его:  -
Куда держишь, князец? Будешь верно служить Руси?
     Вогул склонил голову:
     - Наша будет верна друг русских. Кучуму-ни-ни!  Ясак  давать  ему  не
будем, воевать за него не пойдем. Нам котлы,  ножик,  топор,  много  всего
нужен, бери соболь, лиса, колонок, - любая шкура бери. Олешек можем  дать,
только не пускай к нам волка-кучумова человека.  Казак-правильный  люди...
Холосо, очень  холосо!  -  он  засиял  весь,  по  смуглому  лицу  побежали
морщинки. Потом просящим взглядом посмотрел на Годунова: -  Народ  просит,
все манси просит и другие народ просит-не трогай наш обычай.  Наше  сердце
не трогай!
     Боярин вопросительно глянул на Иванку. Тот ответил:
     - Батько Ермак Тимофеевич чтит их обычаи, ласков с ними.
     - Умная голова, - похвалил Годунов атамана. - Мы первая ему помога  в
том.
     Еще о многом по-душевному говорил он с казаками, и те были довольны.
     - Позови козмографа, - приказал подьячему Борис Федорович.
     Вошел юноша в малиновой однорядке, с румяным лицом и быстрыми  серыми
глазами. Он пытливо уставился на Годунова.
     - Садись и наводи на бумагу, где какие сибирские реки текут, откуда и
куда! - деловито приказал Борис. - Сколько юртов там, и где какие леса,  и
горы, и какие руды в них. Посланцы все расскажут...
     За  резными  слюдянными  окошками  засинели  сумерки,  когда   казаки
выбрались из дворца. Годунов провожал из до сеней. Тут он обнял  Кольцо  и
поцеловал:
     - Любы вы мне, казаки. Завтра, Иван, приходи  за  панцырями  себе  да
атаману. По душе выбери!..