каждой  из
них находил ласковое слово. Семь жен осталось у него: Салтынык, Сюлдеджан,
Яндевлет, Аксюйрюк, Актамун, Шептан и  Сузге.  Все  они  ушли  из  сердца.
Осталась лишь одна - гордая, веселая царевна Сузге. Она стройна, не оплыла
желтым нездоровым жиром и, хвала аллаху, бесподобно пляшет!
     Он, Кучум, понимает толк в женской красоте и  в  придворных  обычаях,
при которых жены и наложницы всегда являлись украшением трона  и  от  века
играли в жизни восточных властителей большую роль.
     Толпа слуг и мурз окружала его, славословила. Он искренне верил,  что
достиг невиданного могущества и что столица его ханства, Искер, недоступна
самым дерзким полководцам. Ханский город  расположен  на  кручах,  обнесен
тынами, окопан валами и рвами. Две пушки, с таким трудом  доставленные  из
Казани, грозно смотрят на  запад.  Увы,  до  сих  пор  бухарские  пушкари,
присланные эмиром в дар, ни разу не выстрелили  из  них!  Но  они  обещают
сделать это, и тогда  над  Иртышом  прогрохочет  гром,  сотворенный  рукой
правоверного. Искер - недоступен, так повелел сам аллах, а хан,  осененный
разумом полководца, многое сделал для того, чтобы враг не  мог  подойти  к
нему незамеченным. На западе, на востоке и на пути в Бухару много городков
окружат Искер-Кашлак. В каждом из них сидит преданный и умный  мурза.  Вот
один из них сидит в Аттике и зорко следит за тем, чьи суда и ладьи  плывут
по Туре. Он знает, что происходит на Руси, за Каменными  горами.  Он,  как
пес, привязан к хану, потому что старшая дочь его Салтынык - жена  Кучума.
Разве это мурзаку не лестно? Разве ему невыгодно это?  Немного  поближе  -
городок ханского думчего, Карачи. Этот хитер, тщеславен,  и  жадность  его
ненасытна. Он пресмыкается перед ханом, хотя мечтает убить его и сесть  на
его место. Мурза Карача недоволен Кучумом за дочь Сайхан-Доланьге, которую
он прочил в жены Маметкулу, а хан сделал ее только своей наложницей.
     О, Кучум, Кучум, ты устроил все,  как  хозяин  и  властелин  большого
государства, но ты нажил себе коварного, изворотливого врага! Мурза Карача
непременно обманет тебя. У него под каждым льстивым  словом  спрятаны  две
змеи... Но и Карача дрожит за  свой  городок,  владения  и  поборы.  И  он
ненавидит русских и не допустит их сюда, к Искеру-Кашлаку!
     Неподалеку от устья Вагая стоит рубленый  городок  князя  Бегиша.  Он
предан хану, - и тут не пройти врагу. Князь Бегиш воин, и он умрет у ворот
своего городка, но не впустит в  него  чужого.  В  ишимских  степях  среди
кочевников собирает ясак мурза  Чангул.  И  еще  есть  мурзаки,  дородные,
хитроглазые, думающие только о себе, но сытость и наслаждения  в  жизни  у
них крепко связаны с процветанием Искера. Не будет его, хана Кучума,  -  и
побьет их любой враг, сделает рабами.
     Он властной рукой подмял под себя народы полнощных стран. Остяцкие  и
вогульские князьцы везут в Искер редкую  дорогую  рухлядь.  Они  не  смеют
подойти к шатру Кучума, ползут и угодливо смотрят в лицо хана...
     Кучум встал с ложа, раб подал  ему  узкогорлый  кумган  с  подогретой
водой, и хан совершил положенное кораном  омовение.  Он  сотворил  краткую
молитву и сел на возвышение. Задумчивость не сходила  с  его  лица.  Слуга
раздул  угли  в  мангале,  благодетельное  тепло  стало  наполнять  шатер.
Горделивые мысли постепенно овладели ханом: "Двадцать пять лет я  властвую
тут, и все покорны мне, а я непокорен Руси. Я изорвал письмо русского царя
и казнил его сборщиков дани. Пусть знает, силен Кучум!".
     Перед мысленным взором хана промелькнули его обширные  владения.  Все
татарские племена, от Исети и Тобола до верховьев реки Оми и  озера  Чаны,
подвластны только ему и шлют ясак, дань идет и с низовьев  широкой  Оби  и
даже с берегов  Ледовитого  моря,  где  полгода  царствует  мрак  и  горят
сполохи, - и там, в стране полунощи, трепещут перед ним!  Подать  везут  и
барабинцы. И каждые юрта, река, становище хороши своими  дарами.  Охотники
Севера приносили  в  Искер  темных  соболей,  шкурки  серебристых  бобров,
красных и чернобурых лисиц, выдр, горностаев и белок.
     Степняки пригоняли чистокровных коней, при  виде  которых  у  ханских
джигитов захватывало дыхание. Поднимая тучи пыли, оглашая степь  блеянием,
спешили стада ясачных овец и баранов.  Ханские  приемщики  отбирали  самых
жирных, с нежной шерстью.
     Идоломольцы Васюганских болот, которым хан разрешил  молиться  своему
грубо раскрашенному, рубленному из дерева  болвану,  были  самые  дикие  и
доставляли Кучуму дань добрыми шкурами, шерстью и конями. Имамы  не  могли
проникнуть  в  их  гнилые  болота,   чтобы   насадить   среди   васюганцев
мусульманство.
     Величие и богатство окружали хана. Чего  ему  еще  надо?  То,  о  чем
мечталось в юности, все сбылось. Он имеет  много  рабов  и  наложниц.  Ему
навезли их с Руси, из Бухары. Казахи доставили сюда  красивейших  девушек;
из Горного Алтая старый князь Тулай, женатый на дочери Кучума, прислал ему
в обмен на собольи и бобровые меха караван с девушками. Ах, беда  -  глаза
хана  заволокло  туманом,  он  плохо  видит  прелести  наложниц!  Быстрыми
перстами он обежал алтаек. Низкорослые и  малоразвитые  телом,  они  имели
прекрасные лица с темными жгучими глазами. Они много курили и пили арачку,
- были самые нетребовательные и самые простодушные.
     Табиби-врачи, прибывшие из Бухары, уверяли Кучума, что  юное  тело  и
дыхание девочки всегда не только согревает, но и молодит старческую кровь.
Они читали перед ним древнюю еврейскую книгу Бытия, - и там  утверждалось,
что это так! Иудейские цари - и воинственный Давид,  и  мудрый  Соломон  -
клали себе в постель малолетних юниц-наложниц. Мог ли хан Кучум не  верить
этому, если так написано в книге Бытия? И уж очень хотелось ему  верить  в
то, что можно продлить молодость и горячие страсти, ради которых и  стоило
только жить!
     Самый мудрый ахун говорил хану:
     - Женщина - ядовитая радость. От нее хмелеет  сердце  человеческое  и
кружится голова. Но что поделаешь, если плоть человека сильна и без  греха
скучно жить!
     Ахун часто вздыхал и вместе  с  Кучумом  вечерами  любовался  пляской
наложниц.  Хан  сидел  на  троне,  а  седобородый   досточтимый   ахун   и
хитроглазые, заплывшие жиром мурзаки - у ног  повелителя.  На  исцвеченном
ковре, под бумажками,  при  ярком  свете  наложницы  и  рабыни,  увешанные
серебряными монетами, запястьями  и  монистами,  побрякивая  ими  в  такт,
плясали легко  и  неслышно.  Кучуму  казалось,  будто  в  тумане  скользят
прелестницы рая, обещенного ему ахуном. Ему сказывали,  самые  душевные  и
добрые пленницы были из русской земли. Волосы у них кудрявые и мягкие, как
лен, и длинные, как водоросли в темных озерах, руки  чистые  и  теплые,  а
песни их брали за душу. Каждая из невольниц и рабынь пела на  языке  своей
родины песни своего народа. И каждый мотив звучал  по-своему,  необычно  и
прекрасно.
     Особенно  полюбившимся  наложницам   хан   дарил   городки-крепостцы,
отстроенные на окрестных холмах. Так  Сузгун-Туру  он  подарил  прелестный
Сузге, которая была его последней любовью. Красивая  и  очень  умная,  она
держалась гордо и властно. Но Сузге  прекраснее  и  честнее  всех  женщин,
окружавших Кучума. И в Бицик-Туре, и  на  горе  Алафейской,  и  в  Абалаке
стояли шатры, где жили в затворничестве крисивейшие наложницы и  жены.  Он
являлся  сюда  со  всей  пышностью  восточных  властелинов.  Его  несли  в
паланкине,  а  впереди  бежали  скороходы.   Нарядные   мурзы   на   конях
сопровождали его; каждый из них считал это великой честью.
     Увы, бешено бежит время  и  разрушает  все,  даже  самое  прекрасное!
Старшие жены отжили свой век, - отяжелели или высохли, зубы  их  черны  от
табака, а дыхание вызывает лишь отвращение; молодые целыми днями  валяются
на  пуховиках,  без  конца  едят  сладости,  доставляемые   бухарцами,   и
постепенно гаснет их жажда к ласкам. Они становятся злы, тупы  и  холодны.
На их густо и грубо нарумяненные лица время усердно кладет густую паутинку
морщин, их тело тоже становится дряблым...
     Не оттого ли сегодня хан хмур и недоволен? Он обошел шатер, перебирая
янтарные четки. "Все тлен и предано тлену. И все призрачно, как  призрачен
туман над  болотами!"  -  огорченно  подумал  хан  и  подошел  к  зеркалу.
Давным-давно он выменял  его  у  китайского  купца  на  соболей,  а  потом
пожадничал, - велел уланам нагнать купца в горах и отрубить ему голову.  И
зеркало, и соболи остались в шатре Кучума. "Вот оно!  Посмотрим,  что  оно
скажет мне?".
     Лучше бы хан не  смотрел  на  свое  отражение!  Узкая  бритая  голова
высохла, видны жгуты синих  жил.  Кожа  -  желтая  и  сухая,  как  древний
пергамент. Лоб - в глубоких морщинах, глаза гноятся.  Опухшие  воспаленные
веки дрожат. Ниже  подбородка,  как  грязные  тряпицы,  болтаются  дряблые
складки.
     И все-таки не от этого особенно хмур сегодня Кучум.  Тревожные  мысли
сверлят его мозг...
     Как-то в Искере побывал бухарский купец. Недобрую  весть  принес  он.
Боялся купец сказать  все  открыто  и  долго  говорил  Кучуму  притчами  и
загадками. Лишь под конец, когда хан пригрозил посадить  его  на  кол,  он
повалился в ноги и возопил:
     - Велик аллах, милость и щедроты его неисчерпаемы. Все пути злодеям в
твою благословенную землю он преграждает, но  старое,  забытое  тобое  зло
дало свой корень. Из Бухары собирается сюда, в степи, как  злой  волчонок,
Сейдяк - сын Бейбулата!
     Четки выпали из рук Кучума. Раб быстро поднял их и  подал  господину.
Стараясь обрести душевный покой, хан нервно перебирал янтарь. Он сидел  на
троне с замкнутым лицом, опустив веки и прислушиваясь к своему сердцу.  "О
чем стучит оно? Страха, гнева не было в нем. Нужно  предупредить  события:
Сейдяк - сын Бейбулата смертен, как и все  люди.  Разве  с  ним  не  может
приключится смерть еще до выхода из Бухары?"
     Хан слепнет, но разумом он видит далеко. Если свои глаза плохо видят,
Кучум пошлет соглядатаев. Никто не узнает, что у него  есть  верные  люди,
которые всегда сделают так, как хочет он! В Искере они делают обычное дело
и почти не показываются на глаза придворных. Цирюльник Хасан бреет  головы
правоверных и слушает их болтовню, и  все,  что  говорят  ему,  он  хорошо
запоминает.  Гончар  Ибрагим  постукивает  по   своим   горшкам,   зазывая
покупателя, но он столько  же  интересуется  своими  изделиями  из  глины,
сколько хан Кучум думает об  остяках.  Гончар  может  обжигать  не  только
горшки, он может залить рот свинцом тому, кто много знает и неугоден хану.
И не только это. Он может в любую минуту прикончить мурзака, если на  этом
несчастном остановится хмурый взгляд  Кучума.  И  есть  еще  третий,  самы
ловкий и сильный, - Абдурахман. Он  глашатай  ханских  указов.  Горло  его
крепче верблюжей глотки, а руки подобны железным тискам. Этот  не  упустит
жертвы, если она к нему  угодит.  Он  умеет  усладить  Кучума  страданиями
неугодных ему людей.
     Трех  самых  преданных  он  позвал  в  Бицик-Туру,  где  уселся   под
лиственницей и рассказал им свою печаль, и они в  тот  же  день,  снарядив
верблюдов, отправились на юг.
     Вечером с высокого минарета мулла выкрикивал голосисто:
     - Я ху! Я хак! Ля иллях илла ху!
     А глашатай на площади рассказывал народу:
     - Хвала аллаху, очам хана стало  лучше,  но  он  отправил  караван  в
Бухару. Не только целебные мази нужны ему, но и забота о народе гложет его
сердце. Они  добудут  там  дешевые  ткани,  оружие  и  медные  сосуды  для
правоверных!..
     Только полуголый дервиш - святой человек - захохотал и сказал толпе:
     - Кто поверит тому, что лиса перестала гоняться за зайчатами. Старому
волку захотелось свежей крови...
     На другой день дервиш больше не появлялся на площади. Никто не  видел
его и в караван-сарае. Что стало с ним? Спрашиваемые  пожимали  плечами  и
отвечали безразлично:
     - Люди появляются и уходят, как облака по течению ветра. На все  воля
аллаха!
     И вот прошло уже много времени, а выбывшие с  караваном  все  еще  не
возвращались. Что произошло? Это волновало хана. Но больше всего тревожили
русские, перевалившие Каменный Пояс и  плывущие  сюда.  Вот  о  чем  и  не
хотелось  думать,  а  все  же  думалось,  думалось...  Не   сбываются   ли
предсказания его звездочетов, знахарей, и не о том ли вещают страшные сны?


     Уже давно пришел старый татарин,  много  ездивший  по  стране  и  еще
больше слышавший. Он принес кусок дерева  с  белой  корой  и  сказал  хану
странное слово.
     - Береза!
     Мало ли деревьев растет в его обширном царстве, - хана  ничем  нельзя
удивить. Но в этот раз он насторожился и повторил:
     - Береза! Почему у нее белая кора? Я никогда не  видел  этого  дерева
здесь!
     Татарин поднял глаза и ответил хану:
     - Такое дерево никогда раньше не росло в  Сибири.  Оно  пришло  из-за
Камня. Крепкое и живучее дерево перешагнуло горы, высокие  скалы,  перешло
реки, не побоялось вьюг, морозов, и вот оно здесь. Видишь?
     - Вижу. Что это значит? - насторожился Кучум.
     - Ты не поверишь, мудрейший, мне, - с  легким  укором  сказал  старый
татарин. - Ты  оставил  старых  богов,  совершил  обрезание  и  прогнал  в
Васюганские болота старца-шамана Кукджу. А он  мог  все  сделать,  отвести
всякую беду. Он все знал, старик, и  выжил  злого  духа  из  утробы  твоей
дочери Лейле-Каныш. А ведь все отреклись от нее, - сказали, что у  ее  ног
стоит смерть. Кто, как не Кукджу, вернул  храбрость  тайджи  Маметкулу?  Я
недавно видел старца. - Татарин отодвинулся от  хана,  но  тот  не  поднял
руки.
     - И что же сказал тебе Кукджу? - охрипшим голосом спросил Кучум.
     - Он сказал мне: белое дерево - береза  всегда  идет  впереди  белого
человека - русского. Раз оно  перевалило  Камень,  следом  за  ним  придет
русский, а затем их царь. Худо будет нам, хан!
     И тут хан вспомнил, почему под утро на сердце вдруг пала  невыносимая
тоска.  Все  дни  он  ходил  встревоженный  недобрыми  вестями  и   всякое
передумал, а ночью видел страшный сон. Будто он  сидел  на  яру  и  хорошо
видел пределы своего царства. И вот из Иртыша, с татарской  стороны  вышла
на остров черная собака, а с московской,  с  Тобола,  -  белый  волк.  Они
грызлись до утра, кровью покрылась вода, а Иртыш метал огненные  искры.  И
что было страшнее всего, - на Искерском холме вдруг встал московский город
с белыми церквами. Что все это значило? Ученый сеид объяснил хану, что  он
сильно обеспокоен, и потому такие странные сны.
     "Кто же может прочесть в книге Судеб  мое  будущее?"  -  с  отчаянием
подумал хан. - Сеид, может, и знает,  но  дорожит  головой.  Худое  он  не
откроет, а хорошему хан не поверит. Ох, горе мое,  горе!"  И,  обратясь  к
татарину, он спросил:
     - Где же ты видел шамана Кукджу?
     - Дай свое высокое слово, что не казнишь его, -  распростерся  у  ног
хана татарин.
     - В том мое великое обещание, - торжественно произнес Кучум.
     Татарин поднялся и сказал:
     - Сто лет Кукджу, белая борода, которая растет  от  самых  глаз  его,
точно мох на старом пне, пожелтела, как шафран, но ум его стал обширнее, и
он видит далеко вперед, что не открыто смертному. Скажу тебе тайное,  хан.
Старый Кукджу прибыл с Васюганских болот в улус Карачи. Мурза держит  его,
как дорогого гостя. И надо признаться перед твоим чистым ликом:  Карача  и
старец все еще преклонны к старым богам и молятся им.  И  подумай,  -  они
поклоняются святой Оби и буйному Иртышу!
     Кучум теребил реденькую седую бородку. Он сидел в шелковом  халате  с
большим кругом на груди, на котором были вышиты изречения  из  корана.  Он
сложил руки на коленях и задумчиво опустил голову. Так сидел он  долго,  и
татарину  показалось,  что  хан  уснул.   Вдруг   Кучум   поднял   голову,
прислушался, как волк на охоте, и тихо сказал татарину:
     - Приведи ко мне старого Кукджу!
     Гость с суеверным страхом поглядел на хана:  "Не  знает  ли  он,  что
шайтанщик близко?".
     Кучум кивнул:
     - Ты, старый пес, наверное и сейчас укрываешь его. Не  бойся,  Кукджу
мне потребен немедля!
     Сухой и  маленький  шайтанщик,  с  седыми  волосами,  заплетенными  в
косички, переступил порог ханских покоев и упал в ноги Кучуму.
     - Пощади ради старости, и боги оберегут тебя! - вскричал он.
     Хан с презрением покосился на него. Кукджу лежал  распростертым,  его
сухие коричневые руки походили на древесные корни. "Повержен  в  прах",  -
подумал и успокоился хан. Он кратко поведал о сне.
     Шайтанщик начал дряблым голосом:
     - Я уже спрашивал своих богов, что это значит?
     - Как? Ты знал о моем сне?! - удивленно вскричал Кучум.
     - Я знаю все, и боги мои поведали сказать тебе, хан, что белый волк с
Тобола - это русский атаман из-за гор, а черная собака - мы, твои  данники
и слуги. Волк порвет черную собаку, - так я читаю в книге Судеб.  Хан,  ты
знаешь, что Кукджу не врет!
     Кучум был встревожен, дрожащие руки его быстро перебирали  четки,  но
все  же  он  поднял  гордо  голову  и  крикнул,  чтобы  слышали  все,  кто
подслушивал там, за пологом, его беседу с предсказателем.
     - Ты лжешь, старая сова. Как ты можешь читать  в  книге  Судеб,  если
твои очи совсем плохо видят! - и, ехидно улыбаясь, закончил:  -  Я  вернее
предскажу твою судьбу!
     Хан захлопал в ладоши, и тотчас у входа выросли два сильных улана.
     - Схватить его! - указал им на старика хан. - Он хочет  покоя.  Пусть
мои степные кони размечут в поле его  тело  во  имя  бога  милостливого  и
милосердного!
     - Будет по-твоему, хан!  -  поклонились  уланы  и  взяли  за  шиворот
старца.
     Они увели Кукджу, а хан все  еще  сидел  задумчивый  и  грустный.  Он
походил на старого коршуна, который одиноко сидит на кургане и еле  дышит.
Полузакрыв глаза, хан прислушивался к своему сердцу.
     За  пологом  опять  зашевелились,  и  в  тронную  вошел  раб.   Низко
склонившись, он оповестил:
     - Милость аллаха на  земле,  только  что  прискакал  мурза  с  важной
вестью!
     - Впусти! - приказал хан.
     В шатер, шатаясь от усталости,  вошел  Таузан.  Он  был  в  бухарском
халате и лисьей шапке. Мурзак повалился ниц.
     - Великий хан и  милосердие  среди  правоверных,  выслушай  горестные
вести!
     Кучум окаменел: он ждал грозы, но  как  скоро  она  пришла!  Сохраняя
величие, он надменно сказал:
     - Никакие горестные вести не могут потрясти ни меня, ни мое  царство.
Я силен и могуч, а царство  мое  границами  упирается  в  край  вселенной.
Говори, Таузан!
     Мурзак поднялся, стоя на коленях, поведал хану:
     - Тебе известно, мудрейший хан,  что  из-за  Каменных  гор  появились
русские воины. Они плывут на ладьях. Неверных не так много, но они крепкие
и плечистые люди. Они неумолимо сокрушают все на своем пути. Горе нам!
     Кучум поморщился и не сдержался:
     - Откуда слышал эту сказку? Ты умен, и многое тебе мною  доверено,  -
говори только правду. Что сам видел и слышал ты?
     - Они стреляют не из луков. В руках у них посохи: из них идет  дым  и
гремит гром. Стрел не видно, а люди падают  мертвыми.  Крепкие  панцыри  и
кольчуги пробивают невидимые стрелы...
     - Шайтан! - вскричал хан: - Мы  имеем  пушки,  но  бухарцы  не  могут
пустить из них  гром  и  смерть!  Пусть  покажут  мастерство!  Или  отсечь
пушкарям головы! Еще говори, Таузан!
     Тот низко поклонился:
     - Дозволь, премудрый  хан,  передать  подарки,  которые  послал  тебе
русский воевода.
     - О! - в удивлении уставился в мурзу Кучум.
     - Он просил сказать тебе, радость живущего на земле, что торопился  к
тебе в гости, - льстиво продолжал Таузан, - да боится холодов, и теперь он
плывет обратно в Пермскую землю.
     Хан повеселел, шевельнул ладонью:
     - Внесите подарки!
     Внесли тюки и развязали их. Хан схватил яркокрасное сукно и поднес  к
мутным глазам. Он ощупал материю,