Павел Ильич ФЕДОРОВ

                             ГЕНЕРАЛ ДОВАТОР

                                  Роман

                           Художник А. А. Лурье


                               Книга первая

                              ГЛУБОКИЙ РЕЙД

     ________________________________________________________________

                               ОГЛАВЛЕНИЕ:

                  Часть первая             Часть вторая

                    Пролог                   Глава  1
                                             Глава  2
                    Глава  1                 Глава  3
                    Глава  2                 Глава  4
                    Глава  3                 Глава  5
                    Глава  4                 Глава  6
                    Глава  5                 Глава  7
                    Глава  6                 Глава  8
                    Глава  7                 Глава  9
                    Глава  8                 Глава 10
                    Глава  9                 Глава 11
                    Глава 10                 Глава 12
                    Глава 11                 Глава 13
                    Глава 12                 Глава 14
                    Глава 13                 Глава 15
                    Глава 14                 Глава 16
                                             Глава 17
                                             Глава 18
                                             Глава 19
                                             Глава 20
                                             Глава 21
                                             Глава 22
                                             Глава 23

     ________________________________________________________________


                                   ...Будет, будет бандурист  с  седою  по
                              грудь бородою,  а может,  еще полный зрелого
                              мужества,  но  белоголовый   старец,   вещий
                              духом,  и  скажет  он  про  них свое густое,
                              могучее слово. И пойдет дыбом по всему свету
                              о них слава,  и все, что ни народится потом,
                              заговорит о них...

                                              Н. В. Гоголь. "Тарас Бульба"


                          ЧїАїСїТїЬї ПїЕїРїВїАїЯ


                                  ПРОЛОГ

     Отца своего Алексей Гордиенков не  помнил.  От матери он слышал,  что
отец в двадцатом году служил у Котовского, но домой с фронта не вернулся.
     После  гражданской войны  мать  с  Алешкой  стала  жить  на  Северном
Кавказе, в небольшом районном городке, и поступила работать на фабрику.
     Все  шло хорошо до  тех пор,  пока двадцатишестилетняя мать не  вышла
вторично замуж.
     Этот поступок матери вызвал на первых порах в Алешкиной душе законное
удовлетворение и  даже гордость.  "У  каждого порядочного мальчишки должен
быть отец, и вот теперь он будет и у меня", - подумал Алешка.
     Однажды мать приехала домой на ломовом извозчике,  а с ней -  высокий
черноусый мужчина с пушистым воротником на пальто.
     - Ну как? - спросил черноусый.
     - Ничего, - неопределенно ответил Алешка.
     - Это, Алешка, будет твой папа. Люби его, он хороший, - сказала мать.
     Алешка ничего не ответил.
     - Дикарь он у тебя,  -  заметил матери черноусый, взваливая на телегу
кровать.
     На такое определение своих качеств Алешка и глазом не моргнул: бывали
случаи, называли его и похуже!..
     С  переездом на новое местожительство Алешкина жизнь коренным образом
изменилась.
     Алешка был лишен привычной свободы и  всех своих и  без того немногих
детских благ,  а самое главное -  материнской ласки.  Он возненавидел свой
новый дом,  отчима.  Стал пропадать неизвестно где,  по  нескольку дней не
являлся домой ночевать.
     Пробовали его запирать в комнате. Он, как дикий волчонок, забивался в
угол, молчал и только угрюмо косился на дверь.
     Как только ему удавалось вырваться из дому, он отправлялся шляться по
огородам, жил на бахчах у караульщиков, у рыбаков, помогал хозяйкам носить
с базара корзинки с провизией,  за что получал пятак, а то и гривенник, но
никогда не воровал.  По вечерам ездил с другими ребятишками в ночное пасти
лошадей.  И тогда ему казалось,  что нет в мире большего наслаждения,  чем
после горячей скачки сидеть ночью на опушке темного леса,  возле пылающего
костра, вышвыривать палочкой из потрескивающей золы печеную картошку.
     Днем, закинув в кусты надоевшие удочки, он раздевался и нырял с моста
в воду.  Накупавшись всласть,  вылезал на берег и,  зарывшись в накаленный
солнцем песок,  часами лежал не шелохнувшись.  Был он смугл,  как семенной
волоцкий огурец, и его светлые кудри добела выгорели на солнце.
     Однажды бойцы кавалерийской части привели на реку купать лошадей. Это
зрелище показалось Алешке великолепным.  Кавалерийские кони совсем не были
похожи на заморенных кляч, которых он гонял в ночное.
     Кони  были рослые,  с  гордо поднятыми головами,  некоторые с  белыми
звездочками на лбу и красивыми, "в чулках", ногами.
     - Дяденька,  дай одно„ покупаю,  -  попросил Алешка,  робко подойдя к
одному из бойцов.
     Красноармеец покосился в его сторону, усмехнулся:
     - Какой я  тебе дяденька?  Ишь,  племяш нашелся...  Упадешь еще да  и
утонешь...
     - Кто?  Это я утопну?  Да я вон как плаваю,  глянь,  а ну,  глянь!  -
Алешка, сверкнув пятками, с разбегу бултыхнулся в воду. Вынырнул он далеко
от  берега,  перевернулся  на  спину,  потом  лег  на  бок  и,  выбрасывая
шоколадного цвета руки, поплыл к середине реки.
     Выйдя на берег, снова попросил:
     - Дай сесть-то, поглыбже заеду... Жалко?
     - Ну, ладно, иди. Посажу... За гриву держись! Эх, брат, ты и холку-то
не достанешь!  - Красноармеец сильными руками подхватил скользкое Алешкино
тельце, и тот, как клещ, вцепившись в мокрую гриву, быстро вскарабкался на
спину коня.
     Алешка,  часто ударяя по  бокам коня пятками,  натянул поводья.  Конь
покорно пошел вперед, все глубже и глубже погружаясь в воду.
     - Поворачивай! - командовал красноармеец с берега.
     Алешка с  замирающим от  удовольствия сердцем дергал за  повод.  Конь
вздымался на  дыбы,  бил копытами по воде -  и  во все стороны разлетались
сверкающие янтарные брызги.
     - Завтра опять  приедешь?  -  держа  в  поводу мокрого коня,  спросил
Алешка.
     - Теперь каждый день  будем приезжать,  пока  в  лагеря не  уедем.  -
Красноармеец аккуратно навернул белую  портянку,  сунул  ногу  в  сапог и,
натягивая голенище, спросил: - Понравилось?
     - Эх, кабы лошадку мне!..
     - Скажи отцу, чтобы купил.
     - Нету у меня отца... - Алешка насупился и опустил голову.
     - Помер, что ли, отец-то? - спросил красноармеец.
     - Может, и помер, - ответил Алешка.
     - Так, значит, безотцовщина. А мать?.. С кем ты живешь?
     - Один живу.
     - А как насчет еды? - застегивая ремень, допрашивал красноармеец.
     - На базаре аль еще где...
     - Воруешь?
     - Я не вор!  -  У Алешки дрогнули ресницы.  Он поднял голову и строго
взглянул красноармейцу в глаза. - Я работаю! Кухаркам корзины таскаю, рыбу
ловлю!  Водой на базаре торгую - на копейку кружка. Пусть другие воруют, а
мне не надо...
     - Ну, ладно, не обижайся! Приходи завтра лошадей купать.
     Красноармейцу понравился  смуглый  задорный  парнишка.  Он  вынул  из
кармана двугривенный и протянул Алешке.
     - Я и за так буду. Не надо...
     - Бери, бери! Я тебе не за это...
     Взять деньги Алешка отказался.
     На  другой  день,  закусив холодной картошкой,  Алешка  развалился на
песке и стал поджидать красноармейских лошадей.
     На берегу,  весело переговариваясь и звонко шлепая вальками,  женщины
полоскали белье.  Рядом,  в мелкой воде,  копошились ребятишки,  выискивая
красивые камешки. Две голые девочки рубашкой выбораживали рыбешку.
     По мосту,  грохоча подковами и  колесами на железном ходу,  проходили
запряженные в  брички толстоногие битюги,  проезжали крестьянские подводы,
которые   тянули   вислобрюхие  лошадки.   Алешка   провожал   их   теперь
презрительным взглядом.  Перед  глазами стоял вчерашний сказочно красивый,
высокий,  сухоголовый,  с  белыми губами конь -  точь-в-точь такой,  как в
сказках,  которые Алешка слышал в ночном. "Вот бы на таком домой приехать!
Что сказали бы?.."
     Пригревало солнце,  катилась блестевшая в  его лучах река,  у  берега
плескались ребятишки.  Алешка  достал  из-за  пояса  курай,  сделанный  из
простой полевой дудки,  и тихонько заиграл.  Полились жалостные, тоскливые
звуки.  Женщины  разогнули  спины,  перестали  полоскать  белье;  повернув
головы, прислушались.
     Играть  на  этом  нехитром инструменте Алешку  научил его  приятель -
сынишка дрогаля Биктяша,  Хафизка,  с  которым он  часто  ездил в  ночное.
Хафизка,  как и  многие башкиры,  изумительно играл на курае.  По вечерам,
когда ребята сидели у  костра,  Хафизка доставал курай и,  засунув его  за
щеку, смешно скосоротив лицо, начинал играть. В тишине ночи лились томящие
сердце звуки степной мелодии, неизвестно когда и кем сложенной...
     Увлекшись игрой, Алешка и не заметил, как подъехали красноармейцы.
     - Да ты, оказывается, музыкант!
     Алешка обернулся. Верхом на белогубом коне сидел знакомый кавалерист.
Спрыгнув с коня и бросив Алешке поводья, он сказал:
     - Толково выводишь!..
     Смуглое Алешкино лицо, усыпанное, точно маком, веснушками, расплылось
в  улыбке.  Мальчик сунул  дудку под  ошкур истрепанных штанишек,  сначала
подтянул их,  а потом быстро сбросил. Он уже забыл похвалу красноармейца -
перед ним был белогубый конь с глубоко посаженными глазами.
     - Хочешь до казармы проехать?  - спросил красноармеец, когда выкупали
лошадей.
     Если бы он спросил: "Хочешь на тот свет поехать?", мальчик согласился
бы и глазом не моргнул.
     Алешка ехал верхом по улицам города, и ему казалось, что все прохожие
смотрят на него с восхищением, дивясь его гордой и уверенной посадке.
     У ворот конюшни,  когда все слезли с коней,  Алешка увидел командира,
затянутого в желтые ремни, с шашкой и револьвером на боку.
     - Этот самый? - кивнув в сторону Алешки, спросил командир.
     Красноармеец хитро улыбнулся и ответил:
     - Да, тот самый...
     Алешка  мгновенно  понял,  что  попал  в  ловушку.  Значит,  его  тут
поджидают,  -  наверное,  сейчас появится мать или черноусый... Бежать, ни
минуты не  медля!  Но,  оглянувшись,  увидел,  что бежать некуда.  Конюшня
обнесена высоким забором,  а  в  воротах стоит часовой с  ружьем в  руках.
Командир подошел к Алешке, взял его за плечи. Алешка хотел вывернуться, но
рука  командира была сильная и  тяжелая.  Серые глаза его,  спрятанные под
густыми бровями,  смотрели весело и смело.  Алешка дрогнул под пристальным
взглядом этих глаз.
     - Ну, черномазый, как тебя зовут? - спросил командир.
     - Лешкой...
     - Чего испугался?  Хрипишь, как молодой петух... "Лешкой"! - Командир
так  похоже и  смешно передразнил его,  что  стоявшие рядом  красноармейцы
дружно засмеялись. - Держи голову выше! Не бойся!
     - Я не боюсь! - ответил Алешка.
     - Вот и отлично!  А что смеются -  не обращай внимания. Кавалеристы -
народ смешливый.  Значит,  зовут тебя Лешкой? А меня Левкой. Выходит, мы с
тобой почти что тезки. Это у тебя что такое?
     Командир показал на  курай.  В  его  голосе была  ласка,  подкупающая
сердечная  искренность,  которую  дети  безошибочно  угадывают.  Командир,
присев  на  корточки,  с  любопытством рассматривал Алешкин  "инструмент".
Потрогал пальцем ровно обрезанный кончик дудки и  тихо,  с  серьезностью в
голосе спросил:
     - Играешь?
     - Ага, - ответил Алешка.
     - А веселую умеешь, чтобы трепака можно было ударить?
     - Он,   товарищ  командир,   на  этой  дудке  ловко  выкомаривает,  -
проговорил красноармеец, купавший с Алешкой лошадей.
     Ободренный  похвалой  своего  друга  и   откровенно  веселой  улыбкой
командира, Алешка торопливо продул дудку и сунул ее за щеку.
     Мальчик заиграл негромко,  но отчетливо и азартно "Ах вы,  сени,  мои
сени...".
     Расправив широкие плечи,  командир уперся правой рукой в пояс,  левой
перехватил шашку,  протяжно и звонко крикнул: "Шире круг, хлопцы!" - гордо
встряхнул  головой  и,  притопывая ногой  в  такт  музыке,  в  напряженном
ожидании вслушивался в звуки курая.
     Образовался круг.  Командир,  пятясь,  прошелся на  каблуках -  точно
прокатился на колечках серебряных шпор.  Ударил в ладоши,  притопнул ногой
и, остановившись, крикнул:
     - А ну, выходи!
     Первым вышел  в  круг  конник,  купавший с  Алешкой лошадь.  Вывернув
подошвы,  он ухарски раздробил замысловатую чечетку,  а  потом,  выкидывая
пружинистые ноги,  прошел вприсядку два круга. Стоявший рядом с командиром
чернобровый парень нетерпеливо притопывал ногой.  На  его  широком молодом
лице вспыхивала озорная улыбка.
     Командир толкнул его в бок локтем. Сдвинув брови, задорно зашептал:
     - Ящуков, Ящуков! Поддержи!
     - Пошел, Ящуков!
     - Давай! Давай, Ящуков! - кричали со всех сторон.
     Ящуков только того и ждал. Он прямо с места пошел маленькими шажками,
постукивая подошвами,  помахивая  платочком.  Выплыл  на  середину  круга,
шаловливо улыбаясь,  поджал  ногу,  двумя  пальцами левой  руки  кокетливо
приподнял воображаемую юбку,  потом,  игриво встряхнув грудью,  под  взрыв
хохота мелкой трусцой прошелся по кругу.  Не сбиваясь с  такта,  изобразил
увлеченного игрой гармониста, клевавшего носом подгулявшего старичка...
     Плясали долго, с увлечением.
     - Добре,  вот добре!  -  приговаривал,  улыбаясь, командир. Но вот он
хлопнул в ладоши. - Хватит, хлопцы, музыканта измучили!..
     Алешка  перестал играть.  Плясуны с  раскрасневшимися лицами отошли в
сторонку.
     - Ты настоящий музыкант!  Молодчина! - Командир, поглаживая загорелой
рукой спутанные Алешкины волосы, взглянул на красноармейцев.
     - Может, примем его в конницу, а? Отца у него нет.
     Видно, красноармеец успел рассказать об Алешкином житье-бытье.
     - Принять! Принять! - дружным хором ответили конники.
     - Зачислить его в музыкантскую команду! - предложил кто-то.
     - Вот и я так думаю, - согласился командир.
     Алешка ошеломленно моргал глазами.
     - Ты коней,  значит,  очень любишь?  - наклонившись к Алешке, спросил
командир.
     Алешка растерянно и грустно улыбнулся.
     - В кавалерию пойдешь служить? Музыкантом будешь?
     - Пойду,  -  чуть слышно прошептал Алешка и,  с  тревогой взглянув на
командира, спросил: - А вы не нарошно, дядя?
     - Вот  тебе и  раз!  Как это "нарошно"?  Дадим тебе коня,  белого как
снег!  Трубу настоящую!  Пойдем к комиссару и все уладим!  А меня зовут не
"дядя". Я - Лев Михайлович, фамилия моя - Доватор. Понял?
     Спустя год,  на  первомайском параде,  верхом на красивом коне каурой
масти,  Алеша ехал под знаменем кавалерийского полка. На ярко блестевшей в
лучах солнца фанфаре пламенел малиновый вымпел.  На голове у мальчика была
красная фуражка с белым околышем.
     В  равномерной поступи конницы,  в  ритме  торжественного марша Алеша
плыл,  как на крыльях,  в  недосягаемую высь.  Вместе с  ним в  прозрачной
синеве майского неба плыла, летела могучая песня...
     ...И  с первых дней Отечественной войны летела песня за боевым стягом
дивизии...


                                 ГЛАВА 1

     В раскрытые  окна  штаба  кавгруппы  скользнули  солнечные  лучи.  На
выбеленных стенах колхозной конторы,  где помещался штаб,  заиграл зайчик.
Вот  он  задержался  на  алеющей  макушке  кубанки  сидевшего  за   столом
подполковника, потом скользнул по зеленым пятнам боевой карты, перепрыгнул
на  лицо.  Подполковник  Холостяков  прищурился  и  сморщил   широкий,   с
поперечным рубцом нос.
     От опушки леса,  через белесое поле перезревшего овса,  ветер доносил
песню!

               Собирались казаченьки, собирались на заре...

     Подполковник встал,  поправил скрипнувшие на  плечах  полевые  ремни,
подошел к окну.
     По улице двигался эскадрон,  сутки находившийся в сторожевой заставе.
Кони  вскидывали головами,  позванивали кольцами  уздечек  и  перекатывали
челюстями надоевшие трензеля. Предчувствуя отдых, они требовали повода.
     Лица  кавалеристов казались  Холостякову  напряженными и  мужественно
суровыми.  Он  долго  смотрел на  запыленные лошадиные крупы,  на  клинки,
привьюченные у передних лук и поблескивающие медными головками эфесов.
     Послышалась протяжная команда: "Повод!" - и эскадрон перешел на малую
рысь.
     Спустя  немного  времени  мимо  окон  штаба  на  статной бурой  масти
ахалтекинке  проехал  майор.  Заметив  подполковника,  он  поднес  руку  к
кубанке,  ловким  движением корпуса,  присущим только  истому кавалеристу,
повернул лошадь к  воротам и  так  же  ловко на  ходу выпрыгнул из  седла.
Оставив повод  на  передней луке  седла,  он  любовно похлопал кобылицу по
крутому,  словно выточенному крупу,  почесал ей  левую  паховину,  ослабил
подпругу,  легонько толкнул ее плечом и,  улыбнувшись,  что-то шепнул ей в
ухо.  Красавица кобылица,  искоса взглянув на  хозяина,  жевнула трензеля,
мотнула головой и,  круто повернувшись, покачиваясь на сухих тонких ногах,
пружинистым  шагом  пошла  навстречу  подъехавшему коноводу.  Майор  гордо
закинул назад голову и,  попыхивая папироской и блаженно улыбаясь, смотрел
ей вслед. Лошадь эту майор недавно выменял в стрелковой части.
     - Ну,  заходи,  заходи,  хватит нежничать,  -  глядя в окно, хмурясь,
проговорил подполковник.
     Майор   Осипов,   придерживая  рукой   серебряную  кавказскую  шашку,
по-кавалерийски косолапя,  вошел  в  избу.  Подполковник Холостяков громко
распекал кого-то  по  телефону,  требовал к  себе  оперативного дежурного.
Майор, не дожидаясь приглашения, сел на серый матерчатый диван.
     Позванивая шпорами,  вошел капитан,  оперативный дежурный. Осипов его
знал.  Вошедший был высокого роста,  держался он по-строевому,  прямо, что
больше всего нравилось майору Осипову.  Сознавая собственную неуклюжесть и
сутуловатость,  он особенно любил людей с хорошей выправкой,  что,  по его
мнению,  характеризовало "душу" военного человека.  "Почему такой строевик
торчит на адъютантской службе?  Вот зацепить бы его в полк! У меня нашлась
бы должность..."
     Приняв  командование полком,  Осипов  мечтал  подобрать самый  лучший
командный состав.
     - Оперативный дежурный капитан Наумов по вашему приказанию прибыл,  -
отрапортовал вошедший.
     - Разведка все еще не вернулась? - спросил подполковник Холостяков.
     - Пока  нет.   Справляюсь  каждые  полчаса.   Как  вернется,   доложу
немедленно. - Голос у капитана был мягкий, приятный.
     Подполковник,  подперев рукой  начинавшую седеть  голову,  смотрел  в
окно.
     - Неужели опять напоролись? - произнес он.
     - Что тут удивительного!  -  резко заметил Осипов. Сдвинув кубанку на
самую макушку, он продолжал: - Лезут без разбору!..
     - Плохо  ведем  разведку,   это  верно,   -  согласился  подполковник
Холостяков.   -   Товарищ  капитан,   вызовите  командира  разведэскадрона
лейтенанта Гордиенкова.
     - Как бы  мне к  генералу попасть?  -  спросил Осипов,  когда капитан
ушел.
     - Нет генерала, - сухо ответил подполковник. - Отозван в распоряжение
штаба фронта.  -  С  этими словами он  взял карандаш и  со скучающим видом
начал что-то вычерчивать на карте.
     - Вот оно что-о!  -  удивленно протянул Осипов. Быстро спросил: - Кто
же теперь командовать будет?
     - Пока я командую, - нехотя ответил Холостяков.
     - Разрешите поздравить с новым назначением?
     - Нет. Это временно. Уже назначен новый командир, полковник какой-то.
Да и не могу я взять на себя такой ответственности. Я же н