м и,  с шутками и прибаутками положив ему в тарелку внушительный кусок
гусятины, сказал:
     — Съешь гуся  и  не  обижайся.  —  Налив коньяку,  он  перемигнулся с
командиром, чокнулся с Доватором и опрокинул рюмку.
     Аппетитно  закусывая,  Лобачев  ласково  посматривал на  хмурившегося
Доватора с  примирительным добродушием,  а потом,  неожиданно склонившись,
тихо спросил:
     — В рейд по тылам противника собираешься?
     — Собираюсь.
     — Вот  и  хорошо!  В  недалеком  будущем  пойдешь  километров на  сто
пятьдесят и побольше,  —  приказывающим,  исключающим всякую шутку шепотом
произнес он и веско добавил: — Будешь готовить весь корпус.
     — Есть все-таки дивизия, товарищ бригадный комиссар?
     — Будет,  раз  я  говорю.  На  этот раз  задача будет еще  серьезней.
Погонишь немцев далеко на запад.
     После  ужина  Доватор  шумно  вышел  в  сени  и  быстро  спустился по
лестнице.  Окрыленный неожиданной радостью, он вскочил в седло и, разбирая
поводья, весело спросил подъехавшего Шаповаленко:
     — Замерз, старик?
     — Да який же я старик? Вы меня, товарищ генерал, обижаете.
     — Держи голову выше! Скоро гитлеровцев на запад погоним! Вышвырнем их
с нашей земли! А потом вернемся в Москву.
     — В  Москву...  —  задумчиво повторил  Филипп  Афанасьевич и,  сбивая
приставший к сапогу снег, спросил: — А вот, товарищ генерал, в Москве была
сельскохозяйственная выставка. Як она зараз?
     — Выставка...  — озабоченно проговорил Доватор. Он и сам не знал, что
с  выставкой.   Видя,  что  Шаповаленко  заинтересован  ею,  успокоительно
добавил: — Закончится война, обязательно побываем. До войны-то бывал?
     — Ого! Да у меня там Унтер оставлен! Такой разбродяга, не дай боже.
     — Сослуживец, что ли?
     — Да нет, товарищ генерал, Унтер — это наш колхозный кабан.
     Ехавшие сзади казаки,  уткнувшись головами в конские гривы, корчились
от хохота. Не утерпев, расхохотался и сам Доватор.
     Почувствовав  веселое  расположение  генерала,   Филипп  Афанасьевич,
расправив бороду, с нарочитой в голосе обидой продолжал:
     — Всегда так,  товарищ генерал.  Не  успеешь себя за  ус  дернуть або
моргнуть бровью,  гоготать начинають,  як  глупые  гусаки.  Им  бы  только
хохотнуть...  Не дають слова молвить,  га, га, га!.. Не понимают дурни, що
Унтер той историчный, общественный...
     — А почему — Унтер? — сдержанно, еще смеясь, спросил Доватор.
     — Да дуже вин був похож на унтера,  —  подъезжая вровень с Доватором,
продолжал Шаповаленко.  —  До  войны работал я  на  конюшне.  Прихожу рано
утречком,  намочил коням  отрубей,  поклал  в  кормушку и  бачу,  как  той
свинячий голова забежал на двор,  пристроился к  корыту и жрет.  Спиймав я
его за ухи и прогнал.  Бить,  конечно, не стал. Свинья, она и есть свинья,
кроме сала взять с нее нема чего.  На другой день,  бачу, знова пожаловал.
Увидал  меня  и  остановился.  Морда  така  курноса,  шельмовата  и  усики
врастопырку.  Лупит на меня глазищи, як будто спросить хочет: "Жрать дашь,
черт старый,  або  знова за  ухи дергать будешь?"  Насыпал ему трошки.  На
третий —  еще  притащился и  уже  мордой о  голенище трется,  похрюкивает:
давай,  дескать,  угощай!  Накормил.  С той поры почал он являться,  як на
солдатскую кухню унтер, — каждый день. Да так привык — от коней никуда. Мы
на водопой,  а  он следом.  Начинаем их купать,  щетками моем и его заодно
выкупаем.  Вы знаете,  такой выкормился кабанище,  пудов на пятнадцать. Мы
тогда коней в Москву на выставку готовили,  и он вместе с ними поехал,  да
еще первый приз взял.  Вот який был Унтер! А им га-га... — уже с искренним
огорчением закончил рассказ Филипп Афанасьевич.
     Покачиваясь в седле в такт конскому шагу, он добавил:
     — А  за  коней нашего колхоза мне Семен Михайлович Буденный руку жал.
Грамоту с золотыми буквами вручил.
     Приближались сумерки.  По  обеим  сторонам дороги  заснеженное ржаное
жнивье взбороздили танковые гусеницы,  в темных вмятинах застывала голубая
вода.  Над  видневшимся вдалеке лесом  поднимался дым  и  лениво падал  на
верхушки деревьев.
     — А  кони на выставке остались?  —  оглянувшись на притихших казаков,
спросил Доватор.
     — Кони на войну пошли...
     На Волоколамском шоссе Доватора догнал на машине генерал Панфилов.
     — Кавалерия,  спешивайся!  —  крикнул  Панфилов,  открывая дверку.  —
Садись ко мне, подвезу.
     Молодой конь  Доватора Казбек,  косясь  на  гудевшую машину,  сердито
всхрапывал. Доватор слез с коня и сел в машину.
     Шофер дал газ.


                                 ГЛАВА 2

     14  ноября 1941  года,  за  день до  всеобщего наступления германских
войск на Москву,  на волоколамском направлении с утра начал перекатываться
мощный гул артиллерийской подготовки. Армия Дмитриева своим правым флангом
внезапно нанесла противнику упреждающий удар.  Советские танкисты, прорвав
фронт  юго-восточнее Волоколамска,  вышли  в  тыл  врагу и  начали громить
главное сосредоточение немецких сил. За сутки дивизия генерала Панфилова и
кавгруппа  генерала  Доватора,  захватив  при  поддержке  танковых  частей
несколько деревень, глубоко вклинилась в оборону противника.
     Панфилов  с  группой  штабных  командиров стоял  на  земляной  насыпи
блиндажа и, поглядывая на аккуратно сложенную карту, приказывал:
     — Пошлите офицера связи к Суздалеву, уточните обстановку.
     Еще  ночью  разведчики Панфилова донесли,  что  против  левого фланга
дивизии   Суздалева   противник,    опомнившись   после    удара,    начал
сосредоточивать крупные силы танков. Суздалев, обеспокоенный передвижением
немецких частей,  прекратил наступление и  перешел  к  обороне.  Доватор и
Панфилов продолжали со своими полками продвигаться вперед.  В стыках между
дивизиями в момент наступления, естественно, образовалась брешь.
     Обнаружив  значительное  скопление  немцев   против  своей   дивизии,
Суздалев подготовил к обороне и танки.
     Действуя вяло и пассивно,  он все-таки приготовился к отражению атак.
Но противник учел,  что атаковать этот участок —  значит встретить упорное
сопротивление сильной,  подкрепленной танками дивизии.  Поэтому,  совершив
обходное движение,  немцы  силами двух  полков —  пехотным 75-й  дивизии и
танковым 5-й  дивизии —  перешли в наступление в стыке двух дивизий.  Но и
здесь расчеты их оказались ошибочными.  Панфиловцы,  перейдя к обороне, не
пропустили немецких танков.  В  этом  неравном бою  28  героев-панфиловцев
покрыли себя вечным ореолом бессмертной славы и  доблести.  К исходу этого
незабываемого  дня  командный  пункт  Доватора  находился  на  Язвищенских
высотах.  С утра,  одновременно с атаками на дивизию Панфилова,  противник
силами  35-й  пехотной дивизии  и  2-й  танковой перешел в  наступление на
кавгруппу Доватора.
     От  горящих немецких танков  в  небо  ползли  черные клубы  дыма,  по
деревенским крышам гуляло пламя.  Сквозь дым  и  едкий  смрад  на  дивизии
Доватора лезли все новые и новые танковые колонны.  От взрывов содрогалась
земля, и казалось, все оглохло от неумолкаемой артиллерийской и пулеметной
канонады.  Положение обороняющихся дивизий с  каждой  минутой усложнялось.
Прислушиваясь к  грохотавшей машине  боя,  Доватор  по  перемещению звуков
угадывал, что левофланговые соседи начали отходить к магистрали.
     Прискакавший  из   штаба   дивизии  офицер  связи  старший  лейтенант
Поворотиев сообщил,  что противник обходит полки Атланова. На левом фланге
дивизии   Медникова  немцами   прорвана   линия   фронта   в   направлении
Ново-Петровское. На правом фланге связи с дивизией Панфилова нет.
     На наблюдательном пункте Доватора шла напряженная работа. Из блиндажа
то  и  дело  выскакивали телефонисты с  красными от  бессонницы глазами  и
подавали  начальнику  штаба  полковнику  Карпенкову  тревожные  донесения.
Перечитывая  их,  Карпенков  подзывал  оперативного  дежурного  и  отдавал
какие-то приказания. Дежурный, придерживая на бедре шашку, бежал исполнять
их.   Почти  через  каждые  пять  минут  начштаба  вызывали  к   телефону.
Пригнувшись,  он  быстро  вылезал  из  блиндажа,  подходил  к  Доватору  и
докладывал:
     — Командиры просят снарядов.
     — Послать, — коротко приказывал Доватор.
     — Есть!  Я уже распорядился.  Командующий выслал танковый батальон. Я
думаю, надо подкрепить Атланова. У него положение, видно, серьезное.
     — Подождем. Когда прибудут, будет еще виднее.
     — Убит командир Н-ского полка... — продолжал начштаба.
     Доватор вскинул на  него  как-то  сразу  отяжелевшие глаза,  а  потом
медленно отвел их и приглушенно проговорил:
     — Написать семье. Для детей что-нибудь сделать, помочь.
     Только  что  вернулся  находившийся при  дивизии  Медникова  комиссар
Шубин. Отряхивая с полушубка снег, подошел к Доватору.
     — Ну как? — настороженно спросил Доватор.
     — По совести говоря,  неважные дела, Лев Михайлович. Нажимают сильно.
Переправили через реку танки. Насели на соседнюю дивизию, отбрасывают ее к
шоссе.  Люди  дерутся крепко.  Противник начал было охватывать левый фланг
Медникова.  Медников двумя полками пошел в контратаку.  Отсек пехоту, сжег
девять танков... Но держаться ему трудно. Что у Атланова с Панфиловым?
     — У  Атланова примерно тоже такое положение.  С Панфиловым связи нет.
Судя по непрерывному гулу, там жарко.
     На  северо-западе,  в  расположении  дивизии  Панфилова,  неумолкающе
гудела  скованная морозом  земля.  Над  лесом  густо  лопались шрапнельные
вспышки.
     На  командный  пункт  прискакал  взволнованный  Шаповаленко.  Доватор
посылал его с приказанием в штаб дивизии.
     — Разрешите, товарищ генерал, доложить?
     — Да, да, только покороче...
     Доватор,  с  усмешкой  посматривая  на  встревоженные  под  лохматыми
бровями глаза казака, приготовился слушать.
     — Фриц пре, ну ни як терпеть не можно...
     — Не пугай...  Тише...  Неужели правда?  —  делая нарочито изумленное
лицо, спросил Доватор.
     — Не пужаю, товарищ генерал. Танки зовсим недалече скрыпять. Беда!
     — Да ну-у? Страшно?
     — Не так, щоб дуже, но трохи е...
     — Давай коней, мы немцам покажем хвост, только нас и видели...
     Предчувствуя  в  словах  генерала  подвох,   Шаповаленко  сконфуженно
замолчал.
     — Значит,  не можно терпеть?  —  напористо допытывался Доватор.  —  А
помнишь,  как ты  бранил меня за  отступление из  Смоленщины?  Партизанить
собирался. Забыл?
     — Обидно было, товарищ генерал. Народу богато, а бою самый пустяк.
     — А сейчас не обидно?  —  спросил Шубин. — Смотри, какая идет горячая
схватка! Не ожидал я от тебя, Филипп Афанасьевич. Оказывается, ты не очень
храбр...
     — Товарищ бригадный комиссар!  Да  я  хоть  зараз до  смерти рубаться
пойду. Нам бы трохи танков, стукнуть им в лоб, а потом в сабли!
     — Скачи быстро к командиру дивизии,  — приказал Доватор, — и передай,
что сейчас будут танки. Кого встретишь, всем говори: идут танки. Понял?
     — Так точно, товарищ генерал, понял.
     Шаповаленко,  круто повернувшись, побежал к коню. Через минуту он уже
был в седле.  Стегнув Чалого, помчался навстречу посвистывающим пулям. Над
боевыми   порядками  обороняющихся  дивизий,   утробно  завывая  моторами,
неожиданно   появились   немецкие    бомбардировщики.    Свирепо    тычась
остроконечными мордами,  они пикировали на  лес.  Из блиндажей на бруствер
вылезли с пулеметами охранявшие командный пункт Доватора разведчики.
     Бруствер встряхивали чудовищные взрывы.  Бойцы,  тяжело  дыша,  молча
наблюдали. Доватор, прислонившись к дереву, гневно сжав челюсти, выщипывал
из бурки шерстинки.  Шубин стоял рядом и  что-то быстро писал в  блокноте.
Карпенков, склонившись над телефонным аппаратом, вызывал истребителей.
     Бомбардировщики,  выворачивая серые  с  темными  крестами  плоскости,
уходя от зенитного огня, кружились над лесом, набирали высоту и скрывались
за  дымный западный горизонт.  На  одном вспыхнуло пламя.  Через минуту от
него оторвалось хвостовое оперение и вместе с моторной группой упало вниз.
Второй, снижаясь, вычерчивал на небе густую полосу черного дыма.
     — Так, так! — повторял Доватор возбужденно.
     От  Чесминского леса,  мощно  сотрясая землю,  к  Язвищенским высотам
подходила колонна танков Т-34.  Их было двенадцать.  Доватор, взяв с собой
лейтенанта   Поворотиева,    пошел   им   навстречу.   Головной,   заметив
приближающегося генерала,  остановился.  Из  люка  вылез  капитан в  синем
комбинезоне.  Доватор поздоровался и  назвал себя.  Капитан,  отдав честь,
назвался Борисовым.
     — Восемь машин в распоряжение генерала Атланова,  поведет вас старший
лейтенант,  офицер связи,  —  показывая на Поворотиева,  сказал Доватор. —
Задача,  капитан  Борисов,  трудноватая,  —  коротко  изложив  обстановку,
продолжал Лев Михайлович,  — отбросить противника из села Иванцово и выйти
на рубежи, обороняемые дивизией Панфилова. Знаете такого?
     — Так точно, товарищ генерал.
     — У него очень тяжелое положение. Надо помочь. Я знаю, что такое наши
советские танкисты,  и надеюсь,  что вы не подведете. Обещаю прикрыть вашу
атаку  дивизионом противотанковой артиллерии и,  если  будет нужно,  брошу
конницу. В подробностях задачу получите от командира дивизии.
     Поворотиев пристроился сзади башни.  Танки, вспахивая снег, двинулись
дальше.   Четыре  из  них  Доватор  оставил  у   себя  в  резерве.   После
бомбардировки с  воздуха противник снова  начал  яростно атаковать дивизию
Атланова, введя в дело до шестидесяти танков.
     Восемь танков капитана Борисова при поддержке артиллерии и  спешенных
кавалеристов,  приняв бой, сожгли свыше двадцати немецких машин, несколько
вражеских танков подорвались на минах,  остальные отошли на Шитьково.  Но,
подтянув  свежие  силы,  противник  снова  пошел  в атаку по всему участку
фронта.  Шестнадцать  немецких  танков   прорвались   в   тыл   и   начали
разворачиваться  для атаки на Язвищенские высоты,  где находился командный
пункт Доватора.
     Лев  Михайлович выставил  против  них  пушки  дивизионной артиллерии.
Положение становилось критическим.  Кто-то  предложил Доватору  отойти  на
Федюково.
     — Мы никуда не уйдем,  —  насупив брови, твердо произнес Доватор. — Я
никому не позволю сделать назад хотя бы шаг.  Мы пережили с  нашим народом
немало  тяжелых  невзгод  в  рейде,  в  Жарковских  болотах,  на  Ржевском
большаке,  здесь,  под Москвой. А теперь, в момент опасности, все бросить,
да? Приготовить гранаты!
     На командный пункт прибежал бледный, с трясущимся подбородком один из
командиров дивизионной батареи.
     — Танки, товарищ генерал. Уходить надо, они уже на окраине Язвищ...
     — А  пушки твои  где?  —  круто повернувшись к  нему,  жестко спросил
Доватор.
     — Смяли... раздавили... Танки... Комиссар убит...
     — А  почему ты цел?  Где автомашины,  которые возили твои пушки?  Кто
будет подбирать раненых, которых ты бросил? Фашисты?
     Командир  растерянно  молчал.   Доватор   приказал  его   арестовать.
Неожиданно к командному пункту,  грузно давя мерзлые глыбы земли,  подошел
тяжелый танк КВ.  Из  люка показалась голова танкиста в  ребристом шлеме с
черномазым молодым лицом.
     — Товарищи, — закричал он, — где штаб генерала Доватора?
     — Я Доватор. В чем дело?
     — Приехал выручать, товарищ генерал. Приказал командарм.
     — Кого выручать?
     — Вас, товарищ генерал, и штаб.
     — Молодец! Вот спасибо... Как фамилия?
     — Младший лейтенант Голубев.
     — Знаешь что,  голубчик...  Мы себя сами выручим,  а  ты скорым ходом
помоги  своим  товарищам  —   танкистам.   Они  вчетвером  отбивают  атаки
шестнадцати немецких танков.  Четыре уже подбили,  а  ты  возьми четыре на
себя.
     — Есть, товарищ генерал, подбить четыре!
     Танкист  захлопнул люк.  Рванувшись с  места,  могучая машина,  ломая
мелкий кустарник, вышла на поле. Через несколько минут орудийный хобот ее,
сверкнув огненным языком, выплюнул тяжелый бронебойный снаряд. С ползущего
к селу немецкого танка сорвало башню и отбросило в сторону.
     — Молодец! — не отрываясь от бинокля, крикнул Доватор.
     Другие  танкисты,  увидев поддержку,  смело  пошли  в  атаку.  Справа
ударили  дивизионные  пушки.   Шесть   уцелевших  немецких  танков  начали
поворачивать назад, но там их встретили батарейцы Ченцова и подожгли.
     Доватор  повеселел,   но  с   появлением  Кушнарева  лицо  его  снова
омрачилось.
     — В  дивизионной батарее  одна  пушка  подбита,  остальные три  целы.
Комиссар погиб,  — быстро доложил Кушнарев. — Я их нашел, товарищ генерал,
в лесу.  Потеряв комиссара,  они решили сменить позиции, передвинуть пушки
глубже в лес. Когда я пришел с разведчиками, сержант из трех орудий открыл
огонь и сразу же подбил два танка. Куда исчез командир, они не знают.
     — Что  будем делать,  Михаил Павлович?  —  сумрачно спросил Доватор у
Шубина, прислушиваясь: приближался шум мотоцикла.
     — Военный трибунал разберет. А как ты полагаешь, Лев Михайлович?
     — Согласен, — сурово и резко сказал Доватор.
     Подъехал мотоциклист.  Из коляски вылез начальник политотдела Уваров.
За рулем сидел высокий командир. Это был офицер связи штаба армии.
     Уваров быстрыми шагами направился к  Доватору.  Поздоровался за руку.
Он был сильно чем-то взволнован и  не мог говорить.  Красивое побледневшее
лицо полкового комиссара осунулось, резче обозначились морщины, но большие
голубые глаза блестели молодо, остро и ярко.
     Заглушив мотор, офицер связи подошел к Доватору и вручил ему пакет.
     Командарм приказывал немедленно перебросить группу в  район  Истра  —
Горки.  Из  короткой армейской сводки было  видно,  что  левый фланг армии
отходит в  направлении Истра,  а  правый  продолжает успешное наступление.
Доватору   было   приказано   не   допустить   противника  к   Истринскому
водохранилищу.  В  этом же приказе рассказывалось о героическом подвиге 28
панфиловцев.
     В конце было самое удручающее сообщение.
     Прочитав его,  Доватор не  сразу  понял все  случившееся.  Его  рука,
готовая  передать бумагу  Шубину,  вдруг  дрогнула и  исчезла под  буркой.
Внезапно,  круто повернувшись,  он отошел к ближайшему дереву. Лежавшие на
бруствере разведчики видели, как генерал сломал несколько веток, отшвырнул
их далеко в сторону и быстро вернулся обратно.
     Взглянув на  сидевшего комиссара,  он  хотел было что-то сказать,  но
спазма сжала горло.  Он чувствовал,  как разум его никак не мог воспринять
столь неожиданное и ошеломляющее известие.
     — Как же это могло случиться?  — не сказал, а выдавил из себя Доватор
и,  склонившись к  Шубину,  горячо дыша ему в  лицо,  добавил:  —  Как это
произошло?
     — Что, Лев Михайлович?
     Лицо Доватора было искажено страшной болью.
     — Панфилов...
     — Что Панфилов?
     — Погиб генерал. Несколько часов тому назад убит...
     — Да,  —  подтвердил Уваров, — я только что оттуда. Видел генерала...
За  полчаса перед этим  он  был  в  деревне Гусенево,  поговорил со  своей
дочерью  и  поехал  на  командный  пункт  дивизии.   Вскоре  его  привезли
мертвого...
     Уваров замолчал и отвернулся в сторону, вспоминая, как оцепенели лица
бойцов  и  командиров,  которые  безотрывно смотрели  на  бездыханное тело
генерала.
     Где-то  неподалеку прогремел залп гвардейских минометов.  Ему яростно
вторили пулеметы.  Все молчали и  как будто не слышали грохотавшего вокруг
боя.
     Доватору стоило  больших усилий осознать,  что  его  боевого соседа и
друга  уже  нет.  Перед  ним  стоял  живой,  добродушный,  улыбчивый  Иван
Васильевич Панфилов,  всего несколько дней назад подаривший ему, Доватору,
перчатки.  Медленно подняв голову и посмотрев на Уварова, Лев Михайлович с
тягостным принуждением, срывающимся голосом спросил:
     — Дочь,  говорите, родная? Да-а... Знаю. Валентина. Рассказывал он...
Я еще ему завидовал,  что вместе с дочерью воюет.