ие,  Шевчук зажег
обрывок газеты и  концом карандаша хотел было убавить фитиль,  но неловким
движением погасил его.  Клочок бумаги,  догорев,  обжег ему пальцы и  тоже
погас.  Шаря в  темноте рукой по столу,  он чуть было не опрокинул банку и
громко позвал:
     — Симаков!
     — Сейчас,  товарищ старший лейтенант.  А почему темно? — шурша в углу
соломой, спросил Симаков.
     — Потому что у тебя "светило",  як у худого слесаря форсунки.  Шипит,
чадит,  трещит и гаснет.  Иди ко мне и неси спички. Зажигай. Да смотри, не
повали мне эту чертову машину, тут на столе карта. Чуешь?
     — Чую,  — хрипло откашливаясь спросонья, ответил Симаков. — Зараз все
будет в  порядке.  —  Он  чиркнул спичкой.  Но едва пламя спички коснулось
фитиля,  как бензин,  фыркнув скопившимися в  консервной банке газами,  со
взрывом отбросил банку в угол. Землянка снова погрузилась в темноту.
     — Что же  ты  наделал?  —  задыхаясь от запаха перегоревшего бензина,
крикнул Шевчук. — Да я тебе за карту, знаешь, що сделаю?!
     Свою боевую карту Шевчук содержал в  идеальном порядке.  Он никому не
позволял к ней притронуться, и вдруг такое несчастье.
     Но  разразиться вспыхнувшим гневом  Шевчуку  не  удалось.  За  дверью
послышался разговор, вошел дежурный.
     — Где же огонек? — проговорил он из темноты.
     — А,  с его огнем!  Взорвался,  як фугас. Ты с кем тут? В чем дело? —
беспокойно спросил Шевчук.
     — Пушки прибыли, — ответил дежурный.
     — Командир батареи капитан Мхеидзе,  —  раздался от  порога  голос  с
сильным кавказским акцентом.
     Вспыхнувший свет  карманного фонаря  скользнул по  бурке  Шевчука,  а
потом по его нахмуренному,  закопченному лицу и,  мгновенно перепрыгнув на
стол, осветил залитую бензином и испачканную сажей карту. Шевчук, подавляя
гнев,  заметил,  как густые черные усы капитана шевельнулись в  сдержанной
улыбке.  Рядом с  вошедшим стояла рослая молодая девушка в белой сибирской
кухлянке.
     — Командир    эскадрона   старший    лейтенант   Шевчук,    —    сухо
отрекомендовался Кондрат. — Располагайтесь...
     — Мне  нужно  видеть  командира полка.  —  Капитан,  прижимая руку  с
фонариком к груди,  освещал землянку. Симаков, вынырнув к свету, торопливо
налаживал освещение. Дежурный, пообещав добыть лампу, вышел.
     — Командира полка здесь нет. Командует комиссар. Он отдыхает. Сколько
у вас пушек?
     — Две. Нельзя ли все-таки разбудить командира полка?
     — Зачем его будить?  Он только что прилег.  Подумаешь,  событие:  две
пушки! Человек не спал...
     — Да,  это событие.  Настаиваю на  том,  чтобы доложили комиссару,  —
требовательно проговорил капитан.  — Я прибыл в ваше распоряжение всего на
сорок пять минут.
     — На сорок пять минут? — Шевчук удивленно поднял глаза. — Вы что это,
серьезно говорите?
     — Вполне серьезно.
     — Что же можно сделать за это время?
     — Что нужно,  то и сделаем, товарищ, — уверенно ответил капитан. — Мы
только  напрасно теряем время.  —  Порывшись в  полевой сумке,  он  достал
какую-то бумажку и протянул Шевчуку. — Прочтите.
     — Симаков!  Мы что, до утра будем в темноте кукарекать? — принимая от
капитана бумагу, спросил Шевчук.
     — Все готово,  товарищ старший лейтенант. — Ставя зажженную коптилку,
Симаков  с  отчаянием  поглядел  на  стол,   где  взрыв  наделал  страшный
беспорядок.
     Шевчук, прочитав бумагу, быстро вскочил и окинул глазами улыбающегося
капитана.  Он  перевел взгляд снова на  бумажку,  а  потом на  ординарца и
изменившимся от волнения голосом крикнул:
     — Гриша, а ну, скоро до комиссара, буди его! Хотя нет, я сам. Вы меня
извините,  товарищ капитан,  я зараз.  А ты,  Гриша, открой нам консервы и
давай на стол, що там — вино, закуску. Это же, браток, праздник!
     Надвинув на глаза кубанку и размахивая широкими полами бурки,  Шевчук
исчез в темноте.
     Войдя в комнату,  где, не раздеваясь, на кровати спал Абашкин, Шевчук
осторожно тронул его за плечо и, склонившись к его уху, тихо сказал:
     — Товарищ комиссар, вставайте: "катюши" прибыли...


                                 ГЛАВА 12

     Комсорг полка Сергей Бодров полз к широкой просеке. Временами, словно
купаясь в снегу,  он переворачивался на бок и оглядывался назад. За ним, в
нескольких  шагах,   с   фельдшерской  сумкой  на   спине  белым  комочком
перекатывалась через кочки Нина Селезнева.  Сзади нее,  пыхтя и отдуваясь,
полз Яша Воробьев,  а  вслед за ним радист Савва Голенищев и  связной Вася
Громов.
     Ночная попытка пробраться к Осипову не удалась.  Всюду они натыкались
на заслоны противника и подвергались обстрелу.
     Под  утро  комсомольцы вынуждены  были  вернуться  обратно.  Вторично
вызвав  комсорга Бодрова,  Абашкин  приказал взять  с  собой  Голенищева с
рацией и  связного Громова и  пробиваться всем  вместе.  Рацию  надо  было
доставить во что бы то ни стало.
     — Антону  Петровичу скажи,  что  план  операции  разработан.  Сегодня
непременно будем атаковать. Наступлением руководит сам Доватор. Как только
соединитесь,  немедленно радируйте.  Схему  с  моими  пометками береги.  В
случае  чего  уничтожь.  Все,  что  я  тебе  говорю,  запомни и  передай в
точности.
     Вспоминая наказ  комиссара,  Сергей остановился.  Вот  она,  просека.
Предутреннюю  морозную   тишь   разрывают   длинные   пулеметные  очереди.
Гитлеровцы почти  беспрерывно стреляют вдоль просеки трассирующими пулями.
Изредка бьют пушки.  Самое главное — проскочить стометровую просеку. Место
почти открытое. Мелкая поросль осинника — чудесное место для красноголовых
грибов...  Сергей разгребает рукавицей снег и, укрепив локти, кладет перед
собой автомат.
     Приближается  рассвет.  По  верхушкам  деревьев  шаловливо  пробегает
ветер,  с  веток  летят пушистые хлопья снега.  На  просеке тонкими белыми
ручейками бежит  поземка.  Сергей  накручивает на  руку  ремень автомата и
сильным движением посылает тело вперед. Его примеру следуют и остальные.
     Впереди  пулеметная очередь  подняла  снежный  вихрь.  Сергей  ныряет
головой в  снег.  Он слышит,  как над головой с  шипящим звоном проносятся
снаряды и  с оглушительным треском рвутся между деревьями.  Ползущие сзади
окунаются лицами в  снег и  недвижимо замирают на  месте.  Сергей,  первым
подняв голову, оборачивается назад. Из-под упавшего на лоб спутанного чуба
поблескивают черные навыкате глаза.  На тонком,  с красивой горбинкой носу
подтаивают снежные крупинки.  Смахнув их рукавицей, он поправляет на плече
автомат  и  ощупывает  противогазную  сумку,  наполненную  дополнительными
зарядами для мин.
     Абашкин приказал доставить их  Осипову еще  утром,  но  связь  с  ним
прервалась.  Если Сергей не взлетит с этими штучками на воздух, они крепко
пригодятся.
     Убедившись,  что у двигавшихся сзади товарищей все в порядке,  Сергей
ползет дальше.  Остается преодолеть совсем небольшое расстояние.  Впереди,
на  краю  просеки,  ровный  густой  рядок  молодых кудрявых елочек,  таких
пушистых,  хоть вешай игрушки и зажигай свечи...  А вот что там,  за этими
прелестными елочками?  Может,  засада  немецких  автоматчиков?  Подумав  о
возможности такой встречи, Сергей останавливается и манит к себе Нину.
     — Слушай,  сестричка...  —  говорит  Сергей,  отводя взгляд куда-то в
сторону.  — Пока я не дойду до елок,  вам лежать на месте  и  ждать  моего
сигнала — подниму автомат дулом вверх.
     — А почему бы не всем вместе?  — спрашивает Нина, поправляя на голове
беличью,   с  длинными  ушами  кухлянку  —   подарок  сибирских  охотников
фронтовикам.  В  этом уборе ее молодое раскрасневшееся лицо с  характерным
изгибом бровей по-детски мило и выразительно.
     — Так надо,  —  улыбнувшись,  твердо говорит Сергей и, слизнув языком
комочек снега,  ползет  дальше.  Он  весь  тонет  в  снегу,  видна  только
колыхающаяся на спине противогазная сумка.
     По  просеке ветер  сильнее крутит поземку.  Чуть  выше  спины  Сергея
проносится очередь трассирующих пуль.  Пока  ползли все  вместе,  Нина  не
испытывала  отвратительного  чувства  страха,   но,   когда  над  Бодровым
просвистели пули,  Нина  вздрогнула.  Иногда  ей  казалось,  что  она  уже
привыкла видеть  смерть,  но,  как  только приходилось приблизиться к  ней
вплотную, начинало сжиматься сердце.
     Отгоняя вспыхнувшие в голове тревожные мысли, Нина неотступно следила
за ползущим Сергеем.  Вот он,  упорно бороздя головой снег, выполз на край
просеки, нырнул в канаву и скрылся. Нина облегченно вздохнула.
     Тяжело посапывая носом,  подполз Яша Воробьев и, тронув Нину за носок
валенка, шепотом спросил:
     — Ну как, Ниночка Петровна?
     За это шутливое прозвище Яше не раз попадало от Нины,  но отучить его
не  было  никакой возможности.  Зато  сейчас эти  слова  прозвучали как-то
особенно тепло и дружески.
     — Переполз... — прошептала Нина. — Как автомат поднимет дулом кверху,
поползем и мы.
     — Ага,  — понимающе кивнул Яша и,  счищая приставший к карабину снег,
добавил: — Смелый парень. Правильно делает.
     — Не  шевелись,  —  зашипела на  него Нина,  продолжая вглядываться в
кусты, за которыми исчез комсорг.
     Но кудрявые елочки стояли неподвижно.  Казалось, они манили к себе не
только  своим  веселым видом,  но  и  относительной безопасностью.  Однако
сигнала не было.  Несколько минут показались Нине бесконечностью.  Колючая
поземка подула сильнее.
     Нине остро захотелось встать и  зашагать во весь рост,  как она часто
делала,  подбирая на  поле боя раненых.  Но сейчас она не одна и  не имеет
права не  только встать,  но и  пошевелиться.  На короткое мгновение глаза
Нины  застилает туманное облачко.  Она  вспоминает,  что  где-то  за  этой
просекой,  стиснутые немцами со  всех сторон,  насмерть дерутся эскадроны.
Кровью истекают раненые бойцы.  Кажется,  что кто-то укоряющими,  зовущими
глазами заглядывает ей в самую душу. От этого еще больше хочется рвануться
вперед, туда, где ждут ее истомленные жестоким боем люди.
     Прошло еще  полчаса.  Нина  начала шевелить застывшими пальцами.  Яша
посапывает,  у  него  насморк.  Савва трет прихваченное морозом ухо.  Вася
Громов жует что-то посиневшими губами. Занесенный поземкой, он выглядывает
из сугроба, точно сурок из норки.
     Наконец  впереди  между  вздрогнувшими елочками показалась коренастая
фигура Сергея Бодрова с поднятым вверх дулом автомата.
     — Вперед!  —  скомандовала  Нина,  оттолкнулась локтями  и  сильными,
юркими движениями поползла через просеку.
     Достигнув ее края, Нина белым комом скатилась под елочку в канаву. За
ней следом один за другим кувыркнулись на дно канавы и остальные.
     Бодров встретил их предупреждающим знаком.
     — Дальше нельзя двигаться,  —  тихо проговорил он, сдвигая на затылок
серую ушанку.  —  Впереди еще  одна  просека.  Там  сейчас немецкие саперы
снимают мины.
     — И много их?  — спросил долговязый телефонист Савва. Он был знаменит
на всю дивизию тем,  что в любое время дня и ночи, в любую погоду каким-то
одному  ему  известным чутьем мог  отыскать самое  незаметное повреждение,
исправить его,  связать,  как он говорил, "в веревочку". А провода он умел
так  прятать,  что  их  сами  связисты  не  могли  обнаружить,  не  только
разведчики   противника.   Разговаривал  он   только   "кодовым"   языком,
изобретенным им  самим  и  вызывавшим у  товарищей неописуемое изумление и
хохот.  Свой "код" он пересыпал такими словечками, от которых, как говорил
Яша Воробьев, даже лошади начинают пофыркивать.
     — Значит,  одиннадцать колбасников с  пулеметом и  лягушка,  то  есть
танк, вперед попрыгали? — повторил Савва ответ Сергея.
     — Да, и лягушка, — подтвердил Бодров, хмуря черные, вразлет ушедшие к
вискам брови.
     — Грустно, и весьма, — отозвался Савва.
     Остальные, посматривая на задумавшегося Сергея, притихли.
     В лесу,  нарастая и усиливаясь,  закипал бой.  Вася Громов, белокурый
паренек маленького роста,  переступая с  ноги на  ногу,  потирал застывшие
руки.  Нина,  сняв  привязанные  на  шнурках  рукавицы,  что-то  искала  в
фельдшерской сумке. Яша отряхивая от снега свой полушубок.
     — Что, Громов, озяб? — покуривая в рукав, спросил Сергей.
     — Угу! — промычал Вася посиневшими губами.
     — Папироску хочешь? — предложил Бодров.
     На  двадцать третьем году  жизни,  после  двухлетней службы в  армии,
Сергею казалось, что он имеет солидный жизненный опыт. Ему сейчас хотелось
приласкать, ободрить этого закоченевшего голубоглазого восемнадцатилетнего
паренька.
     — Я  не курю.  Спасибо,  —  кутаясь в серый казачий башлык,  смущенно
ответил  Вася,  точно  стыдясь,  что  он,  такой  опытный  вояка,  связной
командира полка, и вдруг не курит.
     — Тогда  ешь  сухарь,  на!  —  Савва  вытащил из-за  пазухи  сухарь и
протянул Громову. Тот взял.
     — Слушай, Громов, — мягко сказал Бодров, — ты хорошо помнишь, в каком
месте шел вчера с донесением?
     — Помню, товарищ старший сержант!
     — А где ты обходил минное поле?
     — Не здесь,  а правее,  там!  — Громов показал на восток и, кивнув на
Савву, добавил: — Мы с ним было пошли туда, но нас обстреляли.
     — Точно!  —  отгрызая  крепкими  зубами сухарь,  подтвердил Савва.  —
Сначала  рассыпали  на  головы  автоматный  горох,  а  потом  плюнули   из
самоварной трубы. Весьма было грустно покидать местечко, на котором обычно
все спокойные люди сидят.
     От Саввиных слов стало как будто теплей и даже немножко весело.  Яша,
пряча  усмешку,  покачал  головой.  Улыбнулись и  остальные.  Смешно  было
смотреть  на  этого  неуклюжего,   в  коротком  полушубке  верзилу  с  его
катушками, карабином и огромными серыми, вдрызг растоптанными валенками.
     — Где вы, Савва, работали до войны? — спросила Нина.
     — Гм-м...   Видите  ли,   товарищ  сестричка,   я   сам   деревенский
интеллигент...
     Вася Громов прыснул в рукавицу.
     — Это что, должность такая? — улыбнулась Нина.
     — Как вам сказать... Мы, Голенищевы, со времен "оказии" гоняли почту.
Мой дед и папаша были почтальонами.  По их стопам пошел и я. А раньше, как
вам  известно,  в  царской деревне интеллигентами были учитель и  почтарь.
Вот,  значит,  я принадлежу к этому высокочтимому сословию.  В наши дни по
своему беспокойному характеру,  а  рожден я  в самое неспокойное время,  в
семнадцатом  году,  я  по  совместительству  был  в  колхозном  драмкружке
артистом,  режиссером,  постановщиком,  гримером,  художником, музыкантом.
Если посмотреть на театральную афишу, то мне будут принадлежать все нижние
подписи. Таланты меня распирали, как мерзлую бочку лед...
     — Замолчи  ты,  дьявол!  —  Яша,  заткнув рукавицей рот,  корчился от
смеха.
     — Вот, Ниночка Петровна, что значит невежественные люди, — серьезно и
укоряюще проговорил Савва,  засовывая в рот остаток сухаря и кивая на Яшу.
— Культурного словца не могут выслушать. Все аханьки да хаханьки...
     Нина  тоненько  прыснула  в  кухлянку.  Савва,  отряхнув с  полушубка
хлебные крошки,  снял с плеча карабин и,  пряча в глазах бесовскую лукавую
улыбку, почтительно спросил, обращаясь к Сергею:
     — Будем назад держать свои стопы, товарищ старший сержант?
     — А как вы думаете, товарищ деревенский интеллигент?
     Бодров  почувствовал,   как  у   него  начинало  подниматься  в  душе
необыкновенное доверие к  этому  чудаковатому парню.  От  него  веяло  той
крепкой  русской силой,  которая раскрывается неожиданно,  точно  широкий,
мощный взмах гигантских крыльев.
     — Ведомо мне,  что от конца вот этой медной веревочки,  — протяжно, с
расстановкой заговорил Савва,  показывая на телефонный провод,  —  зависят
многие жизни наших товарищей.  Поэтому мы  должны во  что бы  то  ни стало
протянуть ее туда. Вот что я думаю.
     — Попробуем,  —  твердо и решительно сказал Сергей и, крякнув, словно
пробуя поднять большую, тяжесть, добавил: — Двум придется остаться на этой
стороне просеки и отвлечь немцев. Остальные должны быстро проскочить.
     — А как же эти двое? — запинаясь, спросила Нина.
     — Там  видно будет...  —  Бодров,  покусывая губы,  быстро вскочил и,
повесив на  сук  сумку с  взрывателями,  продолжал:  —  Мы  с  Яшей сейчас
выдвинемся вперед и  откроем огонь.  Вы будете перебегать правее —  вот по
этому моему следу,  чтобы не угодить на мину.  Первым Савва,  за ним Нина,
Громов прикрывает сзади.. Ясно, товарищи?
     Все молча кивнули.
     — Ничего,  ребята,  там встретимся,  — ободрил их Сергей. — Вы только
смелей. Савва, возьми мою сумку.
     Подоткнув рукавицы под  поясной  ремень  и  перехватив автомат голыми
руками, он глухо добавил:
     — И не беспокойтесь. Мы все сделаем, как надо. Ну, идем, Яшенька.
     — Идем,  Сережа.  —  Яша, словно стараясь прикрыть вдруг заблестевшие
глаза,  нахлобучил ушанку  на  самый  лоб  и  нырнул под  ветви  вслед  за
Бодровым.
     Когда отошли метров на двести,  Сергей неожиданно остановился, присел
на снег и, подозвав к себе Яшу, тихо сказал:
     — Здесь! Совсем близко! Прислушайся.
     За  кустами слышались звуки  немецкой речи.  Иногда раздавался резкий
металлический стук. Отзвук его далеко разносился по лесу.
     — Вот тут неподалеку есть сваленное дерево,  — тихо говорил Сергей. —
Видишь следы?  Это я лазил!  Сейчас поползем туда.  Только осторожно. Если
обнаружим себя, тогда все. Я буду бить по пулеметчику первым.
     Свернув с тропки,  медленно,  с величайшей предосторожностью поползли
налево.  Как  только шум  на  поляне прекращался,  оба мгновенно замирали,
словно  подстерегали токующих  глухарей.  По  верхушкам  деревьев  свистел
ветер.  Иногда,  тревожа на  ветках седые морозные кружева,  падала шишка.
Впереди путь преграждался большой сваленной елью.
     Подползли вплотную  и  укрылись под  вывороченным бомбой  корневищем.
Просунув ствол  автомата между сучьями,  Бодров глазами показал Яше  место
рядом  с  собой.  Там  была  неглубокая ямка  и  открывался удобный сектор
обстрела.
     Группа  немецких  саперов  в  касках  и  желтого  цвета  комбинезонах
топталась на просеке шагах в пятидесяти.  По ту сторону просеки, в кустах,
замаскированный еловыми  ветками,  стоял  вездеход с  работающим на  малых
оборотах  мотором.  Из  кузова  торчал  ствол  пулемета и  виднелась каска
солдата.   Саперы   неторопливо  раскапывали  снег   и   вытаскивали  наши
противотанковые мины.
     Сергей с застывшей на посеревшем лице улыбкой медленно, почти не дыша
оттянул  затвор  автомата.  Он  не  чувствовал  страха,  а  только  слышал
учащенное биение  сердца.  Яша,  слегка  посапывая носом,  с  присущей ему
методичностью сибирского  охотника,  выбрал  высокого,  плечистого  немца,
присевшего на корточки, и прицелился в висевшую на его поясе гранату.
     Резкая длинная очередь автомата Бодрова хлестнула Яше в левое ухо.  В
лицо, обдирая щеку, брызнули вылетевшие из магазина гильзы.
     Яша,  потеряв точку прицеливания,  выстрелил наугад.  В какие-то доли
секунды  последовали  один  за   другим  два  оглушительных  взрыва.   Над
верхушками деревьев взвихрился черный  огненный смерч;  сильно встряхнув и
подбросив Яшу,  вырвал из его рук карабин. Ошеломленный, Яша поднял голову
и  оглянулся по  сторонам.  Между  деревьями плавал  едкий,  вонючий  дым,
застилая поляну. Оттуда доносились пронзительные крики и стоны.
     — Вот черт, а? — приглушенно выговорил зашевелившийся рядом Сергей.
     — Ты ранен?
     Яша, подхватывая карабин, рванулся к Бодрову.
     Сергей отрицательно качнул головой и, не оборачиваясь, вяло спросил:
     — Ты куда, Яша, стрелял?
     — В того, который на корточках, с гранатой на пузе, да только...
     — Ты в мину попал.  Она и ахнула...  и граната.  Здорово!  М-молодец,
Яшка!
     Он помолчал.
     — Меня немного оглушило, тошнит... А так ничего!
     Сергей повернулся и  изумленно раскрыл рот.  Вся щека Яши была залита
кровью.
     — Э-х,  как тебя!  Подожди,  я сейчас достану бинт.  — Са