аза.
     - Старым маршрутом? Через болото? - Карпенков не верил своим ушам.
     - Да,  - подтвердил Доватор. Ему подвели коня. Лев Михайлович ласково
погладил  его  от  морды  до  перевитой мускулами груди,  счистил  комочки
присохшей грязи,  с медлительным спокойствием поймал ногой перевернувшееся
стремя и,  уже сидя на коне,  деловито и  просто добавил:  -  Немцы сейчас
усиленно передвигают части - будут стараться прижать нас, да еще покрепче,
чем прежде.  Обман они обнаружили наверняка, а мы еще раз обманем их. Если
вчера прошли через это  адское место,  значит,  пройдем и  сегодня.  Будем
торопиться, чтоб наверняка быть завтра на Большой земле. В жизни, Андрюша,
все надо делать наверняка! Шагом марш!
     Карпенков понял. Он вскинул на Доватора повеселевшие глаза.
     - А ведь верно: ни одному черту не придет в голову искать нас на этом
пути.
     Лев  Михайлович только крякнул,  надвинул на  лоб  кубанку,  разобрал
поводья и без суеты и лишних слов поехал вперед.
     Если бы вчера сказали Карпенкову, что завтра ему снова придется плыть
по  тому же  самому вонючему,  страшному болоту,  то  он не поверил бы,  а
сегодня  он  смотрел  на  это,   как  на  рядовой  факт  в  истории  всего
беспримерного похода.


                                 ГЛАВА 22

     На  совещании в  штабе генерала Штрумфа за столом сидели офицеры всех
рангов.
     Жирный  подбородок генерала Кляйнмана упирался в  воротник френча,  а
его зоркие глазки колюче блестели под пенсне,  задерживались на полковнике
Густаве Штрумфе и нагловато улыбались:  его радовала смертельная бледность
полковника.
     Густав сидел,  выпрямив спину,  и,  держа руки под столом, машинально
рвал кожаные перчатки.  Ему казалось,  что он присутствует не на совещании
под председательством родного отца, а на тайном судилище инквизиторов. Все
были корректны,  вежливы,  но сухи и холодны.  Генерал не обвинял, но и не
оправдывал   сына.    Он   обстоятельно   анализировал   обстановку.   Все
присутствующие  понимали,   что  несколько  дивизий,  предназначенных  для
наступательных операций, вынуждены были совершать нелепые марши и гоняться
за  Доватором по лесам Смоленщины.  Они несли потери,  тратили боеприпасы,
жгли горючее,  окружали и  блокировали лес,  вели окопные работы -  и  все
напрасно.  Бомбардировщики целую ночь сбрасывали фугасы на  костры,  около
которых никого не было,  пехота "атаковала" лес -  и к утру нашла в болоте
несколько дохлых  лошадей...  А  ведь  казалось,  все  было  рассчитано до
мелочей:  в какие часы и даже минуты должно было покончить с конницей, - и
все  пошло  прахом!  Доватор  наутро  очутился на  сорок  пять  километров
юго-западнее  места  окружения,  истребил  батальон  Круфта,  соединился с
авиадесантом,  получил боеприпасы и ушел в неизвестном направлении. Теперь
надо  было  вновь  перегруппировывать потрепанные  дивизии,  заводить  всю
машину сначала.
     Генерал  Штрумф  постарался обрисовать положение таким  образом,  что
никто не мог сказать,  будто в неудачах виноват его сын.  Все провалы были
отнесены  за  счет  русского  леса  и  маневренности казачьего соединения.
Густав понимал, что отец выгораживал сам себя.
     На   совещании  было  решено  резервами  армейской  группы  "Гамбург"
блокировать все выходы из демидовских лесов.  Танковая и  пехотная дивизии
под  командованием генерала Эллерта должны уничтожить конницу в  момент ее
окружения где бы то ни было.  А  в том,  что она будет окружена,  никто не
сомневался.  Для  проведения этой  операции  было  выделено три  армейских
корпуса.  Им  же  было  вменено  в  обязанность очистить от  партизан леса
Смоленщины.
     В  Боярщину,  где  стояли  тылы  дивизии,  которой  полковник  Штрумф
командовал  до   появления  Доватора,   и   где   находилась  его   личная
штаб-квартира, он приехал под вечер.
     Вылезая из машины,  полковник приказал адъютанту сообщить жене о  его
приезде, сам же направился в штаб, куда велел привести пленного казака.
     Когда солдат ввел связанного Торбу в комнату, полковник, заложив руки
за  спину,  ходил из  угла в  угол.  Голова Захара была обмотана нательной
рубашкой.  Она пропиталась кровью,  присохла к  волосам и щеке.  Захар был
ранен в голову,  контужен тяжелой миной и ушиблен бревнами. Немцы вытащили
его  из-под  обломков  сарая  в  бессознательном  состоянии  и  сейчас  же
отправили в  штаб  полковника Штрумфа.  Живой  казак  был  ценной добычей.
Очнулся Захар в  каком-то  сарае,  после того  как  ему  вылили на  голову
несколько ведер воды.  Немцы хлопотливо куда-то  бегали,  кричали друг  на
друга и явно торопились привести его в чувство, но о том, чтобы перевязать
раненого, никто и не подумал. Это сделал Захар сам. Никогда не предполагал
он очутиться в таком страшном положении.  Все что угодно: ранение, смерть,
но не живым в  руки гитлеровцев!  Как это получилось,  он и сам не помнил.
Первое,  что пришло ему в голову, - вырвать у конвойного солдата винтовку,
и тогда...  "Убьют,  -  мелькало в голове.  -  Пусть убьют! Ведь живым все
равно не выпустят..."
     Теперь же,  стоя перед полковником,  Торба привел свои мысли в полный
порядок.  Захар  видел,  что  его  охранял один  немецкий солдат,  который
дожидался в  передней комнате.  Захар был с  полковником с  глазу на глаз.
Убить полковника Торбе казалось пустяком, а солдата тем более - солдат был
низкорослый,  плюгавый,  в  широких брюках с  потертыми коленками.  Стоило
выбежать из сеней,  а там -  огороды... Дальше - речка, кустарник и родной
лес. Только бы развязали руки!..
     Штрумф снял безрукавный,  сизого цвета макинтош и  вместе с  фуражкой
повесил на гвоздь.  Присев за стол,  он не спеша закурил сигару и,  пуская
колечки дыма, спросил:
     - Ваше звание, господин потомок кубанских атаманов?
     - Прикажите развязать мне руки, я ранен... Иначе говорить не буду.
     - Хор-ро-шо!  -  Полковник встал,  подошел к  двери,  что-то  крикнул
по-немецки.
     Вошел плечистый,  в  кителе,  худой,  длиннолицый  офицер,  такой  же
прилизанный и надушенный, как и полковник. На рукаве у него была нашивка с
изображением мертвой головы.  Откуда он взялся,  Захар не знал.  Когда  он
развязывал  на  руках Торбы кавказский наборный ремешок,  у Захара стучало
сердце: план рушился... Офицер ушел.
     - Я вас слушаю, - сухо произнес полковник.
     На  остром  лице  полковника промелькнуло что-то  гадкое,  похожее на
ехидную улыбку. Он расстегнул ворот кителя и обнажил тонкую белую шею.
     Захар  не  спускал  с  него  глаз.  Подскочить бы,  схватить эту  шею
грабастыми пальцами, давануть... Но полковник в это время достал из кобуры
парабеллум и положил его на край стола.
     - У вас дурной характер.  Вы женаты?  - склонив набок голову, спросил
полковник.
     - Я вам ничего не скажу, - хрипло проговорил Торба.
     - Хорошо! - Полковник снова что-то крикнул в дверь.
     Послышалась возня,  потом шумно распахнулась дверь.  Захар,  прикусив
побледневшие губы,  вздрогнул.  Длиннолицый офицер  и  солдат  втолкнули в
комнату Оксану  Гончарову.  Она  была  в  изодранной в  клочья сорочке,  с
распущенными волосами. На голых плечах и груди лиловели кровоподтеки. Лицо
опухло  до  неузнаваемости,  под  черными дугами  бровей  ярко  вспыхивали
большие глаза.
     - Кто  это?  -  полковник кивком головы указал Оксане на  Торбу.  Та,
стыдливо дернув сорочку, отвернулась в сторону.
     - И вы ее не знаете, кубанец? - спросил полковник.
     - Я знаю, что ты... - Захар рванулся было вперед.
     - Ну!  -  звонко крикнул полковник. Закинув руки за спину, порывистым
кошачьим движением подскочил к  Торбе,  вытянул шею,  приблизил бескровное
лицо,  вкрадчиво шептал:  -  Коммунист?  О-о!  Коммунист! Я тебя буду... -
Полковник не  договорил.  Захар обеими руками схватил его за горло.  Горло
хрустнуло,  точно  яичная скорлупа.  Полковник конвульсивно мотнул головой
вверх, всхлипнул и вяло опустился Захару под ноги.
     Торба,  отшвырнув обмякшее тело полковника,  подскочил к столу. Левой
рукой  схватил стопку своих документов и  сунул в  карман,  а  правой сжал
рукоятку парабеллума.  Потом торопливо снял со  стены полковничью фуражку,
примерил,  но  она не  налезала на голову -  мешала повязка.  Торба сорвал
повязку и  швырнул в  угол.  Надев фуражку,  накинул на плечи плащ.  Он не
замечал,  как щеки заливает кровь,  не чувствовал, как дрожит рука Оксаны,
которую он  крепко  сжал.  Быстро  распахнул дверь  и  шагнул  в  переднюю
комнату.
     Адъютант полковника сидел к  нему спиной за  столом и  что-то  писал.
Когда дверь открылась,  он  повернул голову.  Захар выстрелил ему  прямо в
лицо.  Солдат был убит вторым выстрелом.  В сенях Захара и Оксану никто не
задержал,  но,  когда они выбежали во двор, их оглушил грохот пулеметной и
винтовочной стрельбы. Крыши домов были освещены полыхающим заревом пожара.
Со  всех  концов села  доносились заглушаемые выстрелами крики немцев.  Не
обращая внимания на  свист  пуль  и  не  пригибаясь,  Захар  побежал через
картофельное поле к  речке.  Следом за ним бежала Оксана.  Сухая,  твердая
ботва царапала до  крови ноги,  но Оксана не чувствовала боли.  Она видела
перед собой речушку,  кустарник. Вот и сарай, где недавно сидел Торба, как
пойманный в клетку зверь. Вдруг со стены сарая навстречу бегущим метнулись
какие-то тени, набросились на Торбу и повалили его на землю.
     - Стой, фашистская душа! - Кто-то тяжело дышал.
     - Удирать,  стерва?  Только пикни!  - Люди навалились на голову... Но
Захар и  не  думал сопротивляться,  он выпустил револьвер и  растянулся на
картофельной ботве.
     - Да свои же мы! - крикнула Оксана.
     - Постой, а ты откуда, девка? - спросил паренек с автоматом.
     - Да ты, пташка, совсем голая!
     Захар поднялся.  Скинул полковничий плащ  и  укрыл им  Оксану,  потом
стащил с головы фуражку и далеко забросил в кусты.
     Выстрелы стихли.  В  деревне полыхал пожар,  разбрасывая над  крышами
домов искры.
     - Откуда вы, браты? - судорожно переводя дыхание, спросил Захар.
     - С неба, а ты кто такой?
     - Разведчик Доватора. Сегодня утром поджидал десант...
     - Да это мы самые!
     - Как вы? Значит, с отметки 93,5?
     - Точно!
     - Но там же немцы...
     - Ого!  Им казачки чох сделали!  Все в  порядке.  Там утром какого-то
разведчика все искали. Один усатый казак...
     - Филипп! - крикнул Захар. - Браты! Хлопчики! Родные мои!
     - Ты, милок, погоди... А девушка чья?
     - Дочь Григория Гончарова. Эх, хлопцы!..
     - А нас ее похоронить просили!
     - Нет, товарищи, мы будем жить долго! - задыхаясь от радости, крикнул
Захар.
     Спустя несколько минут  в  бывшей квартире полковника Густава Штрумфа
седой майор-десантник и  командир партизанского отряда с морским крабом на
фуражке сортировали по папкам штабные документы. На лавке сидел дед Рыгор,
задумчивый и строгий. Жесткой ладонью он гладил лежавшую у него на коленях
голову Оксаны.
     В углу в ярко-голубом плаще сидела Хильда и оглядывала присутствующих
холодными,  цвета речного льда, глазами. Она мечтала увидеть Москву. Может
быть, и увидит...


                                 ГЛАВА 23

     В штабе армии Гордей Захарович в расстегнутом кителе, из-под которого
виднелась  белая  пикейная  сорочка,  со  стаканом  чаю  в руках стоял над
радистом и ворчал:
     - Ты меньше музыку слушай, душа моя, а ищи Доватора!
     - Ищу,  товарищ генерал!  Куда ни  крутнешь -  то стукач,  то музыка.
Содом творится в  эфире.  -  Молодой паренек,  склонившись над  аппаратом,
слушал непрерывно.
     - "Ищу,  ищу"...  Ты  сколько раз его терял?  То  найдешь,  то  опять
потеряешь...
     - Он  на  месте не  сидит,  все время передвигается,  -  оправдывался
радист.
     - А разве мы его за тем послали,  чтоб он под деревом сидел? Ты с ним
не шути!.. Он теперь генерал. Как вернется, я все на тебя свалю...
     Радист  смущенно  улыбался  и,  склонив  голову,  прижимал наушники к
плечу.
     - Новый приемник "РБ" лучше... - Радист пытался перевести разговор на
профессиональную тему.
     - Ладно,  о  радио  потом  поговорим.  Узнай на  аэродроме -  вылетел
самолет за семьей Доватора или нет?
     Родители  Льва  Михайловича отыскались:  они  находились в  одном  из
партизанских отрядов Белоруссии, за ними направляли самолет.
     Радист еще ниже склонился над аппаратом.  Какая-то станция добивалась
с ним связи.  Он быстро настроился и принял радиограмму. Самолет-разведчик
сообщал: "Конницы не обнаружил". Радист передал текст генералу. Тот кивнул
головой и  приказал не  терять с  разведчиком связи.  Вошел командарм.  Он
ездил осматривать укрепления на запасных рубежах обороны.
     - От Доватора что-нибудь есть?
     - Пока ничего.
     Радист принял от самолета еще одно сообщение.  В направлении Гуляево,
по  западному берегу реки Межа,  разведчик обнаружил массовое передвижение
пехоты и танков противника.
     - Что это значит?  - Командарм взглянул на начальника штаба. Глаза их
встретились. Они тревожно смотрели друг на друга.
     - Весь вечер думал: именно этого следовало бояться.
     Гордей Захарович склонился над картой.
     - Можно предположить, что они разгадали маневр Доватора.
     - Уверен в этом, - отозвался Гордей Захарович, пощипывая усы.
     - Помешать надо, - проговорил командарм.
     - Разумеется! - И снова начштаба армии дернул себя за усы.
     Он сердился на себя за то, что не мог придумать, чем помочь выходящей
из  тыла врага коннице.  Нужно было сильное средство -  вроде контрудара с
этой стороны,  с хорошей артподготовкой. Однако Гордей Захарович высказать
свои мысли не успел.
     Командарм приказал  позвонить комкору  Черепанову,  пусть  немедленно
подтянет в район переправы побольше пушек. Умнее этого решения нельзя было
придумать. Наштарм взял телефонную трубку.
     - "Волга",  к аппарату четыре!  Здравствуй,  душа моя. В районе 24/46
сегодня   встречаем  нашего   заграничного  жениха.   После   свадьбы   он
возвращается обратно.  Из Гуляева на железных колясках к  тебе едут гости,
они хотят отбить у  жениха невесту.  Подвози-ка  побольше хмельного,  надо
гостей торжественно встретить,  да и помешать хулиганской выходке. Да, да.
Не можешь?  Надо это сделать.  На-до сделать!  - повторил Гордей Захарович
тихо и повелительно. - Старший сват будет на свадьбе.
     Он вскинул глаза на командарма - тот одобрительно кивнул головой.


     ...Над  болотом  поднимался туман.  Так  же,  как  и  накануне,  люди
проваливались по  пояс в  грязную жижу,  так  же  храпели измученные кони,
стонали раненые.
     Нина  при  тусклом  свете  луны,  почти  на  ощупь,  собирала обильно
растущую клюкву,  давила  ее  в  кружке  и  подносила к  воспаленным губам
изнемогающих от жажды людей.
     - Сестричка-а-а, о-о, еще глоточек. Спасибо, родная!..
     - Тише, милый, - шептала Нина.
     - А?  Да я ничего,  сестричка.  Ни-че-го!  У-ух!  За такое мучение мы
должны в рай попасть...
     Тихо шумят леса Духовщины, окутанные туманом. Качаются высокие сосны,
скрипят, точно стонут от боли.
     На твердой почве кони повеселели.  Помахивая головами, они косятся на
листья  деревьев,  торопливо шлепая  губами,  срывают их,  кропят  мокрыми
хвостами усталых казаков,  и  те  туже  подтягивают подпруги,  прилаживают
подсумки, счищают прилипшую грязь - на Большую землю надо прибыть в полном
порядке.
     ...А  где-то  по  Смоленской дороге прет  армада танков -  с  желтыми
крестами, с танцующими на башнях ведьмами. Генерал Кляйнман спешит...
     По   лесной  просеке  конница  быстро  идет   на   полной  рыси.   От
разгоряченных  конских  крупов  валит  пар.  Скрипят  кавалерийские седла,
звенит  добрый  цокот  подков.  Раннее утро  отгоняет дрему,  тает  сырой,
холодный туман - ожидается яркий солнечный день.
     Доватор придержал коня  и  остановил колонну.  Тронув рукой за  плечо
Карпенкова, коротко приказал:
     - Шаповаленко ко мне!
     Кони  весело  пофыркивают,   помахивая  головами,   играют  колечками
недоуздков: предчувствуют близкий отдых.
     - Филипп  Афанасьевич!   -  Доватор  склонился  к  передней  луке  и,
поглядывая на  подъехавшего Шаповаленко,  тихо спросил:  -  Казачий способ
разведки знаешь?
     - Знаю, товарищ полковник, - это помаячить?
     Доватор кивнул головой.
     - Впереди,  метров пятьсот,  переправа, - продолжал Лев Михайлович. -
Возьми пять хлопцев, выезжай, помаячь - и обратно. Понял?
     - Понял, товарищ полковник. Разрешите выполнять?
     - Добре. Рысью, марш! Только осторожненько, чуешь?
     Доватор вздохнул,  еще ниже склонился к передней луке, выправил челку
и нежно погладил коню шею.
     - Начальник штаба, проверь еще раз готовность заслонов! - приказал он
Карпенкову.
     Сбоку, понукая коня, подъезжал всадник. Доватор узнал комиссара полка
Абашкина.
     - А ну, скажи, Абашкин, как твое сердце вещует?
     - Дремал на  последнем привале,  товарищ полковник,  и  видел во  сне
домового. Будто он моему коню гриву спутал, а это, говорят, к счастью.
     - Чудак!  -  тихо засмеялся Лев Михайлович. - В каком же духе он тебе
представился?
     - Да так, старикан с белой бородой, приятный такой старичок.
     Всадники выехали на  опушку леса  и  остановились.  Резкий прохладный
воздух  говорил о  близости реки.  Над  лесом  нависла голубая просинь,  и
восток в полнеба горел утренней зорькой.
     Шаповаленко остановил коня.  Ничего подозрительного не  было.  Филипп
Афанасьевич поехал медленным,  спокойным шажком прямо к переправе,  за ним
следовали пять казаков.
     Гитлеровцы давно уже заметили всадников -  они ожидали их целую ночь.
Казаки  подъезжали  все  ближе,   но   вдруг  остановились,   настороженно
посмотрели вперед и,  круто повернув коней,  на  полном галопе помчались к
лесу. Немцы не выдержали и открыли беспорядочную стрельбу, подняли галдеж,
повылезли из  окопов.  Выдвинутый вперед по  пути  движения колонны заслон
только того и  ждал.  Два  эскадрона,  усиленные станковыми пулеметами,  в
пешем  строю,  скрытно подошли почти  к  самой  переправе.  После сильного
огневого удара  заслон  коротким броском  ворвался в  траншею  и  оттеснил
немецкую засаду на юг.
     Конница начала переправу одновременно тремя колоннами.  Доватор стоял
на берегу и подстегивал коней плеткой.
     - Шире шаг! - раздавался его требовательный нетерпеливый голос.
     Лев  Михайлович все  время  тревожно посматривал на  юг,  откуда  все
явственней и  явственней доносился густой  клекот  танковых  моторов.  Над
переправой с визгом пролетели первые немецкие снаряды.
     - Не задерживай! Вперед! - вразнобой звенели голоса командиров.
     Однако измученные тяжелым переходом кони, вытягивая шеи, рвали из рук
поводья и жадно бросались пить.  Казаки хлестали их плетками,  но оторвать
от   воды   непоеных  коней  было   трудно.   Задние  напирали,   передние
задерживали...
     Пехота  противника  оправилась  и  при  поддержке  танков  стремилась
прорваться  к  броду,  теснила  заслон.  Доватор  понимал,  что  положение
становится все опасней. Угодивший по переправе снаряд покалечил нескольких
лошадей.  В  эту  минуту  около  Доватора,  кроме  Гордиенкова,  никого не
оказалось. Командный состав наводил порядок на переправе.
     - Гордиенков,  станковые пулеметы  на  огневые  позиции!  -  приказал
Доватор.  -  Быстро,  Алеша! - Сам остановил проходивших вьючных лошадей и
помог снять пулеметы.
     Криворотько вместе  с  Алексеем покатил  "максимки" к  оборонявшемуся
заслону.  Заслон уже  находился от  брода в  трехстах метрах и,  огрызаясь
автоматными очередями, отходил.
     Лев  Михайлович выхватил  из  кобуры  пистолет  и  побежал  навстречу
заслону. Следуя за ним, устремился и комиссар Абашкин, подоспевший к этому
времени.
     - Вперед! За мной! - крикнул Доватор.
     Пули вспарывали под ногами землю.  Абашкин что-то кричал Доватору,