ая о  свисте
пуль, поднимали из окопов головы и с изумлением прислушивались.
     Что-то необыкновенно волнующее было в этих певучих звуках, призывное,
тревожное, ободряющее!..
     Через двадцать минут эскадрон был на конях.
     Чалдонов,  оставив на поле несколько пулеметов, приказал выдвинуть их
ближе к  деревне и  дать огонь по  северной окраине,  не выпуская немецкую
пехоту. После крика "ура" огонь прекратить. Сам же на широком аллюре повел
эскадрон в  направлении Подвязье -  на  юг.  Но,  войдя  в  ближайший лес,
неожиданно круто повернул на восток.  В лесу объяснил людям задачу,  коням
дал  отдохнуть,  оставленных для прикрытия пулеметчиков скрытно подослал к
деревне на расстояние трехсот метров и  с клинками наголо,  на сумасшедшем
карьере ворвался в Устье с запада.
     Темно-серая,  с  черной  гривой,  похожая  на  мустанга Нарта  внесла
Чалдонова в  деревню  первым.  Фашисты  кинулись  врассыпную по  огородам.
Трескуче щелкали выстрелы, рвались гранаты. Чалдонов, поблескивая клинком,
носился по деревне. Уцелевшие два танка повернули и покатили в направлении
Митьково,  где  их  хорошо  встретил  посланный  Доватором  артиллерийский
капитан с черными усиками.  Третий подбитый танк спешенные казаки закидали
гранатами.  Взорвали десять  автомашин.  Не  успевшие бежать  фашисты были
порублены, один захвачен в плен.
     Вся операция была проведена в течение получаса, без единой потери.
     Вспоминая  впоследствии эту  операцию,  Лев  Михайлович Доватор  шутя
говорил газетным корреспондентам:  "У  меня есть такие хлопцы -  в  конном
строю танки атакуют и клинком рубят..."
     Бой утих. Казаки выводили трофейных куцехвостых бельгийских лошадей и
по  распоряжению Чалдонова запрягали их  в  немецкие,  на высоких колесах,
фуры.  Трегубов с  трубой за  плечами уселся на  рослого битюга и  нещадно
колотил  его  шпорами по  бокам.  Лошадь  слушалась плохо,  шла  неровной,
тряской рысью.  Трегубов, неуклюже и смешно подпрыгивая, подъехал к группе
казаков.
     Сюда же подъехал и Чалдонов. Нарта, не успевшая остыть после боя, все
еще  всхрапывала,  рвала  повод,  сверкая  черными  глазами,  выгибая шею,
сердито косилась по сторонам.
     "Не конь,  а  черт",  -  с  завистью подумал Трегубов.  Сравнявшись с
группой казаков,  Чалдонов поднял  вдвое  сложенную нагайку,  повертел над
каской и,  медленно опуская ее  к  стременам,  зычно  подал  команду:  "По
коням!"
     Казаки быстро выводили коней.
     - Товарищ комэска! Тут пленный! - крикнул кто-то.
     Чалдонов повернул   голову.  Среди  расступившихся  казаков  стоял  в
потертом,  мутно-сером френче высокий,  краснолицый, с рыжими усами немец.
Рядом с ним,  с автоматами в руках,  выпачканные в грязи,  стояли Буслов и
Криворотько.
     - Где ж  вы  были?  -  крикнул Чалдонов,  сдерживая кипевшую в  груди
радость.  -  Быстренько  докладывайте!  Времени  у  нас  нет!  -  Чалдонов
нетерпеливо постучал плеткой по передней луке.
     Буслов не спеша счищал с  рукава грязь.  Сунув руку в карман,  достал
чистенький, аккуратно сложенный платок и начал протирать им автомат.
     - Все   сработали  честь  по  чести,  товарищ  старший  лейтенант!  -
докладывал Криворотько. - Засекли точки, автомашины, замаскированные около
хат,  подсчитали - девять штук. Вернулись обратно, лесочек прошли, на поле
очутились - метров восемьсот осталось до вас. Буслов идет впереди, я сзади
прикрываю.  Смотрю,  он  встал  и  машет мне рукой.  Подхожу - режет ножом
телефонный кабель.  "Правильно",  -  говорю.  Вырезали  метров  пятьдесят.
Решили  закурить.  Рожь  такая  -  на  коне  можно  спрятаться.  Я  быстро
наглотался, а он сидит себе покуривает - не торопится. "Пойдем", - говорю.
"Подожди  маленько.  У  нас,  - говорит,  - время еще есть".  - "Откуда ты
знаешь? Наши с тобой часы-то у мастера..." - "А я, - говорит, - по звездам
знаю: на охоту без часов хожу. Маленько посидим, - говорит, - связь придут
чинить, мы живого немца и сцапаем..." Я ему говорю: "Нельзя, просрочим". А
он  свое:  "Маленько  просрочим  -  не  беда!  Комэска сказал,  если будет
возможность - поймайте "языка". Надо попробовать". Ну и попробовали... Век
не забуду!
     Криворотько тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб и продолжал:
     - Слышим -  идут, бормочут по-своему. Немного - три человека вроде по
голосам.  На машине приехали,  мотор гудит,  а  они слезли и идут.  Буслов
говорит: "Ты двух бей, а я одного схвачу". Так и решили. Ну, ждем, значит.
Лежим. Слышу - собака: "гав! гав!.." Меня даже мороз по коже подрал...
     - Да!..  -  Чалдонов выразительно покачал головой.  Он  понимал,  что
значит встретить сторожевую собаку.
     - "Уходим", - шепчу я ему, а он меня цап за шиворот: "Куда?"
     - Да  разве можно от  овчарки удрать?  -  вставил все время молчавший
Буслов.
     - Пока  он  меня  за  воротник  держал,  -  продолжал Криворотько,  -
собака-то  со  всего маху на нас и  налетела.  Он стукнул ее прикладом,  а
немцы вот они,  рядом...  Орут! Мать честная! Я из автомата свалил одного,
Буслов -  другого,  а  этот бежит!  -  Криворотько показал на пленного.  -
Буслов догнал его  и  толкнул разок.  Слышу -  где-то  рядом мотор во  ржи
тарахтит.  Надо бы сматываться -  так нет,  Буслов гранаты взял и  пополз.
Слышу:  трах!  Это он танкетку прикончил. А я с этим рыжим вожусь. Гляжу -
Буслов бежит,  а собака-то очухалась да опять на него. Ну, пристрелили ее,
а уж уходить некуда: день. Так и сидели в лесочке, пока не услышали - наши
"ура" кричат. Вот и все.
     Поблагодарив разведчиков за  службу,  Чалдонов  приказал  Криворотько
поставить станковые пулеметы  на  трофейные брички  и  двигаться вслед  за
эскадроном.  Наскоро написал в штаб полка донесение и, протягивая Буслову,
сказал:
     - Передать лично командиру полка.  И пленного отведешь.  Ты схватил -
ты и веди.
     Построив эскадрон, Чалдонов широкой рысью двинулся на Подвязье.


                                 ГЛАВА 8

     До командного пункта дивизии штаб Доватора вел Поворотиев.  Лейтенант
был  утомлен  до  последнего  предела,   а  отдохнуть,  как  приказал  Лев
Михайлович, он так и не успел.
     По лесу ехали бодрым шагом, без особых предосторожностей.
     В  темноте,  дробясь  и  перемешиваясь  с  конской  поступью,  цокали
подковы,  звякали привьюченные клинки, доносился сдержанный людской говор,
мелькали вспышки  украдкой зажженных цигарок.  Узкая  тропка,  по  которой
двигался штаб,  сворачивала то вправо, то влево, уходила все глубже в лес.
Неожиданно  Доватор  наехал  на   круп   стоявшего  впереди  коня.   Сокол
встревоженно остановился.  Лев  Михайлович  разглядел  в  темноте  силуэты
всадников. Это были дозорные.
     - В чем дело? - спросил Доватор.
     - Болото, товарищ полковник...
     Доватор выехал вперед. Следом за ним - Карпенков. Увидев Поворотиева,
Лев Михайлович спросил:
     - Куда заехали, ваше степенство?
     - Он сам не знает куда! - сказал Карпенков.
     - Тут тропинка должна быть!  -  пробормотал Поворотиев. Он понял, что
спутал  ориентиры и  заблудился.  Вглядываясь в  темный,  мрачный лес,  он
передергивал поводья,  мучил  коня,  мучил  молчаливо стоявших в  ожидании
людей,  а больше всего -  самого себя. Не так страшна была яростная ругань
Карпенкова, как молчание Доватора.
     - Начальник штаба, ориентируйтесь, - сухо приказал Доватор.
     Карпенков, проклиная все на свете, пригнувшись к передней луке, водил
фонариком по развернутой карте. Но, казалось, легче было сосчитать на небе
звезды,  чем  ориентироваться в  кромешной тьме  смоленского леса,  с  его
сотнями  тропок,  дорожек  и  просек.  Пришлось  возвращаться обратно.  На
командный пункт штаба дивизии прибыли все же вовремя. Начинало светать.
     Начальник штаба дивизии капитан Ковров,  узкоплечий,  с  узким лицом,
сидел у костра и сушил портянки.
     Доватор подъехал к костру; не слезая с коня, спросил:
     - Где комдив?
     Капитан быстро вскочил, хотел было козырнуть, но в правой руке у него
была портянка. Он стоял в одном сапоге, наброшенная на плечо бурка сползла
на землю. На груди светился орден Красного Знамени. Блеснув сплошным рядом
золотых зубов, капитан ответил:
     - Комдив, товарищ полковник, на переднем крае.
     - А что делается на переднем  крае?  -  постукивая  стеком  о  шпору,
спросил Доватор.
     - Разрешите, товарищ полковник, чебот надеть! - Капитан, улыбнувшись,
показал на босую ногу.
     - Надевайте.
     Доватор переменил на седле посадку, глубже продвинул в стремена носки
сапог.  Взглянув на сапоги капитана,  заметил, что они были все в грязи, а
сам капитан был мокрый до пояса.
     В  стороне казаки копали большую квадратную яму,  похожую на блиндаж.
Повернув голову, Доватор спросил:
     - Это что?
     - Могилку роем,  товарищ полковник, - ответил пожилой казак и, всадив
лопату глубоко в землю, почтительно вытянулся.
     Тут  только Доватор увидел,  что под елью на  плащ-палатке лежит труп
капитана Наумова.
     Лев  Михайлович опустил  голову,  отвернулся,  точно  вспомнил  в  ту
минуту, что на войне за каждым ходит по пятам смерть.
     Стрельба  постепенно  стихала,  удаляясь;  только  на  правом  фланге
изредка  вспыхивала  ожесточенная  перестрелка,   но   вот  и   она  резко
оборвалась.  Доватор знал,  что  там все еще безуспешно пыталась пробиться
кавдивизия.
     На небе разгоралась заря,  но в  тени густых деревьев было сумрачно и
неприветно.
     - С  передовым отрядом нет  связи  более  двух  часов,  -  докладывал
капитан Ковров.  - Рация молчит. Посланный на усиление полк Бойкова залег.
Осипов сначала замешкался,  а потом прорвался.  На узком участке противник
закрыл брешь.  Надо  полагать,  полк Осипова окружен в  отдельном лесочке,
западнее  Устья.   Так  говорят  раненые.  Головной  отряд  Бойкова  немцы
обстреляли в районе сараев...
     Доватор  понял,   что  обстановка  неясная,  запутанная,  и  приказал
Карпенкову снять с  правого фланга еще два полка и приготовиться к прорыву
усиленной группой. Повернул коня и поехал в полк Бойкова.


     Получив  приказание Чалдонова,  Буслов  без  особого  труда  разыскал
прежний командный пункт,  но там уже никого не было. Устало опустившись на
пенек,  Буслов вынул из кармана роскошный,  с кружевами,  кисет,  закурил,
раздумывая,  куда ему теперь следует направиться.  Немец, показывая руками
на землю, что-то заговорил, поглядывая на Буслова.
     - Чего ты бормочешь, как глухарь? - спросил Буслов.
     Немец продолжал показывать на землю и тыкал себя в грудь.
     - Вот, поди ж, разбери его! Ты меня не тревожь, а то по шее дам. Сядь
лучше и сиди!
     Буслов махнул рукой.
     - Данке, данке! - немец одобрительно кивнул головой и сел.
     - Что - танки? Горят за мое почтение!.. Ты уж лучше помалкивай...
     Немец протянул руку, давая понять, что он просит курить.
     - Ты,  значит,  курить захотел?  Чтобы такой кисет стал  поганить?  А
знаешь,  что мне за это будет?  Меня Маринка в  Волге утопит...  Ты можешь
понимать, кто такая Маринка или нет? Капитан парохода, понял? Невеста моя.
- Буслов прищурил глаза, и в них заиграла добродушная улыбка.
     - Я, я, - бормотал немец, кивая головой.
     - Что "я-я"? Ты меня собакой травил, а теперь закурить просишь. Какой
деликатный!  Совесть у тебя есть?  Или вы привыкли с чужой сковороды блины
жрать?  Да что с тобой говорить,  все равно ни бельмеса не понимаешь... На
уж, покури. - Буслов захватил щепотку табаку и подал немцу.
     - Данке, данке, - гитлеровец подобострастно склонил голову.
     Заплевав цигарку, Буслов приподнялся, тревожно огляделся по сторонам,
соображая, куда ему идти. По удаляющимся выстрелам он понял, что полк ушел
вперед.  Подумав немного, приказал немцу двигаться в обратном направлении,
то есть на запад.
     Не  заметь  Буслова  дозорные,  высланные Доватором,  ему  еще  много
пришлось бы постранствовать по лесу.
     Доватор спешился со штабной группой на опушке леса и стоял,  поджидая
ускакавших к  Буслову дозорных.  Узнав,  что  Буслов только что из  Устья,
Доватор сначала не поверил.
     - Ты, может быть, перепутал?
     - Никак  нет,   товарищ  полковник!  -  Буслов  отрицательно  покачал
головой. Спохватившись, добавил: - Я к майору, с донесением. - Сняв каску,
Буслов достал свернутую трубочкой бумажку и подал Доватору.
     Прочитав   донесение,   Доватор   молча   передал   его   Карпенкову.
Оказывается, многое зависело от своевременной доставки донесений.
     - Красноармейцев  Буслова  и  Криворотько,  -  Доватор  посмотрел  на
Карпенкова,  - при первой возможности привести ко мне. Криворотько я знаю,
это пулеметчик.  А Буслова...  Ты знаешь его?  - Лев Михайлович пристально
вглядывался в серые улыбчивые глаза Буслова.
     - Буслов - это я, товарищ полковник...
     - Ты Буслов?  -  Доватор был поражен скромностью этого человека.  Вся
его тяжелая фигура,  маленькие спокойные глазки никак не сочетались с  его
дерзким подвигом, который был подробно описан в донесении Чалдоновым.
     - Карпенков, слышишь! Это Буслов!
     Доватор крепко сдавил твердую,  как  камень,  руку  Буслова и  подвел
смутившегося парня к стоявшей вблизи группе командиров.
     В полку подполковника Бойкова, куда через полчаса приехал Доватор, он
застал связного,  прибывшего от  Осипова.  Из  донесения,  которое прислал
майор,  Доватор узнал,  что передовой отряд в 5.00 прорвался в направлении
Подвязье и  сосредоточился в двух километрах северо-восточнее Заболотской.
Одновременно Осипов  сообщил,  что  в  районе  Макарово большое количество
пехоты  противника с  артиллерией спешно переправляется на  западный берег
реки Межа.
     - Молодец  майор,   не  подвел!  -  передавая  донесение  Карпенкову,
медленно проговорил Доватор. - Осипов разыграл блестящее начало! Оторвался
почти на  восемь километров и  может очутиться в  трудном положении.  Надо
немедленно помочь, а то немцы прижмут его.
     - Сейчас можно быстро продвинуться! - решительно сказал Карпенков. Он
уже  понял,  что  противник из  района Макарово может  подбросить пехоту и
закрыть брешь.
     Но  на  самом деле обстановка была значительно хуже,  и  Карпенков не
продумал ее до конца.  Правильно оценили ее только два человека: Доватор и
полковник Атланов, комдив.
     Все штабы,  вьючные кони с боеприпасами и продовольствием,  а также и
основные  резервы  еще  не  тронулись  с   места  и   находились  в   лесу
северо-восточнее  станции  Ломоносово.  Движение  дивизии  застопорилось в
направлении  Болхино  -   там   немцы   оказывали  упорное  сопротивление.
Пропустить колонну через узкую полоску прорыва было не  так-то просто.  На
это надо было иметь достаточный срок,  а  от  Макарова до Устья расстояние
исчислялось двумя километрами.  Немцы в любое время могли двинуть на Устье
пехоту, ударить по движущейся колонне во фланг и рассечь ее пополам. Кроме
того, противник мог в любое время бросить авиацию.
     - Надо  продвигаться,   Лев  Михайлович,   время  идет!  -  Карпенков
нетерпеливо глянул на часы. - У нас один выход...
     - Это  не  выход!  -  Доватор  холодно пожал  плечами и  выразительно
посмотрел на него воспаленными от бессонницы глазами.
     В жизни  каждого  одаренного  человека  бывают необыкновенные минуты:
словно вдруг просыпаются все силы таланта.
     Лег  Михайлович вскинул  голову,  надвинул  кубанку  до  самых  ушей,
крикнул:
     - Коня! - И тут же спокойно добавил: - По коням, штаб.
     Сергей знал этот голос и подал коня рысью с места.
     - В   направлении   Курганово,   немедленно   понимаешь,   Карпенков,
немедленно! - подчеркнул Доватор. - Занять лес западнее Макарова. Там-то и
необходимо прикрыть  основные  силы  Атланова.  Головная колонна  подошла,
пропускай быстро!
     Карпенков  побежал  выполнять  приказание.   Он  уже  понял,   в  чем
заключалась  разумность  решения   Доватора.   Оно   имело   два   главных
преимущества: ликвидировало опасность нападения с левого фланга и укрывало
конницу в лесу от возможного налета авиации...
     Это  был  один  из  замечательных маневров  Доватора.  Наступающих на
правом фланге в юго-западном направлении конников Медникова Лев Михайлович
неожиданно повернул на юго-восток - на Курганово. Никто этого предположить
не мог. Но Доватор, принимая решение, понимал, что огромные лесные массивы
в  этом  районе  давали  возможность  свободно  маневрировать  и  наносить
противнику внезапные удары одновременно во многих местах.
     Гитлеровское командование было  введено  в  заблуждение  и  не  могло
определить численность кавалерийского соединения.  В  панике оно  объявило
цифру 100 000!
     Конники Медникова,  оставив на правом фланге небольшой заслон, быстро
свернувшись  в  походные  колонны,  стремительно  двинулись  через  лесные
заросли  на  Курганово.   Рассыпав  эскадроны  веером,  начали  уничтожать
ближайшие гарнизоны.
     Тем   временем   полки   Атланова,   опрокинув  заслоны   противника,
развернулись фронтом на  юго-запад и  на  запад,  продвигаясь все дальше в
тыл.  Весь дальнейший ход операции начал развиваться так успешно и быстро,
что   противник  не   мог  сразу  опомниться  и   организовать  какое-либо
сопротивление.  Бежавшие из  гарнизонов немцы  всюду попадали под  казачьи
клинки.
     - Мы  ничего не  могли сообразить,  -  показывал в  этот день пленный
гитлеровский офицер.  -  Сразу  была  потеряна связь  между  батальонами и
полками.  Мы не могли знать,  где находятся наши начальники, и не получали
приказаний.  Не было возможности вызвать авиацию. Куда мы ни бежали, всюду
были казаки. Было очень страшно. У вас такие быстрые кони...
     Отдавая начальнику штаба приказ, Доватор говорил:
     - Самое главное -  внезапность, быстрота. Промедление смерти подобно.
На войне не идет все по уставу,  гладко... Если есть возможность ошеломить
противника,  заворачивай круче.  Не упускай момента.  Никаких у противника
оборонительных сооружений нет.  Обрушивайся камнем на голову и  кончай без
остатка.
     Лев  Михайлович сломал  тоненький  березовый прутик,  встал  на  краю
широкой просеки,  по  которой бодрой  рысью  двигались эскадроны.  Сильные
кавказские  кони,  поскрипывая  вьюками,  иногда  переходили  на  галоп  и
радовали своей резвой бодростью.  Бойцы, туго подтянув у касок подбородные
ремни,  с присущей кавалеристам ловкостью, умело, всем корпусом, облегчали
конский бег.
     Слабый ветер  разгонял дымчатые туманные полосы и  доносил отдаленные
волны  хлесткой  и  частой  стрельбы  и  первые  протяжные  звуки  мощного
раскатистого "ура".
     Лев   Михайлович   поднимал   с   уха   кубанку,   а   дыхание   само
останавливалось, чтобы лучше слышать.


     Наступило утро.  По верхушкам деревьев солнце раскидывало яркий блеск
теплых лучей...
     В  9.00  23  августа 1941 года Лев Михайлович обнимал Осипова в  лесу
северо-западнее Заболотской.
     - Здравствуй,  горячее солнце! Здравствуй, славный денек во вражеском
тылу!  -  Доватор снял  кубанку и  повесил на  сук.  Высокая кудрявая елка
пошевеливала  зелеными  лапами,   словно  приветствовала  заполнивших  лес
кавалеристов.
     Обычно порывистый и резкий, Осипов был сейчас сух и сдержан.
     - Солнце-то  светит,  да  пока плохо греет,  -  ответил он  на пылкое
восклицание Доватора.
     - Экий ты,  брат,  мрачный!  - медленно проговорил Лев Михайлович. Он
догадывался,  что майор "куражится": видимо, не забыл недавнего разговора.
Доватор терпеть не мог всякой недосказанности.
     - Не мудри, Осипов!
     - Не   мудрю,   Лев   Михайлович...   Командира   эскадрона  потерял,
политрука...  и казаков...  - Осипов повернулся лицом к Доватору. В глазах
его была печаль. Лев Михайлович нахмурился.
     - А еще? - спросил он настойчиво.
     - Всего около тридцати человек. Разве мало?
     - Ничего не говорю. Я капитана Наумова потерял.
     Гримаса боли скользнула по лицу Доватора,  он усил