рба, сдерживая смех, наклонился к костру.
     - Чистые  портянки надел,  -  заметил Салазкин,  -  осталось закусить
поплотнее - и на тот свет готов...
     - Треплются як балабошки!  - Шаповаленко укоризненно покачал головой.
- Тошно слухать...  Язык,  як добрая шабля, а силенки - пивфунта... Це мой
земляк, - Филипп Афанасьевич показал пальцем на Торбу, - силы у него, як у
великого дурня,  а  ума не  хватает костра распалить.  Вин смеется,  що  я
пишу...
     - А  может,  вы,  господин вахмистр,  мемуары сочиняете?  Меня там не
забудьте! - не унимался Салазкин.
     - Зараз я на войне,  -  продолжал Филипп Афанасьевич, - а думка моя о
мирной жизни. Почему Филипп Шаповаленко добровольцем пошел? Потому, что он
воюет за мир!  И  должен писать о мирной жизни!  А этот мне еще о каких-то
мамуарах толкует! Тьфу... Варил бы скорей картошку.
     - Верно!  -  поддержала Нина.  - А то лейтенант у вас вторые сутки не
евши сидит...
     - Ну уж нет! Вчера я ему курочку...
     - Филипп! - крикнул Торба. - Глянь, кони там не отвязались?
     - Где спрятали? - решительно спросила Нина. - Показывайте!
     - Я  ему  курочку  в  госпиталь  возил...  Понимаете?  -  Шаповаленко
пробовал вывернуться.
     - Вы,  Филипп Афанасьевич,  не юлите.  Куда Воробьев пошел? Тут не до
шуток. Если узнает полковник Доватор...
     - Никто не узнает!  Ни який полковник,  - под свирепым взглядом Торбы
заявил Шаповаленко.  - Нельзя ему оставаться, товарищ военфельдшер, а рана
що  -  заживет.  Устроим все,  як  полагается.  Нас  еще ни  один цыган не
обманул!
     - Кого это вы тут обманывать собираетесь?
     Из кустов вышли Доватор и подполковник Карпенков.
     Все быстро повскакали с мест. После длительной и неловкой паузы Торба
кинул руку к кубанке и гаркнул во всю мочь:
     - Товарищ полковник!  Разведчики, смирно! Товарищи разведчики... - он
запнулся и замолчал.
     - Ну-ну, - Доватор ободряюще кивнул ему головой.
     Но  робость перехватила горло  Захару,  точно  костью подавился.  Все
слова вылетели из головы.
     - Растерялся трошки, - смущенно пробормотал Торба.
     - А вот так, случайно, немецкого полковника встретишь, тогда что?
     - А там побачим, товарищ полковник! - отвечал Захар.
     - "Побачим"!  - прищурив глаза, повторил Доватор. - Смотри, как нужно
рапортовать!   Ты  будешь  полковник,  а  я  младший  сержант  -  командир
отделения.
     Доватор с  кавалерийским шиком,  под  смех  и  одобрительные возгласы
казаков, отдал Торбе положенный рапорт.
     Потом спросил Шаповаленко:
     - Ты, Филипп Афанасьевич, кого надуть собирался?
     - Да тут, товарищ полковник, дело одно... - замялся казак.
     - Он нам рассказал, как цыгану коня променял! - вмешалась Нина.
     - Обмануть меня хотел,  чертяка!  -  начал Шаповаленко,  обрадованный
неожиданной поддержкой.
     - Ну и как? - не поднимая головы, спросил Доватор.
     - Куда там!.. Шоб меня... Да я...
     - Конечно!..  Тебя,  старого запевалу,  на коне не объедешь!  Ты кого
хочешь с ума сведешь, тем более при помощи военфельдшера Селезневой... Вот
лейтенант Гордиенков начал  уже  костыли  ломать...  Вы  помогали  ему?  -
Доватор в упор посмотрел на Нину.
     - Честное слово, сам!.. - растерялась Нина.
     Обернувшись к Карпенкову, Доватор сказал:
     - Запишите военфеладшеру пять  суток  ареста  и  Филиппу Афанасьевичу
тоже...  Чтоб  не  обманывали и  уважали приказы командира!  А  лейтенанта
Гордиенкова -  где  он  у  них  тут скрывается?  -  под ружьем отправить в
медсанбат!..
     Доватор поговорил с казаками, осмотрел вьючку, поласкал коней. Как ни
в чем не бывало шутил.  Взял на поверку пять автоматов, выпустил несколько
очередей.
     - Смотрите,  какое могучее оружие нам  рабочие делают!  В  тысячу раз
лучше немецких. Разве мы имеем право плохо воевать? - сказал он казакам на
прощанье.


                                 ГЛАВА 14

     До  выступления оставалось еще  несколько часов,  но  люди  были  уже
готовы двинуться хоть немедленно.  Лев  Михайлович был  возбужден,  весел,
смеялся. За чаем подшучивал над коноводом.
     - Сергей,  ты что все с хозяйской дочкой шепчешься?  Может, рассказал
ей, что уходишь в операцию? Скажи по-честному: разболтал или нет?
     - Что вы, товарищ полковник! - Сергей поперхнулся чаем, закашлялся. -
Ни-ни...
     - Ну,  смотри!  -  Доватор через стол поймал его  за  смоляные кудри,
пригнул голову к  столу.  -  Почему не  стрижешься?  Сколько раз  говорил:
остригись!.. Ты своими кудрями да глазищами всем девчатам кровь иссушил!..
     Раскрасневшийся, хохочущий, Сережка вырвался и убежал в сени.
     - Посмотри - кони овес доели? - крикнул вслед Доватор.
     Снял телефонную трубку,  позвонил в штаб армии - уточнить обстановку.
В десятый раз сверял карту, вызывал командиров дивизий, спрашивал: "Готовы
ли?  Нет ли чего нового?"  Справлялся в  своем штабе,  не приехал ли майор
Осипов. Доватор давно уже ждал его.
     На майора Осипова была возложена самая ответственная задача: его полк
первым устремится в прорыв.
     - Главное  -  не  задерживай темпа  движения!  -  приветливо встретив
только  что  прибывшего  Осипова,   говорил  Доватор.  -  Как  прорвешься,
обязательно прикрывай  фланги.  Оторвешься -  маяки  выставь:  ночью  люди
потеряться  могут,   могут  попасть  немцам  в   лапы.   Будут  попадаться
артиллерийские батареи противника,  ничего не оставляй,  бей гранатами.  А
если пару пушек с  собой захватишь -  хорошо,  пригодятся.  Мы с  Сережкой
сзади тебя пойдем, прикрывать будем. Прикроем, Сережа?
     - Прикроем!  -  Сергей лихо встряхнул головой и  положил руку на эфес
клинка.
     - Видал, какой герой? - кивнул на него Доватор.
     - Прикроем...  - глухо повторил Осипов, навалившись широкой грудью на
стол.  Не  моргая,  он смотрел на Сергея ввалившимися глазами,  машинально
теребил рукой ременный темляк шашки.  Хмурое лицо  его  передернулось едва
заметной судорогой.  Слушал рассеянно,  неохотно.  Точно  кто-то  подменил
широколобого, кряжистого майора.
     Осипов вчера получил пачку писем,  и  одно из  них было таким плохим,
что хуже и быть не может...
     - Ты что,  не спал,  что ли?  -  спросил Доватор. - Перед таким делом
следует хорошенько выспаться.
     - Да нет,  спал... Ничего!.. - неохотно отвечал майор, прихлебывая из
стакана чай.
     - У тебя вид такой, будто ты возвратился со свадьбы, после недельного
пьянства... Скажи: пил?
     - Было маленько...
     - Ты что,  одурел?! - гневно выкрикнул Доватор. - Мы ему такую задачу
доверили, а он... Ну, не ожидал от тебя!
     - Я задачу выполню, товарищ полковник...
     - С пьяных глаз напролом полезешь, людей погубишь!
     Осипов  отмалчивался,  хмурился...  Доватор с  ожесточением отодвинул
рукой недопитый стакан.
     - Голова должна быть  чистой и  ясной!  Хоть  бы  немного выпил,  для
настроения, а то, извольте видеть... Ты знаешь, что это нетерпимо!
     Осипов долго мял папиросу. Пожевывая губами, упорно смотрел под ноги.
Письмо не выходило из головы, лежало на сердце тяжелым камнем.
     - Ты передо мной не ломайся!  - Доватор сдвинул брови, рывком схватил
телефонную трубку. - Я тебя в передовой отряд не пущу.
     - Лев  Михайлович!  -  Осипов  вскочил.  Трясущимися  руками  одернул
гимнастерку.  Лицо  исказилось,  точно  от  боли.  Над  бровями крупинками
поблескивал пот.
     - Ну что?  - жестко спросил Доватор, ухом прижимая к плечу телефонную
трубку. Он вырвал из блокнота листок бумаги, искоса глянул на Осипова.
     - Я сейчас способен такое сделать!..  -  хрипло продолжал майор.  - В
десять раз  больше,  чем это нужно!  Я  уже отдал боевой приказ.  Операцию
прорыва несколько раз прорепетировали с  командирами на  боевых картах.  У
меня  все  рассчитано до  мелочей.  Я  ручаюсь за  успех  головой!  Нельзя
изменять приказ, да и незачем...
     Доватор швырнул трубку,  захлопнул блокнот. Встал, подошел к окну. На
минуту задумался,  потом решительно снял  с  гвоздя бурку,  накинул ее  на
плечи.
     - Выводи  коней!  -  коротко  приказал  Сергею,  завязывая  на  груди
ремешки.  Передернул плечами,  под буркой заскрипели ремни.  Надел было на
правую руку  кожаную перчатку,  но  тут  же,  стащив ее,  взял  телефонную
трубку.
     - Карпенков, ко мне! Выступаем сейчас.
     - Но ведь это раньше времени, Лев Михайлович!
     Осипов вскочил, впился глазами в часы.
     - Выводи полк на исходное положение.
     Осипов,  гремя шашкой,  кинулся к двери. Доватор поймал его за плечо,
повернул к себе лицом. Посмотрел в глаза.
     - Подведешь,  Антон,  не прощу.  Понимаешь?  Я тебя люблю, как брата.
Больше того,  уважаю тебя как человека,  смелого,  волевого командира. Мне
больно смотреть на  тебя...  Мы отвечаем за каждого человека,  и  не время
хандрить,  понимаешь?  Это равносильно предательству!  - стиснул он трубку
рукой, не спуская глаз с Осипова.
     - Лев Михайлович! - Осипов скривил губы. - Ты жестоко несправедлив ко
мне...  Я сейчас сам себе судья. - Не оборачиваясь, проговорил у порога: -
Начну с сегодняшнего дня приводить в исполнение приговор!..
     В сенцах он чуть не столкнулся с подполковником Карпенковым,  который
входил вместе с капитаном Наумовым.
     Последних слов Осипова Доватор не слышал. Стоял у телефона и говорил:
"Волга,   Волга-три",   быстро  к  аппарату.   "Ока-шесть",   к  аппарату.
Разъединить!"  -  от  нетерпения  покусывал  губы,  над  переносицей резче
обозначились морщины.
     Слышал,  как  командиры  дивизий  взяли  трубки,  продували их.  Лицо
Доватора оживилось,  вспыхнули в  глазах азартные искорки.  Наклонившись к
аппарату,  проговорил одно-единственное слово:  "Москва".  Крепко сжимая в
кулаке трубку, раздельно добавил: "Еще повторяю - Москва!"
     По  висевшим на  деревьях телефонным проводам невидимой электрической
искрой летело магическое слово.
     ..."Москва!"  -  сурово говорит телефонист с пышными усами,  надевает
каску и выключает телефон.  "Москва", - повторяет другой где-то в глубоком
блиндаже и вешает на грудь автомат. "Москва", - тоненьким голоском говорит
девушка-телефонистка, укрывшаяся в густых елках.
     От ее выкрика вздремнувший было капитан спокойно берет вторую трубку,
говорит одно слово.  Где-то в  кустах щелкают замки артиллерийских орудий,
взблескивают медные гильзы,  и  белые головки снарядов исчезают в стволах.
Танкисты в  промасленных комбинезонах гремят ключами,  заводят моторы,  на
башнях вздрагивает маскировка и валится под ожившие гусеницы.
     На  полном галопе мчатся делегаты связи,  развозя пакеты с  сургучной
печатью, с написанным крупными буквами символическим словом - "Москва".
     В  сумерках на  фоне  темнеющего леса  всадник высоко поднимает горн.
Призывно поет труба боевую тревогу. По лесу разливаются мощные звуки.
     Подседланные кони поднимают головы, тревожно шевелят ушами. В темноте
виднеются туго набитые переметные сумы, скатки шинелей.
     - По-о-о ко-о-о-оня-я-ям! - распевно звучит команда.
     Нина провожала Алексея в медсанбат.  Алексей ехал на ее коне, она шла
пешком.
     Около госпитальной палатки стоял часовой с ружьем. Алексей молча слез
с коня. Молчала и Нина.
     Алексей первый нарушил молчание:
     - Все друзья мои,  товарищи идут в  операцию,  да еще в  какую!  А  у
лейтенанта Гордиенко,  видите ли,  дырка на  ноге!  Он остается,  будет на
койке валяться да молочко попивать... В партизаны уйду! Пусть не берут...
     - Но ты же ранен...
     - Подумаешь!  Вот  если напрочь ногу отхватят,  тогда уже  все равно:
сиди на завалинке да пиликай на баяне...
     Сигнальная труба запела тревожно и призывно.  Звуки доходят до самого
сердца.   Надо  быть  конником,   чтобы  понять  всю  силу  и   властность
кавалерийского сигнала.
     Нина заторопилась.  Сунула Алексею свернутую бумажку -  направление в
госпиталь.
     - Ну,  Алеша,  мне  пора!..  Сам  уж  отдай,  тебя тут  запишут...  -
По-детски кривит губы, морщится. Заплакать нельзя: стыдно.
     - Тебе приказали под  расписку меня сдать,  -  зло сказал Алексей.  -
Ладно, садись...
     Нина взялась за  луку,  никак не могла угодить ногой в  стремя.  Конь
беспокойно косился, намереваясь поймать ее за плечо.
     - Стоять! - крикнул Алексей на коня. - Эх, вояка!.. Дай подсажу.
     Нина торопливо прижалась губами к его щеке.  Алексей обнял ее, крепко
поцеловал в  губы.  Часовой круто  повернулся и  пошел  в  другую сторону.
Алексей подхватил Нину под мышки и, как ребенка, усадил в седло.
     - Может, поедем двое на одной?
     - Не шути, Алексей, - тихо ответила Нина, разбирая поводья.
     - Я не шучу. Дай мне коня, а сама оставайся здесь...
     Нина  резко  хлестнула коня,  мелкой  рысцой  поехала вдоль  просеки.
Оглянувшись, помахала рукой. Алексей стоял под деревом...
     Загудела смоленская земля от  переступа тысяч конских копыт.  Сердито
выглядывали из  вьюков  тупые  мордочки  станковых  пулеметов,  минометные
стволы.  Пофыркивали красавцы степные дончаки,  вскидывали головы,  требуя
повода.
     Идет конница мерной поступью...
     Гордиенков стоял один,  смотрел на  мощное передвижение кавалерийских
полков  с  невольным восторгом.  А  над  ним  вздрагивали молодые березки,
роняли на  землю листья...  Потом он  не  выдержал:  подбежал к  коновязи,
выбрал коня и - помчался за только что ушедшими полками.
     И  вдруг под  ногами качнулась,  дрогнула земля.  Медные голоса наших
пушек ударили дружным залпом. По лесу прокатилось металлическое эхо.
     Началась артиллерийская подготовка.


                          ЧїАїСїТїЬї ВїТїОїРїАїЯ


                                 ГЛАВА 1

     Во  второй половине августа 1941 года части гитлеровской армии спешно
перегруппировались в районе Пречистая - Духовщина Смоленской области.
     В  этом же районе сосредоточивались резервные части,  по преимуществу
танковые,   под  командованием  генерала  Штрауса.   На  его  танках  были
нарисованы лев и  ведьма -  получеловек-полузверь,  с хвостом,  с пылающим
факелом в руках, похожим на метлу.
     Эти танки,  несущие на себе символ разрушения и смерти,  должны были,
по замыслам фашистов,  пройти в  марш-параде по Москве.  К  занятию Москвы
фашисты  тщательно  подготовились.  В  деревнях  Смоленщины  расположились
специальные батальоны жандармерии;  зондеркоманды со  своими  душегубками;
коменданты,  получившие назначения и  неограниченные права для  управления
районами Москвы и ее окрестностей; представители торговых концернов, фирм,
компаний и  прочие  дельцы,  тащившиеся за  армиями в  надежде на  быстрое
обогащение. Некоторые из них были даже со своими женами.
     Здесь  находился и  майор  Круфт,  бывший  берлинский адвокат,  шурин
полковника Густава Штрумфа.  Майор Круфт любил дачную, лесистую местность.
Он выпросил себе должность коменданта Ростокинского района...  А пока,  от
нечего делать, он, большой любитель радио, денег и аферы, занимался ловлей
радиопередач  и  пытался  расшифровывать  сложные  коды.  Майор  Круфт  не
переставал удивляться:  вместо объявления о капитуляции русские непрерывно
передавали по радио песни и музыку...
     23 августа 1941 года майор по обилию в эфире переговоров решил, что в
расположении русской армии  началось усиленное передвижение частей.  Круфт
не  замедлил  донести  об  этом  своему  родственнику -  командиру дивизии
Густаву Штрумфу -  и, кроме того, в письменной форме изложил красноречивые
адвокатские выводы "о  предполагаемом русском наступлении".  Выводы майора
не   были  совершенно  неожиданными.   То  же  самое  сообщала  и   служба
радиоподслушивания.  На этом участке фронта накануне русские вели разведку
боем, а 23 августа с утра начали бить из пушек.
     Немецкое командование решило  усилить правый  фланг  фронта.  Но,  не
желая вводить в  дело  "московские" резервы,  оно  срочно передвинуло сюда
части с левого фланга и тем самым ослабило его. Немецкое командование было
убеждено,  что русские на  левом фланге не  могут предпринять наступления:
этому препятствовали лес и непроходимые болота.
     Но  прорыв фронта был намечен русскими именно на этом участке фронта.
Демонстрацией наступления  на  правом  фланге  немецкое  командование было
введено в заблуждение.
     К  исходу дня  наши части неожиданно обрушили артиллерийский огонь на
немецкий левый фланг в районе станции Ломоносово.
     Здесь  конница  Доватора приготовилась стремительным ударом  прорвать
оборону противника и углубиться в его тыл в направлении Пречистая -  Белая
- Духовщина,  имея  задачей  нарушить  планомерность передвижения резервов
противника и  его  тыловых баз  материального обеспечения,  громить штабы,
уничтожать связь,  транспорт и  тем самым затормозить немецкое наступление
на Москву.


     Передовой отряд доваторцев под  командованием майора Осипова стоял на
исходном положении в густых, темных зарослях смоленского леса.
     Тишина  ночи  разрывается неумолкающим грохотом  артиллерийского боя.
Над лесом с  шипящим посвистом,  как токующие тетерева,  пролетают тяжелые
снаряды.  Кони вздрагивают, вскидывают головы, тревожно переступают с ноги
на ногу и пошевеливают ушами.
     Под  елками  отдельной  группой  дремлют  связные  и  коннопосыльные.
Неподалеку,  прислонившись спиной к старому дереву, зябко кутаясь в бурку,
сидит Осипов. Он уже целый час водит по карте тусклым лучом электрического
фонаря и делает на ней пометки карандашом.  Лес,  где сосредоточился полк,
выступает на боевой карте зеленым языком,  почти упираясь в синие гребешки
немецкой  обороны,  которые  охватывают два  черных  квадратика.  Это  два
колхозных  сарая.  Здесь  укрепления 2-й  роты  9-го  батальона  немецкого
пехотного полка.  От деревни Устье на северо-запад расположилась 1-я рота,
усиленная танками.  Западнее деревни -  отдельный лесок. На карте он похож
на   растоптанный   валенок.    Северо-западнее   этого   леска   проходит
оборонительная полоса 3-й  роты  того же  батальона,  с  густо нанизанными
пулеметными гнездами.
     В  задачу передового отряда входит разгромить в  этом  районе оборону
немецкого батальона и  сделать проход для ввода в тыл частей Доватора.  Не
задерживая темпа  движения,  ворваться в  село  Подвязье,  разгромить штаб
немецкого  полка  и   по   пути  истребить  гарнизон  противника  в   селе
Заболотское.  Северо-западнее  деревни  Шеболтьево  перерезать и  взорвать
линию  железной  дороги  Ржев  -   Великие  Луки.   В   13.00  23  августа
сосредоточиться  южнее  Никулино.  Ждать  подхода  главных  сил,  выставив
охранительную разведку.
     Одновременно другая кавдивизия должна совершить прорыв в  направлении
Балкино - Пузьково.
     Часы майора Осипова показывают 1.30  ночи.  Боевой приказ отдан.  Все
рассчитано до  минуты.  Антон  Петрович  сосредоточенно молчалив.  Отдавая
приказ,  он  был резок,  взволнован и  до  раздражительности требователен.
Однако  начальник  штаба  капитан  Почибут  не  хочет,  кажется,  обращать
внимания на  плохое  настроение командира полка.  Капитан  сидит  в  кругу
дремлющих штабных командиров по другую сторону дерева,  спиной к майору, и
над самым его ухом насвистывает какой-то знакомый мотив.
     "Удивительно спокойный человек", - думает Осипов.
     Железная воля и железные нервы у капитана Почибута,  а на лице всегда
спокойная, добродушная улыбка.
     - Старший  лейтенант Чалдонов просил  у  меня  разрешения следовать в
головном отряде, - говорит он Осипову, выглядывая из-за дерева.
     - Свободным командирам приказано двигаться со штабом, - сухо отвечает
Осипов.
     Почибут молчит, потом как ни в чем не бывало начинает посвистывать...
     Осипов, аккуратно  сложив  карту,  прячет  ее  в планшетку.  Вынимает
фотографию.  Взглянул мельком - и не может отвести  сузившиеся  глаза.  На
фотографии  снята  вся  его семья.  Витька в матросском костюмчике сидит у
него на коленях. Варя обняла за шею одной рукою мать, а