ение противника в районе прифронтовой полосы нас
не  интересует.  Здесь все  ясно.  Ваша задача —  разведка глубокого тыла,
населенных пунктов,  точно указанных в маршруте.  Северо-восточнее Рузы, в
районе Волыново,  должен находиться партизанский отряд,  но с  ним утеряна
связь. Разыскать его обязательно — это облегчит вашу работу.
     В течение двух часов Лев Михайлович Доватор объяснял разведчикам, как
надо  действовать  в  тылу  противника,  как  соблюдать  конспирацию,  как
составлять радиограммы,  как исследовать лесные дороги,  чтобы выяснить их
проходимость.
     В  эту  же  ночь самолет высадил Голенищева и  Зину далеко за  линией
фронта.


                                 ГЛАВА 6

     С  первых же  дней декабря начал лютовать мороз.  Стояла напряженная,
грозная  тишина.  Гитлеровцы  даже  прекратили свою  обычную  безалаберную
стрельбу.
     Вдруг  буйный грохот гвардейских минометов взметнул яркое пламя.  Над
верхушками  освещенных  деревьев  со   свистом  горячего  ветра   ураганно
пронеслись огненные метеориты. Следом мощным раскатом ударили пушки.
     На  широкой  просеке  дрогнули беспорядочно наваленные кучи  молодого
ельника,  обнажая темные корпуса замаскированных танковых башен. Танкисты,
гремя ключами, поспешно заводили моторы. Лес ожил могучим рокотом.
     Командир бригады подполковник Иртышев обошел танковую колонну и отдал
последние приказания.  В это время с конца просеки послышался неясный шум.
Иртышев обернулся.  От леса отделились черные тени.  Подполковник различил
группу всадников. Передний, в широкой бурке, низко пригнувшись к луке, шел
забористой чеканной рысью.
     — Здравствуйте, танкисты!
     Молодой конь  Казбек,  гордо  вскидывая голову,  перекатывая в  зубах
трензеля,  жарко дышал горячими ноздрями. Доватор, ловко спрыгнув с седла,
бросил  повод  подскочившему  Сергею.  Взбодренные  скачкой  и  орудийными
залпами,  кони храпят и  не  стоят на месте.  Даже смирнейший Чалый упрямо
дергает повод,  выкидывает передними ногами лихой перескок и никак не дает
Филиппу Афанасьевичу сорвать с усов приставшие льдинки.
     — Танковая  бригада  вышла  на  исходное положение и  приготовилась к
атаке, — доложил комбриг Иртышев.
     — Добре,  вижу,  все в порядке. Как настроение людей? — Доватор отвел
Иртышева в сторону. Ему хотелось сказать подполковнику перед боем хорошее,
теплое слово.
     — Отличное,  товарищ генерал.  Людям  не  терпится.  Хотят настоящего
дела.
     — Пришла пора, пришла! — горячо подхватил Доватор. — Объявите народу,
что  наши войска ведут наступление на  Клин и  Волоколамск.  Сегодня ночью
фашистов вышвырнули из Рогачева, Солнечногорска и Яхромы. Еще скажите, что
на  этой можайской земле сто двадцать девять дет тому назад русские люди в
Бородинском сражении  разгромили армию  Наполеона.  Напомните им,  что  на
постаменте  памятника  Кутузову  начертаны  великие  слова:  "Стойте,  как
часовые.  Позади Москва..."  И  добавьте:  "Грязные руки фашистов прочь от
Москвы!"
     Мягкий свет луны освещал суровое лицо Доватора.
     К  рассвету  советская  артиллерия  умолкла.  Лес  загудел  скрежетом
стальных  гусениц,  и  земля  дрогнула от  мощного  передвижения танков  и
артиллерии.  В  морозной хмари раннего утра вслед за  танками стремительно
прошла в  прорыв кавалерия.  Пар  валил  от  разгоряченных конских крупов.
Мороз  цепко  схватывал лошадиную шерсть,  украшал мускулистые груди коней
инеем.  Всадники в белых полушубках, с поседевшими от инея бровями, грозно
сверкая клинками, шли в новый глубокий рейд.
     Полки   конной   гвардии  с   полным  комплектом  грозных  тачанок  и
артиллерийских батарей,  а  также  и  танковую бригаду повел в  тыл  врага
генерал Доватор.


     13 декабря  в  районе  Улитино  — Рязань эта мощная лавина,  разорвав
стыки 78-й и 87-й немецких дивизий,  сметая на пути  вражеские  гарнизоны,
двинулась на запад.
     Командир немецкого армейского  корпуса  генерал  Гютнер  в  это  утро
находился  в  штабе  78-й пехотной дивизии.  Самоуверенный пруссак,  он не
верил в поражение германской армии.  Успех красных  он  считал  временным,
случайным,  относя  его  за  счет крепкого русского мороза,  к которому не
привыкли немецкие солдаты.
     — Скоро мы получим теплое обмундирование —  и положение изменится,  —
успокаивал он командира дивизии полковника Готцендорфа.
     — Однако  русские подтягивают свежие танковые части.  Я  имею  точные
данные разведки, — возразил тот.
     — У  большевиков нет больших танковых резервов.  Армия Говорова имеет
всего-навсего три танковых бригады. — Гютнер скептически пожал плечами.
     Однако  едва  первый залп  "катюш" расколол утреннюю тишину,  генерал
срочно покинул командный пункт дивизии и отбыл в штаб корпуса.
     Полковник  Готцендорф  стоял  у  окна  тускло  освещенного  каменного
подвала,  служившего одновременно командным пунктом  и  убежищем.  Молодой
белокурый адъютант напряженно вслушивался, прижав к уху телефонную трубку,
и часто поднимал на полковника большие встревоженные глаза. От непрерывных
тяжелых  разрывов стены  подвала  дрожали и  качались.  Лейтенант тоскующе
вздыхал и кусал бледные губы.
     Мрачное спокойствие командира дивизии,  неподвижно глядевшего в окно,
производило на  адъютанта гнетущее впечатление.  Но  полковник Готцендорф,
загнавший свои батальоны в  подземные укрытия,  был  относительно спокоен.
Залпы "катюш" разрушали здания,  сжигали деревянные постройки,  подвалы же
оставались невредимыми. Готцендорф, знавший на память всю военную историю,
отыскивал в  своей голове наихудшие случаи проигранных сражений и пришел к
убеждению, что положение его полков далеко не безнадежное.
     При   прорыве  красных  у   него   были  наготове  подвижные  группы.
Прорвавшиеся части он может быстро уничтожить плотным огнем и  контратакой
танков.   Укрепление  нижних  этажей  зданий  —   удачное  новшество  его,
полковника Готцендорфа. Недаром он тридцать лет носит мундир офицера.
     — Проверьте связь, — приказал он адъютанту.
     Через несколько минут адъютант доложил,  что с  одним из полков связь
прервана,   не   отвечает  также  батарея  тяжелых  минометов  из   группы
"Клоппенбург".
     — Восстановить  немедленно,   —   не  оборачиваясь,   коротко  бросил
полковник.
     Лейтенант  вскочил,  бросился  было  к  выходу,  но,  столкнувшись  с
начальником штаба армейской группы генералом Рихартом, отскочил в сторону.
     — Как дела, коллега? — стряхивая с непромокаемого плаща снег, спросил
Рихарт.
     — Отлично,  господин  генерал.  —  У  Готцендорфа невозмутимо строгая
армейская выправка и безукоризненно отутюженный китель.  Но опытный солдат
Рихарт в сумрачном блеске кабаньих глаз полковника заметил глубоко скрытое
беспокойство.
     — Ваши дела не могут быть отличными,  коллега.  Я  только что получил
сведения.  На вашем участке вновь появилась свежая казачья конница — свыше
десяти тысяч сабель —  и несколько сот танков. Центр армейской группировки
генерала Хюпнера отброшен к Волоколамску.  Дивизии генерала Госта оставили
Солнечногорск.
     — Гм-м!  Это  неприятные известия.  Я  жду  ваших указаний,  господин
генерал.
     Готцендорф по-прежнему был  внешне  спокоен.  Он  знал  цену  военных
неудач и  счастья,  он верил в  то и  в другое,  его религия —  это война.
Однако трезвый "военный бог" —  генерал Рихарт —  на этот раз по усвоенной
вероломной привычке сражать одним ударом бьет его без всякой пощады.
     — Вы  опоздали,  господин полковник.  Я  уже  отдал приказание вашему
начальнику штаба  снять  дивизию и  уходить форсированным маршем.  У  вас,
коллега,  очень скверно действует разведка. Мой патрон в бешенстве и решил
вас отстранить от командования,  но я,  зная вашу честность,  дал генералу
Штрумфу лишнюю  чашку  турецкого кофе  и  коньяк.  Он  успокоился.  Теперь
всякому будет трудно удержаться на  командной должности.  Большой штаб уже
свернул головы большим генералам.  Опыт  истории показал,  что  иногда над
правдой торжествует интрига,  но все должно прийти к  одному концу.  Когда
объявится  существенная неудача  победоносного движения  германской армии,
руководители нации станут пожирать друг друга.
     В  это  время  вбежал  взволнованный адъютант.  Он  пытался о  чем-то
доложить, но Рихарт, скосив на него вывороченные белки глаз, резко оборвал
его:
     — Приготовьте   полковнику   автомобиль,    господин   лейтенант!   —
Повернувшись к  Готцендорфу,  он  выхватил  из-под  плаща  карту  и  тоном
властного,  не терпящего возражений начальника, с мгновенно переменившейся
интонацией отрезал:  —  Удар на  Москву оказался стратегически бесплодным.
При    сложившейся   обстановке   ваша    дивизия,    несмотря    на    ее
укомплектованность,  сейчас  представляет собой  в  тактическом  отношении
нуль.   Чтобы  сохранить  единицу,   немедленно  отводите  ее   на  рокаду
Волоколамск —  Руза.  Шаг в  сторону от магистрали означает гибель.  Самая
малейшая  задержка  в   населенных  пунктах  повлечет  за   собой   полное
истребление.  У вас на хвосте пойдет генерал Доватор.  Вам такой известен?
Под его командованием гвардейский корпус конницы.  Ее не остановят никакие
снежные  бураны.  Отбивайтесь,  бросайте  в  пасть  этим  фанатикам  малые
подвижные заслоны и уходите как можно быстрей.
     — Кавалерийский генерал Доватор на хвосте...  Значит, дранг нах вест?
— застегивая на  поясе  ремень от  кобуры револьвера,  язвительно произнес
Готцендорф на "чистом" русском языке.
     — К сожалению,  да,  коллега.  Мы оказались банкротами.  Мы, взрослые
псы,  напрасно учились у слепых щенков. Я бы охотнее командовал у Доватора
дивизией, чем показывал ему свой хвост, — заключил Рихарт.


     Вышколенный   Клаузевицем   и   Шлиффеном,   прозорливый  стратег   и
политический интриган генерал Рихарт ошибся.  Доватор не  пошел за хвостом
поспешно    отступающих   дивизий.    Танкисты   подполковника   Иртышева,
продвинувшись вперед на пятнадцать километров, почти не встретили никакого
сопротивления.   Отступающий  противник   разбрасывал  по   всем   дорогам
многочисленные мины. Танкисты вынуждены были то и дело вылезать из люков и
вытаскивать из  снега  "сюрпризы",  обезвреживая их.  На  первом же  этапе
продвижение  замедлилось.  Доватор,  остановив  колонну,  выбросил  вперед
разъезды  саперов,   приказал  всем  дивизиям  развернуть  рации  и  ждать
дальнейших приказаний.
     Расположившаяся в  лесу конница дрогла от лютого холода.  Жечь костры
было категорически запрещено.  В ясном, погожем небе, нудно гудя моторами,
хищно выслеживали добычу опостылевшие "фокке-вульфы".
     — Почему стоим,  гвардия?  —  спрашивал у Буслова Павлюк, подталкивая
его рукавицей в бок,  в десятый раз вызывая на борьбу,  чтобы хоть немного
согреться.
     — Хозяин знает, почему стоим, — миролюбиво отзывался Буслов.
     И действительно, об этом знали только Доватор да штаб. При разработке
оперативного плана  штабные  работники,  заранее  зная,  что  немцы  будут
засыпать  дорогу  минами,  предусмотрительно организовали саперные группы.
Доватор, подписывая боевой приказ, улыбнувшись, сказал Шубину:
     — Штабные  командиры просто  молодцы  —  саперные работы  по  пунктам
расписали.
     — Да,  да,  —  подтвердил Михаил Павлович. — Если будем их в точности
выполнять, сто пятьдесят километров пройдем месяца за два...
     — А  мы должны измерить их в четыре дня.  Как же быть-то?  —  хохоча,
воскликнул Доватор.
     — Придумать надо, — многозначительно заметил Шубин.
     Ожидать,   когда  саперы  очистят  путь,   —  дело  долгое.  Полковым
разведчикам дано было задание прощупать проходимость дорог, но сведения от
них  поступали  неутешительные.   Дороги  основного  маршрута  были  всюду
минированы. Положение становилось затруднительным.
     Обосновав штаб-квартиру в деревенском доме,  Лев Михайлович то следил
за радистом, то посматривал на часы.
     Время скакало,  как добрый кавалерийский конь.  Корпус стоял на месте
уже  два  часа.  Подполковник Иртышев  несколько раз  присылал  на  машине
адъютанта испрашивать разрешения продвигаться вперед. Он очистил проход до
следующего населенного пункта,  однако Доватор терпеливо ждал  сведений от
разведчиков.  Но  через  каждые  полчаса  Зина  лаконично  сообщала:  "Даю
настройку. Сведений нет".
     Порывистый,  горячий полковник Тавлиев прискакал в  штаб и настойчиво
потребовал объяснений.  Его дивизия числилась в резерве командира корпуса.
Передовой  отряд  подполковника Осипова  смочил  кровью  клинки,  захватил
десять автомашин и несколько тяжелых минометов, а Тавлиев шел без выстрела
и,  как  всякий  новый  человек,  чувствовал себя  ущемленным.  Поэтому он
волновался и нервничал:
     — Дайте дело,  товарищ генерал!  Кони продрогли,  люди рвутся в  бой.
Пустите в драку! Дайте дело!
     — Клинок,  как игла,  всегда найдет дело.  Не спешите,  полковник,  —
разглядывая лобастую голову нового командира дивизии, шутил Доватор.
     Под черными, как маслины, глазами Тавлиева нетерпеливо дрожали скулы.
Этот энергичный,  горячий командир радовал Доватора, и он берег его именно
для настоящего дела.
     — Впереди на  пятнадцать километров пустота.  Догонять надо,  товарищ
генерал!
     — Наши грибы от нас не уйдут.  Все будут в  кузове.  Ведите разведку,
ждите приказ. Я сам жду...
     И  он  напряженно ждал.  Уже подтянулись обозы и  весь второй эшелон.
Командиры и  начальники разных  степеней  и  рангов  требовали указаний  и
распоряжений,  а  Карпенков всем говорил одну и  ту же короткую фразу:  "В
лес".  Если кто  нерешительно спрашивал насчет костра,  Карпенков,  сделав
строгое лицо, показывал внушительный, в кожаной перчатке кулак.
     Разведка сообщала,  что  противник отошел  не  везде,  впереди  немцы
укрепляются вдоль Дороховской рокады и  прочно удерживают фланги в  районе
Можайск —  Кудрино.  Весь  намеченный план продвижения ломался.  Положение
усложнялось, надо было искать другой выход и всю операцию решать иначе.


                                 ГЛАВА 7

     Получив от разведчиков первое донесение, Доватор понял, что противник
в  лихорадке.  Внезааный прорыв  фронта  вынудил немцев  перебросить часть
войск на левый фланг для того, чтобы, укрепившись на магистралях, добиться
свободы маневра по внутренним коммуникациям на линиях Истра — Волоколамск,
Дорохово — Руза, где имелись проходимые для танков грунтовые дороги, и тем
самым задержать наступление нашего правого фланга.
     Наступление наших  войск  началось в  исключительно трудных условиях.
Стояли  лютые  морозы.  День  и  ночь  завывала вьюга,  заметая дороги.  В
довершение всего путь  преградили болота,  леса и  незамерзшие реки.  Враг
оказывал яростное сопротивление.  Немецкая оборона опиралась не  только на
мощные опорные пункты и  узлы  сопротивления,  в  которые были  превращены
почти  все  села  и  деревни,  но  и  на  удобные  естественные рубежи.  В
направлении Можайск — Звенигород перед нашими дивизиями была крутобережная
Москва-река.  Весь Звенигородский район с  юга  на  север пересекали линия
железной дороги и автострада Дорохово —  Колюбаново — Горбово — Саввинская
слобода — Звенигород.
     Наиболее   крупными  опорными  пунктами  немецкой  обороны   являлись
Дорохово,   Тучково  и  Колюбаново,   прикрывающие  можайскую  группировку
противника с  востока и  Рузу с  ее  узлом шоссейных дорог с  юго-востока.
Потеря  этих  пунктов  влекла  за   собой  неисчислимые  для   германского
командования бедствия.
     Прорыв многочисленной  конницы,  да  еще  с  танками,  для немцев был
полной  неожиданностью.  Избрав   кратчайший,   изумительный   по   своему
тактическому  замыслу путь на Тростянское,  генерал Доватор круто повернул
корпус на север и пошел лесами по бездорожью сначала вдоль  линии  фронта,
громя  немецкие гарнизоны и перехватывая все главные тыловые коммуникации.
Немецкое  командование  пришло  в  замешательство.  К  исходу  14  декабря
танкисты  Иртышева,  обойдя Горбово с северо-запада,  отрезали путь отхода
для большой группировки противника.  Полки генерала Атланова, ворвавшись с
двух  сторон,  частью  уничтожили,  а  частью  разогнали  весь  гарнизон и
захватили всю технику. Используя замешательство противника, правофланговые
дивизии   нашей  армии,  возобновив  наступление,  лобовым  ударом  начали
отбрасывать немцев на юг от Истры и 15 декабря вступили в Давыдовское.
     Пали опорные бастионы врага —  Колюбаново, Тучково и Крюково. Это был
момент окончательного кризиса немецкой обороны.  В результате гитлеровское
командование вынуждено  было  отказаться  от  "стабилизации" подмосковного
фронта.   Рейд  корпуса  Доватора  не  только  лишил  противника  времени,
необходимого для перегруппировки,  но и угрожал посадить все четыре —  78,
261, 87, 254-ю — немецкие дивизии в крепкий мешок.
     Предвидя катастрофу,  гитлеровцы  под  прикрытием  сильных  подвижных
арьергардов начали выводить обильно оснащенные техникой части  на  главные
магистрали,  чтобы  как  можно  быстрее  совершить стремительный прыжок на
запад.  Кроме  того,  в  связи  с  тяжелой  обстановкой,  сложившейся  для
противника  в районе восточнее Можайска,  надо было перебросить туда часть
свежих войск,  чтобы дать возможность вывести основные  силы  из  Рузского
выступа,  попадавшего  под  угрозу  окружения,  и  укрепить  положение  на
Можайском направлении.
     Разгромив вражескую группировку в  районе  Горбово,  Доватор повернул
колонны своих дивизий на северо-запад и,  взяв направление на Тростянское,
пошел   с   короткими   передышками   форсированным   маршем   параллельно
отступающему противнику.
     В  лицо  хлестала  свирепая декабрьская вьюга.  Обходя  минные  поля,
колонны шли  прямо  через густые заросли.  Лев  Михайлович ехал  в  голове
дивизии Тавлиева.  Кони, проваливаясь в твердый глубокий снег, ранили ноги
и оставляли за собой кровавые следы.
     Доватор   часто   спешивался   и   поглядывал  из-под   папахи,   как
разгулявшаяся поземка  жадно  зализывала  пятна  крови  на  снегу.  Сжимая
обветренные губы,  он  резким взмахом руки подзывал неутомимого начальника
штаба и отдавал все новые и новые приказания:
     — Пошли  офицера связи  к  командиру дивизий:  полки не  растягивать,
колонны вести плотней,  раненых и больных —  на сани, теплее укутывать. Ни
одного обмороженного, ни одного отставшего.
     Офицеры связи  беспрерывно мчались вдоль  колонн из  конца  в  конец,
меняли уставших коней и снова скакали.
     В  этом  походе  их  обязанности  были  особенно  тяжелыми.  Вереница
всадников растягивалась на  несколько километров,  обскачи-ка  по сугробам
такую махину!  Бойцы от  усталости валились на  снег и  засыпали на  малых
привалах как мертвые.
     — Нужен отдых,  товарищ генерал, — скрипя мерзлыми валенками, говорил
Шубин.
     — В  Терехове  привал  пятьдесят минут.  Не  больше!  —  сказал  сухо
генерал.
     — До Терехова еще пятнадцать километров!
     — Значит, пройдем пятнадцать. Гвардия, да чтоб не прошла!
     Доватор с  невероятной по  такому пути быстротой продвигался вперед и
вперед,  преодолевая все трудности и  не  отставая от танкистов.  Разведка
ежечасно доносила,  что  противник идет,  не  останавливаясь ни  днем,  ни
ночью. В районе Тростянское все забито войсками и техникой немцев.
     — Как же не спешить,  Михаил Павлович?  —  говорил Доватор Шубину.  —
Настала самая веселая пора:  бить!  Да так бить, чтобы навсегда запомнили,
что такое Москва!
     — Спешить-то надо,  Лев Михайлович,  да в  конце концов мы и  неплохо
идем. Но уж очень трудно...
     — А где, на какой войне было легко? — настойчиво спрашивал Доватор.
     — Во Франции немцам было легко. Не война, а прогулка с шампанским.
     Шубин задорно шлепал рукавицами и, поглядывая на Доватора, усмехался.
Он любил его подзадорить.
     — Но у нас,  Михаил Павлович,  не Франция, а Р