а охоте? - вставил Буслов.
     - Тилько  в  борщок  я покладу не свининку,  а кусочек от цего сивого
меринка,  - продолжал Шаповаленко.  - Добрый был конек, помяни господь его
душу!
     - Пока ты колдуешь над костром,  они тебе покажут. Смотри, опять!.. -
Салазкин не договорил. Неподалеку с грохотом разорвался снаряд.
     - Тушите костры! Что, в самом деле? - крикнул Салазкин.
     Казаки притихли.  Некоторые нерешительно подбрасывали в  огонь мелкие
веточки. Буслов подошел к Салазкину, тихо, но внятно проговорил:
     - Костер велел разложить полковник и  тушить не  приказывал.  Он тоже
жгет - и бумагу пишет, умирать не собирается.
     Отойдя в сторону,  он взял охапку хвороста и бросил на костер. Огонь,
подхватывая сухие  ветки,  буйно взмыл кверху.  Послышался довольный смех.
Распахнув полы бурки,  положив руки на плечи деду Рыгору,  у  костра стоял
Доватор.
     - Хорошо у огонька!  -  оглядывая вскочивших было казаков, проговорил
Лев Михайлович. - Ничего, хлопцы, сидайте!
     - Ты, Лявон Михайлович, в этой одежине на медведя похож. Напугаешь! -
Дед Рыгор потрогал бурку и,  повернув к Доватору голову,  тихо спросил:  -
Скоро?
     - Скоро,  - сказал Лев Михайлович. Наклонившись к деду, он стал его о
чем-то тихонько расспрашивать.
     - Нет...  Не собьюсь, но путь поганый. Топь, мочаги - трудно будет, -
отрывисто отвечал дед Рыгор.
     Казаки прислушивались.
     - Сначала будет гарь,  а  потом тропка...  Стало быть,  проведу,  раз
надо! Про дочку слухов нет?
     - Она выполняет важное задание,  папаша! - Доватор встряхнул головой.
Обращаясь к казакам, сказал: - Споем, хлопцы, песню!
     - А  фашисты услышат -  и бомбить будут,  -  раздался звонкий голосок
Пети.
     Казаки засмеялись.  Доватор оглянулся.  Петя,  поджав под  себя ноги,
сидел под елкой и прилаживал за спиной автомат.
     - Ты что ж, Петр Иванович, робеешь? - спросил Доватор.
     - Нет, не робею. Маскировка - вот что! - ответил мальчик.
     Лев Михайлович встал, посмотрел на часы, потом на Петю...
     - Выходит,  Петр Иванович,  нам петь некогда!..  Приедем  на  Большую
землю - споем!  - Взмахнув полой бурки,  как черным крылом, Лев Михайлович
закрыл Петю с головы до ног,  коротко бросил:  - По  коням!  -  Кивнув  на
костер, добавил: - Хворосту накидать больше - пусть ярче горит!


     ...Вот они,  смоленские  мочаги!..  На  десятки  километров разлилась
гнилая,  покрытая  мхом,  зеленоватая  жижа.  Кое-где  на  кочках   чахлый
кустарник да редкие хилые сосенки,  покрытые серым лишайником.  Люди ведут
коней  в  поводу.  Передовой  отряд  идет  не  цепью,  а,  скорее,  плывет
беспорядочной  массой.  Кони  с  трудом  вырывают  ноги  из топи,  храпят,
вытягивают головы,  отфыркивая горячими ноздрями вонючую болотную воду,  и
тяжело дышат.  Люди,  увязая по пояс в болоте,  несут на носилках раненых.
Некоторые из раненых лежат неподвижно, с головой укрывшись плащами, словно
мертвые,  другие, бледные, с истомленными лицами, тревожно посматривают на
серую болотную муть. Для казака, раненного в ногу, приспособили особый вид
транспорта:  из срубленных клинками елочек санитары сделали волокушу, и на
ней,  завернутый в плащ-палатку,  лежит раненый.  Он  привязан  веревками.
Волокуша  то  и  дело  попадает  на кочки,  валится то на один бок,  то на
другой.  Какое же надо иметь терпение человеку с  перебитой  ногой,  чтобы
даже  не  застонать  при  таком  способе передвижения!  Тишина должна быть
мертвая.  Что стоит немцам повесить над  болотом  ракеты  на  парашютах  и
сыпать на голову конникам фугаски, расстреливать их из пулеметов?..
     Судорожно бьется провалившийся в  топь  красавец дончак и  грузнет по
маклаки.   Яша  Воробьев  ходит  вокруг  него,  сам  мокрый  до  пояса,  и
уговаривает:
     - Ну,  милый,  еще маленечко,  родной!  Там посуше будет!  -  Но конь
только устало вытягивает голову и не шевелится.  -  Говорят, Сибирь страна
плохая... Эх, милай!..
     Подходят  Буслов,  Шаповаленко и  другие.  Пытаются  общими  усилиями
вытащить коня, но он все глубже и глубже уходит в болото. Яша дергает коня
за повод, потом швыряет конец повода в грязь и устало опускается на кочку.
     - Хана, ребята! - говорит он, с ожесточением вытирая вспотевшее лицо.
     - Погано,  что и говорить!  -  подтверждает Буслов. - Это не поход, а
горе!
     - Ой, горе, мое горе, у меня був муж Егорий, а у ней муж Иван, не дай
боже его вам!
     Филипп Афанасьевич и  тут не  может не  балагурить.  Его Чалый чутьем
выбирает какой-то свой,  особенный путь.  Если и ошибется и провалится, то
сейчас же напрягается весь и выбирается из трясины.
     - Молодец,  Чалый!  Ты  у  меня плаваешь,  як гусь на воде!  -  Чалый
подхватывает с кочки клок серого мха и аппетитно жует.
     Доватор стоит неподалеку по колено в воде, с расстегнутым воротом. Он
все  видит,  слышит  разговоры.  К  нему  подходят  Осипов  и  Гордиенков.
Подполковник Карпенков и  дед  Рыгор присели под чахлой сосенкой.  Доватор
оглядывает едва  заметную,  с  прогнившим настилом тропу,  всматривается в
зловещую  болотную  даль.   Сзади  лес  полыхает  заревом  костров,   небо
освещается  зелеными   вспышками  немецких   ракет.   Вверху   кружатся  и
пронзительно ревут "юнкерсы".
     - Ну как, Антон? - спрашивает Доватор у Осипова.
     - По-честному, Лев Михайлович?
     - Только по-честному!
     - Дело совсем дрянь...
     - Не пройдем?
     - Невозможно,  -  решительно отвечает Осипов.  - Колонна растянулась.
Если нас застанет утро... - Антон Петрович машет рукой.
     - А ты как думаешь,  Андрей Карпенков?  -  Доватор,  хлюпая сапогами,
идет к нему.
     - Тяжело, Лев Михайлович! Эх вы, кони, мои кони!..
     Карпенков снимает сапог и выливает из него воду.
     - Какое  же  вы  посоветуете принять решение,  товарищи командиры?  -
порывисто спрашивает Доватор.  -  Бросить живых коней в  болоте?  Оставить
немцам?
     Командиры молчат.
     - По праву, принадлежащему мне, я должен приказать, - говорит Доватор
сурово,  -  рубить коням головы.  Первым будет пробовать свою  шашку майор
Осипов. Ну, простись с Легендой, Антон Петрович... Ну?
     - Дальше что, Лев Михайлович? - тихо спрашивает Осипов.
     - Дальше?  -  Доватор зло усмехается. - Мы все равно можем не успеть.
Фашисты перебьют десант,  захватят груз.  Ведь после болота нам необходимо
совершить марш в двадцать километров. Это можно сделать только на конях, а
если будем идти в  пешем строю,  то  люди,  как  только выйдем на  твердую
землю,  попадают от усталости...  Я думаю,  где человек прошел, там и конь
должен пройти. Вот так, друг мой!..
     Рядом,  словно из-под земли, вырастает дед Рыгор, высокий, величавый,
со спустившимися на лоб седыми космами.
     - Ну что ж,  хлопцы, вперед, отдохнули! Ничего, пройдем, бывало хуже!
- Опираясь на палку, старик пошел вперед.
     - Шагом  марш!  -  хрипло скомандовал Доватор.  Он  схватил за  повод
ближайшего коня. - А ну-ка, родной!
     Конь со  стоном вырвал ноги из топи и,  рассекая вонючую жижу,  пошел
вперед.  И снова зашевелились,  захлюпали мочаги.  Люди и кони шли вперед,
вперед, пропадая в сером тумане.


                                 ГЛАВА 21

     На  опушке  леса  майор  Круфт  вместе с  другими офицерами вылез  из
легковой машины и стал обозревать местность. Здесь его батальон должен был
устроить засаду и ждать появления русских парашютистов.
     Когда майор,  расшифровав радиограмму,  нарисовал на  карте кружочек,
где  должен был  высадиться десант,  этот кружочек выглядел очень красиво.
Полянка,  обозначенная на  карте,  была  величиною с  пфенниг,  кругом нее
обвивалась веселенькая зелень  леса.  И  майору казалось:  расстреливать в
этом  приятном  месте  болтающихся  в  воздухе  беспомощных людей  -  одно
удовольствие.  Поэтому  Круфт  настойчиво упрашивал  своего  родственника,
полковника Густава  Штрумфа,  назначить его  главным лицом  по  проведению
операции.
     Он знал:  крест ему будет наверняка обеспечен,  а  также и  должность
коменданта в одном из районов Москвы.
     Однако,  когда он прибыл на место,  настроение его изменилось. Поляна
выглядела совсем не  так,  как на  карте:  она показалась майору суровой и
мрачной,  затерянной в  лесной  глуши.  Посредине стоял  заросший бурьяном
сарай.  Со  всех сторон подступал дремучий лес,  и  поляна казалась майору
похожей на гигантскую косматую русскую шапку, положенную верхом вниз.
     Сырое,  туманное утро.  Над высокими могучими елями и  стройным,  как
желтые восковые свечи,  мачтовым сосняком низко плыли рваные облака. Майор
поежился,  точно эти облака вползали к  нему под резиновый плащ и леденили
спину.
     "Если русские не дураки,  -  подумал майор,  - то они, разумеется, не
полетят в  такую  погоду..."  Ему  сейчас  куда  больше улыбалось сидеть в
теплой крестьянской избе,  чем торчать в  каком-то  диком лесу.  Четыреста
солдат,  отданных в  его распоряжение,  казались здесь ничтожной силой,  и
Железный крест не имел уже той привлекательности, что вчера.
     Круфт отдал распоряжение младшему офицеру прочесать опушку леса,  а к
сараю протянуть связь. В нем он решил сделать командный пункт.
     Однако он не знал, что в сарае сидели разведчики и чистили к завтраку
картошку.  Они находились здесь уже вторые сутки и  с присущей фронтовикам
быстротой обжили это  неуютное местечко.  Вдоль стены устроили из  сена  и
еловых веток постели;  на  каждой лежала скатанная шинель и  плащ-палатка.
Все было под рукой -  сегодня ожидался десант.  В углу сарая была устроена
сигнализация:  на  конце  красного  немецкого  телефонного провода  висела
порожняя консервная банка,  а  провод тянулся к посту.  В сарае находились
Торба, Павлюк и еще три казака. Остальные несли караульную службу.
     - Варить пойдете в лес -  место выбирайте, где погуще кусты, и щоб ни
якого дыму. Понятно? - приказывал Торба.
     - Как же  можно варить без дыму,  извините за  выражение?  -  спросил
Павлюк, искоса поглядывая на Торбу.
     - Очень просто: наломать сухого орешнику.
     - А орешник что тебе - бездымный порох?
     - Сказано: без дыму, и все! - отрезал Захар. - А не хочешь - сиди без
горячего и жуй сырой концентрат.
     - Нет, милый, как варить без дыму, я не знаю.
     - А Суворов "незнаек" заставлял звезды считать... Да разве прикумские
это могут понять?
     - Что - прикумские? У нас в Прикумщине... - горячился Павлюк.
     - Знаем  -  известные пьяницы!  Кислое  вино  хлещут и  сушеной дыней
закусывают, а она твердая, як сыромятный ремень...
     Вдруг консервная банка взлетела вверх и  со звоном ударилась о стенку
сарая.
     - К бою! - крикнул Торба, сорвал с плеча автомат и бросился к выходу.
За ним выскочили и другие.
     По опушке леса,  с трех сторон,  в серо-зеленых френчах,  поблескивая
штыками,  цепью шли  немцы,  катили станковые пулеметы,  тащили на  плечах
минометы.  Одна группа шла  от  опушки леса в  направлении сарая и  тянула
провод. Заметив разведчиков, немцы остановились.
     - Павлюк!  Посты снимать,  и всем в лес!  -  Вскинув автомат к плечу,
Захар дал несколько очередей. Немцы попадали.
     Разведчики,  пригибаясь,  отходили к  лесу.  Им  надо  было пробежать
двести метров.  Торба понял,  что,  если не  прикрыть товарищей,  они  все
полягут на открытом месте.
     Немцы начали бить  по  сараю из  автоматов.  Пули ударялись в  стены,
откалывая  мелкие   щепки.   Захар,   спрятавшись  за   дверь,   продолжал
отстреливаться. Что-то со звоном ударило по каске, словно тяжелой дубиной;
у него потемнело в глазах.  Захар на мгновение потерял сознание.  Когда он
открыл глаза, первое, что услышал, - это крики немцев. Захар снял с головы
каску.  Шею заливала кровь,  но боли он не чувствовал. Схватив автомат, он
заполз в сарай и прилег в дверях. Он видел, немцы приближаются. Думая, что
в  сарае никого нет,  они  шли  во  весь рост.  Торба дал длинную очередь.
Несколько человек упало,  а остальные повернули назад.  Пробежав несколько
шагов, фашисты, крича и ругаясь, залегли.
     - Ага,   бежите,   гады!   -  Захар  снова  нажал  спусковой  крючок.
Последовала короткая очередь,  и  автомат умолк.  Вытащив пустой диск,  он
сунул его в  пристегнутый к поясу колпак.  В эту минуту он вспомнил своего
друга Филиппа Афанасьевича.  "Нет,  теперь Филипп Афанасьевич на  меня  не
обиделся бы!" Он был уверен,  что будет жить. Он еще увидит своего друга и
родную  Кубань,  земляков  и  товарищей.  Голова  работала  с  необычайной
отчетливостью.  Ему вдруг представилось,  что он стоит на трибуне:  кругом
флаги,  народ,  а  он  говорит какие-то  горячие слова,  от которых жжет в
груди. Впереди всех стоит Анютка.
     Тут он  увидел перебегающих гитлеровцев.  Он снова нажимает спусковой
крючок  и  начинает  бить  короткими очередями.  "Патроны беречь  надо,  -
мелькает у него в голове.  -  Ага,  бегут!" Его охватывает бурная радость.
Пронзительный вой мины,  страшный треск -  и Захар проваливается во мрак и
тишину...


     Майор  Круфт  стоял  между  офицерами,   жевал  сигару  и  беспокойно
поглядывал  на  груду  обломков,  оставшихся от  сарая.  Победа  досталась
дорого.  Шесть солдат были убиты и одиннадцать ранены,  а русских оказался
всего один!..
     - Где же остальные? - спрашивал Круфт офицеров.
     Те  уклончиво пожимали плечами.  Майор  достал  блокнот  для  срочных
донесений и  записал:  "Группа "Клоппенбург" 26/59 8.00.3.9.41.  В  районе
отметки  93,5  неожиданно  встретил  засаду  противника  в  составе  одной
казачьей роты..."  Вспомнив,  что он уже отправил одно донесение,  гораздо
скромнее,  а  также послал "подарок",  о  каком полковник Штрумф не  мог и
мечтать, майор захлопнул блокнот, но положить его в карман не успел...
     Дремавшие деревья вдруг  обрушили на  головы немцев свинцовый ливень.
Невидимые пулеметы били со всех сторон с упорным ожесточением, а от опушки
леса бежала засада немцев.  За ней мчались всадники,  каких майору никогда
еще  не  приходилось видеть.  По  ветру  развевались широкие черные плащи,
словно крылья могучих птиц. Один всадник мчался впереди всех на горбоносом
коне необыкновенной масти.  Круп и  шея  коня были белые,  а  ноги черные.
Всадник  молниеносно взмахивал  кривой  шашкой  то  вправо,  то  влево.  У
всадника была  густая,  всклокоченная борода,  длинные усы,  а  на  голове
круглая, как колесо, мохнатая шапка.
     "Доватор!"  -  мелькнуло у  майора в  голове.  Майор был не  очень-то
религиозным,  но в  эту минуту мысленно помолился богу и  быстро спрятался
под обломки сарая...
     Почти сейчас же Круфт, немного понимавший русский и украинский языки,
услышал грозные выкрики:
     - Ну, где вин був? Тут або за вами побиг?
     - Здесь. Банка консервная засигналила и... - отвечал Павлюк, стараясь
держаться подальше от рассвирепевшего Филиппа Афанасьевича.
     - Яка банка?  Яка?.. Ты мне кажи, злыдень, где Захара кинув? - Филипп
Афанасьевич яростно топал ногами и грозил плеткой.  - В трибунал! Под суд!
До  командира дойду!  -  Он лазил по бурьяну,  заглядывая под каждый куст,
кричал,  волновался,  но  трупа  Захара нигде  не  было.  Казаки раскидали
бревна,  выволокли спрятавшегося майора.  Тела  Торбы не  оказалось и  под
обломками сарая.
     - Це птица, видно, с большими крыльями... Обыскать!
     Шаповаленко стоял перед майором, покручивая усы. После ночного похода
он был в грязи до пояса.
     Во  главе с  Доватором подходили группы командиров.  В  их числе были
майор Осипов,  Карпенков,  дед Рыгор и низкорослый,  плечистый,  в морской
фуражке командир партизанского отряда.
     - Ты,  дядя Филипп,  поговорил бы с  немцем-то,  -  предложил Буслов,
подавая Филиппу Афанасьевичу записную книжку майора.
     - А  пишов вин к  чертям!  Зараз прикрыл бы я  его фотографию конским
потником!  -  Шаповаленко отвернулся и с досадой сплюнул. Он стоял, широко
расставив ноги,  кубанку лихо  сбил на  затылок и  небрежно,  по  казачьей
привычке, играл кисточкой темляка.
     - Косподин Товатор!  -  Круфт подобострастно приложил руку к  груди и
склонил голову. - Я офицер, я фаш пленник. Я майор...
     - Добро,  шо ты, майор, не попався мне, когда я на коне верхом сидел.
Зараз було бы два майора.
     Буслов заметил подходившего Доватора, пошел навстречу и что-то сказал
ему. Лев Михайлович кивнул головой и устало улыбнулся. Его одежда, как и у
других, почернела от болотной грязи.
     Гитлеровский майор  смотрел на  живописную группу  русских офицеров и
партизан широко  раскрытыми глазами.  Впереди с  кавалерийской развалочкой
шел Антон Петрович.  Полевые ремни,  глубоко врезавшиеся в плечи,  колечки
шпор,  голубые кантики синих брюк, сапоги - все было забрызгано, грязно, и
только его знаменитая шашка поблескивала золотом.  Берлинский юрист молча,
растерянно смотрел на рослые фигуры Карпенкова,  Буслова,  Гордиенкова, на
седую  голову  деда  Рыгора,  на  красавца партизана с  морским крабом  на
фуражке.  Во  всех этих людях было какое-то мужественное величие.  По лицу
фашиста пробежала тень обреченности.
     Доватор, бегло  взглянув  на  Круфта  и  повернувшись  к Шаповаленко,
спросил:
     - Не нашли? - Он узнал от Павлюка, что сержант Торба, прикрывая своих
товарищей, остался у сарая. Лев Михайлович нахмурился и приказал разыскать
труп Захара и похоронить.
     - Нема,  товарищ полковник, - ответил Шаповаленко и протянул Доватору
бумажку.  -  Вот фашисты,  товарищ полковник,  вашу голову покупают за сто
тысяч.  Зараз  предложите цьому офицерику:  мабудь,  его  голову тоже  кто
возьмет...
     - Сто тысяч марок! - усмехаясь, воскликнул Доватор. - Какая дешевка!
     - Косподин Товатор,  -  обращаясь к Шаповаленко,  лепетал майор,  - я
хочу говорить. Мой упеждений...
     Лев  Михайлович перелистал записную  книжку,  с  внезапной строгостью
проговорил:
     - Ваши  убеждения мне  известны,  майор.  Извольте  дать  показания в
штабе, только правильно отвечайте, а я с вами поговорю отдельно.
     - Ви Товатор?  Или...  - Круфт нерешительно показал пальцем в сторону
Шаповаленко.
     - Мы  все Доваторы!  -  Лев Михайлович широким жестом руки показал на
присутствующих.
     В  воздухе гудели моторы транспортных самолетов.  Их  прилетело пять.
Над  поляной  белыми  пышными  тюльпанами раскрывались парашюты  и  плавно
опускались к  земле.  Через  полчаса седоватый майор  в  форме войск НКВД,
выпутавшись из  парашютных строп,  представился Доватору.  Потом он шагнул
вперед, обнял Льва Михайловича и поцеловал в обе щеки.
     - Вашей помощи,  товарищ полковник,  мы никогда не забудем!  - сказал
майор.
     Груз был распакован, распределен. Партизаны и десантники с новенькими
автоматами  цепочками  втягивались  в   лесную  тропу,   уходя  на  запад.
Кавалеристы застегивали подпруги,  осматривали вьюки, из рук подкармливали
коней перезревшей травой.
     Прощание было сердечное и короткое. Лев Михайлович сказал:
     - Передайте,  товарищи,  привет  белорусскому народу,  а  мы  отвезем
привет от него Родине. Мы вернемся!
     В последнюю минуту Доватор отвел в сторону деда Рыгора.
     - Отец...  - Лев Михайлович смотрел деду в глаза. Седые брови старика
дрогнули.
     - Не надо,  сынок, не говори: я все знаю. Командир отряда сказал мне:
фашисты забили Оксану...  Сегодня ночью пойдем тело брать.  Молчи. Слова -
пустое,  а хороши дела.  Трудно,  всех потерял. Да вот вчера в болоте - ой
как трудно было, а зато наверняка вышло! Так вот и будем доживать свой век
наверняка. Я ведь не один живу на свете!
     Простившись с  дедом,  Доватор направился к  штабу.  Там с приказом в
руках ожидал его Карпенков. Полки уже были готовы к движению. Доватор взял
из рук Карпенкова вдвое сложенный лист и, не читая, разорвал его.
     Почему - Карпенков понять не мог.
     - Порядок движения остается прежний.  Идем старым маршрутом.  - Голос
Доватора слегка дрожал, под нависшими бровями ярко поблескивали гл