ивал резкий напористый ветер,  а  за отдаленной
кромкой  темного  леса  начинало  ярко  пламенеть восходящее солнце.  Было
холодно.
     Абашкин  стоял   с   начальником  штаба  под   высокой  густой  елью,
вздымавшейся над  молодой  порослью.  Старший лейтенант Шевчук,  слушавший
распоряжение комиссара,  отмечал  на  карте  ориентиры и  уточнял маршруты
движения.
     — Я,  товарищ батальонный комиссар,  не вижу на карте дома лесника, —
проговорил Шевчук, стуча карандашом по планшетке.
     — Если бы он там был,  то мы не давали бы тебе проводника,  — ответил
Абашкин.  —  Эта карта выпущена в тридцать девятом году,  а дом, очевидно,
построен позднее, поэтому и не угодил сюда.
     — Откуда проводник? — спросил Шевчук.
     — Женщина из соседнего колхоза, — ответил Почибут.
     Заметив на  лице командира эскадрона презрительную гримасу,  начштаба
усмехнулся.
     — Мужчин нема, чи що? Затрусится баба, що з нею буду робыть?
     — Не баба,  а девушка. Смотри, влюбишься, — лукаво подмигнул Абашкин,
с нетерпением поглядывая на часы.
     — Не шуткуйте,  товарищ комиссар.  У  меня же задача,  а вы мне якусь
дивчину... Коли вона злякается — в карман я ее запихну, чи що?
     Резкий переход на  чисто украинский язык  служил признаком того,  что
Шевчук раздражен.
     Незаметно  подошедшая Зина,  услышав  последние  слова,  настороженно
остановилась.
     — Можешь быть спокоен.  Не испугается,  —  возразил Абашкин и, увидев
Зину, пошел ей навстречу. — Здравствуйте, товарищ Ковалева.
     — Здравствуйте, товарищ комиссар.
     Зина неловко пожала протянутую руку,  искоса поглядывая на высокого в
кавалерийской венгерке командира.
     — Это вы будете Шевчук? — в упор спросила она.
     — Вы не ошиблись. Именно так прозываюсь с детства, — ответил Кондрат,
оглядев Зину с  головы до ног.  "Полушубок чистенький,  сапожки новенькие.
Форсишь,  дивчина,  хоть бы  валенки надела,  замерзнешь,  як  на  бережку
рыбка",  —  думал он,  забыв о  том,  что только два дня тому назад сменил
щегольские со шпорами сапоги на белые огромных размеров валенки.
     Зина,  заметив их  и  вспомнив предстоящий поход через болото,  молча
усмехнулась. Абашкин отозвал ее в сторону и примирительно сказал:
     — Не  обращайте  внимания,  что  он  так  покосился на  вас.  Товарищ
резковат,  с женщинами ладить не умеет.  Но командир опытный,  а главное —
смелый. Только вы с ним поменьше спорьте.
     — Ничего, товарищ комиссар, поладим. Разрешите двигаться?
     — Ну что ж, пора.
     Обернувшись к Шевчуку, Абашкин спросил!
     — У вас все готово, товарищ старший лейтенант?
     — Так точно, товарищ батальонный комиссар.
     — Так  вот...  —  заговорил строгим  голосом Абашкин,  —  действовать
быстро,  напористо,  но  осторожно и  умно.  В  остальном,  как написано в
приказе, понятно?
     — Понятно, товарищ батальонный комиссар.
     А в приказе было написано коротко:  "Четвертому эскадрону наступать в
направлении на северо-запад.  В  6.00 выйти болотом к дому лесника,  сбить
противника и  в  9.00  сосредоточиться в  районе отметки "147",  установив
связь с командиром полка".
     — Дорогу знаете? — обращаясь к Зине, спросил Шевчук.
     — Хорошо  знаю,   —   ответила  Зина  резко.  Ее  начинал  раздражать
недоверчивый,  полупрезрительный тон  этого заносчивого верзилы.  Хотелось
наговорить дерзостей.  "Как он смеет после такого похода не доверять мне!"
— возмущенно думала Зина.
     — Вот так и надо отвечать, — не оборачиваясь, заметил Шевчук.
     О ночном подвиге он знал. Но то, что его совершила эта самая девушка,
ему и в голову не приходило.
     — Если я  была на  том  месте час назад,  то,  наверное,  помню его и
найду, — все более раздражаясь, проговорила Зина.
     — Вы были там час тому назад?
     Шевчук остановился, круто повернувшись.
     — А вы что,  с неба упали?  —  резко ответила Зина, давая понять, что
больше не хочет говорить на эту тему.


     Еще  до  рассвета  эскадроны Шевчука  и  Биктяшева сосредоточились на
высоте  147.  Эту  заросшую густым кустарником высотку противник несколько
раз   пытался  захватить  и   установить  на   ней   пушки  для   обстрела
Волоколамского шоссе,  но был отбит.  Теперь он полукольцом охватывал ее с
двух  сторон,  намереваясь  войти  в  стык  между  дивизиями  Панфилова  и
Атланова,  не подозревая, что в центре его наступающей группы к контратаке
готовились эскадроны Шевчука и Биктяшева.  Правее, в направлении Шитьково,
должны  были  нанести  удар  батальон  панфиловцев  и   полк  Бойкова.   В
наступлении принял участие резервный полк Жмякина.
     Всей операцией руководил генерал Атланов.  Атака должна была начаться
после залпа гвардейских реактивных минометов.
     Весть о  прибытии каких-то  необыкновенных и  страшных по  своей силе
пушек  мгновенно облетела  все  подразделения.  Политрук  Рябинин,  обходя
расположившиеся вдоль  лесной проселочной дороги взводные колонны,  слышал
самые разноречивые толки.
     — Бьет эта  самая штуковина без  всякого грохота и  шума,  —  говорил
черночубый кубанец Мишка Сидоренко.  —  Ты сидишь и ничего, стало быть, не
чуешь,  вдруг на  голову тоби  чемодан,  раз  —  и  все  растерзало...  Ни
кишочков, ни потрошочков...
     — А ты откуда знаешь? — спросил кто-то с сомнением в голосе.
     — От батарейцев слыхал. Им, браток, все известно. Народ ученый.
     — Неправда.   Мне  рассказывали  не   так,   —   возразил  пулеметчик
Криворотько. — Сделана эта пушка, и даже не пушка, а прибор, самым простым
манером —  вроде обыкновенной железной бороны "зигзаг" с ребрами. Кладется
на  эти  ребра снаряд,  похожий на  гриб.  Ну,  конечно,  само собой,  все
работается электричеством.  Включается рубильник, и снаряд летит в воздух.
В снаряде,  стало быть,  имеется стабилизатор и небольшой,  с пропеллером,
моторчик,  который  начинает  работать  и  везет  снаряд,  куда  положено.
Прилетает этот гостинчик до определенного места,  снижается,  и трах — все
вдребезги...
     — Тю! От же брехня! — Мишка Сидоренко смачно сплюнул и отвернулся.
     — Брехня не брехня, но почище будет твоего чемоданчика...
     Рябинин улыбнулся и  удовлетворенно заметил,  что настроение у  людей
бодрое. Увидев политрука, бойцы притихли.
     Начинало светать.  По верхушкам деревьев пробежал ветерок и швырнул с
веток на каски бойцов и за воротники полушубков рассыпчатые хлопья снега.
     Привязанные  кони,  почуяв  приближение утра,  встряхивая  седельными
вьюками,  беспокойно переступали с  ноги  на  ногу.  Рябинин присел  около
станкового пулемета.
     — Долго еще ждать-то, товарищ политрук? — спросил Криворотько.
     — Еще немного, — посмотрев на часы, ответил Рябинин.
     — Разрешите,  товарищ политрук,  обратиться.  Говорят,  будто бы  нам
прислали какие-то  необыкновенные пушки  и  разят  они  фашистов под  чох.
Правда  это  или  нет?  —  приглушенно,  давясь махорочным дымом,  спросил
Сидоренко.
     — Так  точно,   товарищи,   эти  новейшие  пушки  здесь.   Они  будут
поддерживать нашу атаку.
     Политрук оторвал  от  газеты  четвертушку бумаги,  свернул  цигарку и
закурил.
     — Что  же  это  за  пушки?  Как они бьют?  —  продолжал расспрашивать
Сидоренко.
     — А вот сегодня увидим.
     Рябинину самому не терпелось посмотреть на работу "катюши".  Вдвоем с
Шевчуком они  пытались подойти к  закрытым брезентом машинам,  но  часовой
строго  окликнул их  и  скомандовал "кругом".  Сейчас  Рябинин  чувствовал
некоторую неловкость перед бойцами,  потому что не знал, как на самом деле
действуют новые орудия.
     — Пушки эти  строжайше засекречены,  —  сказал он  внушительно,  —  и
гитлеровцы скоро узнают их силу...
     Но  договорить он  не  успел.  Предутреннее лесное  затишье  разорвал
страшной силы гром.  Над  лесом с  тихим шелестом пронеслись ослепительные
молнии. Стоявшие под деревьями кони, точно от непомерной тяжести, склонили
головы,  а  некоторые присели на  колени;  даже  назойливый ветер,  словно
чему-то удивившись, перестал качать верхушки деревьев.
     Бойцы, ничего не понимая, оторопело смотрели друг на друга.
     — Это  что  же  такое,  братки,  делается?  —  зябко пожимая плечами,
спросил Сидоренко.
     — Новые пушки бьют...  без  шуму и  буму...  как  ты  рассказывал,  —
приподнимаясь,  ответил Рябинин и,  отряхнув с полушубка снег, с радостным
возбуждением добавил: — Приготовиться к движению!
     Два   оглушительных  залпа  резкими  толчками  встряхнули  землю,   и
ослепительные молнии снова пронеслись над лесом.  Казалось,  что и земля и
небо разрываются на части.


     Прилегший было  отдохнуть Осипов  подскочил и,  крякнув,  бросился  к
телефону.  Он  долго  не  мог  вызвать  командный пункт  батареи  Ченцова.
Дежуривший на  командном пункте сержант Алексеев почувствовал,  как ползет
земля и  трещит накат.  Он  едва  извлек телефонный аппарат,  как  блиндаж
обвалился. Снаряды рвались в трехстах метрах от блиндажа.
     — Ченцов, — кричал Осипов в трубку, — Ченцов!
     Но  телефон  молчал.  Схватив другую  трубку,  Антон  Петрович быстро
соединился с эскадроном Рогозина. Там никто не спал.
     — Вы слышите? — хрипло кричал Осипов Рогозину. — Чуете?
     — Слышим,  товарищ  подполковник,  —  отвечал  Рогозин.  —  Что  это?
Землетрясение?  Ничего не понимаем!  Немцы галдеж подняли, как будто у них
под ногами вулкан извергается.
     — Это Родина поздравляет нас с добрым утром.  Будь,  милый, наготове:
скоро начнем.  Почему молчит ваша батарея?  Пошли людей узнать,  в чем там
дело.
     Антон  Петрович,  положив  трубку  и  потирая  озябшие руки,  крикнул
адъютанту, приказав разбудить лейтенанта Головятенко.
     Осипов бодрствовал,  и усталое сердце его вновь забилось облегченно и
радостно.  Весь  он  загорелся  той  необыкновенной решимостью и  отвагой,
которые творят чудеса.
     Наступило утро новой битвы.


                                 ГЛАВА 3

     Анализируя после  допроса  пленного  создавшуюся обстановку,  Доватор
понял,  что  гитлеровское  командование сейчас  поставлено  в  критическое
положение.  Передвигаться на  узком участке прорыва,  имея у  себя в  тылу
активно  действующие  эскадроны  Осипова,   для  противника  было  опасно.
Действующая  против   кавалерийских  полков   генерала   Атланова  дивизия
полковника  Готцендорфа  понесла  значительные  потери   и   имела   слабо
обеспеченные фланги  и  тыл.  Ее  левому  флангу  угрожали части  генерала
Панфилова,  на правом устойчиво оборонялась кавалерийская дивизия генерала
Медникова.
     Пленный  немецкий  офицер  показал,  что  его  командование вынуждено
срочно изменить весь оперативно-тактический план.  Корпус генерала Гютнера
имеет  задачу развернуть активные действия на  флангах дивизии Готцендорфа
против  дивизии Панфилова и  Медникова.  Туда  сейчас подтягиваются свежие
резервы.  Для  обеспечения генерального наступления немецкое  командование
намерено  закрепиться на  Язвищенских высотах  и  захватить господствующее
положение над  Волоколамской магистралью.  Для  того  чтобы  сорвать  этот
замысел немцев, Доватор предложил штабу армии свой план.
     По  этому плану в  момент наступления его  полков одна  из  резервных
танковых  бригад   должна  произвести  демонстративный  маневр  в   районе
расположения тылов корпуса и  тем самым заставить гитлеровцев начать новую
перегруппировку. Командование приняло план Доватора.
     В  начале ноября наши танки,  парадно пройдя по Волоколамскому шоссе,
сосредоточились в  районе  Гряды  —  Чисмено...  Днем  их  засек  немецкий
самолет-разведчик и  сфотографировал,  а  ночью они ушли.  К  тому времени
немцы начали срочную перегруппировку и приостановили атаки.  Все имеющиеся
в резерве подвижные группы стянули в направлении Шитьково — Морозово.
     Нанося  частые,  одновременно в  разных местах,  контрудары,  Доватор
вводил  немецкое командование в  заблуждение,  вынуждая гитлеровцев делать
ненужные передвижения,  сковывал крупные  силы,  давая  возможность своему
командованию скапливать армейские резервы.


     Упорное  сопротивление Красной  Армии  под  Москвой  вызвало в  среде
германского командования серьезные колебания и  разногласия.  Несмотря  на
громогласное заявление Гитлера о скором взятии Москвы, влияние сторонников
"молниеносной войны" падало.  Но  гитлеровцы еще  верили,  что с  падением
Москвы   они   получат  удобные  зимние  квартиры,   отдохнут,   пограбят,
попьянствуют, как в Париже, а там, глядишь, и война кончится.
     Для успешного  завершения  начавшейся  два дня тому назад операции на
командный  пункт  немецкой  дивизии,   осуществившей   прорыв   в   районе
Петропавловское,  прибыли  начальник  штаба Штрумфа генерал Эрнст Рихарт и
командир пехотного корпуса генерал Гютнер.
     — Если мы  до  сего времени не  овладели высотой 147,  то захват ее в
дальнейшем будет  еще  более  затруднительным,  —  слушая доклад командира
дивизии, проговорил Рихарт.
     Высокий,    длиннолицый,   гладко   выбритый   полковник   Готцендорф
утвердительно кивнул  головой  и,  взглянув  своими  кабаньими глазами  на
молчавшего генерала Гютнера, продолжал:
     — Части   моей   дивизии  в   данный  момент  занимаются  ликвидацией
окруженной  в  лесу  группировки  красных.  Сплошной  лес  и  заболоченная
местность  не  позволяют  развернуться  и   активно  действовать  танковым
подразделениям.   Пользуясь  преимуществом  маскировки,  противник  упорно
сопротивляется. Нужна основательная обработка с воздуха...
     — Бомбардировка   огромного   лесного   массива   не    всегда   дает
положительные результаты,  —  сухо заметил Гютнер.  Он был недоволен ходом
всей операции и нервничал.
     Дивизия  Гютнера  при  поддержке  танков  вначале  имела  успех,   но
дальнейшее  продвижение  затормозилось.   Окруженные  эскадроны   сильными
контратаками  нанесли  дивизии  значительные потери  и  срывали  весь  ход
планомерно  задуманной  операции.  Выдвинувшемуся  к  Волоколамскому шоссе
клину  угрожала  фланговая контратака дивизии  Панфилова.  Вводить  в  бой
резервы корпусный командир не решался, имея в виду, что со стороны Красной
Армии может последовать мощный оборонительный контрудар. Но генерал Рихарт
не соглашался с его доводами.
     — Это  не  может  изменить положения,  —  возразил он.  —  Русские не
замышляют  большого  контрнаступления  в  настоящий  момент.   Или,  лучше
сказать, они к нему сейчас недостаточно подготовлены. Имея в наличии такие
подвижные части,  как  танки и  кавалерия,  отлично зная природные условия
подмосковных лесных массивов,  они обладают способностью быстрого маневра.
Поэтому могут успешно отражать все наши частичные атаки.  У меня создается
впечатление,  что мы совершаем крупную стратегическую ошибку. Мы позволяем
русской  армии  залечивать  раны  и  даем  возможность перегруппироваться.
Сейчас необходимо лишить русских этой возможности,  то есть быстро нанести
удар на более широком фронте, например от Орла до Волоколамска.
     Большой  военный опыт  научил  генерала Рихарта угадывать создавшуюся
обстановку не только по оперативным и  разведывательным сводкам,  но и  по
внешним  признакам хода  военных  действий.  Чем  дальше  фашистские армии
продвигались в  глубь  России,  тем  отчетливей генерал  Рихарт  понимал и
чувствовал  непрочность  тыла  на  оккупированных территориях.  Непрерывно
растущее   партизанское  движение   создавало  неумолимо  страшную  угрозу
коммуникационным линиям на протяжении тысяч километров.
     Партизаны, а также попавшие в окружение бойцы и командиры  не  только
истребляли гитлеровцев тысячами, но и срывали их важнейшие экономические и
стратегические мероприятия.  Партизаны уничтожали продовольственные  базы,
разрушали  железнодорожные  магистрали,  отвлекали  на себя огромную массу
войск,  более  всего  необходимых  на  растянутом  фронте.  Вот  и  сейчас
небольшая  группа окруженных в лесу кавалеристов сорвала важнейшую,  хитро
задуманную операцию,  осуществление которой ставило под  удар  весь  центр
русской   армии.   Провал   этой  операции  поставил  начальника  штаба  в
затруднительное положение.  Он вызвал неоправданные потери и сводил на нет
все достигнутые на этом участке успехи.
     Но генерал Рихарт в трудный момент не боялся размышлять даже вслух...
Он продиктовал категорический приказ: Петропавловское и Морозово во что бы
то ни стало удержать,  высоту 147 немедленно атаковать,  подкрепив дивизию
Готцендорфа резервными батальонами с  сорока танками,  а окруженную в лесу
кавалерийскую часть  непрерывно обстреливать и  бомбардировать с  воздуха,
лишив ее возможности каких бы то ни было активных действий.
     Подписав  приказание,   генерал  Рихарт  выехал  на   рекогносцировку
местности   в   районе   расположения   наблюдательного   пункта   дивизии
Готцендорфа.   Через  час  он  уже  видел,  как  небольшой  лесной  массив
юго-западнее  Морозова  стал   наполняться  колоннами  солдат.   Батальоны
сосредоточивались на исходном положении.


     Разведчики  старшего  лейтенанта  Кушнарева  Захар  Торба  и  Павлюк,
забравшись на  елку,  наблюдали,  как в  лес вместе с  войсками,  скрежеща
гусеницами,   втягивались  перекрашенные  в  бледно-серый  цвет  тупорылые
громады  танков.  Пересчитывая их,  Захар  аккуратно  записывал  данные  в
блокнот и продолжал смотреть в бинокль.
     В редком сосновом лесу между деревьями вспыхивали костры.  Вокруг них
в  желтых маскировочных халатах,  ежась от  холода,  подпрыгивали немецкие
автоматчики,  крича  и  размахивая руками.  Вдоль опушки леса  толстоногие
куцехвостые битюги  тащили  орудия и  высокие фуры  с  боеприпасами.  Урча
моторами и подпрыгивая на кочках, артиллеристов обгоняли мотоциклисты.
     Вдруг странные,  ярко вспыхнувшие молнии ослепили Захара. Завывающий,
непомерной  силы  вихрь  придавил его к стволу дерева и едва не сбросил на
землю.  На мгновение он ощутил странную  пляску  ствола,  словно  под  его
корнями  заработал  мощный мотор.  Огромная старая ель,  на которой сидели
разведчики,  дрожала,  как в лихорадке.  Каска тяжело давила на  виски,  и
казалось, вот-вот расплющит голову. Захар приоткрыл глаза. Павлюк, оседлав
толстый сук,  держался за ствол и глядел на Торбу широко открытыми, ничего
не   понимающими   глазами.  Он  хотел  что-то  сказать,  но  не  успел...
Сумасшедшие вихри и грохочущие молнии летели  через  короткие  промежутки.
Теперь они проходили дальше, стороной.
     Когда Захар немного опомнился и,  приподняв со лба каску, посмотрел в
район скопления немецких батальонов,  он увидел, что там клокотал сплошной
огненный водоворот. Разрывы, точно ураганы, поднимали на воздух разбитые в
щепы деревья.  Темные каскады земли взвивались выше леса. Над вздыбленными
танками поднимались ворохи черного дыма.  Ошеломленные гитлеровцы в ужасе,
в  паническом исступлении падали  навзничь и  зарывались в  потемневший от
копоти снег.
     — Что это значит?  —  стоя на наблюдательном пункте,  спросил генерал
Рихарт у полковника Готцендорфа.
     Побледневший седой полковник, отвернув теплый воротник бекеши, только
пожал плечами.
     — Что это значит? — дергая Захара Торбу за ногу, спросил Павлюк.
     — А это значит...  — с волнением подбирая слова, отвечал Захар, — это
значит — обыкновенное явление, русские пушки. Коллективно работают... Штук
тыща, а может, и поболее.
     — Добре сработали, — тихо отозвался Павлюк, — у меня даже каска набок
съехала.
     — У  тебя  набок  съехала,  а  у  гитлеровцев они  слетели  вместе  с
головами.


     В блиндаже подполковника Осипова радист Савва Голенищев,  склонившись
над передатчиком, передавал радиограмму:
     — "Координат  46/90  отлично.  Полное  истребление  батальона  пехоты
противника.  Координат  48/96  движение  запад.  Прошу  несколько  залпов.
Координат 44/88  мое  сосредоточение,  иду  охват  Петропавловское.  Меняю
командный пункт. Передачу вр