сообщает  об  этом.  В  районе  Морозово  —  Шитьково противник
сосредоточил до  двух  полков  пехоты  с  танками.  Командир полка  просит
авиацию, — докладывал майор Почибут.
     — Вот мы их и накроем!  —  обрадованно произнес Мхеидзе, отыскивая на
карте только что названные деревни.
     — Совершенно правильно, — подтвердил Почибут.
     — Наконец-то  для  вас нашлась работа,  —  улыбаясь,  заметил Абашкин
капитану Мхеидзе.
     Собрав  командиров подразделений и  зачитав приказ командира дивизии,
Алексей Абашкин сказал:
     — У  нас  сегодня,  товарищи,  необыкновенный  день.  Наша  партия  и
правительство,  рабочий класс и весь советский народ прислали нам грозное,
невиданное в  мире  оружие —  реактивные минометы.  Враг  сосредоточил под
Москвой огромные силы.  Он  стремится во что бы то ни стало захватить нашу
столицу.  Но  не бывать этому!  Фашисты окружили в  лесу наших товарищей и
пытаются  их  уничтожить.  Но  это  им  не  удастся.  Сейчас  мы  получили
радиограмму.  Наши боевые товарищи во главе с  командиром полка отбили все
атаки противника.  Они  принимают на  себя удары трех гитлеровских полков.
Через  несколько минут  мы  идем  в  наступление.  Поможем  им  разгромить
фашистские полки  и  достойно  встретим  наш  всенародный праздник Великой
Октябрьской революции!
     Узкая  лесная  тропинка уводит  в  глухую,  мрачную тишину леса.  Под
ногами,  предательски хрустит снег и заставляет вздрагивать.  Зина,  часто
поглядывая на  светящийся циферблат компаса,  идет впереди.  За ней шагает
пленный  гитлеровец.  Зине  кажется,  что  немец  нарочно  громко  скрипит
подкованными ботинками.  Ей хочется обернуться, ткнуть ему дулом пистолета
в зубы.
     Идущие следом Вася Громов и  Стакопа тоже еле  сдерживают возмущение.
Наконец Стакопа, опытный пограничник-разведчик, не выдерживает и дает знак
остановиться. Подойдя к Зине, он тихо говорит:
     — Скажи ему,  чтоб он не ступал ногами, как слон... Иначе я его тюкну
прикладом по шее.
     — Осторожно шагайте,  —  подходя  к  пленному вплотную,  говорит Зина
по-немецки.   В  темноте  она  не  видит  его  лица,  но  чувствует  блеск
устремленных на нее глаз.
     — Благодарю.  Я чувствую себя прекрасно. Вы очень любезны. Мои ноги в
полном порядке.
     Немец бормочет еще какой-то вздор о признательности.
     Зина с досадой сжимает в кулак озябшие пальцы.
     — Я не о ваших ногах забочусь, — говорит она резко, — я предупреждаю,
чтобы вы соблюдали тишину. Осторожней ставьте ноги и не скрипите.
     — Я понимаю... извините... Но это невозможно, мадам... Моя обувь...
     — Я вам не мадам,  а боец Красной Армии. Выполняйте то, что я говорю,
— сердито перебивает Зина, с трудом подыскивая нужные слова.
     Цепочка  людей  в  белых  маскировочных халатах  движется  по  лесной
тропинке. Где-то неподалеку хлестко бьют автоматы, вспыхивают ярко-зеленые
ракеты. Когда они гаснут, мрак сгущается еще больше.
     Очертания деревьев принимают фантастические формы.  Зине кажется, что
это не ее родной лес,  а глухая,  незнакомая тайга. Ныряя под нависшие над
тропинкой ветки, она упрямо двигалась вперед, настороженно прислушиваясь к
каждому  лесному  шороху.  Но  все  опасения  оказались напрасными.  Через
полчаса они вышли к домику лесника.
     Заметив  впереди  огонек,   Зина  остановилась  и,  немного  постояв,
свернула в кусты. Подозвав Стакопу и Громова, тихо проговорила:
     — Вот  здесь недалеко проходит зимняя тропа.  Когда болото замерзает,
по  ней  напрямик колхозники возят  хворост.  Пойдемте здесь.  Только надо
узнать, есть ли в хате немцы. Вы тут подождите, а я схожу.
     — Вам нельзя, не приказано. Я сам пойду, — возразил Стакопа.
     — Как это — не приказано? — точно не зная, в чем дело, спросила Зина,
хотя сама отлично понимала, откуда могла исходить такая команда.
     — Комиссар Ковалев приказал.
     — Комиссар Ковалев может приказывать у  себя в  батарее,  а здесь как
старшая  приказываю я!  —  резко  перебила  Зина,  но  трогательная забота
Валентина не только не огорчила,  а,  наоборот, придала ей больше отваги и
смелости.
     Однако  осмотреть  дом  лесника  не  пришлось.   Зина  услышала,  как
скрипнула дверь,  затем раздался кашель и  ругань на  немецком языке.  Она
судорожно сжала рукоятку пистолета, вытащила его из кармана и, обернувшись
к пленному, вполушепот сказала:
     — Молчать, а то смерть!
     Хлестнул  одинокий  выстрел.  Над  деревьями  взвилась  осветительная
ракета.  Пленный,  увидев наведенное на него оружие,  отшатнулся и  кивнул
головой. Снова послышался скрип двери, а затем все стихло.
     Зина,  осторожно ступая,  вышла на дорогу и  повела группу в обратную
сторону.  Теперь она уже твердо знала,  в какую сторону нужно идти. Пройдя
несколько шагов,  она  свернула на  едва заметную тропинку и,  пригибаясь,
юркнула в кусты. За ней двинулись остальные. Через несколько минут они уже
были на краю широкой поляны. Перед ними лежало поросшее мелким кустарником
и занесенное снегом болото.
     Зина первая шагнула в болото и тотчас  же  почувствовала,  как  нога,
провалившись  в снег,  свободно уходит в мягкую,  податливую жижу.  Пройдя
шагов тридцать,  она  услышала  сзади  себя  тяжелое  дыхание  пленного  и
хлюпанье воды.  Грузный немец шел напрямик,  увязая выше колен. Вытаскивая
из грязи  ноги,  он  производил,  как  ей  казалось,  ужасный  шум.  Зина,
предупредив его по-немецки, снова показала пистолет. Немец пыхтел и тяжело
отдувался.
     Неожиданно яростный лай овчарки заставил всех прижаться к земле.  Над
болотом  вспыхнули  ракеты.   Предутреннюю  тишину  нарушили  ожесточенные
пулеметные очереди.  Пули  с  тонким  свистом вспарывали мохнатые болотные
кочки. Было ясно, что их заметили.
     Где-то глухо ударили минометы.  С пронзительным визгом мины пролетали
над головами и,  не разрываясь,  шлепались в  болото.  Гитлеровцы,  бросая
ракеты,  выскочили было на  край болота,  но Стакопа автоматными очередями
загнал их в кусты.
     Обернувшись к товарищам, он крикнул:
     — Уходите быстрей!
     Немцы залегли и продолжали обстрел из пулеметов. Стакопа, не давая им
подняться, хлестко бил короткими очередями.
     Зина  и  Вася,  непрерывно меняя направление и  подталкивая пленного,
вязли в болотной грязи, но упорно продвигались вперед.
     Через несколько часов, измученных, продрогших, в замерзших валенках и
одежде, их встретил конный разъезд и доставил в штаб полка.
     Громов был ранен. Стакопа остался в болоте.
     О прибытии группы немедленно было сообщено Доватору.
     Когда Лев Михайлович приехал в дом Русаковой, Зина, укрывшись буркой,
сидела на печи и пила чай. Глаза ее слипались.
     — Где тут знаменитая разведчица?  Дайте на нее посмотреть,  — входя в
избу, шутливо проговорил Доватор.
     — Я  здесь,   товарищ  генерал,  отогреваюсь,  —  дрогнувшим  голосом
отозвалась Зина.
     Воспоминание  о   Стакопе  сдавило  ей  сердце.   Она  только  сейчас
почувствовала, как дорог ей этот славный парень.
     — Так  это вы?  —  словно не  доверяя своим глазам,  тихо спросил Лев
Михайлович.
     Сняв папаху,  он присел на лавку около стола.  Неторопливо расстегнул
планшетку и, достав блокнот, что-то записал.
     Зина  заметила,  как  лицо  генерала  на  секунду  осветилось скрытой
улыбкой  и  вновь  стало  задумчиво-строгим.   Внезапно  вскочив,  Доватор
быстрыми шагами подошел к печке и,  ухватившись рукой за приступок,  мягко
сказал:
     — Знаете,  милая  девушка,  я  никогда  не  удивлялся подвигам  наших
советских людей,  а  только радовался.  Вот  и  сейчас я  искренне радуюсь
вашему смелому поступку.  И благодарю вас от всего сердца. Вы даже сами не
знаете, какой подвиг вы совершили.
     — Да что вы, товарищ генерал. Разве я одна это сделала?.. Там остался
командир отделения... Стакопа. Вы знаете?
     — Мне все известно,  — кивком головы остановил ее Доватор. — Не нужно
рассказывать.  Я говорил с Громовым...  Молодцы! Немца допросил. Сведения,
которые вы принесли, дадут нам возможность сохранить сотни жизней.
     Взглянув на девушку, Лев Михайлович вдруг замолчал.
     Зина  сидела над  остывшей чашкой чая,  склонив голову,  с  закрытыми
глазами.
     — Вы очень устали? — негромко спросил Доватор.
     Густые брови Льва Михайловича сошлись у переносицы.
     Зина  не  слышала  его  вопроса.   Невнятно  что-то  проговорив,  она
прислонила голову  к  печной  трубе,  улыбнулась,  по-детски  всхлипнула и
заснула.  Из  упавшей набок  чашки  по  черному ворсу бурки бежала струйка
малинового чая.
     Лев Михайлович осторожно взял чашку и поставил ее на стол. Он отлично
понимал,  что здесь дело не только в усталости.  Он сам не спал уже третьи
сутки.  Однако  для  военного  человека  это  было обычно.  Здесь он видел
другое:  сильное душевное напряжение Зины сменилось неодолимой  слабостью,
похожей на забытье.
     В сопровождении адъютанта вошел генерал Атланов.  Увидев Доватора, он
громко сказал:
     — Лев Михайлович, все готово! Осталось только перекусить.
     — Тише,  —  Доватор предупреждающе махнул рукой и  показал глазами на
печь.
     Зина, шевеля губами, спала, как ребенок.
     — Все равно сейчас придется разбудить,  —  проговорил комдив. — Скоро
начнется артподготовка,  а пока надо покормить ее.  Ведь ей придется вести
людей на то место,  где остался Стакопа.  Может,  он еще жив.  Она отлично
знает дорогу. Шевчуку поставлена задача — сбить заслон и прорваться в тыл.
Там противник не ожидает удара.
     — Пусть хоть десять минут поспит, — взглянув на часы, тихо проговорил
Доватор.
     — Да я, товарищ генерал, не сплю, — неожиданно раздался голос Зины.
     Путаясь  в  неуклюжей  широкополой бурке,  она  спрыгнула на  пол  и,
повернувшись к Доватору, сказала:
     — Я и не спала, так немножко только задремала. Извините меня... Очень
озябла. Я все слышала.
     — Вот и отлично,  раз слышали! — сказал Доватор. — Вы только покажите
дорогу. Я знаю, что вы устали, измучены, но понимаете, как это необходимо.
Там человек... его надо выручить.
     — Я все понимаю,  товарищ генерал!  —  горячо проговорила Зина. — Это
такой отважный парень!
     Она неожиданно смолкла и посмотрела на генералов.  Потом, превозмогая
душевную боль, добавила:
     — Я только сейчас поняла, как благородно он поступил.
     — Да, он поступил как настоящий воин! — лицо Доватора стало суровым и
задумчивым. — Ну что ж, на войне как на войне. А сейчас начнем новый день.
     На улице брезжил рассвет,  и  в окна,  чуть пламенея от далекой зари,
входило новое утро.


                                 ГЛАВА 2

     Перед началом артиллерийской подготовки Доватор послал Шаповаленко за
командиром батареи  капитаном Мхеидзе.  Одновременно он  приказал зайти  к
офицерам связи и передать лейтенанту Поворотиеву, чтобы он срочно явился в
штаб.
     Филипп Афанасьевич теперь находился в  личной охране Доватора,  всюду
его  сопровождал,   часто  выполняя  обязанности  связного,  посыльного  и
ординарца.
     В  комнате,  где  должен  был  находиться комбат,  Шаповаленко застал
только девушку и  пожилую женщину —  хозяйку дома.  Девушка в расстегнутом
полушубке сидела за  столом и  аппетитно грызла армейский сухарь,  запивая
его молоком.
     — Здесь находится капитан Михеидзев?  — молодцевато придерживая рукой
шашку, спросил Шаповаленко.
     — Да,  здесь.  Но его сейчас нет.  Он на наблюдательном пункте, скоро
должен  быть,  —  обернувшись,  бойко  ответила  девушка,  с  любопытством
рассматривая седоусого бородатого казака в крутоплечей бурке.
     Взглянув на  девушку,  Филипп Афанасьевич широко открыл глаза.  Перед
ним сидела Феня Ястребова,  он  узнал ее  по  фотографии,  которую бережно
хранил вместе с письмами.
     — Что это вы так смотрите на меня?
     Феня смущенно отодвинула недопитый стакан молока.
     — Да потому,  что не доверяю своим очам. Чи это вы, чи в мои очи черт
песку кинул!
     — А откуда вы меня знаете?
     — Ось,  як знаю!  — Филипп Афанасьевич поднял кверху большой палец. —
Да кто же вас не знает?  Вся дивизия знает. Потому что вы прислали подарок
и карточку.  А достались они одному хлопчику...  Ничего хлопчик, бравый...
Он цю карточку всякому поперечному показывал. Он вам письма пишет. Фамилия
ему Шаповаленко. Есть у нас такой ловкач...
     — Правильно!  А вы его знаете?  — Феня вскочила со скамьи и шагнула к
Шаповаленко. — Знаете?
     — Да як же не знаю!  —  Филипп Афанасьевич широко развел руками. — Як
же не знаю! Вместе живем. Цего дружка я добре знаю...
     — А  лейтенанта Поворотиева тоже знаете?  У вас ведь одинаковый номер
полевой почты.
     — Поворотиев?  —  настороженно спросил Шаповаленко.  —  Он  вам  тоже
пишет?
     — Все  время.  Даже  фотографию  прислал.  Очень  славный  парень.  А
Салазкина вы не знаете? Он тоже часто пишет.
     — Ну, той, звестно, писарь. У него и должность писарская.
     — А Шаповаленко чудной, наверное, да?
     — Як это чудной? — опешил Филипп Афанасьевич.
     — Да знаете... — Феня весело рассмеялась. — Очень забавные и странные
письма  присылал.  В  любви  объяснился,  предлагает приехать на  фронт  и
пожениться.   Правда,  одно  письмо  прислал  очень  хорошее.  За  подарок
поблагодарил, а второе такое глупое...
     — Ну, це брехня... — возразил Филипп Афанасьевич, багровея.
     Он уже начинал понимать,  что во всем этом кроется чей-то подвох,  но
ему и в голову не приходило, что с ним могли сыграть такую злую шутку.
     — Не может того быть! — заявил он категорически.
     — Честное слово!  —  подтвердила Феня.  —  Я даже хотела отослать его
обратно или направить командиру части.  Пусть бы  он такое письмо прочитал
вслух  его  товарищам,   чтоб  посмеялись  над  ним  хорошенько.  А  потом
раздумала.  Не хотелось обижать фронтовика... Я когда прочитала подружкам,
так они чуть со смеху не умерли. Если бы вы знали, что он там написал!
     — Да  это же знаете,  знаете...  —  Шаповаленко от возмущения даже не
находил слов.
     — Конечно,  нехорошо писать такие письма,  —  согласилась Феня. — Вы,
значит,  хорошо знаете Шаповаленко?  Так передайте ему это письмо.  — Феня
достала из кармана гимнастерки конверт и передала Шаповаленко.
     Вошел  капитан  Мхеидзе.   Передав  ему   записку  Доватора,   Филипп
Афанасьевич смял в кулаке письмо Фени и выскочил из хаты точно ошпаренный.
     Придя в  штаб и  быстро доложив генералу о выполнении приказания,  он
ушел  на  конюшню и,  присев около  своего Чалого на  кормушку,  достал из
конверта смятое письмо. Разгладив его на коленке, он приступил к чтению.
     С  первых же строк по обороту речи,  замысловатым выражениям и  ловко
подделанному почерку Филипп  Афанасьевич понял,  что  письмо  —  дело  рук
писаря Салазкина. Письмо начиналось так:
     "Разлюбезная моя лапочка,  синеглазая лесная птичка Фенечка!  Примите
от меня мое фронтовое кохание, от чистого сердца и храбрейшей души, як мой
конь Чалый принимает от меня торбу с ядреным овсом..."
     Прочитав такое излияние,  Шаповаленко крякнул и  зажмурился.  Если бы
сейчас попался ему писарь Салазкин,  то он,  наверное,  не только бы вывел
его за  воротник из палатки,  как это сделал,  будучи три дня на должности
каптенармуса, но надавал бы еще по шее.
     — В глотку тоби горсть сухой половы, бумажная твоя душа!..


     "Дорогая моя пышечка,  сибирочка. Ваши губки так же, наверное, сладки
и вкусны,  як сибирские пельмешечки,  —  закипая гневом,  продолжал читать
Филипп Афанасьевич.  —  Чует ли ваше серденько, як ожидает вашего на фронт
приезду  любезный вашим  глазкам краснознаменный герой,  гроза  фашистов и
всей ихней империи,  а может,  и более, — Филипп Шаповаленко? Як вы только
приедете, он назовет вас своей охвициальной подругой жизни до спокон веков
и второго происшествия аль открытия второго фронта.
     Низко кланяюсь, целую вас. Ваш нареченный супруг

                                                                 Ф и л я".


     — Щоб тоби,  писарий сын,  який-нибудь бык покохал рогами в бок! Вот,
Чалый,  послухай...  —  Филипп Афанасьевич погладил коня  по  загривку,  —
послухай,  як поросячья душа, Салазкин, прописал нас вместе с тобою. Ну ж,
подожди,  халява проклятая,  я  же  тоби пропишу пельмешки з  перчиком!  А
писульку эту мы побережем. Пригодится...


     Лейтенанта Поворотиева адъютант командира дивизии задержал на кухне.
     — Подождите немного, завтракают, — сказал адъютант.
     — Меня вызвал генерал Доватор.  Может быть, доложите, что я прибыл, —
настойчиво проговорил Поворотиев.
     Доватор  услышал  разговор,  приоткрыл дверь  и  позвал  лейтенанта в
горницу.  Там  кроме генерала Атланова за  столом сидели капитан Мхеидзе и
Феня Ястребова.
     Узнав девушку,  Поворотиев резко остановился.  Не  замечая протянутой
руки Доватора, он широко, по-детски улыбнулся.
     — Здравствуйте! — наконец громко проговорил Лев Михайлович.
     — Да, да, извините! Здравствуйте, товарищ генерал.
     Чувствуя всю нелепость своей выходки, Поворотиев вспыхнул и замолчал.
     — Вы не с похмелья ли, милейший?
     Доватор легонько отвел руку лейтенанта от козырька и,  не выпуская ее
из своей, пытливо посмотрел растерянному лейтенанту прямо в глаза.
     — Нет,  в самом деле,  Иосиф Александрович? — обернувшись к Атланову,
спрашивал Лев Михайлович. — Может, он запивает?
     — Не замечал...
     И комдив, не удержавшись, громко рассмеялся.
     — Но почему у него такая меланхолия? Я ему руку подаю, а он...
     — На девушку засмотрелся, — лукаво объяснил Атланов.
     — Здравствуйте,   товарищ  Поворотиев,   —  поднимаясь  из-за  стола,
неожиданно  проговорила  Феня   и,   протянув  руку,   шагнула   навстречу
лейтенанту. — Вот мы и встретились!
     Лицо Фени горело ярким румянцем.  Она  сразу поняла,  в  чем дело,  и
пошла на выручку лейтенанту.
     — Вот оно что!  —  улыбаясь,  протянул Доватор.  — Когда же вы успели
познакомиться?
     — А мы,  товарищ генерал,  давно знакомы.  Учились вместе,  —  быстро
ответила Феня,  решив  маленькой неправдой сразу же  покончить с  неловким
положением.
     — Да,  товарищ генерал, давно знакомы. Какая неожиданная встреча... —
бормотал Поворотиев, пожимая руку девушки.
     — Ну,  так бы и сказали сразу,  — перебил его Доватор.  — А то стоит,
улыбается...  Ну  что  ж,  добре.  Не  забывайте этих встреч.  После войны
припомните, будет еще радостнее, еще веселее... А сейчас...
     Лев Михайлович   оглядел  ловко  сидевшую  на  офицере  кавалерийскую
венгерку, тронул его за локоть и спросил:
     — Знаки различия имеешь?
     — Имею, товарищ генерал, полностью. Четыре на воротнике, четыре в НЗ.
     — Это  хорошо,  что в  запасе имеешь.  Командующий войсками Западного
фронта присвоил тебе звание старшего лейтенанта.  Привинти еще два кубика.
Да  быстренько  к  полковнику  Бойкову.  С  наблюдательного пункта  будешь
следить за атакой.  В  боевые порядки идти запрещаю.  Сфотографируй момент
атаки. Донесение со связным немедленно. Оно должно быть коротким, толковым
и с выводами. Оттуда на высоту 147 к Абашкину. Вместе с эскадроном Шевчука
прорвешься на соединение с Осиповым.  Задача: немедленно эвакуировать всех
раненых.  Командир полка утомлен.  Ему надо помочь. Когда будешь на месте,
составишь донесение.  Со связным пришлешь его сюда.  После этого мы срочно
направим машины. Ну, а сейчас, — посматривая на притихшую Феню, сказал Лев
Михайлович,  —  позавтракай с нами и поговори с землячкой.  Ты,  наверное,
знаешь, какие подарки она привезла. Ординарец у тебя есть?
     — Нет, товарищ генерал. Был, да ранили.
     Доватор задумался. Он знал, что сейчас каждый человек дорог. Людей не
хватало.
     — Ладно, возьмешь моего Шаповаленко.
     "Шаповаленко!" — чуть не вырвалось у Фени, но она вовремя сдержалась.
     Наблюдательный  пункт  Абашкина  находился  на  высоте  147.   Густое
мелколесье осинника приглаж