нсом опустились на самое дно.
     Когда мне было семь лет, убили мою сестру Эйприл. Ей было девять. Я видел, как это случилось. Вернее, я видел, как что-то случилось. Я пытался помочь ей, пытался остановить то, что происходит, а потом меня тоже убили, но только не насовсем, как Эйприл, а лишь на время.
     И, наверное с тех пор, я считаю, что дно этого мира - на самом деле его центр, и очень скоро мы все это поймем, каждый сообразно своим способностям.
     В следующий раз я встретился с Джоном Рэнсомом во Вьетнаме.

3

     Меня призвали через три месяца после того, как выпустили из Беркли. И я позволил этому случиться вовсе не потому, что считал, будто должен своей стране год военной службы. Окончив университет, я работал в книжном магазине на Телеграф-авеню и писал по ночам рассказы, которые клал в крафтовые конверты с наклеенными на них марками и моим адресом, а эти конверты вкладывал в другие, на которых надписывал адреса "Нью-Йоркера", "Атлантик мансли", "Харперс", не говоря уже о "Прейри скунер", "Кеньон ривью", "Массачусетс ривью" и "Плагшеарз". Я точно знал, что не хочу преподавать - я не верил в то, что отсрочки для преподавателей продлятся долго, и оказался прав - их вскоре отменили. Чем чаще возвращались ко мне мои рукописи, тем труднее становилось проводить сорок часов в неделю среди полок с чужими книгами. А когда меня заочно повысили в звании, я решил, что, возможно, это будет лучший выход из положения.
     Я прилетел во Вьетнам коммерческим рейсом. Примерно три четверти пассажиров, летевших в туристическом салоне, были одеты, как и я, в зеленую форму, и стюардессы старались не встречаться с нами глазами. Единственными, кто чувствовал себя непринужденно в нашем салоне, были несколько приговоренных к пожизненному заключению, сидевших на заднем сиденье. Они были веселы и беззаботны, как команда игроков в гольф, летящая поразвлечься на Миртл-бич.
     В салоне первого класса, ближе к носу самолета, летели мужчины в черных костюмах - функционеры из госдепартамента и бизнесмены, делавшие деньги на поставках цемента во Вьетнам. Оглядываясь на нас, они улыбались. Мы были их солдатами, защищавшими их идеалы и их деньги.
     Но между патриотами, сидевшими в первых рядах, и приговоренными к пожизненному заключению - в хвосте самолета сидели два ряда не совсем понятных мне людей. Они были стройными, мускулистыми, коротко подстриженными, как солдаты, но на них были красочные гавайки и брюки цвета хаки или синие рубашки, застегнутые на все пуговицы, и новенькие синие джинсы. Они напоминали игроков футбольной команды какого-нибудь колледжа, встретившихся через десять лет после выпуска. Всех остальных эти люди просто не замечали. Насколько я смог расслышать, говорили они на военном жаргоне.
     Когда один из приговоренных к пожизненному заключению проходил мимо моего кресла, я поймал его за рукав и спросил, кто эти люди.
     Наклонившись пониже, он произнес одно-единственное слово:
     - Зеленые.
     Мы приземлились в Тан Сон Нат и увидели за бортом яркое солнце, казавшееся каким-то густым. Когда стюардесса открыла дверь салона и внутрь проникла удушающая жара, я понял вдруг, что с моей прежней жизнью можно распрощаться навсегда. Мне казалось, что я ощущаю в воздухе запах лака, плавящегося на моих пуговицах. И в этот самый момент я твердо решил не пугаться ничего, пока не столкнусь с чем-нибудь по-настоящему, страшным. Я почувствовал, что получил наконец возможность распрощаться со своим ужасным детством. Это был первый приступ радостного возбуждения - неожиданно нахлынувшего чувства освобождения, которое посещало меня иногда во Вьетнаме и которого я не испытывал больше нигде на всем белом свете.
     Мне предписано было явиться в Кэмр Уайт Стар, базу Второго корпуса, находившегося неподалеку от Нха Трэнг. Там я должен был присоединиться к другим новобранцам Первого корпуса и отправиться вместе с ними в Кэмп Крэнделл. Но произошла одна из накладок, которые были довольно частым явлением в американской армии во Вьетнаме, и люди, к которым я должен был присоединиться, были отправлены к месту назначения раньше меня. Мне пришлось задержаться на восемь дней в ожидании дальнейших предписаний.
     Каждый день я приходил с докладом к циничному и развязному человеку - капитану Маккью, Гамильтону Маккью, который, подпирая костяшками квадратных пальцев по-детски гладкие и розовые щеки, поручал мне какое-нибудь дело, которое приходило в тот момент ему в голову. Я вытаскивал бочки из уборной и заливал их керосином, чтобы потом вьетнамские женщины могли сжечь их содержимое. Я снимал со списанных джипов рабочие детали, убирал камни с площадки перед офицерским клубом. Но вскоре Маккью решил, что мне живется слишком привольно, и назначил меня в похоронную команду. Мы выгружали трупы из прибывающих вертолетов, помещали их в импровизированный морг на то время, пока на них оформляли документы, а затем грузили на самолеты, отправлявшиеся в Тан Сон Нат, откуда они летели уже в Соединенные Штаты.
     Остальные семь членов похоронной команды дослуживали оставшееся им время. Все они принимали участие в военных действиях, и некоторые подумывали о том, не остаться ли во Вьетнаме еще на год. Это были необычные люди - их отправили в похоронную команду, чтобы избавить от них подразделения, где они служили.
     Их звали Бегун, Праздник, ди Маэстро, Отмычка, Крысолов, Чердак и Пират. Все они были чем-то похожи друг на друга - вечно небритые и нечесаные, даже Крысолов, практически лысый, всегда казался заросшим шерстью - грязные, с выбитыми зубами. У Бегуна, Пирата и ди Маэстро были татуировки ("Рожденные, чтобы умереть, верные слуги смерти", а внизу - череп над треугольной пирамидкой из костей). Ни один из них не носил формы. В первый день, когда меня назначили в похоронную команду, никто из них не сказал мне ни слова. Так мы и таскали из вертолета в грузовик и из грузовика в "морг" тяжелые мешки с трупами - в холодной, удручающей тишине.
     На следующий день, после того как капитан Маккью сообщил мне, что мои предписания еще не получены и я должен вернуться в похоронную команду, он спросил меня, как поладил со своими товарищами по работе. Он так и назвал их - "товарищи по работе".
     - Они полны интересных историй, - сказал я.
     - Насколько я знаю, это не все, чем они полны, - ухмыльнулся капитан, обнажив два ряда коричневых зубов, которые наводили на мысль о том, что голова его разлагается изнутри. Должно быть, Маккью понял, что я предпочитаю общество Крысолова, Чердака и остальных его обществу, потому что он тут же сообщил мне, что я буду работать в похоронной команде до тех пор, пока не придут мои предписания.
     На второй день мои "товарищи по работе" относились ко мне уже с меньшим презрением - они снизошли до того, что продолжили бесконечный диалог, который я прервал накануне своим появлением.
     Все их истории были в основном о смерти.
     - Мы ворочали трупы прямо на месте целых двадцать дней, - сообщил мне Крысолов, закидывая в грузовик очередной труп. - Двадцать дней. Ты слышишь, Андердог?
     Так я получил новое имя.
     - Двадцать дней. Ты понимаешь, что это такое, Андердог?
     Пират сплюнул на землю желтой вонючей слюной.
     - Это как сорок дней в аду. Только в аду ты уже мертв, а здесь тебя все время норовят убить. А это значит, что не спишь толком ни одной ночи. Тебя мучают кошмары.
     - Ты прав, мать твою, - вставил Пират, берясь за очередной мешок.
     - Тебе снится, как твоя девчонка трахается с каким-то гребаным придурком, как твоих долбанных друзей убивают, и еще как на тебя надвигаются какие-нибудь гребаные деревья. И еще много такого, чего никогда не было и никогда не будет на самом деле.
     - И мы были там, - вставил Пират.
     - Двадцать дней, - продолжал Крысолов. Кузов грузовика был забит трупами, и, говоря, Крысолов поднял и закрепил борт кузова. Затем он заглянул внутрь и покачал головой. У него были огромные пальцы, на подушечках которых виднелись черные пятна, словно у него только что сняли отпечатки пальцев. Позже я узнал, что Крысолов заслужил свою кличку, поймав и съев двух крыс в подземном складе, где его взвод обнаружил около тонны риса. Говорят, он сказал, что крысы были слишком толстыми, чтобы быстро бегать. - Ты начинаешь сходить с ума, парень, - изрекал Крысолов. - Слышишь, как шуршат мыши...
     - И как шуршат крысы, - перебил ди Маэстро, ударив кулаком по кузову, словно желая разбудить трупы, покоящиеся в зеленых брезентовых мешках.
     - Слышишь, как гусеницы жрут листья, как насекомые двигаются среди травы. Слышишь, как растут твои собственные ногти, а потом начинаешь слышать эту штуку под землей.
     - Штуку под землей? - переспросил Пират.
     - Черт побери, - сказал Крысолов. - А ты разве не знаешь? Ты ведь знаешь, что, если лечь ухом на тропинку, услышишь всех этих гребенных обезьян и клопов, птиц и людей, которые двигаются далеко впереди...
     - И лучше сразу убедиться, что движутся они не в твою сторону, - вставил ди Маэстро. - Ты записываешь, Андердог?
     - И еще слышишь много разного другого дерьма, - продолжал Крысолов свою лекцию. - А потом начинаешь слышать все остальное - какой-то гулкий звук глубже всех остальных звуков. Словно глубоко под тобой работает какой-то чертов генератор.
     - А, это та штука в земле, - сказал Пират.
     - Эта штука и есть земля, - объявил Крысолов. Он отступил на шаг от грузовика и свирепо посмотрел на Пирата. - Эта гребаная земля издает этот гребаный звук сама по себе. Слышишь меня? А эта машинка всегда работает - никогда не отдыхает.
     - Ну ладно, пора пошевеливаться, - сказал ди Маэстро, забираясь за руль грузовика. Праздник, Бегун и Чердак залезли на сиденье рядом с водителем. Крысолов забрался за кабину, мы с Отмычкой и Пиратом последовали его примеру. Грузовик помчался по полю к лагерю, пилоты проводили нас неприязненными взглядами. Мы были чем-то вроде мусорщиков.
     - И кроме всего прочего, - продолжал Крысолов прерванный разговор, - какие-то люди все время пытаются помешать тебе жить.
     Отмычка рассмеялся, но тут же осекся. До сих пор ни он, ни Пират ни разу даже не взглянули на меня.
     - И это сводит с ума, пока не начинаешь привыкать. Двадцатидневная миссия. Бывали у меня и подольше, но ни одной такой тяжелой. Лейтенанта убили, радиста убили, всех моих лучших друзей из взвода тоже убили.
     - И где это было? - спросил Пират.
     - В провинции Дарлак, - ответил Крысолов. - Не так далеко отсюда.
     - За соседней дверью, - хмыкнул Пират.
     - Двадцатый день. Мы преследуем какое-то чертово подразделение. У нас почти не осталось еды, а подобрать нас должны через сорок восемь часов. Эти чертовы вьетконговцы продолжают двигаться из деревни в деревню - эдакие косоглазые Робин Гуды. - Крысолов покачал головой. Машина подпрыгнула на ухабе, и один из мешков, сдвинувшись, закрыл его ногу. Крысолов отпихнул его почти с нежностью. - Этот парень, мой друг, Бобби Суэтт, он был прямо передо мной, в пяти футах. И вдруг мы услышали этот чертов свист, и мимо пролетела огромная красно-желтая птица - величиной с индюшку, блин, крылья, блин, как пропеллеры. Что-то ее вспугнуло. Бобби оборачивается ко мне, и лицо его расплывается в улыбке. Та улыбка - последнее, что я вижу в течение ближайших десяти минут. Очнувшись, я вспоминаю, что только что на моих глазах Бобби Суэтта разорвало на мелкие-мелкие кусочки. Словно внутри у него взорвалась мина. Но как я могу помнить то, чего не видел? Мне кажется, что я умер. Я точно знаю, что умер. Я весь покрыт кровью, а надо мной склоняется темнокожая девчонка. Черные волосы и черные глаза. Теперь я знаю - ангелы существуют. И у ангелов черные волосы, черные глаза и теплое дерьмо.
     Сарай, который мы называем "моргом", окружен высоким коричневым забором. Мы проезжаем мимо знака "Регистрация убитых" и останавливаемся. Крысолов спрыгивает на землю и опускает борта грузовика. Нам отвели на все четыре часа, а трупов сегодня очень много.
     Ди Маэстро загоняет грузовик под навес, и мы начинаем вносить в сарай зеленые мешки с трупами.
     - Длинный нос? - спросил Пират.
     - Да, блин, длинный, - подтвердил Крысолов.
     - Из ярдов.
     - Наверное, но откуда мне было знать. Она была из рейдов - все ярды в провинции Дарлак - а их там около двух тысяч - все они рейды. "Я умер", - говорю я этой девчонке, все еще считая ее ангелом, а она что-то бормочет в ответ. Мне кажется, я помню эту вспышку - я действительно ее видел.
     - Старый добрый Билли Суэтт подорвался на мине, - прокомментировал Пират.
     Он постепенно начинал мне нравиться. Пират знал, что историю рассказывают в основном для меня, и время от времени снабжал ее комментариями, чтобы я мог лучше понять. Он презирал меня не так сильно, как остальные члены похоронной команды. Еще мне нравилось, как он выглядит - довольно-таки вульгарно, но не так противно, как Крысолов. Как и я сам, Пират был довольно медлителен и неповоротлив. Он редко надевал рубашку в дневное время, зато всегда носил на голове или на шее бандану. Позже я поймал себя на том, что невольно подражаю ему, но вскоре москиты заставили меня одеться.
     - Думаешь, я этого не знаю? - возмутился Крысолов. Я просто говорю, что... - Он швырнул в темноту сарая еще один труп. - Я говорю, что я тоже был мертв. Целую минуту, а может, и больше.
     - И отчего же ты помер?
     - От шока. Вот почему я никогда не видел на самом деле, как тело Билли Суэтта разлетается на куски. Ты никогда о таком не слышал? А я слышал. Это случалось со многими ребятами, которых я знал. Или с их друзьями. Умираешь, а потом возвращаешься обратно на этот свет.
     - Это правда? - спросил я.
     На секунду мне показалось, что Крысолов пришел в ярость. Я поставил под сомнение то, во что он верил, а ведь я был для него никем, пустым местом.
     Но Пират тут же пришел мне на помощь.
     - Но как ты можешь помнить, что этого парня разорвало, если не видел этого - ты же был мертв.
     - Я был за пределами своего тела.
     - Черт бы тебя побрал, Андердог, - сказал Отмычка, подхватывая ручку тяжелого мешка, который я чуть было не уронил. Он легко закинул его в сарай. - Что это с тобой такое?
     - Никогда не роняй эти гребаные мешки, Андердог, - сказал ди Маэстро, специально роняя свой мешок на бетонный пол. Содержимое мешка зажурчало и забулькало.
     Несколько секунд мы продолжали молча разгружать трупы.
     Затем снова заговорил Крысолов.
     - Так или иначе через пару секунд я понял, что все-таки жив.
     - А что заставило тебя это понять? - поинтересовался Чердак.
     - Через несколько секунд надо мной склонился парень - и я сразу понял, что имею дело не с ангелами. Я разглядел у него над головой купол парашюта. Снова застрекотали птицы. И тут я понял, что Билли Суэтт - покойник, а на мне лежит то, что от него осталось. А парень говорит мне: "Поднимайся, солдат" Я едва различаю его слова за звоном, стоящим у меня в ушах. Но ты же знаешь, эти придурки привыкли к покорности. Пошевельнувшись, я застонал - у меня болело все тело, каждый дюйм.
     - О! - воскликнули в один голос Чердак и Отмычка.
     - А ты везучий, сукин сын, - произнес затем Чердак.
     - А Бобби Суэтт не попал даже в такой вот мешок, - сказал Крысолов. - Этот дурень просто превратился в пар. - Он взял за ручки очередной мешок, внимательно пригляделся к нему и сказал: - Здесь нет таблички, - а потом швырнул его в сарай поверх остальных.
     - Тяжелый, - сказал Чердак. У него была почти круглая коричневая голова, и под кожей его всякий раз, когда он поднимал мешок, играли мускулы. Повернувшись к грузовику, он как-то нехорошо мне улыбнулся, и я попытался догадаться, что ждет меня дальше.
     - Наконец я поднялся, пошатываясь, словно пьяный, - продолжал Крысолов свой бесконечный рассказ. - Парень стоит прямо передо мной, и я ясно понимаю, что он невменяем. Но совсем не так, как становимся невменяемыми мы. Я все еще в таком состоянии, что никак не могу понять, в чем разница, но у него были глаза, каких не бывает у живого существа. - Последовала пауза - Крысолов вспоминал. - А все остальные ребята из нашего взвода стоят вокруг и смотрят.
     Представьте себе - поганые ярды, а на тропинке - парень, заслоняющий башкой солнце, на которого все они смотрят. И даже лейтенант стоит не шелохнется. Что ж, думаю я, они только что видели, как этот парень поднял меня из мертвых - что же они будут делать дальше. А парень внимательно рассматривает меня, изучает, и глаза у него, как у зверя, который съел всех остальных зверей, сидевших с ним в одной клетке.
     - То есть, как у Чердака, - вставил ди Маэстро.
     - Это уж точно, - согласился Чердак. - Я не такой, как вы. Я рыцарь, бог войны.
     - И тут я вдруг понимаю, что же не так с этим парнем. - На нем рубашка цвета хаки, коричневые штаны, а на земле рядом стоит черный "дипломат".
     - Ого, - вставил ди Маэстро.
     - К тому же, вся грудь его под рубашкой покрыта шрамами от пенджабских палок. Этот парень упал на пенджабские палки и остался жив.
     - Так это был он, - сказал ди Маэстро.
     - Да. Он. Бачелор.
     - И все это после двадцатидневной миссии. Бобби Суэтт превращается у меня на глазах в красный туман. Я умираю или что-то в этом роде, а никто не двигается, потому что перед ними стоит парень с "дипломатом". "Я - капитан Франклин Бачелор. Я много о тебе слышал", - говорит этот парень. Черт побери, как будто я не знаю. Он говорит, обращаясь ко всем, а сам внимательно рассматривает меня, чтобы понять, насколько серьезно я пострадал. И тут я опускаю глаза на свои руки и замечаю, какого они странного цвета. Даже под пленкой засыхающей крови Билли, я вижу, как руки мои становятся постепенно багровыми. Я поднимаю рукав - вся моя чертова рука точно такого же цвета. И еще она начинает быстро распухать. "Да этот болван превращается в ходячий синяк", - говорит Бачелор и окидывает весь взвод неприязненным взглядом, словно желая сказать, что теперь мы находимся в его мире и лучше нам понять это сразу. И если мы не уберемся из его владений, нам может крупно не повезти. Потом он улыбается нам, а девчонка стоит рядом с ним и держит в руках М-16, а сам парень сжимает какую-то неизвестную мне машину. Я вдруг спросил себя, что же у него в "дипломате", и тут вдруг разом понял все.
     - Что понял? - спросил я, и мои "товарищи по работе" опустили глаза, словно разглядывая мешки с трупами. Затем они забросили в сарай два последних трупа, и мы зашли внутрь, чтобы приступить к следующей части нашей не слишком приятной работы. Никто не произнес ни слова, пока ди Маэстро не склонился над ближайшим трупом, чтобы прочесть имя на табличке.
     - Итак, ты выбрался оттуда, - сказал он.
     - Лейтенант воспользовался рацией Бачелора, и скоро мы были уже на пути к базе. Добравшись туда, мы помылись наконец в душе, поели нормальной пищи. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Эти шрамы на груди, этот чертов "дипломат", вьетнамская девка - да он устроил себе самый настоящий бал-представление.
     - Такие люди ведут свою собственную войну, - вставил Бегун. Это был костлявый коротышка с глубоко посаженными глазам и волосами, собранными в конский хвост, с огромным ножом, висевшим у него на поясе в массивном кожаном чехле, казавшемся продолжением его тела. Он мог поднять вес в два раза больше своего собственного, и поэтому остальные старались не задевать его лишний раз без особой нужды.
     - "Зеленые береты" были от меня просто в восторге, - сказал Чердак.
     - Несколько из них летели со мной в самолете, - вставил я.
     - Мы не могли бы заняться работой? - поинтересовался ди Маэстро, и в течение примерно десяти минут мы молча сверяли таблички на мешках с имевшимися у нас списками.
     - И какова же была плата, Крысолов, - прервал молчание не выдержавший Пират.
     Крысолов поднял глаза от мешка и сказал:
     - Через пять дней после того, как мы вернулись в лагерь, мы услышали, что примерно две дюжины ярдов, участвовавших в рейде, наткнулись ночью на вьетконговцев, число котор