придумать себе другого занятия.
     - Почему я? - спросил ее однажды Джон.
     - О, ты был самым интересным из всех наших знакомых, - ответила Эйприл. - Не вел себя как хам, оказавшись рядом с красивой девушкой. Всегда заказывал в китайских ресторанах именно то, что надо, любил экспериментировать, и мои шутки не выводили тебя из себя. И еще ты не вел себя так, словно главной твоей миссией в этой жизни является наставлять меня на путь истинный.
     Когда они поженились, Эйприл ушла из университета и устроилась на работу в брокерскую контору. Джон был уверен, что она не выдержит и шести месяцев, но Эйприл в очередной раз поразила его тем, как быстро и с каким удовольствием изучила законы бизнеса. Года через полтора она уже была ходячей энциклопедией-путеводителем по крупным и мелким фирмам, о которых помнила все до мельчайших деталей. Она знала, как удается тому или иному президенту договариваться со своим советом директоров, какие фабрики вот-вот разорятся, знала о новых патентах, старых отчислениях и неудачливых держателях акций.
     - Это не сложнее, чем знать все об английской поэзии шестнадцатого века, - любила повторять Эйприл. - Люди приходят ко мне с трясущимися от жадности руками, и все, что от меня требуется, - это рассказать им, как получить еще больше денег. И когда я делаю это, они отчисляют деньги в пенсионный фонд. А если дело выгорает, то готовы целовать мне ноги.
     - Вы испортили мою дочь, - сказал ему однажды Брукнер. - Она стала машиной для зарабатывания денег. Единственное утешение для меня состоит в том, что не придется провести старость в комнате, за окном которой мигает неоновый знак.
     - Для Эйприл это всего-навсего игра, - сказал ему тогда Джон. - Теперь она считает своим учителем Жака Дерриду.
     - Я стал вдруг на старости лет капиталистом, - продолжал жаловаться Брукнер. - Ты ведь понимаешь, что для скромного преподавателя из Аркхэма весьма необычно иметь так много денег.
     Со временем брак их переродился в непростое, но, в общем, мирное партнерство. Эйприл любила говорить Джону, что она - единственный юппи на свете, обладающий чувством юмора. По достижении тридцати пяти лет, Эйприл собиралась бросить работу, родить ребенка, распорядиться повыгодней их собственными деньгами и научиться отлично готовить, а также начать претворять в жизнь свои проекты по изучению местной истории. Впрочем, Рэнсом сомневался, что, даже родив ребенка, Эйприл расстанется с работой. Ни один из ее клиентов, конечно же, не хотел, чтобы Эйприл его покинула. На ежегодном обеде финансовой ассоциации Миллхейвена, над которой Эйприл всегда втайне посмеивалась, ей вручили ежегодный приз ассоциации, и в "Леджере" поместили фотографию четы Рэнсомов с огромным кубком в руках и смущенными улыбками на лице.
     Но Рэнсому не суждено было узнать, решилась бы его жена бросить работу или нет, потому что через пять дней после вручения награды кто-то напал на нее, избил, нанес множество колотых ран и оставил умирать.
     Джон по-прежнему жил в доме, который они сняли только поженившись. От Эли-плейс было недалеко до университета, где работала тогда Эйприл, и всего десять минут до нижней части города, где находились потом ее офис и рабочий кабинет Джона. Деньги Эйприл позволили им постепенно выкупить все здание, и теперь он работал на третьем этаже в огромном помещении, заставленном книгами, а у Эйприл был целый зал, заставленный компьютерами, шкафами с подшивками годовых отчетов разных изданий и факсами, которые до сих пор продолжали трещать. На втором этаже находились огромная спальня и чуть уступавшая ей в размерах комната для гостей, а на первом - гостиная, столовая и кухня.

5

     - Как переносит все это твой тесть? - спросил я.
     - Алан не знает, что случилось с Эйприл, - Рэнсом замялся. - Он... он сильно изменился за последний год. - Джон хмуро посмотрел на стопку книг на журнальном столике. Все они были о Вьетнаме - "Поля, полные огня", "Тринадцатая равнина", "Триста шестьдесят пять дней", "То, что они несли с собой". - Я сделаю кофе, - сказал он.
     Рэнсом ушел на кухню, а я стал не без зависти разглядывать дом, который он построил вместе с женой. Напротив дивана, служившего мне наблюдательным пунктом, висели какие-то странные, непонятные мне картины. Я закрыл глаза. Несколько минут спустя меня разбудил звон поставленного на журнальный столик подноса. Рэнсом даже не заметил, что я успел задремать.
     - Я хочу объяснений, - сказал он безо всяких вступлений. - Я хочу знать, что случилось с моей женой.
     - А полиции ты не доверяешь, - докончил за него я.
     - Не удивлюсь, если полиция подозревает меня. - Он разлил в кружки дымящийся кофе. - Возможно, они думают, что я пытаюсь ввести их в заблуждение, вытащив на свет божий ту самую историю с убийствами "Голубой розы". - Он взял чашку и уселся в кожаное кресло.
     - Но тебе ведь не предъявляли никаких обвинений.
     - У меня такое ощущение, что детектив Фонтейн из отдела по расследованию убийств, который расследует это дело, просто выжидает чего-то.
     - Не понимаю, почему они подключили к делу отдел расследования убийств - ведь твоя жена в больнице.
     - Моя жена умирает в больнице, - уточнил Рэнсом.
     - Ты не можешь быть в этом уверен, - возразил я.
     Он покачал головой с несчастным видом отчаявшегося человека.
     - И все же я ничего не понимаю, - продолжал я. - Как может детектив из отдела по расследованию убийств расследовать убийство человека, который вовсе даже не умер.
     Рэнсом удивленно посмотрел мне в глаза.
     - А, - сказал он. - Теперь я понимаю, о чем ты. Все это, наверное, из-за другой жертвы.
     Я успел совершенно забыть о том, что была еще одна жертва.
     - Нападение на Эйприл связывают с этим убийством. Если Эйприл умрет, Фонтейн, конечно, будет расследовать и это дело.
     - Эйприл знала того парня?
     Рэнсом покачал головой.
     - Никто вообще не знает, кто это.
     - Его так и не опознали?
     - У него не было никаких документов. И никаких особых примет. Никто не заявлял о его исчезновении. Думаю, он был бездомным бродягой.
     Я спросил, видел ли он тело этого человека.
     Джон заерзал в кресле и сообщил мне, что убийца разбросал куски тела несчастного по всей Ливермор-авеню. Прежде чем я успел как-то отреагировать на это сообщение, Рэнсом продолжал:
     - Мне кажется, этому убийце все равно, кто его жертвы. И ему не нужен даже повод. Просто он решил, что пора снова приниматься за работу.
     Одна из причин, побудивших Рэнсома уговорить меня приехать в родной город, состояла в том, что вот уже несколько недель он непрерывно разговаривает мысленно с самим собой, и теперь ему просто необходимо высказать вслух хотя бы часть этих своих мыслей.
     - Расскажи мне об этом убийце, - попросил его я. - Расскажи, каким ты его представляешь, когда думаешь о нем.
     Рэнсом явно испытал облегчение - моя просьба как нельзя лучше соответствовала его желаниям.
     - Что ж, конечно, я думал об этом, - подтвердил он, - Я пытался представить себе, каким должен быть человек, способный совершить эти ужасные убийства. - Он наклонился в мою сторону, горя от нетерпения поделиться своими соображениями на этот счет.
     Я устроился поудобнее на диване, подумав о том, как не соответствует тема нашей беседы интерьеру, среди которого мы пытаемся ее обсуждать. Это была одна из самых красивых жилых комнат, которые мне приходилось видеть, красивая сдержанной, элегантной красотой. Я подумал, что одно из полотен на стене напротив наверняка принадлежит кисти Вюлларда. Остальные тоже казались странно знакомыми. Мягкие цвета и летящие контуры предметов на картинах были как бы естественным продолжением интерьера, на низких столиках стояли весьма занятные статуэтки.
     - Я думаю, ему должно быть около шестидесяти. Отец его наверняка был алкоголиком, и, возможно, в детстве он подвергался насилию. В истории его болезни, если она существует, наверняка можно найти запись о черепной травме - у таких людей это очень частое явление. Он очень, очень сдержан и собран. Внутри его существует что-то вроде расписания. И каждый день в одно и то же время он делает одни и те же вещи. Он еще силен физически, и возможно, даже делает по утрам зарядку. Он наверняка выглядит как человек, которого вы заподозрили бы в убийстве в последнюю очередь. И еще он очень умен.
     - А как он выглядит внешне? Чем зарабатывает на жизнь? Как привык отдыхать?
     - Думаю, что единственное, что отличает его в этом смысле, помимо того, что он очень крепок для своих лет, это весьма респектабельная наружность. И еще я думаю, что он живет в том районе, где совершает убийства, так как все они, за исключением одного, произошли в одном и том же районе.
     - То есть, ты хочешь сказать, что это происходит там, где жил когда-то я? - Исключением, о котором говорил Рэнсом, было нападение на его жену.
     - Думаю, да. Люди видят, но не замечают его. Что же касается отдыха, не думаю, что он вообще способен по-настоящему расслабиться. Наверное, он почти никогда не берет отпуск. И еще: я почти уверен, что он работает садовником.
     - И слова "Голубая роза" имеют отношение к его профессии?
     Рэнсом пожал плечами.
     - Слова подобраны довольно странно - он словно определяет этими словами самого себя. Думаю, работа в саду подходит такому человеку больше всего. Такая работа помогает снять напряжение и удовлетворить свою страсть к порядку. К тому же ты всегда работаешь один.
     - Итак, если мы поедем в южную часть города и зайдем там хорошо выглядящего, но немного скучного шестидесятилетнего мужчину, в заднем дворике жилья которого разбит роскошный сад, мы можем считать, что нашли убийцу?
     Рэнсом улыбнулся.
     - Да, это наверняка будет он. Просьба не кантовать.
     Рэнсом снова нагнулся, возбуждаясь все больше и больше, по мере того как подходил к главной части созданной им теории.
     - Возможно, все эти годы его просто не было в Миллхейвене. Может быть, у него была работа, связанная с разъездами. Продавал, например, дамские чулки или мужские рубашки. - Рэнсом выпрямился, буравя меня глазами. - Но лично я думаю, что он служил в армии. И наверняка поступил на военную службу, чтобы избежать ареста, и провел все эти годы на военных базах Америки и Европы. Он почти наверняка был в Корее, а возможно, и во Вьетнаме. Вполне мог побывать в Германии. И уж наверняка видел великое множество военных баз, разбросанных по маленьким городкам юга и среднего запада. И еще я готов спорить, что время от времени он убивал кого-нибудь везде, где находился. Не думаю, что он когда-нибудь останавливался. Он был серийным маньяком-убийцей еще до того, как нам стало известно о существовании подобных маний. Никто ведь никогда не сопоставлял отдельные случаи, Тим. Они додумались до этого лишь несколько лет назад. В ФБР никогда не слышали об этом парне, потому что им никогда не докладывали ни об одном из этих убийств. Он отлучался ненадолго с базы, увлекал кого-нибудь из штатских в аллею возле отеля - он умел очень хорошо убеждать - и там убивал.

6

     Пока я слушал Джона Рэнсома, взгляд мой невольно возвращался к картине, которая была, по моим предположениям, полотном Вюлларда. Семейство представителей среднего класса, состоящее почему-то из одних женщин, детей и слуг, прогуливалось по красивому, ухоженному саду, сидело под ветвями раскидистого дерева. На темную зелень деревьев падал лимонно-желтый свет.
     Рэнсом снял очки и протер их краем рубашки.
     - Ты, кажется, почти что очарован этой комнатой, особенно картинами, - он опять улыбался. - Эйприл была бы польщена. Это она откопала большинство этих картин. Она притворялась, что я тоже помогал ей, но большая часть работы всегда падала на ее плечи.
     - Я действительно очарован, - признался я. - Это Вюллард? Очень красивая картина. - Остальные полотна и статуэтки в этой комнате, хотя явно принадлежали разным авторам, были выполнены примерно в том же стиле, что и полотно напротив. Здесь были пейзажи, картины на религиозные темы и почти абстрактные полотна. На большинстве из них изображение было немного плоским, хрупким и каким-то очень декоративным, как на картинах японских художников, оказавших в свое время влияние на многих великих художников, включая Ван Гога и Годвина. Я понял, что небольшая картина с изображением снятия с креста принадлежит кисти Мориса Дени, и только тут оценил работу, проделанную Эйприл Рэнсом, и отдал должное ее безусловно неординарному уму.
     Она собрала работы группы под названием "Нейбис", в которую входили так называемые "пророки". Она нашла полотна Серезера, Русселя, Поля Рэнсона, Дени и Вюлларда. Все купленное Эйприл было просто превосходно и так или иначе связано между собой, а каждое полотно занимало свое место в истории живописи, и, поскольку эти художники были не очень хорошо известны в Америке, картины наверняка обошлись не слишком дорого. Однако, собранное в коллекцию, все это стоило гораздо больше, чем по отдельности, хотя даже и по отдельности каждое полотно наверняка стоило сейчас намного дороже, чем когда покупалось. К тому же, это были очень приятные и интересные картины - они поэтизировали боль и радость, горе и нежность, заставляли обычные человеческие чувства казаться красивыми.
     - В этой комнате, должно быть, больше картин группы "Нейбис", чем по всей стране, - сказал я. - Как вы разыскали их все?
     - Эйприл прекрасно удавались такие вещи, - сказал Рэнсом. Теперь он снова выглядел измученным и усталым. - Она ходила в разные дома, где не прочь были расстаться с парочкой картин, и собирала все это по крупице. Я рад, что тебе понравился Вюллард, мы его тоже очень любим.
     Полотно Вюлларда было центром коллекции: это было самое важное, чем они владели, и одновременно самое радостное и немного таинственное. Это был настоящий праздник солнечного цвета, падавшего на зеленые листья, праздник единения людей в семье и их общего единения с природой.
     - У него есть название? - я даже встал, чтобы получше разглядеть полотно.
     - Кажется, она называется "Можжевельник".
     Я взглянул на него через плечо. Рэнсом явно не знал ни о том, что существует знаменитая сказка братьев Гримм с тем же названием, ни о том, что это название может быть как-то связано со мной. Совпадение буквально поразило меня, и я придвинулся поближе к картине. Люди, сидящие под огромным деревом, казались вблизи грустными и одинокими, загнанными в ловушку своих мыслей и страстей, они собрались вместе под каким-то фальшивым, формальным предлогом и не обращали внимания ни на струящийся с небес свет, ни на дрожащие над их головами листья, ни на разнообразие цветов окружавшей их природы, частью которой они так или иначе являлись.
     - Глядя на эту картину, я вижу перед собой Эйприл, - произнес за моей спиной голос Рэнсома.
     - Это замечательное полотно, - сказал я. Оно полно было скрытого негодования и злости, но это каким-то непостижимым образом лишь усиливало свет - потому что сама картина как бы служила утешением человеческих печалей.
     Джон встал и подошел ко мне, не сводя глаз с картины.
     - В этом полотне столько счастья и радости.
     Я кивнул, понимая, что он думает сейчас о лежащей в коме жене.
     - Ты ведь поможешь мне? - спросил Рэнсом. - Мы могли бы посодействовать полиции, установив имя убийцы. Надо дорасследовать его прежние преступления.
     - За этим я сюда и приехал.
     Рэнсом крепко сжал мою руку.
     - Но должен сразу сказать тебе: если я найду того, кто напал на мою жену, я попытаюсь его убить. Если мне удастся подобраться к этому негодяю, я сделаю с ним то, что он сделал с Эйприл.
     - Вполне могу понять твои чувства, - ответил я.
     - Нет, не можешь, - он опустил руку и "сделал еще шаг в сторону полотна, затем, быстро взглянув на него, отвернулся и вернулся к креслу, на котором сидел, и положил ладонь на стопку романов о Вьетнаме. - Потому что ты никогда не знал Эйприл. Я возьму тебя завтра с собой в больницу, но ты не сможешь по-настоящему... то, что лежит там, с трубками в носу, это ведь не... - Рэнсом прикрыл рукой глаза. - Извини меня. Сейчас я принесу тебе еще кофе.
     Он пошел с моей чашкой к столу, а я опять стал разглядывать комнату. Мраморный камин прекрасно сочетался с серо-розовыми тонами висящих на стенах картин. Единственным ярким пятном в комнате было красное небо на картине Мориса Дени, изображавшей снятие с креста. Над камином висело огромное полотно Поля Рэнсона с изображением коленопреклоненной женщины, возносящей к небу свои мольбы. И тут я заметил лежащую на мраморной крышке бронзовую табличку и подошел к камину, чтобы рассмотреть ее получше. Как только я поднял ее и поставил вертикально, ко мне подошел Джон Рэнсом с дымящейся кружкой в руках.
     - А, ты нашел это, - сказал он.
     Я прочитал на бронзовой поверхности следующее: "Награда Ассоциации финансистов города Миллхейвена вручается Эйприл Рэнсом по случаю торжественного ежегодного обеда, 1991".
     Джон Рэнсом сел и протянул руку к табличке. Я обменял ее ь" чашку кофе, и он растерянно глядел на нее несколько секунд, прежде чем снова положить на камин.
     - Эта табличка что-то вроде удостоверения, - сказал Джон. - Настоящая честь состоит в том, что имя твое выгравировано на огромной чаше, которая стоит под стеклянным колпаком в Клубе основателей.
     Рэнсом посмотрел мне прямо в глаза и растерянно заморгал.
     - Интересно, почему я не показываю тебе снятую в тот день фотографию? Ты, по крайней мере, составил бы представление о том, как она выглядела. Конечно, ты пойдешь со мной в больницу, но в этой фотографии осталось гораздо больше от настоящей Эйприл. - Он вскочил со стула и вышел в коридор, а спустя несколько минут вернулся со страницей "Леджера" в руке.
     - Пришлось поискать, - сказал он. - Я все собирался вырезать фотографию и приклеить ее в альбом, но в эти дни как-то просто не могу ничем заниматься. - Он протянул мне газетный лист.
     Фотография помещалась в правом верхнем углу финансового раздела. На Джоне Рэнсоме был фрак, а на его жене - белый шелковый костюм с огромным пиджаком поверх топа с низким вырезом. Она улыбалась в камеру, обвив руками огромную чашу, а Джон смотрел на нее. Эйприл Рэнсом была почти одного роста со своим мужем, коротко подстриженные белокурые волосы открывали ее изящную шею. У нее был большой рот и маленький вздернутый носик, и даже на фотографии было видно жизнерадостное выражение ее умных глаз. Меня немного удивило, что Эйприл Рэнсом выглядит именно той, кем была - напористым и проницательным специалистом по финансовым вопросам, а не женщиной, которую описал мне Джон в машине по дороге из аэропорта. Женщина на фотографии явно не изнуряла себя бесполезными страданиями по поводу глубины и ложности человеческой жизни - она наверняка купила картины, потому что понимала, что они будут хорошо смотреться на стенах этой комнаты, а цена их будет постоянно увеличиваться. Она никогда не оставила бы работу, чтобы родить ребенка, она была очень трудолюбивой и немного безжалостной, она никогда не бывала снисходительна к дуракам.
     - Она очень красивая, правда? - произнес Рэнсом.
     Я посмотрел на дату в углу газетного листа. Понедельник, третье июня.
     - И через сколько после этого на нее напали?
     Рэнсом поднял брови.
     - Полиция нашла Эйприл дней через десять после этого обеда - он был в пятницу, тридцать первого мая. Неизвестного мужчину убили в следующую среду. В понедельник вечером Эйприл не вернулась домой из офиса. Я сходил с ума от беспокойства и в два часа ночи позвонил наконец в полицию. Они сказали мне подождать еще двадцать четыре часа - может быть, она все-таки придет домой. А днем мне позвонили и сказали, что нашли ее - она без сознания, но пока жива.
     - Они нашли ее на стоянке или в каком-нибудь подобном месте?
     Рэнсом положил газету на стол рядом с книгами и тяжело вздохнул.
     - Мне кажется, я говорил тебе. Горничная в отеле "Сент Элвин" нашла ее, когда зашла проверить состояние номера. - В глазах Джона, в его позе, в