жизнь, если ты этого еще не заметил, но ты - ты должен помогать мне.
     На следующий вечер у нас уже была возможность принять душ, поесть нормальной пищи и выспаться в постели с подушкой и простынями. Двое других новобранцев заменили Томаса Блевинса и Тайрелла Бадца, и мы никогда больше не упоминали их имен до того самого момента, когда через много лет после войны мы с Пулом, Пумо и Линклейтером увидели их имена на стене вашингтонского мемориала. А тогда, во Вьетнаме, мне хотелось как можно скорее забыть эту миссию, особенно то, что я увидел в подвале хижины.
     Я помню, что шел дождь. Я помню, что от земли поднимался пар и капли оседали на алюминиевых столбиках, на которых крепились наши палатки. И лица вокруг меня тоже были влажными. Я сидел в палатке среди своих друзей и слушал музыку, которую ставил Спэнки Барридж на старом катушечном магнитофоне, купленном им по случаю в Тайпее. Спэнки Барридж никогда не ставил Делиуса, но то, что он ставил, было подобно прогулкам в райских кущах: великий джаз - от Армстронга до Колтрейна. Барридж так хорошо знал свои записи, что мог найти любую песню, даже не глядя на счетчик пленки. Ему нравилось играть во время наших сборищ роль диск-жокея, менять катушки, отматывать десятки метров пленки, чтобы дать нам послушать одни и те же песни в исполнении разных музыкантов или одни и те же песни, прячущиеся под разными именами - "Чероки" и "Коко", "Индиана" и "Донна Ли". Или устраивать подборку из множества песен, в названиях которых встречалось одно и то же слово - "Я думал о тебе" (Арт Татум), "Ты и ночь и музыка" (Сонни Роллинз), "Я люблю тебя" (Билл Иванс), "Если бы я мог быть с тобой" (Айк Квебек), "Ты лишаешь меня дыхания" (Милт Джэксон), а в конце, шутки ради - "Ты такая шикарная" Гленроя Брейкстоуна. В тот день "концерт" Спэнки был посвящен одному музыканту - замечательному трубачу по имени Клиффорд Браун.
     В тот мрачный дождливый день Браун отправлялся погулять по райским кущам. Слушать его было все равно что наблюдать за улыбающимся человеком, толкающим плечом дверь, чтобы впустить внутрь яркие солнечные лучи. Мир, в котором мы жили, был полон боли и потерь, а воображение помогало побороть страх. Даже Котон и Келвин Хилл, которые предпочитали Клиффорду Брауну Джеймса Брауна, внимательно слушали, как Спэнки ставит одну за другой новые песни.
     Поиграв в диск-жокея часа два, Спэнки отмотал назад длинную пленку и сказал: "Хватит". Я посмотрел на Денглера, который казался немного сонным, словно его недавно разбудили. Память о только что звучавшей музыке все еще жила вокруг нас: яркий свет лился в открытую огромную дверь.
     - Я собираюсь покурить и выпить, - объявил Котон, вставая с кровати. Он подошел к выходу из палатки и откинул полог. Мы увидели снаружи мокрый лес. Свет, падавший из другого мира, начал понемногу меркнуть. Котон вздохнул, надвинул поглубже широкополую шляпу и выскользнул наружу. Прежде чем полог снова закрылся, я увидел, как Котон скачет через лужи на пути к сараю Уилсона Мэнли. Я чувствовал себя так, словно вернулся из долгого путешествия.
     Спэнки засовывал пленку с игрой Клиффорда Брауна обратно в картонную коробочку. Кто-то в глубине палатки включил радио Вооруженных сил. Спэнки посмотрел на меня и пожал плечами. Леонард Хэмнет достал из кармана письмо, расправил его на коленях и медленно, внимательно прочитал.
     Денглер посмотрел на меня и улыбнулся.
     - Как ты думаешь, что произойдет? - спросил он. - Я имею в виду - с нами. Как по-твоему: все будет так изо дня в день или с каждым днем будет казаться все более странным? - Он не стал ждать, что я ему на это отвечу. - Мне кажется, с виду все всегда выглядит одинаковым, но на самом деле это не так - наша храбрость постепенно улетучивается. И чем дольше ты здесь, тем это заметнее. Улетучивается.
     - Смотри сам не улетучься, Денглер, - сказал Спэнки и рассмеялся собственной шутке.
     Денглер по-прежнему не сводил с меня глаз. Иногда он напоминал мне серьезного и вдумчивого черноволосого мальчика, а форма всегда сидела на нем исключительно нелепо.
     - Вот что я имею в виду, - сказал он. - Когда мы слушали этого самого трубача...
     - Брауна, - прошептал Спэнки. - Клиффорда Брауна.
     - ...Я видел в воздухе ноты. Они были словно написаны на длинном невидимом экране, и долго еще висели в воздухе после того, как он уже сыграл их.
     - Кончай свои хипповские штучки, - проворчал Спэнки Барридж.
     - Там, в деревне, - сказал Денглер, не обращая на Спэнки внимания. - Расскажи мне, что там произошло.
     Я ответил, что он тоже был там.
     - Но что-то произошло именно с тобой. Что-то особенное.
     Я покачал головой.
     - Ну хорошо, - сказал Денглер. - Но что-то ведь происходит, так? Все продолжает меняться.
     Я не мог говорить. Я не мог рассказать ему в присутствии Барриджа, что видел призраков Блевинса, Бадда и американского ребенка. Я улыбнулся и покачал головой. Мне пришло вдруг в голову, что когда-нибудь я, возможно, буду в состоянии написать обо всем этом, и даже возникло ощущение, что ребенок пришел ко мне из книги, которую мне еще только предстоит написать.

2

     Я вышел из палатки, почти не сознавая, что оказался на воздухе, прохладном после прошедшего дождя. Солнце, снова показавшееся из-за туч, напоминало оранжевый мяч, скрывающийся за горизонтом где-то далеко на западе. Пакетик с белым порошком лежал на самом дне моего нагрудного кармана, так глубоко, что я доставал пальцами только до его краешка. Я решил, что мне необходимо выпить пива.
     Сарай, в котором проныра по фамилии Мэнли продавал контрабандное пиво и напитки покрепче, находился в другом конце лагеря. Ходили слухи, что в офицерском клубе продают разлитое в американские бутылки вьетнамское пиво "33".
     Было еще одно место, находившееся чуть дальше, чем офицерский клуб, и чуть ближе, чем сарай Мэнли. По своему легальному статусу это место также находилось где-то между ними. Примерно в двадцати минутах ходьбы по дороге к авиационному полю и складам горючего находилось одинокое деревянное строение, которое все называли между собой "хижиной Билли". Сам Билли давно подался домой, но его клуб, где раньше предположительно находился французский пост, остался целым и невредимым. Когда он был открыт, худые и стройные вьетнамские мальчики, жившие в комнатах на втором этаже, разносили посетителям напитки. Я заходил туда два или три раза и всегда спрашивал себя, куда деваются эти мальчики, когда заведение закрыто. Хижина Билли вовсе не походила на французский пост - скорее она напоминала американскую придорожную харчевню.
     Когда-то много лет назад стены здания были выкрашены коричневой краской. Неизвестно когда и зачем кто-то забил досками окна первого этажа, а потом кто-то другой оторвал от каждой доски по куску, так что теперь свет проникал через эти отверстия двумя узкими прямоугольными полосками, которые перемещались по полу в течение дня. Здесь не было ни электричества, ни льда. Если тебе хотелось в туалет, ты шел в небольшую кабинку с металлическими подставками для ног, вделанными в землю вокруг круглого отверстия.
     Здание стояло среди деревьев, там где дорога чуть изгибалась; и, когда я на закате спускался с холма, из-за бара вынырнул, словно галлюцинация, заляпанный грязью джип.
     Когда я поднялся на крыльцо бара, голоса затихли. Я повнимательнее пригляделся к джипу, пытаясь разобрать опознавательные знаки, но грязь покрывала его слишком толстым слоем. На заднем сиденье тускло поблескивал какой-то белый предмет. Присмотревшись, я разглядел среди веревок овальную кость, подозрительно напоминавшую верх старательно вычищенного и отполированного человеческого черепа.
     Дверь отворилась, прежде чем я успел прикоснуться к ручке. Передо мной стоял в шортах цвета хаки и слишком широкой для него белой рубашке парень по имени Майк.
     - О! - сказал он, разглядев, кто перед ним. - Привет, Тим. О'кей! Ты можешь зайти внутрь. - Он держался со странной, беззащитной агрессивностью, и на губах его играла смущенная улыбка.
     - Все о'кей? - переспросил я, так как выражение его лица ясно говорило мне, что это не совсем так.
     - Да-а-а... - он сделал шаг назад, пропуская меня внутрь.
     Бар выглядел пустым. Свет, падавший из щели в окне, дошел как раз до висевшего на стене зеркала, которое словно пылало ярким белым огнем. В воздухе стоял едкий запах бездымного пороха. Я вошел внутрь, а Майк вернулся на свой пост.
     - Черт побери! - сказал чей-то голос слева от меня. - И мы должны все это терпеть!
     Повернув голову, я увидел троих мужчин, сидевших за круглым столом у стены. Ни одна из керосиновых ламп не горела, и по контрасту с ярким светом из зеркала глубина бара казалась еще более темной.
     - Все о'кей, все о'кей, - заверил их Майк. - Старый клиент. Старый друг.
     - Готов спорить, что так, - сказал незнакомый голос. - Главное, не пускай сюда женщин.
     - Никаких женщин, - сказал Майк. - И никаких проблем.
     Я прошел к последнему столику справа.
     - Хочешь виски, Тим? - спросил Майк.
     - Тим? - переспросил все тот же голос. - Тим?
     - Пива, - сказал я, усаживаясь за столик.
     На столике перед мужчинами стояла почти пустая бутылка "Джонни Уокера", три стакана и около дюжины банок пива. Солдат, сидевший у стены, сменил позу, и я увидел рядом с бутылкой виски пистолет сорок пятого калибра. Он наклонился вперед, двигаясь, как смертельно пьяный человек, старающийся изо всех сил держать себя в руках. Рукава его рубашки были оторваны, грязь покрывала кожу, словно он не мылся много лет. Волосы его были обрезаны ножом.
     - Я только хотел убедиться, - сказал он. - Ты точно не женщина? Ты можешь в этом поклясться?
     - Как тебе больше нравится, - ответил я.
     Он положил ладонь на пистолет.
     - Все понял, - сказал я. Майк спешил к моему столику, неся заказанное пиво.
     - Тим, - не унимался пьяный солдат. - Забавное имя. Оно больше подходит кому-нибудь маленькому. Вроде него, - солдат махнул левой рукой в сторону Майка, правая по-прежнему лежала на пистолете.
     - Этому маленькому засранцу больше подошло бы платье. Да его одежда и похожа на платье.
     - Ты так не любишь женщин? - спросил я.
     Майк поставил передо мной на столик банку "Будвайзера" и два раза быстро качнул головой. Он рад был моему приходу, потому что боялся, что пьяный солдат выстрелит в него, но из-за меня все стало еще хуже.
     Я посмотрел на двух приятелей пьяного офицера. Они были такими же грязными и усталыми. То, что случилось с пьяным, наверняка случилось и с ними.
     - Это дерьмо из резервной части беспардонно вторгается в ход моих мыслей, - сказал пьяный здоровенному парню справа от него. - Скажите, чтобы убирался отсюда, а то случится маленькая неприятность.
     - Оставь парня в покое, - посоветовал тот. На его узком, изможденном лице виднелись полоски грязи.
     И тут пьяный офицер очень удивил меня. Наклонившись к своим товарищам, он заговорил вдруг на беглом, почти литературном старом вьетнамском языке. Должно быть, он умел не только говорить, но и думать на этом языке и был уверен, что ни я, ни Майк его не поймем.
     - Это серьезно, - сказал он. - Большинство людей на этом свете, которых я не презираю, или уже мертвы или скоро будут мертвы.
     Он сказал что-то еще. Я не уверен, что точно привел его слова, но смысл их был именно таким.
     Затем он произнес, все на том же старом вьетнамском, фразу, которая даже для моих ушей была слишком чопорной и неестественной, как третьесортный викторианский роман:
     - Вам следует помнить, что мы привезли с собой.
     Чтобы отполировать кость, требуется много времени и терпения. А полировать череп наверняка труднее, чем все остальное.
     - Вашему узнику требуется еще выпивка, - сказал офицер, поворачиваясь вместе со стулом. Не снимая руку с пистолета, он тяжело поглядел на меня.
     - Виски, - сказал здоровяк.
     Майк уже снимал с полки бутылку. Он понял, что офицер хочет напиться, чтобы уже просто не держаться на ногах к тому моменту, когда он созреет для того, чтобы в кого-то выстрелить.
     Лицо крупного парня, сидящего справа от пьяного, вдруг показалось мне на секунду знакомым. Волосы его были побриты так коротко, что он казался лысым, а глаза над полосками грязи на щеках казались огромными. Из петлицы на его воротнике свисали часы в корпусе из нержавеющей стали. Он протянул мускулистую руку к бутылке, которую передал ему Майк, стараясь держаться как можно дальше от стола. Солдат свернул пробку и налил себе и своим товарищам. Офицер тут же одним махом осушил стакан и поставил его на стол, явно желая, чтобы стакан снова наполнили.
     Третий солдат, который до сих пор молчал, произнес вдруг:
     - Здесь что-то случится. - Он в упор посмотрел на меня. - Знаешь, приятель...
     - Ничей он не приятель, - перебил его офицер. Прежде чем кто-то успел бы остановить его, он выхватил из кобуры револьвер и стрельнул, не целясь, в другой конец зала. Последовала вспышка, треск взрыва, в воздухе еще сильнее запахло порохом. Пуля вошла в деревянную панель стенки дюймах в восьми от меня.
     На секунду я словно оглох. Затем, допив одним глотком остатки пива, медленно встал. В голове у меня гудело.
     - Неужели не ясно, что я ненавижу все это дерьмо? - сказал пьяный. - Неужели я не ясно дал это понять?
     Солдат, назвавший меня приятелем, рассмеялся, а другой, здоровенный, налил офицеру еще виски. Потом он встал и направился ко мне. Под усталостью, под полосками грязи, на лице его можно было прочесть тревогу и беспокойство. Он специально встал между мной и человеком с револьвером.
     Он потащил меня к выходу, стараясь все время держаться между мною и столиком, за которым остались его товарищи. Затем сердито посмотрел на меня, так как я застыл на месте, отказываясь следовать за ним.
     - Черт побери, - сказал он, заглядывая мне в глаза, и тут же сам застыл на месте и снова произнес, но уже совсем другим голосом: - Черт побери.
     Я громко рассмеялся.
     - Да это же, - удивленно сказал он. - Так ведь это...
     - Где ты был все это время? - спросил я.
     Джон Рэнсом повернулся к столику.
     - Эй, я знаю этого парня. Это мой старинный приятель по игре в футбол, - сказал он.
     Пьяный майор пожал плечами и положил пистолет на стол.
     - Плевать я хотел на футбол, - сказал он, однако руку с револьвера все-таки убрал.
     - Купите сержанту выпить, - сказал третий, худощавый.
     Джон Рэнсом быстро подошел к стойке и взял стакан, который вложил ему в руку смущенный Майк. Затем он прошел между столиками, налил виски себе и мне и пересел ко мне за стол.
     Мы оба молча наблюдали, как пьяный майор клевал носом, пока голова его не коснулась наконец груди.
     - Пора, Джэд, - сказал он худощавому, и тот, взяв со стола револьвер майора, засунул его себе за пояс.
     - Этот парень готов, - сообщил нам Джэд.
     Рэнсом снова повернулся ко мне.
     - Он не спал трое суток, - Джону не требовалось пояснять, кто такой "он". - Мы с Джэдом дремали время от времени, а он все говорил и говорил.
     Он опустился на один из стульев за моим столиком и поднес к губам стакан. Я молча сел рядом.
     Полоска света, отражавшаяся в зеркале, сдвигалась постепенно влево, и яркое белое сияние вот-вот должно было исчезнуть. Майк снял абажур с одной из ламп и начал подкручивать фитилек.
     - Почему получается так, что, когда я встречаю тебя, ты все время оказываешься в каком-то дерьме? - произнес после паузы Рэнсом.
     - Ты еще спрашиваешь?
     Джон улыбнулся. Он был ни капли не похож на офицера из Уайт Стар Кэмп, собиравшегося устроить экскурсию сенатору Берману. Сейчас передо мной был мужчина, который лучше знал, что такое война, и внутри него было больше этой самой войны.
     - Я ведь вытащил тебя в Уайт Стар из сарая с мертвецами, разве не так? - спросил Джон.
     Я согласился, что все было именно так.
     - Как там это называлось - похоронная команда? Это ведь даже не было кажется официальным подразделением. - Джон улыбнулся и покачал головой. - Кажется, только один из них имел военную подготовку. Сержант. Не помню его имени. Кажется, он был итальянец.
     - Ди Маэстро.
     Рэнсом кивнул.
     - Там творилось нечто невообразимое. - Майк зажег огромную спичку и поднес ее к фитилю керосиновой лампы. - Я слышал кое-что... - Рэнсом глотнул виски и привалился к стенке. Я подумал, что он вполне мог слышать о капитане Хейвензе. Рэнсом закрыл глаза.
     Я спросил, по-прежнему ли он служит на лаосской границе. Джон, вздохнув, покачал головой.
     - Так ты не командуешь больше местными племенами? Как они там назывались - кажется, кату.
     Он открыл глаза.
     - У тебя хорошая память. Нет, я там больше не служу. - Он хотел добавить что-то еще, но почему-то передумал. - Я жду, когда меня пошлют обратно в Кхе Санх. Там гораздо лучше, чем здесь. Но сейчас я мечтаю только об одном - принять ванну и лечь в постель. В любую постель. Меня устроил бы даже кусочек сухой ровной земли.
     - А откуда ты вернулся сейчас? - спросил я.
     - Из центра страны, - сказал Джон. Лицо его вдруг перекосилось, губы раздвинулись. Мне стало вдруг не по себе, я даже не сразу понял, что Джон улыбается. - А теперь пора вытаскивать отсюда майора.
     - Похоже, тебе придется тащить его, как больной зуб.
     Джон выпрямился, пораженный моим очевидным невежеством.
     - Ты хочешь сказать, что никогда не слышал о нем? - удивленно спросил он. - Не слышал о Франклине Бачелоре?
     И тут я вдруг понял, что слышал это имя, что кто-то когда-то уже упоминал его при мне.
     - Он в подполье уже много лет, - продолжал Джон Рэнсом. - Бачелор делает вещи, о которых даже не мечтает регулярная армия. Он стал легендой. Он упал на пенджабский частокол и остался жив. У него вся грудь в шрамах.
     Я вспомнил, что это Рэнсом упоминал о майоре Бачелоре тогда, в Уайт Стар.
     - Он командовал людьми, количество которых чуть ли не превышало регулярную армию, и сделал много полезного в провинции Дарлак. А потом ушел оттуда по собственной воле. Он - герой. В этом не может быть никаких сомнений.
     И тут я вспомнил, что именно Франклин Бачелор был тем капитаном, на которого налетел взвод Крысолова после того, как рядовой по имени Бобби Суэтт подорвался на мине. Крысолов принял тогда жену Бачелора за черноволосого ангела.
     И еще я понял вдруг, чей именно череп лежит, отполированный, на заднем сиденье джипа.
     - Я действительно слышал о нем, - подтвердил я. - И о той женщине из рейдов.
     - О его жене, - уточнил Рэнсом.
     Я спросил Джона, куда они везут Бачелора.
     - Мы переночуем в Кэмп Крэнделл, а потом отправимся в Тан Сон Нат, и оттуда его переправят в Штаты. В Лэнгли. Я думал, что придется его связать, но, похоже, достаточно будет просто постоянно вливать в него виски.
     - Он захочет получить назад свой револьвер.
     - Может быть, я даже отдам его ему. - Я прочел по глазам Джона, что он не хотел бы оставлять Бачелора наедине с его оружием. - В Лэнгли ему придется несладко.
     - Почему именно Лэнгли?
     - Не спрашивай. Не стоит, однако, быть таким наивным. Уж не думаешь ли ты, что они... - Он не закончил фразу. - Как ты думаешь, почему нам вообще приказано вывезти его отсюда?
     - Наверное, что-то пошло не так.
     - Этот человек нарушил определенные границы - и нарушил их слишком много. Но скажи на милость, разве можно сделать здесь что-нибудь по-настоящему стоящее, не нарушая эти самые границы?
     На секунду мне захотелось увидеть, как важный и трезвый чиновник из Лэнгли, штат Виржиния, с набриолиненными волосами и в строгом полосатом костюме, допрашивает майора Бачелора. Они ведь все там считают себя жутко важными и серьезными.
     - Одно из таких нарушений - поселок Бонг То, - сказал Рэнсом и посмотрел на меня, ожидая, когда я попрошу его пояснить свою мысль. Но я молчал, и тогда он сказал. - Я имею в виду поселок призраков. Впрочем, не думаю, чтобы ты когда-нибудь слышал о Бонг То.
     - Мой взвод был там