ухни, то собирая ее в кучку, то размазывая по тарелке, когда до меня донесся голос Мангелотти.
     - Нет. Проход запрещен. Убирайтесь отсюда.
     Я подумал, что он пытается прогнать Джона Рэнсома, и крикнул:
     - Эй, Мангелотти, впустите его.
     - Нет, - сказал Мангелотти.
     - Вы же слышали, что он сказал, - произнес до странности знакомый голос. Боу проскользнул мимо Мангелотти и заглянул в палату. - Привет, Тим, - сказал он, словно мы были старыми друзьями. Впрочем, может быть, мы уже успели ими стать - я поймал себя на том, что рад его видеть.
     - Привет, Джеффри.
     - Скажи офицеру, чтоб он дал мне пять минут, хорошо?
     Мангелотти схватил Джеффри за плечо и отшвырнул его в коридор. Джеффри делал мне какие-то знаки над его головой, но Мангелотти снова толкнул его, и репортер исчез, а вскоре затихли и его протесты. Мангелотти был так зол на меня, что, вернувшись, с шумом захлопнул дверь.
     Когда она открылась в следующий раз, я уже успел пожалеть, что не съел овсянку. На пороге стоял Сонни Беренджер с листком бумаги и планшетом.
     - Ваши показания готовы, - сказал он, передавая мне листок с планшетом и доставая из кармана ручку. - Подпишите в любом месте внизу.
     Большинство предложений начиналось со слова "я" и состояло не больше чем из шести слов. В каждом была по меньшей мере она опечатка, и грамматика оставляла желать лучшего. Это был краткий отчет о том, что произошло перед старым домом Боба Бандольера. Два последних предложения были такими: "Профессор Брукнер выстрелил два раза, попав в меня. Я слышал, что стрельба продолжается". Наверное, Маккендлесс заставил его переписать это не меньше трех раз, избавляясь от все большего количества деталей.
     - Прежде чем подписать, я хотел бы внести кое-какие изменения, - сказал я.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Сонни.
     Я написал "одним из них" после слов "попав в меня". Беренджер склонился над планшетом, чтобы прочесть, что я пишу. Сначала он хотел вырвать у меня ручку, но прочитав, расслабился. Поправив в последнем предложении грамматическую ошибку, я подписал показания.
     Сонни взял у меня ручку и планшет, слегка озадаченный, но с явным облегчением.
     - Просто подредактировал, - сказал я. - Ничего не могу с собой поделать.
     - Лейтенант и сам любит редактировать, - сообщил Сонни.
     - Я уже понял.
     Сонни отступил на шаг от кровати и посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта.
     - Спасибо, что не сказали, что это вы сообщили мне о фотографиях.
     - Монро отпустит Джона домой, когда вы вернетесь с этими показаниями?
     - Очевидно. Сейчас Рэнсом просто сидит за его столом и рассказывает байки про Вьетнам. - Сонни явно не хотелось уходить.
     Он впервые взглянул открытым взглядом на бинты на моем плече и спросил:
     - Сказать Рэнсому, что вы хотите его видеть?
     - Я не хочу видеть никого, кроме Мангелотти.
     Как только Сонни вышел, молодой и энергичный темноволосый доктор быстро сделал мне перевязку. Он сказал, что я примерно месяц не смогу владеть рукой, но в целом все в порядке.
     - Хотя полиции явно кажется, что здесь вы в большей безопасности, - глаза его смотрели на меня с любопытством.
     - Но я считаю по-другому, - заверил его я.
     После этого я прочитал "Современное материнство". От корки до корки, включая объявления. И тут же понял, то должен сменить спортивную обувь и позаботиться о своем пенсионном обеспечении. На ленч мне принесли кусок цыпленка, такого бледного, что его едва можно было разглядеть на тарелке. Я съел все, даже обглодал косточки.
     Когда спустя несколько часов появился Джон, Мангелотти отказался впустить его без разрешения из управления. На получение разрешения ушло довольно много времени, и пока они с Мангелотти препирались под дверью, я встал с кровати, выплеснул в раковину предназначенный мне раствор глюкозы и взглянул на себя в зеркало. Лицо у меня было чуть порумянее съеденного цыпленка и явно нуждалось в бритье. В отместку за журналы я помочился в раковину. К тому моменту, когда Мангелотти убедился, что его не уволят из полиции, если он впустит ко мне Джона, я успел забраться обратно в кровать, чувствуя себя так, словно я только что взобрался на какую-нибудь невысокую альпийскую вершину.
     Джон вошел с потрепанной холщовой сумкой через плечо, закрыл за собой дверь, прислонился к ней и в отчаянии покачал головой.
     - Можешь себе представить - этот парень еще служит в полиции. И что же он здесь делает?
     - Защищает меня от журналистов, - сказал я, с вожделением глядя на сумку, на боку которой было написано красными буквами "Аркхэм".
     - Самое странное, что ты действительно выглядишь как парень, в которого только что выстрелили, - сказал Джон. - Я заехал домой и захватил для тебя кое-какие книги. Никто не хотел говорить мне, сколько ты тут пробудешь, так что я захватил побольше. - Он раскрыл сумку и начал выкладывать на тумбочку книги - "Библиотека Хамманди", Сью Графтон, Росс Макдональд, Доналд Уэстлейк, Джон Ирвинг, А. С. Байэт, Мартин Эмис. - Некоторые книги принадлежали Эйприл, - сказал Джон. - А еще я подумал, что тебе интересно будет увидеть вот это. - Он поднял толстую книгу в зеленой обложке, так, чтобы я видел название - "Концепция святости" Алана Брукнера. - Это, наверное, его лучшая работа.
     Я взял у Джона потрепанный том, который читали, наверное, больше ста раз, и сказал, что очень благодарен ему.
     - Оставь себе, - он откинулся на спинку стула и встряхнул руки. - Ну и ночка нам выдалась.
     Я спросил, что случилось с ним после того, как меня увезли.
     - Они затолкали нас с Аланом в машину и повезли на Армори-плейс. Потом заперли нас в маленькой комнате и стали задавать одни и те же вопросы.
     Через пару часов Джона отвезли домой, дали ему немного поспать, а потом снова привезли в управление и продолжили допрос. Наконец мистер Маккендлесс снял с него показания и отпустил. Ему не предъявили никаких обвинений.
     Джон взял меня за руку.
     - Ты ведь ничего не сказал о машине? И обо всем остальном? - он имел в виду Байрона Дориана.
     - Нет. Я рассказал в основном об "Элви", Франклине Бачелоре и убийствах "Голубой розы".
     - А, - Джон благодарно взглянул мне в глаза. - Я не знал, в каком ты вообще состоянии. Но вижу, что все неплохо. Мне пришлось изрядно побеспокоиться.
     - А как Алан? Я слышал, он в Центральной больнице.
     Джон застонал.
     - Алан сломался. Он цитировал вновь и вновь одни и те же гностические тексты, потом стал лепетать, как младенец. Не знаю, что он делал на допросе, но Монро сказал мне в конце концов, что он в Центральной и его пичкают седативными средствами. Думаю, его обвинят в неосторожном обращении с оружием или чем-нибудь в этом роде, но Монро сказал мне, что ему скорее всего не придется даже являться на суд. То есть, он не закончит свой век в тюрьме. Но Господи! Ты бы его видел!
     - Ты ходил к нему?
     - Я чуть сам рассудка не лишился. Прихожу в Центральную, а Алан лежит в кровати и говорит: "Я живу в маленьком белом домике. Мой папа уже дома? Мой братик пописал с моста". Буквально вот так. Считает, что ему четыре года. Думаю, он уже не поправится.
     - О, Господи! - сказал я.
     - Со мной связался его адвокат и сказал, что, поскольку Алан еще несколько лет назад назначил Эйприл распорядительницей ее имущества, теперь, после ее смерти, распорядителем являюсь я, если только не захочу передать эту обязанность адвокату. Ну это вряд ли. Ему самому лет восемьдесят. Знаешь, такой диккенсовский адвокат. А значит, мне придется иметь дело с банком, придется подписать миллион бумаг, следить за ходом его дела в суде, продавать его дом.
     - Продавать дом?
     - Он не может больше там жить. Я должен найти богадельню, которая согласилась бы его принять, что не так просто, учитывая его состояние.
     Я представил себе Алана, бормочущего про маленький белый домик, и почувствовал такой прилив горя и жалости, что чуть было не лишился чувств.
     - А что творится за этими стенами? - спросил я, пересилив себя. - Какие новости?
     - Ты хочешь знать, передали ли про нас в новостях? Когда я приехал домой спать, включил радио и услышал сообщение о том, что детектив Пол Фонтейн был убит в происшествии в районе Ливермор-авеню. Вот что я тебе скажу - на Армори-плейс делают все, чтобы информация не просочилась в прессу.
     - Я уже догадался.
     - Тим, мне пора двигаться отсюда. Заниматься делами Алана. - Он встал и посмотрел на меня сверху вниз. - Я рад, что ты поправляешься. А то вчера я ведь даже не мог понять, что с тобой случилось.
     - Алан ранил меня в плечо, - конечно, Джон знал об этом, но я считал, что этот факт заслуживает более пристального внимания.
     - Ты чуть не перевернулся через голову. Я не шучу. Твои ноги так и взлетели в воздух. Пах! - и ты на земле.
     Моя рука автоматически потянулась к пластырю на груди.
     - Знаешь, что самое странное во всем этом? Никто, Кажется, не сомневается, что Фонтейн убил Эйприл и Гранта Хоффмана. У них нет записей - они утверждают, что нет - и нет никаких улик. У них есть только то, что дали им мы, а Фонтейна они знает больше десяти лет. Его отдел, люди, которые еще вчера считали его богом, через двенадцать часов вдруг повернулись на сто восемьдесят градусов.
     - Ну конечно, - Джон улыбнулся и покачал головой, глядя на меня так, словно я провалил простенький тест. - Маккендлесс и Хоган обнаружили, что они никогда не знали этого парня по-настоящему. Они не показывают этого нам, но они чувствуют себя преданными и обиженными. Как раз в тот момент, когда им надо доказать городу, то наша полиция все же чего-то стоит, их лучший детектив оказывается таким грязным типом. - Джон пошел к двери, застегивая на ходу костюм. - Монро ведь обыскал его квартиру, так? Он нашел документы на имя Бачелора, но кто знает, что еще он нашел. Тот факт, что они не говорят нам, что там были найдены нож или окровавленная обувь, как раз означает, что скорее всего они что-то нашли.
     Когда Джон увидел, что я понял его намек на то, что с нами обращались бы куда жестче, если бы не имели доказательств виновности Фонтейна, он быстро взглянул на дверь и понизил голос.
     - Я думаю, что Монро нашел записи, которые не удалось найти нам, он передал их Маккендлессу, а тот, прочитав их, отправил в машину для уничтожения документов. И дело закрыто.
     - Значит, они никогда официально не раскроют убийство Эйприл?
     - Маккендлесс сказал, что привлечет меня за взлом и нарушение границ частной собственности, если узнает, что я рассказал хоть слово прессе. - Джон пожал плечами. - Но почему это толстое дерьмо сидит у тебя под дверью? Он ни на что не годится, когда речь идет об охране, но вполне способен отшвырнуть от твоей двери Джеффри Боу.
     - И ты сможешь с этим смириться? - спросил я, хотя ответ был ясен с того момента, когда Джон вошел в палату.
     - Я знаю, кто убил мою жену, и этот сукин сын мертв. Могу ли я с этим смириться? Конечно, могу, - Джон посмотрел на часы. - Эй, я уже опоздал на встречу в банке. С тобой все в порядке? Тебе нужно что-нибудь еще?
     Я попросил его заказать мне авиабилет на послезавтра и сообщить об этом Маккендлессу.

5

     Книга Алана Брукнера помогла мне отвлечься от боли часа на два-три, несмотря на то, что я понимал примерно четверть того, о чем читал. Книга была напряженной и элегантной, как струнный квартет Элиота Картера, и примерно такой же легкой для восприятия. После того как маленькая румяная медсестра сделала мне чудодейственную инъекцию, книга стала гораздо понятнее, но речь в ней шла так или иначе об иллюзорных вещах.
     Я услышал звук закрывающейся двери и, подняв глаза, увидел идущего к кровати Майкла Хогана. Его длинное красивое лицо казалось сейчас не более выразительным, чем железная маска Маккендлесса, но, когда он подошел ближе, я увидел, что это следует отнести за счет усталости.
     - Я решил зайти к вам, прежде чем отправлюсь домой. Можно присесть?
     - Конечно, садитесь, - сказал я, и Хоган устало опустился на стул. От его мятого полосатого костюма исходил запах пороха и дыма. Я поглядел на лицо Хогана, по-прежнему красивое, несмотря на чудовищную усталость, и понял, что такой же запах я вдыхал последний раз у сгоревшего дома Санчана. Как и Фонтейн, Хоган провел большую часть вчерашнего дня рядом с горящими зданиями и не успел с тех пор побывать дома.
     - Вы выглядите лучше, чем я думал, - сказал Хоган. - Как идут дела? Вам очень больно?
     - Спросите меня об этом часа через полтора.
     Хоган выдавил из себя улыбку.
     - Насколько понял, беспорядки прекратились, - сказал я, но Хоган только отмахнулся и посмотрел на меня взглядом, пронзившим меня, подобно электрическому заряду.
     - Знаете, то, что пытались сделать вы с Рэнсомом, было исключительно глупо, - сказал он.
     - Мы не знали, кому можно доверять. Мы думали, что никто не поверит нам, если только мы не схватим его в его старом доме и не заставим говорить.
     - А как же вы собирались заставить его говорить?
     Хоган старался не упоминать имени Фонтейна - процесс, предсказанный Джоном, уже начался.
     - Как только мы связали бы его, - я представлял, что наша встреча с Фонтейном должна была закончиться именно так. - Я собирался сказать ему, что знаю, кто он на самом деле. Я мог доказать это. И у него не осталось бы другого выхода - он понял бы, что попал в ловушку.
     - А доказательством должен был служить тот старик по фамилии Хаббел?
     - Да. Хаббел опознал его, не колеблясь ни секунды.
     - Представьте себе, - сказал Хоган. - Что завтра мы обязательно пошлем к нему своего человека. Но не ожидайте прочитать сообщение о Франклине Бачелоре в "Нью-Йорк таймс". Или даже в "Леджер". Когда мы связались с армией, они сначала ничего нам не ответили, а потом перезвонил человек из ЦРУ и сказал, что дело майора Бачелора не только является секретным, оно не подлежит рассекречиванию еще пятьдесят лет. По официальным данным, этот человек считается мертвым. И все, что про него захотят напечатать, должно быть сначала согласовано с ЦРУ. Вот так вот.
     - Вот так вот, - повторил я. - Спасибо, что рассказали.
     - Я еще не закончил. Насколько я понимаю, вы беседовали с лейтенантом Маккендлессом.
     Я кивнул.
     - И учел все его пожелания.
     - Он обычно не оставляет собеседнику другой возможности. Но, возможно, он не сказал вам некоторых вещей, которые вам необходимо знать.
     Я ждал, больше всего боясь, что он скажет что-нибудь про Тома Пасмора.
     - Пули из пистолета старика отдали на баллистическую экспертизу. Они там еле шевелятся. Отчет будет готов не раньше чем через неделю. Но пуля, убившая нашего детектива, не могла вылететь из того же ствола, что пуля, ранившая вас.
     - Вы заходите в своих заключениях слишком далеко, - сказал я. - Я был там. Я видел, как Алан выстрелил дважды. Но зачем вам это надо? - и тут я понял, зачем - если Фонтейна убил не Алан, то всю эту историю вполне можно выдать за подавление уличных беспорядков.
     - Это правда. Вы видели, как Брукнер выстрелил дважды, потому что первая его пуля полетела в воздух. Вторая попала в вас - а если бы в вас попала первая, вы бы уже не увидели второго выстрела.
     - Значит, первая попала в Фонтейна.
     - Вы знаете, что с ним случилось? Если бы в вас попал снаряд того же калибра, от вашего плеча и ключицы осталась бы дыра. И вы ни за что бы не выжили.
     - Так кто же стрелял в него? - едва задав этот вопрос, я уже знал на него ответ.
     - Вы сказали Маккендлессу, что видели за кустами человека.
     Да, я сказал - по крайней мере, мне казалось, что я его видел. Но даже если бы я не видел, Маккендлесс бы все равно предположил, что человек был. Я просто предложил ему то, что ему было нужно.
     - В этом городе по-прежнему есть полиция, - сказал Хоган. - И рано или поздно мы его найдем.
     Я увидел конец веревочки и схватился за него.
     - Маккендлесс говорил мне о человеке по имени Вентура. Кажется, Николас Вентура.
     - Это еще она вещь, о которой я хотел вам сообщить. Вентуру прооперировали, наложили гипс и предоставили ему палату в Центральной больнице. Но вскоре после того, как начались беспорядки, он исчез. С тех пор его никто не видел - и не думаю, что увидит.
     - Но как он мог исчезнуть? - удивился я.
     - Центральная - очень неорганизованное место. Наверное, просто встал и вышел.
     - А по-моему, вы считаете совсем иначе.
     - Я действительно не думаю, чтобы Вентура мог встать самостоятельно, а тем более покинуть больницу. - Злость в глазах Хогана, похоже, относилась к запаху гари, как будто этот запах источало его тело. - В общем, это все, что я хотел вам сказать. А теперь я вас оставлю. - Он встал и угрюмо взглянул мне в лицо. - Все это было реально.
     - Слишком реально, - сказал я.
     Хоган кивнул мне на прощанье и вышел из палаты, а запах его гнева и отчаяния остался висеть в воздухе и оседал, подобно пеплу, на моей одежде, простынях, на книге, которую я держал в руках.

6

     - Я предупреждал тебя, что может случиться что-нибудь в этом роде, - сказал Том Пасмор на следующее утро, после того как я описал ему свой разговор с Хоганом. - Но я не думал, что окажусь прав до такой степени.
     Слой отчаяния по-прежнему покрывал меня, так что я даже чуть не начал благодарить Бога за то, что из-за отчаяния почти не чувствую боли. Том был одет в непривычный для него угольно-черный костюм, который не был даже оживлен, как обычно, желтым жилетом или торчащим из кармана красным платком. Видимо, Том был не в лучшем настроении, чем я.
     Мы оба держали перед собой страницы "Леджер", на которых преобладали фотографии сгоревших зданий и статьи о добровольцах, занятых работами по расчистке территории, без которой невозможно начать реконструкцию. В верхней части третьей страницы, где красовались когда-то фотографии жертв Уолтера Драгонетта, на сей раз поместили снимки восьми несчастных, погибших в уличных перестрелках. Все они были мужчинами, семеро - чернокожими. Белым мужчиной был детектив Пол Фонтейн. Под фотографией Пола помещалась небольшая статья, в которой перечислялись его заслуги в расследовании труднейших убийств, за которые он получил даже прозвище "Фантастика". Говорилось также о его добром нраве и чувстве юмора. Его смерть, как и смерть остальных, приписывали случайным пулям в ходе перестрелки.
     На второй странице следующей секции поместили статью под названием "Дело сорокалетней давности наконец раскрыто". В статье говорилось, что расследование, проведенное лейтенантом Россом Маккендлессом, позволило наконец назвать имя преступника, убившего в октябре пятидесятого года четырех человек, - это Роберт К. Бандольер. Он работал в то время менеджером в отеле "Сент Элвин".
     "Мы испытываем чувство глубокого удовлетворения, понимая, что спустя столько лет можем оправдать детектива Уильяма Дэмрока, чья репутация незаслуженно оставалась запятнанной в течение всех этих лет, - сказал в интервью Росс Маккендлесс. - Вещественные доказательства, найденные в доме Бандольера, неопровержимо доказывают его причастность к убийствам "Голубой розы". Спустя сорок лет мы можем наконец сказать, что воздали справедливость Уильяму Дэмроку, который был преданным сотрудником отдела по расследованию убийств в лучших традициях полиции Миллхейвена".
     И все. Ничего о Филдинге Бандольере или Франклине Бачелоре, ничего о Гранте Хоффмане и Эйприл Рэнсом.
     - Что ж, дело закончено, - сказал я.
     Том бросил на пол свою газету, заложил ногу на ногу и подпер ладонью подбородок. В глазах его светилось любопытство.
     - Интересно, если я знал заранее, как все будет, почему сейчас я так погано себя чувствую?
     - Они просто защищают себя, - сказал я. Том знал это, но это его не интересовало. - Думаю, ты просто чувствуешь себя не у дел.
     - Я говорю сейчас совсем не об этом. Я ни в чем тебя не обвиняю, но мне казалось, что в этом будем участвовать ты и я, а не ты и Джон. И уж на Алана я никак не