ереди.
     - Достаньте в гардеробе черный костюм, - велел Алан.
     Я помог ему всунуть ноги в штанины и вынул из гардероба пару шелковых носков. Затем он надел пару черных туфель, быстро и аккуратно завязав их, доказав тем самым выносливость механической памяти по сравнению с логической.
     - Вы когда-нибудь видели духа? - спросил он. - Призрака - или как еще это называют.
     - Ну, - сказал я и улыбнулся. Я никогда ни с кем не разговаривал на эту тему.
     - Когда я был маленьким мальчиком, нас с братом вырастили бабушка с дедушкой. Они были замечательными людьми, но бабушка умерла ночью в постели, когда мне было десять лет. В день ее похорон дом был полон дедушкиных друзей, а также всевозможных дядюшек и тетушек, которые приехали решить, что теперь делать с нами. Я чувствовал себя абсолютно потерянным, бесцельно слоняясь по лестницам. Дверь в спальню бабушки и дедушки была открыта, и вдруг я увидел в зеркале бабушку, лежащую в постели. Она смотрела на меня и улыбалась.
     - Вы испугались?
     - Нет. Я знал, она хочет сказать мне, что по-прежнему любит меня и что у меня будет хороший дом. Потом мы переехали жить к дяде с тетей, но я никогда не верил в католичество. Я знал, что нет в буквальном смысле ни рая, ни ада. И граница между живыми и мертвыми оказывается иногда призрачной. Вот на таких теориях я и сделал себе карьеру.
     Он вдруг напомнил мне что-то, сказанное Полу Фонтейну Уолтером Драгонеттом.
     - С тех пор я все время старался как следует примечать вещи. На все обращать внимание. Поэтому так ужасно терять память. Это просто невыносимо. И я радуюсь таким моментам как сейчас, когда я хоть немного похож на себя прежнего.
     Старик оглядел себя с ног до головы - белая рубашка, черный костюм, носки, туфли. Хмыкнув, он застегнул молнию на брюках. Затем поднялся со стула.
     - Надо что-то сделать с бакенбардами. Пойдемте со мной обратно в ванную.
     - Что вы делаете, Алан? - спросил я, следуя за ним.
     - Готовлюсь к похоронам дочери.
     - Но ее похороны завтра.
     - Завтра, как говорила Скарлетт, такой же день, как сегодня. - Войдя в ванную, он взял с мраморной полки электробритву.
     - Сделаете одолжение?
     Я рассмеялся в ответ.
     - После всего, что мы прошли вместе, вы еще спрашиваете!
     Он включил бритву, надев на нее специальную насадку для бритья щек.
     - Побрейте меня под подбородком и на шее. В общем, сбрейте все, что покажется лишним, а потом я справлюсь с остальным в доступных местах.
     Он вытянул вперед голову, и я начал сбривать тонкие серебристые волоски. Некоторые из них прилипали к его брюкам и рубашке. Я прошелся два раза по каждой щеке. Когда все было кончено, я отступил на шаг назад, любуясь работой.
     Алан посмотрел в зеркало и сказал:
     - Налицо следы явного улучшения. - Он поводил еще немного электробритвой. - Сносно. Вполне сносно. Хотя не мешало бы еще подстричься. - Найдя на мраморной полке расческу, он погрузил ее в серебристое облако своих волос. Через несколько секунд "облако", разделенное пробором на две части, аккуратно падало на плечи. Алан кивнул своему отражению и повернулся ко мне. - Ну как?
     Он выглядел как нечто среднее между Гербертом фон Карояном и Леонардом Бернстайном.
     - Сойдет, - сказал я.
     Старик кивнул.
     - Галстук, - сказал он.
     Мы вернулись в спальню и стали обследовать висящие в гардеробе галстуки.
     - А я не буду в нем выглядеть как шофер? - спросил Алан, доставая и передавая мне для осмотра черный шелковый галстук.
     Я покачал головой.
     Алан поднял воротничок рубашки и завязал галстук так же легко, как незадолго до этого туфли. Затем он застегнул верхнюю пуговицу и поправил узел. Снял с вешалки и протянул мне пиджак от костюма.
     - Иногда возникают проблемы с рукавами.
     Я подержал пиджак, пока он засовывал руки в рукава.
     - Кстати, - сказал Алан, стряхивая волосок с брюк. - Вы звонили в цветочный магазин?
     Я кивнул.
     - Почему вы заказали два венка?
     - Увидите, - он достал из тумбочки возле кровати связку ключей, расческу, черную перьевую ручку и разложил все это по карманам.
     - Как вы думаете, смогу я выйти на улицу и не потеряться?
     - Абсолютно в этом уверен.
     - Может быть, я поставлю эксперимент после того, как объявится Джон. Знаете, он ведь в общем-то хороший парень. Если бы я застрял в Аркхэме так, как он, я бы тоже был несчастлив.
     - Но ведь вы провели в Аркхэме всю жизнь.
     - Я не был к нему привязан. - Я вышел вслед за Аланом из спальни. - Джон всегда был моим ассистентом. Мы работали вместе над некоторыми книгами, но он ничего не сделал самостоятельно. Он хороший преподаватель, но я не уверен, что его станут держать в Аркхэме после моего ухода. Только не говорите ему об этом. Я все пытаюсь найти способ довести это до сведения Джона, не задев его.
     Мы стали спускаться по лестнице. На середине Алан обернулся и посмотрел на меня в упор.
     - Я буду хорошо держаться на похоронах Эйприл, - пообещал он. - Постараюсь оставаться вменяемым. - Протянув руку, он коснулся моей груди. - А я ведь кое-что знаю о вас.
     Я чуть не отшатнулся от неожиданности.
     - С вами что-то происходило, когда я рассказывал о своей бабушке. Вы подумали о чем-то - вы увидели что-то. И не удивились, что я видел призрак своей бабушки, потому что... - он все сильнее вдавливал палец мне в грудь. - Потому что вы тоже видели чей-то призрак.
     Кивнув мне, он продолжил спускаться по лестнице.
     - Я всегда считал, что не надо пропускать интересные вещи. Знаете, что я говорил своим студентам? Я говорил, что существует другой мир, и это наш мир.
     Мы спустились вниз и стали ждать Джона, который так и не появился. Мне удалось убедить Алана рассовать лежавшие на столе деньги по карманам пиджака. Оставив его в гостиной, я вернулся на кухню, положил в карман револьвер Брукнера и вышел из дома.
     Вернувшись на Эли-плейс, я положил револьвер на журнальный столик и поднялся наверх к своей рукописи. Джон оставил на столе записку, в которой сообщалось, что с ним все в порядке, но он слишком устал, чтобы идти к Алану, и поэтому сразу ложится спать.

Часть шестая

Ральф и Марджори Рэнсом

1

     В начале второго я припарковал "понтиак" Джона у дома на Виктория-террас. Человек на газонокосилке размером с трактор умело объезжал огромные дубы, а подросток с садовыми ножницами подстригал изгородь вдоль дорожки, ведущей к улице. На подстриженной части лужайки стояли в ряд высокие черные мешки. Сощурившись от яркого света, Джон покачал головой и в буквальном смысле слова заскрипел зубами.
     - По-моему, за ним лучше сходить тебе, Тим, - сказал Джон. - Так будет быстрее. А я останусь с родителями.
     Ральф и Марджори Рэнсом, сидящие на заднем сиденье, разразились вдруг градом претензий. Всю дорогу от аэропорта в салоне царила атмосфера натянутой вежливости. Джон довел машину до аэропорта, но когда мы встретили мистера и миссис Рэнсом - оба были здоровыми загорелыми людьми в одинаковых серебристо-черных тренировочных костюмах, - Джон попросил сесть за руль меня. Ральф Рэнсом тут же заявил, что это машина Джона и за рулем должен сидеть он, а не кто-то другой.
     - Но я хочу, чтобы это сделал Тим, папа, - сказал Джон.
     Вмешалась Марджори Рэнсом, которая стала объяснять мужу, что Джон устал, ему хочется поговорить с родителями, и разве не замечательно, что его друг из Нью-Йорка согласен сесть за руль. Мать Джона была небольшого роста и немного напоминала песочные часы пышным бюстом и бедрами. Темные очки закрывали всю верхнюю половину ее лица. У нее были точно такие же седые серебристые волосы, как и у мужа.
     Но Ральф Рэнсом стоял на своем: за рулем должен сидеть Джон - и все тут. Отец Джона выглядел гораздо стройнее, чем я предполагал. Он напоминал морского офицера в отставке, серьезно увлекающегося гольфом. Белозубая улыбка очень шла к его загорелому лицу.
     - Там, откуда я приехал, мужчина всегда сам сидит за рулем собственного автомобиля, - заявил он. - Мы сможем поговорить и так. Садись за руль - и вперед.
     Джон, нахмурившись, все-таки передал мне ключи.
     - Мне запрещено садиться за руль, - сказал он. - Полицейские приостановили действие моей лицензии.
     Джон посмотрел на меня виновато и одновременно сердито. Ральф изумленно смотрел на сына.
     - Приостановили? А что случилось?
     - Какое это имеет значение? - снова вмешалась Марджори. - Давайте сядем наконец в машину.
     - Ты что, вел машину в нетрезвом состоянии? - не унимался Ральф.
     - Просто у меня тяжелый период, - сказал Джон. - В общем, ничего страшного. Ведь сейчас я могу ходить пешком. А до наступления холодов с лицензией все будет в порядке.
     - Хорошо, что ты никого не убил, - сказал его отец, а Марджори сердито воскликнула:
     - Ральф!

***

     С утра мы с Джоном перенесли мои вещи в его кабинет, чтобы родители могли занять комнату для гостей. Джон облачился в элегантный серый двубортный костюм, я вытащил из дорожной сумки черный костюм в стиле Йоши Ямомото, который купил как-то в Нью-Йорке, находясь в авантюрном расположении духа, обнаружил там же серую шелковую рубашку, которую даже не помнил, как паковал, и через несколько минут мы оба были готовы ехать в аэропорт за его родителями.
     Сейчас мы отнесли вещи четы Рэнсомов в комнату для гостей и оставили их, чтобы они могли переодеться. Я прошел вслед за Джоном в кухню, где он снова достал из холодильника все, что необходимо для сэндвичей.
     - Что ж, теперь я понимаю, почему ты ходишь везде пешком, - заметил я.
     - Этой весной я дважды неудачно дыхнул в трубочку. Ерунда все это, но создает массу неудобств, как и многое другое в этой жизни.
     Джон казался вымотанным до предела, он стал каким-то почти прозрачным, так что сквозь тонкую оболочку взгляда мне видно было кипевшее внутри его отчаяние. Джон понял, что я заметил его состояние, и попытался спрятать его от меня, словно тлеющий уголек под грудой золы. Спустившись вниз, его родители накинулись на сэндвичи и завели разговор о погоде.
     - В Таксоне температура воздуха была сто десять градусов. Но там везде, куда ни пойдешь, обязательно есть кондиционеры. И можно поиграть в гольф начиная с восьми утра. Ты, Джо, честно говоря, стал тяжеловат. Тебе надо купить несколько клюшек и заняться гольфом.
     - Я подумаю об этом, - пообещал Джон. - Но с такой тушей, как я, это немного рискованно. Если выпустить меня на поле для гольфа в стоградусную жару, моту там же и умереть от коронарной недостаточности.
     - Что ты, что ты, я вовсе не хотел...
     - Джон, ты ведь знаешь, твой отец только...
     - Извини, я ...
     Все трое Рэнсомов замолчали так же неожиданно, как начали разговор. Марджори повернулась к окну. Ральф посмотрел на меня полным боли таинственным взглядом и открыл морозилку. Вытащив оттуда розовую бутылку без этикетки, он показал ее сыну.
     - Гиацинтовая водка, - пояснил Джон. - Привезена контрабандой с Черного моря.
     Ральф достал с полки стакан и плеснул себе примерно на дюйм розовой водки. Он попробовал, кивнул и допил остальное.
     - Триста баксов за бутылку, - невзначай заметил Джон.
     Ральф Рэнсом тут же испуганно завинтил пробку и поставил бутылку обратно в морозильник.
     - Что ж, хорошо. Когда мы выезжаем? - спросил Ральф.
     - Уже, - сказал Джон, выходя из кухни.
     Удивленно переглянувшись, родители последовали за ним.
     Джон выглянул на улицу через окошко возле двери.
     - О, Боже, они вернулись!
     Они вышли на улицу, и Джеффри Боу, Изабель Арчер, а также их операторы тут же выстроились караулом по обе стороны лужайки.
     Марджори тихонько взвизгнула, и Ральф обняв ее за плечи подвел к машине. Они уселись на заднее сиденье, Джон кинул мне ключи от машины, я включил мотор и резко рванул с места.
     Ральф спросил, откуда они взялись, и Джон объяснил, что журналисты никуда и не исчезали, что это они кидали в окна камни и замусорили газон.
     - Сколько тебе всего пришлось пережить! - Ральф сочувственно похлопал сына по плечу.
     Джон весь напрягся, но ничего не сказал. Отец снова похлопал его плечу. В зеркале заднего вида отразились следующие за нами потрепанная синяя машина Джеффри Боу и ярко раскрашенный фургончик Изабель.
     Они по-прежнему висели у нас на хвосте, когда я свернул к дому Алана Брукнера. Джон обхватил себя руками за плечи и скрипнул зубами, словно раскусывая раскаленный уголек.
     Я вышел из машины. Мужчина, работавший на газонокосилке, приветливо помахал мне, и я помахал ему в ответ, снова вспомнив, что нахожусь на Среднем Западе.
     Алан Брукнер открыл дверь и знаком пригласил меня внутрь. Закрыв за собой дверь, я услышал шум пылесосов на втором этаже и на первом - в столовой.
     - Уже пылесосят? - спросил я Алана.
     - Настали тяжелые времена, - сказал он. - Как я выгляжу?
     Я сказал, что он выглядит замечательно, нисколько не покривив при этом душой. Черный шелковый галстук был повязан безукоризненно, брюки аккуратно выглажены, белая рубашка выглядела свежей. Я даже уловил в воздухе запах лосьона после бритья.
     - Хотелось убедиться, - старик повернулся ко мне спиной. Сзади пиджак был немного помят, но я не собирался сообщать ему об этом.
     Повертевшись передо мной, Алан спросил очень серьезно и даже немного вызывающе:
     - Ну как?
     - На этот раз вы сами надели пиджак?
     - А я и не снимал его, - сообщил он. - Не стал рисковать.
     Я представил себе, как он сидит, привалившись спиной к стене и поджав острые колени.
     - Как вы спали?
     - Очень, очень осторожно, - Алан одернул и застегнул пиджак, и мы вышли из дома.
     - А кто эти двое павлинов рядом с Джоном? - спросил Брукнер.
     - Его родители. Ральф и Марджори. Они приехали из Аризоны.
     - Готов следовать за вами, С. Б., - сказал Алан. Я не понял аллюзии, и до сих пор не знаю, что он хотел этим сказать.
     Джон стоял у машины, глядя на Алана с нескрываемым удивлением и облегчением.
     - Алан, ты выглядишь великолепно, - сказал он.
     - Я постарался, - сказал старик. - Хочешь сидеть с родителями или предпочитаешь переднее сиденье?
     Джон невесело посмотрел на машину Джеффри Боу и разноцветный фургон Изабель и уселся рядом с отцом. Мы с Аланом сели в машину.
     - Хотел сказать, что очень благодарен вам за то, что вы нашли в себе силы проделать весь этот путь с... - он замялся, потом с видом триумфатора закончил фразу: - С Аляски.
     Возникла неловкая пауза.
     - Мы так скорбим о смерти вашей дочери, - сказала наконец Марджори. - Мы тоже очень ее любили.
     - Эйприл нельзя было не любить, - сказал Алан.
     - Какой ужас - вся эта история с Уолтером Драгонеттом. И как только могут происходить на свете такие вещи! - сказал Ральф.
     - Как только могут жить на свете такие люди! - вставила Марджори.
     Джон пожевал нижнюю губу, снова обнял себя за плечи и оглянулся на машины репортеров, которые следовали за нами до самого здания бюро братьев Тротт.
     - Вы собираетесь преподавать с Джоном в колледже и на следующий год? - спросила Марджори. - Или подумываете о пенсии?
     - Придется вернуться по просьбе студентов.
     - А в вашем деле нет обязательного возраста ухода на пенсию? - спросил Ральф.
     - Для меня сделали исключение.
     - Сделайте себе такое одолжение, - сказал Ральф. - Уходите, и уходите не оглядываясь. Я сделал это десять лет назад, и только тогда понял, что такое настоящая жизнь.
     - Думаю, для меня это уже позади.
     - Вы ведь накопили что-то на черный день? С помощью Эйприл и все такое?
     - Стыдно даже говорить об этом, - сказал Алан, поворачиваясь на сиденье. - А вы пользовались услугами Эйприл?
     - У меня есть свой маклер. А почему вы считаете, что стыдно об этом говорить? Она что, так преуспевала? - Он посмотрел на мое отражение в зеркале, словно вычисляя что-то в уме. И я, кажется, догадался, что именно.
     - Она слишком преуспевала, - сказал Алан.
     - Друг мой, наверное, речь идет о двухстах тысячах или что-нибудь в этом роде? Ведите правильный образ жизни, следите за расходами, вложите часть в надежные акции, и вы обеспечены до конца жизни.
     - О восьмистах, - сказал Алан.
     - Простите?
     - Она начала с грошей, а оставила после себя восемьсот тысяч. Вот об этом-то мне и неловко думать.
     Я посмотрел на отражение Ральфа. Глаза его чуть не вылезли на лоб. За спиной слышно было тяжелое, прерывистое дыхание Марджори.
     - И что вы будете делать с этими деньгами? - спросил наконец Ральф.
     - Думаю, оставлю их общественной библиотеке.
     Я свернул за угол на Хиллфилд-авеню, и перед нами замаячило серое здание бюро братьев Тротт. Изящные башенки, окна-фонари и огромное крыльцо делали его похожим на домики с рисунков Чарльза Адамса.
     Свернув с дороги, я подъехал к входу.
     - Что будет дальше? - спросил Алан.
     - Нам дадут время побыть с Эйприл, - сказал Джон, вылезая из машины. - Потом гражданская панихида или прощание, или как там они это называют.
     Отец его заерзал на сиденье, пробираясь к краю.
     - Подожди, подожди, Джон, мне не слышно, - Марджори пробиралась вслед за мужем. Алан Брукнер вздохнул, открыл дверь и легко вылез наружу.
     Джон повторил все, что только что сказал.
     - Потом что-то вроде службы, а затем мы поедем в крематорий.
     - Решил все упростить, да? - переспросил Ральф.
     Джон уже шел к лестнице.
     - О, - воскликнул он, занеся ногу над первой ступенькой. - Должен предупредить вас заранее. Во время первой части церемонии гроб будет открыт. Директор бюро решила, что нам это понравится.
     Я услышал, как Алан резко вдохнул воздух.
     - Я не люблю открытые гробы, - сказал Ральф. - Что надо делать? Подняться и поговорить с этой особой?
     - Хотелось бы мне поговорить с этой особой, - сказал Алан. В этот момент он казался самым несчастным человеком на свете. - Некоторые другие культуры предполагают, что живые могут спокойно общаться с мертвыми.
     - Да? - переспросил Ральф. - Вы имеете в виду Индию?
     - Пойдемте, - Джон начал подниматься по ступенькам.
     - В индийских религиях все обстоит несколько сложнее, - сказал Алан. Они с Ральфом обошли вокруг машины и начали подниматься вслед за Джоном. До меня доносились лишь обрывки их разговора.
     Марджори тревожно посмотрела в мою сторону. Я явно вызывал у нее какие-то опасения. Наверное, все дело было в огромных "молниях" на моей японской куртке.
     - Пойдемте, - сказал я, предлагая ей руку.
     Марджори схватилась за мой локоть, как птичка хватается коготками за жердочку.

2

     Джойс Брофи держала перед нами открытой массивную дубовую дверь. На ней было темно-синее платье, напоминавшее вечерний наряд для беременных.
     - Боже, а мы уже волновались, что это вас задержало, - сказала она, кривовато улыбаясь.
     Джон разговаривал с каким-то сгорбленным человечком лет семидесяти, серое лицо которого прорезали глубокие морщины. Я подошел к Алану.
     - Нет, нет, мистер, вы должны познакомиться с моим отцом, - сказала Джойс. - Давайте покончим с формальностями, прежде чем вы войдете в зал. Всему, знаете ли, свое время.
     Сутулый старик в мешковатом сером костюме, улыбнувшись, протянул мне руку.
     - Да, сэр, - сказал он. - Это важный день для нас всех.
     - Па, - сказала Джойс. - Познакомься с профессором Брукнером, профессором Рэнсомом и другом профессора Рэнсома...
     - Тимом Андерхиллом, - сказал Джон.
     - Профессором Андерхиллом, - подхватила Джойс. - А это миссис Рэнсом, мать профессора Рэнсома. Мой отец - Уильям Тротт.
     - Зовите меня просто Билл, - старик улыбнулся еще шире и схватил левой рукой руку Марджори. - Некрологи были очень хороши, не так ли? Мы все очень постарались.
     Никто из нас не видел сегодняшних утренних газет.
     - О да, - сказала Марджори.
     - Хочу выразить соболезнования вашему горю. С этой минуты вы должны постараться расслабиться и испытать хоть какую-то радость от прощания