сто потому, что я об этом думал. Проезжая по мосту, я увидел бар "Зеленая женщина" и вспомнил, что случилось давным-давно на берегу реки - ту женщину - проститутку - ее несчастного ребенка, который вырос и стал Уильямом Дэмроком. В книге его звали Эстергаз. Итак, я ехал через мост. И думал о женщине и ее ребенке - я всегда думаю о них, когда проезжаю там, мимо "Зеленой женщины". Потому что все это связано с убийствами "Голубой розы". Они ведь так и не поймали убийцу, правда? Ему все сошло с рук. Если, конечно, вы не настолько глупы, чтобы считать, будто это действительно был Дэмрок.
     П.Ф. - Честно говоря, сейчас меня гораздо больше интересуешь ты.
     У.Д. - Ну что ж, я выбросил молоток в реку из окна машины. А потом поехал прямо домой, и там меня уже ждали вы. И я понял, что пришло время рассказать обо всем правду. Чтобы все вышло наконец наружу.
     П.Ф. - Что ж, мы благодарны тебе за сотрудничество, Уолтер. Но прежде чем мы сделаем перерыв, мне хотелось бы уточнить одну деталь. Ты сказал, что подруга твоей матери - сейчас посмотрю, как ее звали - ага, Бадж Дьюдроп, перестала разговаривать с тобой после ее смерти. Ты можешь предположить, почему она так поступила?
     У.Д. - Нет.
     П.ф. - Нет? Не имеешь ни малейшего представления?
     У.Д. - Я же сказал вам. Понятия не имею.
     П.Ф. - А как умерла твоя мать?
     У.Д. - Просто умерла. Во сне. Тихо и мирно, так, как ей всегда хотелось.
     П.Ф. - Твоя мама ведь была бы очень расстроена, если бы узнала о твоих развлечениях, не так ли, Уолтер?
     У.Д. - Да, думаю вы правы. Ей очень не нравилось в свое время, когда я препарировал животных.
     П.Ф. - Она рассказывала об этих опытах своим подругам?
     У.Д. - О, нет. Хотя, может быть Бадж...
     П.Ф. - И она ведь не знала, что ты убивал людей?
     У.Д. - Нет, конечно, не знала.
     П.Ф. - Она задавала когда-нибудь вопросы, от которых тебе становилось не по себе? Подозревала что-нибудь?
     У.Д. - Я не хочу говорить об этом.
     П.Ф. - Как ты думаешь, что она рассказала своей подруге Бадж?
     У.Д. - Она никогда не говорила об этом, но, наверное, мама действительно что-то ей рассказала.
     П.Ф. - Потому что Бадж вела себя так, как будто боится тебя?
     У.Д. - Она и должна была меня бояться.
     П.Ф. - Уолтер, мама никогда не находила твоих так называемых трофеев?
     У.Д. - Я уже сказал, что не хочу говорить об этом.
     П.Ф. - Но ты же сказал, что пришло время, когда все должно выплыть наружу. Так расскажи мне об этом.
     У.Д. - О чем?
     П.Ф. - Ты рассказал мне о матери, которая лежала мертвой на берегу реки. А теперь расскажи о своей маме.
     У.Д. (Неразборчиво)
     П.Ф. - Я знаю, как трудно это сделать, но еще я знаю, что тебе хочется это сделать. Ты ведь хочешь, чтобы я знал все, даже это. Так что же нашла твоя мама, Уолтер?
     У.Д. - Это было что-то вроде дневника. Он лежал в кармане пиджака в моем шкафу. Она не лазила по карманам - просто хотела отдать пиджак в химчистку. И нашла дневник. Это было что-то вроде блокнота. Я записывал туда кое-какие вещи, и мама спросила меня о них.
     П.Ф. - Что же это были за вещи?
     У.Д. - Например, инициалы. И такие слова как "татуировка" и "шрам". И еще - "красные волосы". А в одном месте было написано "окровавленное полотенце". Наверное, она рассказала об этом Бaдж Дьюдроп. Не следовало ей этого делать.
     У.Д. - Она спрашивала тебя об этом дневнике?
     У.Д. - Да, конечно. Но думаю, не поверила тому, что я ответил.
     П.Ф. - Значит, она что-то подозревала еще раньше.
     У.Д. - Я не знаю. Я действительно не знаю.
     П.Ф. - Расскажи мне, как умерла твоя мать, Уолтер.
     У.Д. - Ведь теперь это ничего не значит, правда? После того, как вы нашли всех этих людей?
     П.Ф. - Это важно для тебя и это важно для меня, Уолтер. Расскажи мне об этом.
     У.Д. - Ну что ж, это случилось так. На следующий день после того, как мама нашла дневник, придя домой с работы, она вела себя как-то странно. Поняла, что это значит. Она наверняка поговорила с кем-то на эту тему и теперь чувствовала себя виноватой. Я не знал, что и кому она сказала, но знал, что это связано с дневником. Я, как всегда, приготовил обед, но потом она легла пораньше, вместо того чтобы посмотреть со мной телевизор. Я был очень подавлен, но, думаю, не показал этого. Я поздно смотрел телевизор, хотя почти не понимал происходящего на экране. И еще я выпил два стакана ликера, чего со мной никогда раньше не бывало. Наконец фильм закончился, хотя я так и не понял, что там происходило. Я вообще включил его только из-за Иды Люпино - мне всегда нравилась Ида Люпино. Я вымыл стакан, выключил свет и поднялся на второй этаж. Хотел просто заглянуть к маме в комнату, прежде чем лягу спать. Итак, я открыл дверь и вошел в комнату. Там было так темно, что мне пришлось подойти к кровати, чтобы разглядеть ее лицо. Я подошел к кровати и сказал себе, что если мама проснется, я просто пожелаю ей спокойной ночи и выйду. И так я долго стоял рядом с ней, думая о разных вещах. Я вспомнил даже мистера Лансера. Если бы я не выпил эти два стакана ликера, ничего бы не произошло.
     П.Ф. - Продолжай, Уолтер. У тебя был при себе носовой платок?
     У.Д. - Конечно же, был. У меня целая дюжина платков. Со мной вообще все в порядке. В общем, я стоял рядом с мамой, а она крепко спала. Я не хотел все это делать. Мне казалось, я ничего и не делал. Просто склонился над ней и положил ей на лицо подушку. А она не проснулась, понимаете? Даже не пошевелилась. Тогда я навалился на подушку и закрыл глаза. А через несколько секунд снял ее и пошел спать. К себе в комнату. На следующее утро я приготовил нам обоим завтрак, но она ничего не ответила, когда я сказал, что он готов. Тогда я поднялся в комнату, увидел ее на постели и сразу понял, что мама мертва. Я сразу позвонил в полицию. Потом вернулся на кухню, выкинул еду и стал ждать их приезда.
     П.Ф. - Когда приехали полицейские, что вы сказали им о смерти матери?
     У.Д. - Что она умерла во сне. И это была правда.
     П.Ф. - Но не вся правда, не так ли, Уолтер?
     У.Д. - Нет, но я сам едва понимал, в чем состояла вся правда.
     П.Ф. - Понимаю. Что ж, Уолтер, сейчас мы сделаем перерыв и ты сможешь побыть пару минут наедине с собой. С тобой все будет в порядке?
     У.Д. - Просто дайте мне побыть немного одному, ладно?

12

     Фонтейн отодвинул стул и встал. Потом дважды кивнул и отвернулся от Драгонетта.
     - Вы удовлетворены, мистер Рэнсом? - спросил Уилер. - Или у вас остались какие-то сомнения по поводу личности убийцы вашей жены?
     - Откуда им взяться? - произнес Джон.
     Пол Фонтейн спас меня от необходимости высказать свое мнение, открыв дверь и войдя в нашу комнату.
     - Думаю, это все, что вам стоило увидеть, мистер Рэнсом, - сказал он. - Идите домой и отдохните. Если выяснятся новые подробности, мы с вами свяжемся.
     - По крайней мере, - сказал Уилер, - вы знаете, почему он убил вашу жену.
     - Он убил ее потому, что она ему нравилась, - сказал Рэнсом. - У нее был офис рядом с офисом ее брокера. - Он говорил машинально, как человек, переживший глубокое потрясение.
     - Это была отличная работа, Пол, - сказал, вставая, Уилер.
     Мы все встали и последовали за Фонтейном в коридор.
     - Ты здорово справился с этим парнем, - сказал Монро.
     Фонтейн одарил его печальной улыбкой.
     - Думаю, мы предъявим ему обвинение к концу дня. Нам придется поторопиться, иначе нас всех отправят чистить сортиры. Неприятно сознавать это, но тот факт, что я заставил Уолтера признаться в убийстве матери, скорее всего ничего не значит для лейтенанта.
     - У нашего Маккендлесса наверняка вообще не было матери, - предположил Монро. - Он скорее всего появился на свет прямо со страниц полицейского устава.
     Фонтейн отступил на шаг назад и с притворным ужасом посмотрел на Монро и Уилера.
     - У вас наверняка осталась еще парочка нераскрытых убийств, ребята.
     - В Миллхейвене нет больше нераскрытых убийств, - ответил Монро. - Разве ты не слышал?
     Улыбнувшись Рэнсому и мне, он повернулся и пошел прочь по коридорам отдела по расследованию убийств. Уилер пошел с ним.
     - Похоже, что в лице мистера Драгонетта вы обрели еще одного поклонника вашего таланта, - сказал мне Фонтейн.
     - Очень жаль, что, объясняя нам, кто же совершил убийства "Голубой розы", он не мог сказать, кто же их все-таки совершил.
     Кожа Фонтейна казалось какой-то желто-зеленой, словно увядший салатный лист.
     - А новые преступления не наводили вас на мысль прочитать отчеты о старых? - спросил я.
     - Первые убийства "Голубой розы" произошли задолго до моего прихода в полицию.
     - Как вы думаете, я мог бы посмотреть те, старые отчеты? - спросил я и пояснил, увидев удивленные глаза Фонтейна. - Меня по-прежнему очень интересуют эти убийства.
     - Вы всегда проводите исследовательскую работу после того, как напишете книгу?
     - Зачем тебе это? - спросил, повернувшись в мою сторону, Джон Рэнсом.
     - Действительно, зачем, мистер Андерхилл?
     - Это личное, - уклончиво ответил я.
     Фонтейн задумался, затем медленно произнес:
     - Эти записи засекречены. Но раз Майкл Хоган ваш горячий поклонник, мы скорее всего сможем добиться разрешения нарушить нашу драгоценную конфиденциальность. Конечно, сначала нам еще надо найти эти драгоценные записи. Как только это случится, я дам вам знать. Спасибо, что уделили нам время, мистер Рэнсом. Я буду информировать вас о ходе дела.
     Помахав ему на прощанье, Рэнсом направился к старой части здания.
     Тут мне пришла вдруг в голову еще одна мысль, и я снова задал Фонтейну вопрос.
     - А вы так и не установили имя человека, следившего за Доном? Седоволосого с "лексусом"?
     Фонтейн скривил губы. Морщины на лице его углубились, и оно показалось мне еще более печальным.
     - Я совсем забыл о нем, - сказал Пол. - Вы думаете, есть смысл...
     Он улыбнулся, пожал плечами, и у меня невольно возникло ощущение, что Фонтейн так вежлив со мной потому, что так или иначе обманул меня. А через секунду мне уже казалось невозможным, чтобы Фонтейн стал обманывать меня из-за такого пустяка. Я смотрел, как он бредет к комнате для допросов, согнувшись под своим мешковатым костюмом. Его работа в комнате для допросов только что снова сделала меня свободным. Вот только я вовсе не чувствовал себя таким.
     Фонтейн искоса взглянул на высокого полицейского, который вышел в коридор с отпечатанным бланком, и поймал его за локоть. Я вспомнил, что сегодня утром видел этого молодого человека в больнице.
     - Сонни, - сказал Фонтейн. - Позаботься о том, чтобы эти два джентльмена нашли дорогу вниз, к стоянке. Я сделал бы это сам, но мне пора продолжить допрос.
     - Да, сэр, - сказал Сонни. - Там на ступенях около двухсот человек. И когда они успевают писать эти свои лозунги?
     - Это безработные - им нечего больше делать.
     Рассмеявшись, Сонни повел нас за собой, как Поль Баньян, идущий по сосновому лесу.
     Когда мы спустились по металлической лестнице в старой части здания, Сонни сказал Джону, что скорбит о смерти его жены.
     - Все ребята очень переживают. Мы даже не могли в это поверить когда услышали первый раз сегодня утром. Я был в машине с детективом Фонтейном - мы как раз везли сюда этого парня.
     - Вы были в машине все вместе, когда поступило сообщение о смерти миссис Рэнсом? - спросил я.
     Сонни резко повернулся и посмотрел на меня в упор.
     - Я ведь только что уже сказал.
     - Вы сидели за рулем и все же слышали сообщение.
     - И слышно было прекрасно.
     - Что вам сказали?
     - Ради Бога, Тим, - вмешался в разговор Джон.
     - Женщина, которая звонила, была очень взволнована, - Сонни обернулся, не снимая руки с перил - он как раз начал спускаться по лестнице. - Она сказала, что миссис Рэнсом забили до смерти. Простите, сэр.
     - А говорила она что-нибудь об офицере Мангелотти?
     - Да, сказала, что он ранен. Женщина эта новенькая, и она совсем забыла о пароле.
     - Зачем ты его расспрашиваешь, Тим, - вмешался Джон Рэнсом. - Я не хочу все это знать. Какая теперь разница?
     - Возможно, никакой, - согласился я.
     - Тут Драгонетт буквально взорвался, - продолжал Сонни. - Он так прямо и заявил Полу: "Если бы вы работали побыстрее, то могли бы спасти ее". А Фонтейн и говорит: "Так ты признаешься в убийстве Эйприл Рэнсом?" А Драгонетт ему: "Конечно, ведь это я убил ее, разве не так?"
     Он спустился по лестнице и пошел по коридору, который напомнил мне школу, когда мы шли за ним вслед за Фонтейном. Но теперь все мои впечатления были окрашены только что услышанным наверху. Объявления на доске напоминали жестокие шутки: "Продаю хорошее дешевое оружие", "Нужен развод юристу с двадцатилетним стажем работы в полиции", "Карате для копов". Кто-то уже успел приколоть сюда желтую бумажку с таким текстом: "Список людей, которых Уолтеру Драгонетту стоило бы пригласить к себе домой". На первом месте стояло имя мэра Миллхейвена Мерлина Уотерфорда.
     - Вам сюда, - Сонни открыл дверь, ведущую к автостоянке, и отошел, пропуская нас. Джон Рэнсом, поморщившись, протиснулся мимо него. Сонни улыбнулся мне.
     - Расслабься, приятель, - и за ним закрылась дверь.
     Копы, стоявшие вокруг патрульных машин, смотрели на нас во все глаза. Казалось, что стены окружавших нас зданий из серого камня и красного кирпича чуть наклонены вперед, и копы как бы сидят в клетке, словно дикие животные. Все здесь казалось мрачным от старости и подавленной агрессии.
     Рэнсом рухнул на сиденье рядом с водителем. Несколько полицейских с железобетонными лицами направились к нашей машине. Я влез внутрь и включил мотор, но прежде чем успел надавить на газ, один из полицейских наклонился к раскрытому окну. Лицо его было совсем близко. На толстых щеках его проступали вздувшиеся вены любителя виски, а глаза были блеклыми, совсем мертвыми. "Дэмрок", - подумал я. Двое других стояли сзади машины.
     - Вы приезжали по делу? - спросил "Дэмрок".
     - Мы были с Подом Фонтейном.
     - Правда, - это звучало скорее как утверждение, чем как вопрос.
     - Это Джон Рэнсом, - сказал я. - Муж Эйприл Рэнсом.
     Неприятное лицо словно отскочило от окна машины.
     - Проезжайте, проезжайте, - замахал руками полицейский, отступая на шаг от машины. Копы, стоявшие сзади, словно испарились.
     Я проехал по узкому коридору между высоких муниципальных зданий и свернул на улицу. Откуда-то доносились звуки пения. Джон Рэнсом вздохнул. Я посмотрел на него, и он протянул руку, чтобы включить радио. Монотонный голос произнес:
     - ...по поступающим противоречивым сведениям, не остается, однако, сомнений, что Уолтер Драгонетт виновен в смерти про меньшей мере двадцати пяти человек. Ходят слухи о каннибализме и пытках, которым он подвергал свои жертвы. Перед полицейским управлением проходит в данный момент стихийная демонстрация...
     Рэнсом нажал на кнопку, и салон заполнили звуки трубы - Клиффорд Браун играл "Весеннюю радость". Я удивленно взглянул на Рэнсома, и он пояснил:
     - Радиостанция Аркхэма передает джаз по четыре часа в день. - Он снова откинулся на кресле. Джон не хотел больше слышать об Уолтере Драгонетте.
     Свернув за угол, я проехал мимо входа в здание на Армори-плейс. Клиффорд Браун, которого вот уже тридцать лет нет в живых, играл фразу, отрицавшую смерть. Музыка почти вывела меня из депрессии, накатившей по милости Уолтера Драгонетта. Я вспомнил, как много лет назад слышал ту же музыкальную фразу в Кэмп Крэнделл.
     Повернув голову, Рэнсом смотрел на толпу, заполнявшую половину Армори-плейс. На площади и на ступенях полицейского управления собралось за это время в три раза больше демонстрантов, чем я видел, подъезжая к зданию. Над толпой колыхались транспаранты. На одном из них было написано "Долой Васса". Чей-то голос кричал в мегафон, что устал жить в постоянном страхе. Я спросил Рэнсома, кто такой Васс.
     - Шеф полиции, - пробормотал Джон.
     - Не возражаешь, если мы сделаем небольшой крюк? - спросил я.
     Рэнсом покачал головой.
     Оставив позади вопящую толпу, я свернул на Горацио-стрит и поехал мимо здания редакции "Леджер" и Центра исполнительских искусств. Горацио-стрит шла вдоль района, состоявшего в основном из двухэтажных кирпичных складов, бензозаправок, винных магазинов, двух неизвестно как затесавшихся сюда художественных галерей, владельцы которых, видимо, рассчитывали превратить этот район во второй Сохо.
     Клиффорд Браун продолжал играть, солнце слепило глаза, отражаясь в окнах и крышах машин. Рэнсом сидел, не говоря ни слова закрыв ладонью рот, и смотрел прямо перед собой невидящими глазами. У въезда на мост висел знак, запрещавший проезд машин весом больше тонны. Проехав по старому дребезжащему мосту, я остановил машину. Джон Рэнсом был похож на человека, спящего с открытыми глазами. Я вышел и стал смотреть на реку и на ее берега. Меж высоких отвесных бетонных стен река катила свои черные воды в озеро Мичиган. Глубина в этом месте достигала двенадцати-пятнадцати футов, и река казалась такой темной, словно у нее вообще не было дна. Грязные берега, закиданные ржавыми покрышками и гнилыми остовами деревянной мебели, тянулись к воде от бетонных стен.
     Шестьдесят лет назад здесь был Ирландский район, где жила краснолицые жестокие мужчины, которые строили дороги и ставили столбы, на которые натягивали провода. Потом в их домах жили очень недолгое время те, кто работал на складах, потом - еще более короткое время - студенты Аркхэма, пока не перебрались в построенный для них студенческий городок, где плата за жилье была гораздо ниже. При студентах по району прокатилась волна преступлений, также способствующая их переселению. И теперь здесь жили люди, выбрасывавшие мусор и старую мебель прямо на улицу. Бар "Зеленая женщина" был поражен той же болезнью.
     Это было небольшое двухэтажное здание с обсыпающейся крышей, построенное на бетонной площадке, нависающей над восточном берегом реки. К задней части его были пристроены какие-то асимметричные части. До того, как построили Армори-плейс, в этот бар заходили перекусить чиновники городского управления и освободившиеся от дежурства полицейские. Летом за круглыми белыми столиками над рекой подавались гуманизированные версии ирландских блюд - "Бараньи котлетки миссис О'Рейли" и "Ирландский бульон Пэдди Мерфи". Теперь столиков уже не было, а на пустой площадке виднелись надписи, сделанные из баллончиков с краской. На заклеенном крест-накрест стекле висела покореженная жестяная табличка с рекламой пива "Форшеймер". Когда-то в холодную зимнюю ночь здесь пили, смеялись и шутили, в то время как в двадцати футах отсюда кто-то убил женщину, державшую на руках ребенка.
     - Ну разве не дурацкая история? - произнес голос у меня за спиной. Я вздрогнул и, резко обернувшись, увидел у себя за спиной Джона Рэнсома. Машина с открытой дверью стояла там, где я ее оставил. Мы были одни среди залитой солнцем пустоты. Рэнсом казался каким-то нематериальным, словно призрак, свет заливал его лицо и светлый костюм. На секунду мне показалось, что он назвал дурацкой историю Уильяма Дэмрока. Я кивнул.
     - Этот сумасшедший, - продолжал Джон, глядя на валяющийся внизу мусор. - Он видел мою жену рядом с конторой своего брокера. - Рэнсом подошел поближе и стал смотреть на реку. Черная вода текла так медленно, что казалась почти неподвижной. Солнечный свет покрывал ее, словно тонкой ледяной пленкой.
     Я посмотрел на Рэнсома. На лице его появился легкий румянец, но все равно казалось, что он вот-вот исчезнет.
     - Честно говоря, - сказал я, - я по-прежнему обеспокоен тем, что он слышал об убийстве Эйприл Рэнсом до того, как признался в нем. И он ведь не знал, что Мангелотти ударили чем-то по голове, а вовсе не зарезали.
     - Он забыл. И Фонтейна это вроде бы не встревожило.
     - Это тоже тревожит меня. Фонтейну и Хогану очень хочется обвести как можно больше незакрытых дел черным маркером.
     Лицо Рэнсома снова побелело