о.
     Мне показалось, что Фонтейн сейчас ударит меня. Руки его сжались в кулаки, лицо напряглось, сейчас Пол вовсе не походил на шута. Он посмотрел в землю, потом снова на меня.
     - Боб Бандольер мертв уже двадцать лет. Он не мог поджечь емкости с пропаном в доме в Элм-хилл.
     - Не мог, - согласно кивнул я.
     - Этот жалкий старик никого не интересует, - продолжал Фонтейн. - Вы не сможете доказать, что он был убийцей "Голубой розы". Ни вы и никто другой. Дело было закончено в пятидесятом году. Вот так. Даже если бы мы захотели дорасследовать его, что само по себе абсурдно, то наверняка пришли бы к тем же заключениям, что и тогда. И еще. Если вы будете ездить по городу, волнуя его мирных граждан, я вышлю вас в Нью-Йорк первым же самолетом. Или лично арестую за нарушение общественного спокойствия. Это понятно?
     - Могу я задать вам несколько вопросов?
     - Это понятно? Вы поняли меня?
     - Да. А теперь моту я спросить вас кое о чем?
     - Если считаете нужным, - пожав плечами, Пол пошел впереди меня по дорожке.
     - Вы слышали то, что имели сообщить о Бандольере супруги Санчана?
     - К сожалению, да.
     - Вам не пришло в голову, что все-таки существует вероятность, что они правы?
     Фонтейн поморщился, словно от головной боли.
     - Следующий вопрос.
     - Откуда вы узнали, где искать его могилу?
     Повернув голову, Пол внимательно посмотрел на меня. Грудь его мерно вздымалась и опадала.
     - Хороший вопрос. Но это не ваше дело. Все?
     - Полиция Элм-хилл по-прежнему считает, что взрыв в доме Санчана был несчастным случаем?
     - Это тоже не ваше дело.
     Я не мог задавать ему вопросы, ответы на которые действительно очень хотел получить. И тут мне в голову пришел совсем вроде бы безобидный вопрос.
     - Вы не знаете, второе имя Бандольера было не Кейзмент? - сказав это, я тут же осознал, что косвенно выдал свою осведомленность об "Элви холдингс".
     Фонтейн закатил глаза. Начинало темнеть, и в нашу сторону плыли тяжелые серые тучи, края которых были красными от лучей заходящего солнца. Фонтейн вздохнул.
     - Вторым именем Бандольера действительно было Кейзмент. Так написано в его свидетельстве о смерти. Он умер от опухоли мозга. Теперь все или у вас припасена еще парочка бессмысленных вопросов?
     Я покачал головой, Пол засунул руки в карманы и направился к машине.
     - А имя Белински для вас что-нибудь значит? - крикнул я ему вслед. - Эндрю Белински.
     Фонтейн остановился и резко обернулся.
     - Хотя это тоже не ваше дело, но так мы называли начальника отдела по расследованию убийств, когда я только перебрался в Миллхейвен. Один из лучших людей, которых я знал. Он взял на работу почти всех теперешних сотрудников.
     - Как вы называли его? - переспросил я.
     Фонтейн поддел ногой камушек, уже сожалея, что ответил на мой вопрос.
     - Его фамилия была Белин, но мать его приехала из Польши, вот его и называли Белински. Сначала это была шутка, а потом так и прилипло. Вы идете со мной или хотите возвращаться пешком?
     Я пошел за Фонтейном, разглядывая надгробия и размышляя над тем, что он только что мне сообщил. И тут на разбитом надгробии я увидел вдруг знакомое имя и поспешил перечитать его еще раз, чтобы убедиться, что не ошибся.
     Хайнц Фридрих Штенмиц, 1892-1950. Вот и все. Надгробие было не просто разбито, от него были целенаправленно отколоты куски, словно кто-то поработал молотком. Несколько секунд я смотрел на разбитый камень, чувствуя себя немым и усталым, потом пошел вслед за Фонтейном к машине. Пол как раз заводил мотор.
     Забравшись обратно в машину, я понял вдруг, что Фи Бандольер должен был служить полицейским в Миллхейвене - он знал имя, известное только полицейским.

21

     К тому моменту, когда Фонтейн снова вывернул на шоссе, тучи затянули все небо. Температура упала градусов на двадцать. Взглянув в зеркало заднего вида на едущий сзади грузовик, Фонтейн перестроился в другой ряд. Я закрыл окно - неожиданно стало холодно - и внимательно посмотрел на него. Пол вел себя так, словно меня не было рядом. Я откинулся на спинку стула, и мы в тишине и покое доехали до центра города.
     Капля размером с куриное яйцо упала на стекло с моей стороны, еще одна - на лобовое стекло.
     - Вы собираетесь улетать в Нью-Йорк, Андерхилл?
     Вопрос удивил меня.
     - Возможно, через какое-то время, - ответил я.
     - Все мы совершаем ошибки, - помолчав немного, Фонтейн сказал: - Не знаю, зачем вам болтаться здесь теперь. - Капли дождя барабанили по крыше и стеклам.
     - Вы сомневались когда-нибудь в городской полиции? - вдруг спросил я.
     - Что? - Фонтейн подозрительно посмотрел в мою сторону.
     Казалось, облака прорвало окончательно, и на машину буквально хлынул водный поток. Фонтейн включил щетки и несколько секунд беспомощно вглядывался в темноту, пока они не заработали. Затем он зажег фары.
     - Я, наверное, не так выразился...
     - У меня есть большие сомнения насчет вас, и вы должны об этом знать. Вы не очень хорошо понимаете полицейских.
     - Я знаю, что вы хороший детектив, - сказал я. - У вас замечательная репутация.
     - Оставьте меня в покое, что бы ни было у вас на уме.
     - Вы никогда не слышали о...
     - Стоп, - сказал Фонтейн. - Остановитесь.

***

     Секунд через тридцать дождь стал потише, теперь он просто мерно стучал по крыше, выливаясь из облаков видимыми глазу серыми линиями. Из-под колес машин летели фонтаны брызг. Фонтейн небрежно держал руку на руле. Мы ехали со скоростью не больше тридцати пяти миль в час.
     - Ну хорошо, - сказал он. - Ради моей замечательной репутации - спрашивайте, о чем вы хотели спросить.
     - Я хотел поинтересоваться, слышали ли вы об "Элви холдингс корпорейшн".
     Я впервые заметил на лице Пола выражение подлинного любопытства.
     - Знаете, меня тоже интересует один вопрос - в Нью-Йорке все такие или вы - особый случай.
     - Мы все полны бессмысленных вопросов, - ответил я.
     По рации, которая всю дорогу продолжала трещать и пищать, передали какое-то непонятное сообщение. Фонтейн схватил трубку и сказал:
     - Я на шоссе в районе Двадцатой улицы, буду через десять минут.
     Он положил трубку на место.
     - Я не могу отвезти вас к Рэнсому. Кое-что произошло. - Он посмотрел в зеркало, оглянулся и стал перестраиваться в левый ряд.
     Затем Фонтейн открыл окно со своей стороны, впустив в салон брызги дождя, достал из-под сиденья красную мигалку и установил ее на крыше машины. Он нажал на кнопку, и сирена пронзительно завыла. С этого момента ни один из нас не произнес ни слова. Фонтейн сосредоточился на том, чтобы не потерять управление машиной, обгоняя любой транспорт, посмевший проехать вперед. Машина свернула на Пятнадцатую улицу, и Фонтейн поехал так же безумно, как по дороге к Пайн-Нолл. На перекрестках Фонтейн игнорировал светофоры.
     По пятнадцатой улице мы приехали к равнине, посреди которой возвышались фабричные трубы. Фонтейн свернул на Гетелз, и вскоре мы оказались на Ливермор-авеню. На улицах моего детства горели фонари. Небо, извергающее воду, казалось черным.
     Впереди нас, в другом конце улицы, мигали красные и синие огни, в свете которых блестели желтые витрины магазинов. Сквозь поток дождя сновали люди в синих дождевиках. Когда мы подъехали ближе, я вдруг понял, где мы оказались. Я должен был знать. Это случилось опять, как и предсказывал Том.
     Фонтейн даже не взглянул на происходящее за окном, когда мы проезжали мимо "Часов досуга". Не выключая сирены, он проехал до конца улицы и, развернувшись, встал за машиной скорой помощи. Мотор еще не успел заглохнуть, а Пол уже выскочил из машины. От капота "седана" поднимались клубы пара.
     Я вышел из машины и последовал за ним к "Часам досуга". Прямо за загородками стояли четыре или пять полицейских в форме, еще двое курили в патрульной машине, перегораживающей на Ливермор с другой стороны. Из-за дождя вокруг не успела собраться толпа. Фонтейн прошел через заграждение и начал расспрашивать о чем-то полицейских, стараясь держаться под козырьком кафе. В отличие от остальных, на нем не было дождевика, а пиджак его успел промокнуть насквозь. Полицейский достал из кармана блокнот и, прикрывая его ладонью от дождевых брызг, стал что-то читать Фонтейну. Рядом на уровне его плеч виднелась сделанная красным маркером надпись - "Голубая роза". Сделав шаг вперед, я оперся об одно из заграждений.
     Тело на тротуаре было покрыто куском черного полиэтилена, с которого стекала на мокрый тротуар вода. Из-под полиэтилена торчали две довольно крупных ноги в абсолютно промокших брюках и кроссовках. Полицейские за заграждением не обращали на меня никакого внимания. Дождь барабанил по голове и плечам, рубашка прилипла к телу.
     Фонтейн кивнул промокшему полицейскому, который обнаружил тело и указал на слова на стене бара. Он сказал что-то, его я не расслышал, а молодой полицейский ответил:
     - Есть, сэр.
     Фонтейн присел и приподнял пластик. Человек, преследовавший Джона Рэнсома в синем "лексусе", смотрел невидящим взором на вывеску бара "Часы досуга". Дождь барабанил по его окровавленной груди. Клоки белой кожи висели по бокам красных ран. Седой хвостик лежал на плече. Пиджак убитого был темным от крови.
     Фонтейн достал из кармана пару белых резиновых перчаток, надел их и, склонившись над трупом, засунул ладонь под лацкан пиджака. Он вынул оттуда бумажник, который я уже видел раньше, и открыл его. С правой стороны к бумажнику был по-прежнему приколот значок.
     - Пострадавший - человек по имени Уильям Фрицманн. Некоторым из нас он больше известен под другим именем. - Фонтейн встал. - Хоган уже здесь? - Молодой офицер протянул ему пластиковый мешочек для вещественных доказательств, и Фонтейн опустил туда бумажник.
     Один из полицейских сказал, что Хоган уже в пути. Тут Фонтейн заметил за загородкой меня и нахмурился.
     - Мистер Андерхилл, думаю, вам пора нас покинуть.
     - Это Билли Риц? - спросил я. Мы стояли под одним и тем же дождем, но Фонтейн почему-то выглядел не таким мокрым, как я. Фонтейн, нахмурившись, отвернулся.
     - Это он преследовал Джона. Помните, я говорил вам в больнице.
     Обернувшись, Фонтейн мрачно взглянул мне в лицо.
     - Идите домой, пока не подхватили воспаление легких. - Он снова подошел к телу, но молодой полицейский уже накрывал пластиком мертвое лицо Фрицманна.
     Двое ближайших полицейских равнодушно взглянули в мою сторону. Я кивнул им и пошел мимо входа в бар. Я прошел два квартала, когда на улице показался еще один темно-синий "седан" с мигалкой на крыше. Я перешел через Шестую улицу и взглянул на отель "Сент Элвин". В угловом окне на последнем этаже сверкнула линза телескопа, направленного на "Часы досуга". Подождав, когда прервется поток машин, я поспешил к входу в отель.

22

     Ночной портье молча наблюдал за мокрыми следами, которые оставляли на ковре мои ноги.
     - Видели, что там творится снаружи? - Это был худощавый старик с глубокими морщинами вокруг рта, в черном костюме, который наверняка был ему как раз, когда старик весил фунтов на пятьдесят больше. - Что у них там? Покойник?
     - Мне он показался мертвым, - ответил я.
     Портье пожал плечами и отвернулся, разочарованный моим равнодушием.
     Когда Гленрой Брейкстоун взял трубку, я сказал:
     - Это Тим Андерхилл. Стою внизу, в фойе.
     - Поднимайтесь, если вы пришли за этим. - На этот раз музыки на заднем плане не было.
     Гленрой поставил пластинку "Арт Татум" с Беном Вебстером, но она играла очень тихо. Бросив на меня беглый взгляд, он пошел в ванную за полотенцем. В комнате горела только лампа рядом со стереосистемой. За окном по-прежнему шел дождь.
     Гленрой вернулся с рваным белым полотенцем и протянул его мне.
     - Вытирайтесь. Сейчас найду вам сухую рубашку.
     Я расстегнул рубашку и стянул ее со своего мокрого тела. Гленрой, вернувшись, протянул мне черную фуфайку, такую же, как на нем самом, только на его была эмблема Таллиннского фестиваля, а на моей над изображением улыбающегося мужчины, играющего на рояле, было написано "Брэдли".
     - Я никогда там не был, - сказал Гленрой. - Просто тамошний бармен поклонник моей музыки, вот и прислал мне эту футболку. Думал, что я размером с вас.
     Фуфайка была теплой и мягкой.
     - Вы перенесли телескоп в спальню, - сказал я.
     - Я пошел в спальню, когда услышал сирены. А когда посмотрел через улицу, перенес телескоп.
     - И что вы увидели?
     - Они как раз закрывали труп.
     - Вы видели, кто это?
     - Мне нужен новый дилер, если это то, что вы имеете в виду. Не хотите пройти в спальню? Я хочу посмотреть, что будет дальше.
     Я прошел за Гленроем в его маленькую квадратную спальню. Здесь было темно, но наши силуэты отражались в висящих на стене блестящих плакатах. Встав рядом с Гленроем, я взглянул на противоположную сторону Ливермор-авеню.
     Полицейские в дождевиках по-прежнему стояли вдоль загородок. По улице медленно двигались машины. Пластиковое покрывало было спущено до талии Билли Рица, и коренастый седоволосый мужчина с черным мешком склонился над трупом. Фонтейн стоял рядом. Билли выглядел как вспоротый матрас. Седей человек что-то сказал. Фонтейн закрыл лицо трупа. Затем он выпрямился и сделал знак машине скорой помощи. Двое санитаров покатили к трупу каталку. Седой человек раскрыл зонтик.
     - Как вы думаете, что с ним произошло? - спросил я Брейкстоуна.
     Гленрой покачал головой.
     - Но я знаю, что они скажут - убийство на почве наркотиков.
     Я посмотрел на него с сомнением, но Глен уверенно кивнул.
     - Это точно. Они обязательно найдут что-нибудь такое у него в кармане, потому что Билли всегда носил в кармане что-нибудь такое. И этим все кончится. Им не придется заниматься остальными делами, в которые был замешан Билли.
     - Вы видели слова на стене?
     - Да. И что?
     - Билли Риц - третья жертва "Голубой розы". Его убили, - я осекся, неожиданно поняв, где именно убили Билли Рица. - Его тело нашли там же, где в пятидесятом году убили Монти Лиланда.
     - Никого уже не волнуют те давние убийства "Голубой розы". - Сделав шаг назад, он заглянул в телескоп. - И никто не станет горевать о Билли Рице, как не горевали когда-то о Монти Лиланде. Это кто - Хоган?
     Я повернулся к окну и снова посмотрел на место происшествия. Это действительно был Майкл Хоган, он как раз выходил из-за угла бара. Как всегда, все тут же обернулись в его сторону.
     Не обращая внимания на дождь, Хоган прошел мимо полицейских. Все расступались, давая ему дорогу. Подойдя к трупу, он попросил одного из полицейских отвернуть покрывало. Лицо Рица казалось белым пятном на мокром асфальте. Санитары ждали возле каталки, дрожа от холода. Хоган несколько секунд смотрел на тело, потом сердитым жестом руки приказал снова опустить покрывало. Фонтейн стал что-то ему говорить. Санитары спустили с каталки носилки и стали укладывать на них тело.
     Гленрой отошел от телескопа.
     - Хотите взглянуть?
     Я приспособил угол наклона трубы под свой рост и приник глазами к латунному окошку. Это было все равно что смотреть в микроскоп.
     Поразительно близко от меня смотрели друг на друга Хоган и Фонтейн. Я мог бы, если бы захотел, читать по их губам. Фонтейн выглядел подавленным, а Хоган буквально излучал гнев. С каплями дождя, блестевшими на лице, он был как никогда похож на героя кинофильмов сороковых годов. Интересно, что он думает по поводу кончины Билли Рица? Хоган повернулся к офицеру, который обнаружил тело. Я передвинул телескоп на Фонтейна, наблюдающего за работой санитаров.
     - Надпись красная, - сказал Гленрой. Я по-прежнему смотрел на Фонтейна, который теперь разглядывал надпись на стене. Я хорошо видел его лицо.
     - Правильно, - сказал я Гленрою.
     - А в другой раз - за отелем - разве она не была черной?
     - Кажется, да.
     Фонтейн, вероятно, тоже сравнивал две надписи. Повернувшись, он посмотрел через улицу, в переход, в котором убили трех человек. С кончика носа Пола стекали дождевые капли.
     - Забавно, что вы упомянули о Монти Лиланде, - сказал Гленрой.
     Я оторвался от телескопа, и Фонтейн снова превратился в маленькую промокшую фигурку на тротуаре, среди других таких же фигурок.
     - Почему это кажется вам забавным?
     - Он занимался примерно тем же, чем Билли. Вы что-нибуд1 знали о Монти Лиланде?
     - Он был одним из информаторов Билла Дэмрока.
     - Это правда. Больше он ничего особо из себя не представлял.
     - Билли Риц тоже был информатором?
     - Я уже говорил вам - этот человек стоял посредине, он был посредником.
     - Чьим информатором он был?
     - Этого лучше не знать, - Гленрой поднял трубу телескопа. - Шоу закончено.
     Мы вернулись в гостиную. Гленрой включил лампу у стола и сел.
     - А как вы оказались здесь, под дождем?
     - Пол Фонтейн возил меня посмотреть могилу Боба Бандольера, а когда мы ехали назад, ему передали сообщение об убийстве. Он был не в очень хорошем настроении.
     - Он хотел сказать вам - о'кей, пусть он это сделал, но теперь он мертв и оставьте его в покое?
     - Да, - ответил я, - и теперь я начинаю понимать почему.
     Гленрой выпрямился в кресле.
     - Тогда лучше следите, с кем разговариваете.
     Пластинка закончилась, и Гленрой встал, чтобы перевернуть ее. Комнату заполнили звуки песни "День и ночь". Гленрой стоял у полок с пластинками, глядя в пол, и слушал музыку.
     - Бен неподражаем, - сказал он.
     Я подумал было, что сейчас он снимет напряжение, рассказав мне какой-нибудь анекдот о Бене Вебстере, но Глен только раскачивался в такт музыке, обхватив себя руками за плечи.
     - Предположим, в районе стадиона убьют какого-то доктора, - сказал он. - Я не говорю, что так и будет - но предположим. Предположим, ему перережут горло в туалете. - Он взглянул на меня, и я кивнул, призывая его продолжать. - Предположим, я - парень, который любит время от времени ходить на футбол. Предположим, я был там в тот день и, возможно, видел знакомого парня. Его зовут, ну, например, Бастер. Бастер - не самый стоящий парень. Когда он не ворует по чужим домам, то обычно напивается в стельку. А теперь предположим, что, возвращаясь от столика с закусками, я вижу этого Бастера скрюченным под лестницей. И если бы я не знал его и его привычки валяться пьяным, вообще не понял бы, что под лестницей лежит человек, а не куча тряпья. - Я кивнул. - А теперь предположим, что детективы узнают о том, что Бастер был на той игре и докапываются до того, что он сидел в Джолиет за убийство парня в баре, а когда детектив попадает к нему в дом, он находит в ящике бумажник доктора. Как вы думаете, что произойдет потом?
     - Думаю, Бастер признается и получит пожизненное заключение.
     - Звучит неплохо. Для придуманной истории, - добавил Гленрой.
     Я спросил Брейкстоуна, не знает ли он номер, по которому можно вызвать такси. Он взял со шкафа визитку и протянул мне, но когда я хотел взять ее, на секунду отвел руку.
     - Надеюсь, вы понимаете, что я ничего не говорил, а вы ничего не слышали.
     - Меня вообще здесь не было, - сказал я, и Глен отпустил карточку.
     Диспетчер сказал, что такси заедет за мной в отель через пять минут. Гленрой кинул мне мою мокрую рубашку и сказал, что фуфайку я могу оставить себе.

23

     Ласло Нэги, обладатель густой темной шевелюры, выбивающейся из-под коричневой твидовой кепки, начал трещать без умолку, как только я сел в его машину. Известно ли мне, что тут через улицу убили какого-то парня? Невольно вспоминаешь об этом сумасшедшем Уолтере Драгонетте, не так ли? И что вообще заставляет людей делать такие ужасные вещи? Надо быть Богом, чтобы знать ответ на этот вопрос, правда? Ласло Нэги приехал сюда из Венгрии восемь лет назад, так вот в Венгрии никогда не случались такие страшные вещи. Правда, там случались другие ужасные вещи. Как мне этот жуткий дождь? Я не знаю, сколько еще продлится этот жуткий дождь? Он может лить ровно шесть часов.