вместе - вперед!
   Командир бригады помедлил еще минуту, глядя  в  стереотрубу.  Он  ждал,
когда  появится  туча  пыли  из-под  гусениц  двинувшихся  танков,   когда
послышится рев моторов. Затем, увидев танки,  быстро  вышел  из  блиндажа,
вскочил на бруствер окопа и, как  некогда  панцирники  бросали  коноводам:
"Подать коня!", крикнул:
   - Мой виллис! И поскорее.
   Пока машина выбиралась из окопа, генерал раскурил  погасшую  трубку,  с
улыбкой следя за седыми клубочками дыма.


   "Рыжий", используя лишь часть  своих  четырехсот  пятидесяти  лошадиных
сил, шел вместе с бегущей пехотой.  Григорий  после  меткого  попадания  в
третий танк радостно закричал и погнал вперед машину на  полных  оборотах,
но Янек приказал:
   - Потише, не опережай автоматчиков!
   И тут же Янек удивился во второй раз, что командует.  Он  со  смущением
подумал, что подражает голосу Семенова, как ребенок, который в  отсутствии
родителей встречает гостей, повторяя слова матери и подражая ее тону.
   Когда несколько минут назад  они  установили  связь  с  генералом,  Кос
обрадовался и немного испугался. Потом, когда они выбрались  из  оврага  и
прямо перед собой увидели три танка с черными крестами на броне, он  забыл
о страхе и спокойно вел огонь.
   Страх пришел только теперь. Взглянув в перископ, он увидел  бегущую  по
полю цепь автоматчиков, сквозь  группы  деревьев  стали  видны  обгоревшие
остовы машин, окопы, вспышки орудийных  выстрелов.  Он  не  имел  понятия,
правильно ли ведет машину, не знал, что ждет его впереди. Не было  времени
ни разведать, ни уточнить задание - только эта  короткая  фраза:  "Ударите
вместе с автоматчиками". Он ведь не может задерживаться в  открытом  поле,
но в то же время не знает, куда надо идти.
   Его охватил страх не за себя, даже не за экипаж, а за всех тех, кто шел
вместе с ним. Тут уж не станешь рисковать и не махнешь рукой,  не  скажешь
сам себе: "Эх, все равно! Посмотрим, что  будет  дальше".  В  тот  момент,
когда все в нем напряглось до предела, он услышал радостный голос Еленя:
   - Внимание! Слева наши машины. Три... пять... еще один танк вылезает!..
   Янек взглянул в перископ и внезапно почувствовал облегчение.  Он  сразу
овладел собой и приказал Григорию, чтобы тот подровнялся в  строю.  Теперь
танки  шли  все  вместе,  широким  фронтом,  железной   лавиной.   Впереди
выстрелило орудие, но это уже было дело обычное и не страшное. Янек  точно
прицелился, подождал немного, пока танк выйдет на более ровную  местность,
и выпустил осколочный снаряд.
   Взглянув опять в сторону, он увидел, как один из наших танков  замедлил
ход и начал гореть, и тут же заметил группу  перебегавших  гитлеровцев;  у
одного из них был фаустпатрон. Но прежде чем Янек  сумел  прицелиться,  ее
уничтожил их новый товарищ - Вест, сидевший  внизу.  "Ну  и  косит!"  -  с
невольным одобрением подумал Янек.
   Они  двигались  по  полю,  изрытому  бомбами  и  снарядами,   покрытому
железными остовами сгоревших танков, скелетами автомашин,  опрокинутыми  и
искореженными орудиями. "Рыжий"  переехал  через  окоп,  со  дна  которого
автоматчики выгоняли пленных.
   Неожиданно впереди все затихло, и горизонт начал быстро приближаться.
   - Механик, медленней. Стоп! - скомандовал Янек.
   Танк остановился на высоком откосе, у самого  берега  моря.  Перед  ним
были  бледно-голубые  воды   залива,   испещренные   солнечными   бликами,
очерченные у горизонта более темной линией косы Хель. От берега,  по  этой
морщинистой голубизне, в сторону открытого моря двигалось несколько  барж.
Вдали Кос рассмотрел более  темный,  покрытый  пятнами  маскировки  корпус
боевого корабля.
   Танк был наполнен шумом мотора, работавшего на  холостых  оборотах,  но
рядом, за броней, Янек чувствовал тишину. У  него  мелькнула  мысль,  что,
может быть, это уже конец, и вдруг всем сердцем затосковал по Марусе.  Как
же ему хотелось, чтобы она была здесь, рядом! На землю его  вернули  яркая
вспышка над палубой корабля, а затем свист  снарядов  и  тяжелые  разрывы,
раздавшиеся на высоте позади танка не так уж далеко от них.
   С  надстроек  в  задней  части  десантных  барж   полоснули   очередями
скорострельные  зенитные  установки;  снаряды  впились  в   край   склона.
Обвалился  порядочный  кусок  земли.  Кос  разозлился  из-за   того,   что
зазевался. Это не конец - перед ними по воде  залива  удирали  гитлеровцы,
отстреливаясь на ходу. Если он позволит им удрать, то именно они станут на
Одере против наших дивизий.
   - Гжесь, подай назад немного. Еще! Теперь стоп!
   Они отъехали от берега так, чтобы край склона закрыл гусеницы и  нижнюю
броню танка.
   - Бронебойным заряжай!
   Елень на секунду заколебался, но тут же  выхватил  снаряд  ил  укладки,
зарядил пушку, лязгнул затвором.
   - Готово!
   Кос  плавным  вращением  рукояток  передвинул  прицел,  поймал  в  него
середину силуэта корабля, точно над палубой, и нажал кнопку спуска. Он  не
мог определить, попал ли,  потому  что  одновременно  выстрелили  соседние
танки. Вокруг корабля взлетели  многочисленные  фонтаны  воды,  на  палубе
заклубился дым. Корабль дал еще один залп и тронулся с места, оставляя  за
собой густое облако дыма.  Затем  сделал  поворот  и  скрылся  за  дымовой
завесой.
   Янек прицелился в одну из барж и всадил в нее три осколочные гранаты. С
надстройки  нервно  затараторил  пулемет.  Плоский  металлический   корпус
накренился, и баржа начала тонуть, едва различимая в тумане  надвигающейся
дымовой завесы, оставленной кораблем.
   Снова стало тихо, и Кос приказал выключить мотор. Посмотрел на соседние
танки, стоявшие неровной цепью вдоль берега. Никто не  открывал  люков,  и
экипаж "Рыжего" тоже оставался на месте, ожидая приказа или сигнала.
   Первым заговорил Вест:
   -  В  этом  месте  девятнадцатого  сентября  тридцать   девятого   года
гитлеровцы сломили последний пункт  сопротивления  на  побережье  -  отряд
красных  косиньеров  [косиньеры  (ист.)  -  польские  крестьяне-повстанцы,
вооруженные косой].
   - А я думал, что последний - на Вестерплятте, - сказал Елень.
   - Нет, Вестерплятте обороняли только семь дней.
   - Как это известно, если оттуда никто не спасся? - заспорил Густлик.  -
Нам в Праге даже стишок такой говорили: "Шеренгами  на  небо  шли  солдаты
Вестерплятте".
   - На  Вестерплятте  полегло  пятнадцать  человек  из  команды,  которая
насчитывала сто восемьдесят два солдата, - спокойно ответил Вест.
   Янек почувствовал неприязнь к этому человеку, который  так  невозмутимо
говорил о героической команде, в которой  сражался  его  отец.  Однако  он
ничего не ответил и решил, что еще поговорит с Вестом на эту тему.
   Неожиданно около танка  началось  движение  Бойцы  вылезли  из  окопов,
кричали  и,  поднимая  вверх  свои  автоматы,  вспарывали  небо   длинными
очередями.
   Янек  приоткрыл  люк  и,  перекрывая  шум,  крикнул   стоявшему   рядом
автоматчику:
   - Почему стреляете?
   - Потому что конец, пан поручник. - Солдат принял  его  за  офицера.  -
Оксыве взят, Гитлер капут, - рассмеялся солдат  и  снова  нажал  на  спуск
автомата.
   Он рассмешил Янека выражением своего лица, своим криком, пробудил в нем
неожиданную  радость.  Кос  почувствовал  себя   снова   шестнадцатилетним
парнишкой. Он быстро слез с башни и, подняв вверх автомат, начал  нажимать
на спуск легкими, мягкими движениями радиста.
   - Тата-та-тата, тата-тата-тата, та-та-та.
   Выпустив эту прерывистую очередь, Янек вдруг погрустнел: Василий уже не
мог этого услышать...
   - Выйти из машины!
   - Что это? - спросил Вест своего соседа.
   - Эта стрельба? - Саакашвили не был уверен, о  чем  тот  спрашивает.  -
Забава такая. Он ведь был радистом, прежде чем стал  командиром  танка.  У
него такая привычка - выстреливает свою фамилию.
   - Как выстреливает? Какую фамилию? - Вест придержал Григория за рукав.
   - Морзянкой: два выстрела подряд -  это  тире,  а  один  -  точка.  Его
фамилия Кос.
   Григорий открыл люк, свет упал на лицо Веста, и механик испугался.
   - Вам плохо? Вот тут термос, выпейте  немного.  Это  случается,  кто  к
танку не привык...
   Григорий  выбрался  через  открытый  люк  на  землю,  за  ним  выскочил
обрадованный Шарик. Саакашвили опять заглянул в танк и сказал:
   - Лучше выйти оттуда, на воздухе вам будет лучше.
   Вест покрутил головой и не двинулся с места. Григорий,  понизив  голос,
сказал стоявшим рядом Янеку и Густлику:
   - Ребята, этот поручник больной, что ли? Сидит там, а на  лице  у  него
слезы.
   Кос подошел посмотреть, но новый четвертый неуклюже, ногами вперед, уже
вылезал из танка.
   Наконец он опустился на землю, и Янек в первый раз увидел его лицо  при
свете. Лоб и щеки партизана  были  вымазаны  маслом,  покрыты  пылью,  но,
несмотря на это, у Янека вдруг сильно заколотилось сердце, потому что Вест
показался ему на кого-то смутно похожим. Так, как если бы он  слышал  эхо,
но не разбирал слов. Он опустил глаза и нахмурил брони, силясь припомнить,
кто это. Потом, стараясь скрыть смущение, спросил:
   - Вы здесь были  недалеко,  может  быть,  встречались  с  какими-нибудь
людьми из Гданьска... Я хотел спросить  у  вас,  вы  не  знаете  поручника
Станислава Коса?
   Тот с минуту молчал, а потом прошептал только два слова:
   - Янек, сыпок!..
   Они не обнялись, не протянули руки, а  продолжали  стоять,  глядя  друг
другу в лицо, их отделял, всего один шаг.
   Саакашвили изумленно воскликнул:
   - Бог ты мой!..
   Елень,  смекнувший,  что  от  них  требуется,  нагнулся   к   Григорию,
прошептал:
   - Слушай, неужели это?..
   Григорий кивнул головой, потянул его за рукав, и они отошли  за  другую
сторону танка.
   Отец и сын опустились на переднюю броню, как бы изучая друг друга,  они
смотрели и не могли насмотреться один на другого.  Шарик  присел  рядом  и
внимательно смотрел на обоих, навострив разорванное ухо.
   Перед ними лежала бухта,  с  которой  ветер  разгонял  остатки  дымовой
завесы. Справа в водах  Гданьского  порта  вырисовывались  торчащие  мачты
потопленных кораблей. Порт уже не был мертвым. Над  некоторыми  строениями
развевались бело-красные флаги, по воде  медленно  передвигалась  моторная
лодка, слышалось попыхивание  двигателя,  похожее  на  тарахтенье  детской
игрушки.
   Рядом  танкисты  и  автоматчики  продолжали  шуметь,  Кричать,   кто-то
объяснял:
   - Хлопец, это конец! Я тебе говорю: еще несколько  дней,  и  все  будет
кончено.
   Саакашвили постукивал по гусенице, проверяя исправность  траков.  Елень
коротким ломом сбивал засохшую грязь.
   - Нам надо много времени, - сказал  Янек.  -  Я  хочу  знать  с  самого
начала, как все было.
   - И ты мне все расскажешь,  -  ответил  отец.  -  А  сейчас,  гражданин
командир, пойдем, а то экипаж принялся за работу и не  годится,  чтобы  мы
бездельничали.
   - Хорошо. А когда я буду тебе рассказывать, то начну  вот  с  этого.  -
Янек приподнял висевший на груди Крест Храбрых и вынул из кармана  большое
мохнатое тигриное ухо...
   - А это еще что?
   - Тигриное ухо.
   Шарик залаял, подтверждая, что это правда,  что  все  началось  с  рева
тигра в далекой Уссурийской тайге.



24. ПОМОЛВКА

   С юга, со стороны аэродрома в Пруще, прилетела эскадрилья  штурмовиков.
Едва последний, девятый, успел занять свое место в строю после взлета, как
первый уже лег на крыло, делая боевой  разворот.  Все  это  происходило  в
трехстах  метрах  над  треугольной  площадью  Деревянного  рынка,  и   рев
самолетов, приумноженный эхом, отраженный от  стен,  плотно  заполнил  всю
комнату. Вест оборвал фразу на полуслове - во-первых, потому  что  сам  не
слышал собственных слов, а во-вторых, потому, что генерал, в  знак  своего
несогласия, так сильно хлопнул рукой по столу, что подскочила чернильница.
Потом Вест повернулся на стуле к окну и через большую  нишу,  лишенную  не
только стекол, но и оконной рамы, стал смотреть на бурую груду  кирпичного
щебня, из которого, подобно заржавевшим остовам затонувших  на  мелководье
кораблей, торчали законченные пожаром стены. Теплый ветер рассеивал  серые
дымки над трубами, торчавшими из подвалов, в которых  уже  жили  люди.  На
горизонте просвечивал солнечным серебром Гданьский залив.
   Под рев "ильюшиных" со стороны моря неожиданно прилетел тяжелый снаряд,
раздался взрыв. За каналом Радуни заколебалась  стена  пятиэтажного  дома,
выгнулась, сломалась пополам и рухнула в облаке пыли.
   Замыкающий  штурмовик  блеснул  бледно-голубым  брюхом,  прочесал  небо
ракетами, вылетевшими из-под крыльев, со свистом нырнул  прямо  к  волнам,
прячась в их блеске от наводчиков корабельных зениток.
   - Опять корабли. Эти негодяи хотели бы до основания снести  Гданьск,  -
заговорил генерал громким голосом, хотя расстояние уже  приглушило  взрывы
ракет и лай орудии. - Но ничего, штурмовики дадут  им  "полный  назад",  -
усмехнулся он, взглянул на Веста и снова стал серьезным.
   Они сидели друг против друга по обе стороны  резного,  почерневшего  от
времени стола, как боксеры в противоположных углах ринга.
   - Так не дадите? Откажете генералу, поручник?
   - Не дам.
   Вест одернул кожаную куртку, ослабил воротник на  шее,  как  будто  ему
было душно, и упрямо  покрутил  головой.  Поправил  на  руке  красно-белую
повязку, передвинул на поясе тяжелый маузер.
   От толчка снаружи отворились высокие двери, ударились ручкой  о  стену.
За  ними  двое  часовых,  скрестив  винтовки,  преграждали  дорогу   толпе
разгоряченных людей, наполнявших зал с острыми готическими сводами.
   - Хватит!.. Пускайте... Сколько еще ждать?!
   Генерал  повернулся  на  стуле  и,   нахмурив   брови,   посмотрел   на
разгоряченные  лица.  Ему  показалось,  что  в  глубине  зала  он  заметил
Марусю-Огонек. Вест встал, подошел к двери и поднял руку.
   - Товарищи! Граждане!.. - Он подождал, пока утихнет гвалт. - Криком тут
не возьмете. Подождите...
   - Пропустите! - крикнул кто-то в задних рядах.
   - Кому это не терпится?
   - Мне! -  пропихнулся  вперед  пожилой  усатый  мужчина  с  милицейской
повязкой, с автоматом на груди.
   Секунду они мерили друг друга взглядом.
   - Люди умирают, - сказал мужчина и ударил по  стволу  автомата  широкой
ладонью с крючковатыми, узловатыми пальцами.
   - Пропустите его, - уступил Вест.
   Мужчина нырнул под  штыками,  а  поручник  Кос  закрыл  двери  и  ждал,
вопросительно глядя на него.
   - В лесу под Ясенем. Сто двадцать человек.  И  все  говорят  на  разных
языках. Во время налета убежали из лагеря, скрылись... Умирают от голода.
   Вест, слушая, одновременно писал в блокноте,  затем,  поставив  розовую
печать, вырвал два листка и отдал усатому.
   - На хлеб и транспорт. А это  адрес,  отведешь  их,  и  пусть  занимают
бараки.
   -  Есть!  -  козырнул  милиционер  и,  поддерживая  автомат,  нырнул  в
приоткрытую дверь под скрещенные голубоватые штыки часовых.
   Вест вернулся на свое место за столом, сел и минуту писал  в  блокноте,
потом поднял глаза на командира бригады и сказал:
   - Вот поэтому я и не даю со складов  ничего,  хотя  завоевали  это  все
солдаты вашей бригады.
   -  Роли  переменились.  Теперь  командуют  гражданские,  -  пробормотал
генерал с некоторой долей понимания, хотя все еще насмешливо.
   - Вы шли, чтобы освобождать, а  не  управлять,  -  спокойно,  но  резко
ответил Вест. - Город должен жить.
   - Это так. А где брать хлеб для армии?
   - Я дам бумагу на муку и баржу с буксиром.  Пошлите  своих  в  верховья
Вислы. Из того, что привезут, - половина ваша. Согласны?
   - Согласен.
   Снова приоткрылись двери, стража впустила советского морского  офицера,
который козырнул генералу и как со старым знакомым поздоровался с Вестом.
   - Завтра мои тральщики идут в море.
   - Хорошо. Я  пошлю  следом  катера,  надо  хотя  бы  немного  рыбы  для
города...
   Говоря, Вест не переставал писать,  затем  протянул  бумагу  с  печатью
командиру танковой бригады.
   - Помните, половина - моя.
   Пожав Весту руку, генерал открыл дверь. Часовые отвели винтовки, а люди
расступились, образовав узкий проход. Генерал двинулся по нему резко,  как
танк; он все еще хмурил брови, когда  увидел  среди  толпы  Марусю  -  она
стояла, прислонясь к каменной колонне.
   - Что ты здесь делаешь, Рыжик?
   - Наша дивизия сейчас стоит в Гданьске. А я вас ищу, товарищ генерал.
   Они медленно шли через огромный и пустой зал - толпа осталась у  дверей
кабинета Веста. Они миновали небольшие группки людей у столов, за которыми
уже приступили к работе представители новой городской власти.
   - Слушаю.
   - Я хотела узнать, куда вы пойдете дальше?
   - Бригада останется на Вестерплятте. От последних  боев  осталось  мало
солдат, а машин  еще  меньше,  да  к  тому  же  заезженные,  покалеченные.
Несколько самых лучших машин пойдут на фронт, на Берлин.
   - "Рыжий" останется?
   - У него новый мотор, но экипаж неполный.
   - А отец Янека?
   - Ты сама видела. Он здесь очень нужен. Управляет.
   Огонек подняла глаза, набрала воздуха в легкие и смело продолжала:
   - В танке одного не хватает, а я... -  она  забыла  заранее  обдуманные
слова, - я могла бы...
   Генерал удивился, потом улыбнулся.
   - А ты могла бы стрелять из пушки, - закончил  он  и  тихо  добавил:  -
Исчезни. Сейчас же, и быстро.
   И, стоя у перил, смотрел, как она сбегает вниз по лестнице, похожая  на
вспугнутую белку.


   "Несправедлив этот мир, - думала Огонек, идя улицей мимо превращенных в
пепелище домов. - Была бы я парнем - тогда другое дело. Меня бы приняли  в
экипаж на место стрелка-радиста. Научиться ведь не трудно. И вовсе не надо
стрелять из пушки, поднимать тяжелые снаряды, это делает Густлик. Им нужна
как раз радистка..." Она остановилась и с горечью подумала: а  ведь  Лидка
прекрасно умеет обращаться с рацией, наверно, уже давно  подала  рапорт  и
именно ее...
   - Ну нет, - радостно встрепенулась Маруся, - девушек на танк не берут!
   Она  огляделась,  испуганная  звуком  собственного  голоса,  но  никого
поблизости не было, никто не слышал  ее,  кроме  кустов  сирени,  которые,
наперекор войне, выпустили светло-зеленые  листочки  и  протягивали  ветки
сквозь ржавые прутья ограды. Она понюхала  листочки,  погладила  рукой  и,
тихонько напевая, взбежала вверх  по  дорожке  на  пруду  битого  кирпича.
Оттуда были видны стоящие ровными рядами  танки  и  казарменные  строения,
уцелевшие от огня.
   Часовой узнал ее, улыбнулся и вскинул винтовку "на караул". В ответ  на
эти генеральские почести Огонек  с  серьезным  видом  козырнула,  а  потом
весело спросила:
   - Не удрали от меня?
   - Нет. Все на месте.
   Маруся двинулась по тротуару между танками  и  казармой  и  смотрела  в
распахнутые  по-весеннему  окна  первого  этажа,  расположенные,   однако,
слишком высоко, чтобы она могла заглянуть  внутрь.  У  третьего  окна  она
остановилась и прислушалась. Внутри посвистывал Густлик. Маруся  поправила
празднично выглаженную гимнастерку, расправила складки под ремнем и громко
крикнула:
   - Экипаж, к бою!
   Первым, как молния, выскочил Шарик с собственным поводком в  зубах,  за
ним в окне появились все три танкиста со шлемофонами в руках.
   - Маруся! Огонек!
   - Я свободна до обеда...
   Янек перескочил через подоконник, крикнул:
   - Я сейчас! - И нырнул внутрь "Рыжего".
   - А я думал, ты  со  мной  пойдешь  прогуляться,  Огонек,  -  огорчился
Григорий.
   - Или со мной, - добавил Елень.
   - Я с тем, кто самый быстрый. Вы теперь в танке втроем будете?..
   - Нет у нас четвертого. - Оглянувшись по сторонам, не слушает  ли  кто,
Густлик таинственно добавил: -  Говорили,  что  будет  Вихура,  этот,  что
баранку крутит, - показал он жестами и прищурил глаз.
   - Вот если бы ты, Маруся, к нам присоединилась, - сказал Григорий.
   - Где там, девушке  это  не  подходит...  -  Желая  сменить  тему,  она
сверкнула глазами в сторону "Рыжего". - Что он в танке и