мнастерке.
   - Что с тобой?
   - Ротмистра ранило.
   - Где? - спросил командир эскадрона.
   - У орудия.
   - За мной! - приказал Калита двум ближайшим уланам и побежал.
   - Что он там делает? - спросил генерал, направляясь в ту же сторону.
   - Артиллеристы погибли, пришлось стрелять нам.
   - Вдвоем?
   - Нет, Маруся еще была с нами.
   - Она здесь? - вскрикнул Кос.
   - Пять минут назад была здесь.
   Они вошли в окоп и увидели Калиту, стоящего на коленях  над  временными
носилками из брезента, на которые уланы уложили раненого.
   - Может, письмо оставила или записку?
   - Времени не было. Они сегодня на Одер едут. Но сказала...
   - Товарищ генерал, нужно сразу в госпиталь, - доложил вахмистр.
   - Пусть отнесут в мою машину, - приказал генерал и, идя  за  носилками,
сказал Косу: - Вечером будьте готовы в дорогу. Ваше  орудие  отремонтируем
на Одере.
   - Чтобы я его больше  не  уговаривал,  -  сказал  Калита,  -  чтобы  не
соблазнял саблей и конем.
   - Фуражка. - Кос показал на конфедератку, которую Калита держал в руке.
- Искать будет.
   - Нет. Отдал, чтобы я ее до Берлина донес. Но, наверное,  кавалерию  на
улицы не пустят, вы на своем танке скорее попадете.
   Кос осторожно взял в обе руки старую конфедератку с малиновым околышем.
   Над морем клубился дым с  всплесками  огня.  Один  из  кораблей  горел.
Тонула баржа. О выщербленные плиты волнолома  море  било  голубой  понтон.
Догорала "пантера" на пляже, все ниже опуская длинный ствол орудия.




КНИГА ВТОРАЯ


1. НЕУДАЧНЫЙ ДЕНЬ

   Альпинист, бегун-спринтер или пловец  знают,  что  последние  метры  до
вершины, финишной ленточки или до берега самые трудные. То же самое  и  на
войне.
   Весной 1945 года у армий, сражавшихся с фашистами, не было недостатка в
оружии. К берлинской операции готовились, как к бою в последнем раунде,  -
привлекались все силы.
   В начале апреля вдоль Нейсе и Одера, словно  сжатый  кулак,  замерли  в
ожидании на своих исходных позициях две  ударные  группировки:  двенадцать
советских общевойсковых армий и две польские. На  250-километровом  фронте
притаились в окопах более сорока двух  тысяч  орудий  и  минометов,  более
шести тысяч танков и  самоходно-артиллерийских  установок.  На  аэродромах
ожидали команды семь с половиной тысяч самолетов. Это была  большая  сила,
огромная. Но и противник не был слаб:  озверелый,  на  хорошо  укрепленных
позициях, он ценил у себя  каждый  ствол,  каждую  пару  гусениц,  каждого
солдата, способного взять оружие, не на вес золота, а на вес крови.
   Нашлось где-то у Одера и место для эскадрона  вахмистра  Калиты  и  для
экипажа "Рыжего". Там они были нужны. Но еще целый день танкисты вынуждены
были ждать на берегу моря, потому что всякое передвижение  к  Одеру  могло
происходить только под покровом темноты.
   Кос загнал Вихуру и Саакашвили в подвал и приказал  им  выспаться.  Без
особого удовольствия они выслушали приказ. Шофер жаловался,  что  гарь  от
сожженных "пантер" все равно не даст уснуть, а Григорий  молчал  и  только
через каждый час вставал: подходил к узкому окошку посмотреть на "Рыжего".
   Танк стоял метрах в двадцати. Днем на краске хорошо были видны царапины
от осколков и пуль, а также глубокие, будто шрамы на коже старого  кабана,
следы снарядов. Сорванный с  противооткатного  устройства,  с  вмятиной  у
дула, ствол выглядел как культяпка, а сам танк был похож на калеку.
   - Бедняга... - шептал Григорий и сокрушенно качал головой.
   Возвращаясь на свою лежанку, он  вытирал  рукавом  мокрые  щеки:  левую
энергичным движением, а правую осторожно, так, чтобы  слезы  не  разъедали
запекшуюся кровь.
   Около полудня усталость все же взяла свое, и он  глубоко  заснул.  Спал
спокойно и проснулся только тогда, когда тяжелая рука Густлика дотронулась
до его плеча.
   - Поужинаем - и на Берлин пора, - сказал Елень и, видя, что механик без
слов поднимается, добавил: - Замаскировал я танк...
   С  башней,  покрытой  брезентом,  "Рыжий"  был  похож  на  человека   с
завязанными зубами.
   -  Если  кто  спросит,  можно  сказать:   новое   оружие,   поэтому   и
замаскировали, - объяснил Григорий.
   Поели, собрали свои пожитки и, как только начало смеркаться,  двинулись
на юг. Впереди Вихура с Лидкой в машине, за ними танк. Саакашвили давил на
педаль газа изо  всех  сил.  Кос  не  останавливал  его,  и  Григорий  уже
несколько раз сигналил грузовику: мол, что так медленно. Раньше всех,  кто
этим вечером отправился в путь, они достигли  рокад,  параллельных  фронту
дорог, ведущих к Одеру. Те, кто должен был наступать  на  Берлин,  видимо,
уже заняли исходные позиции, и на дорогах было пусто. Можно было гнать  во
всю мочь, только притормаживая чуть на поворотах.
   К полуночи справа заблестела широкая поверхность воды.
   - Уже Одра? - спросил Густлик.
   - Нет. Озеро Медве, - ответил Янек, который с картой в руках непрерывно
следил за дорогой.
   На рассвете у перекрестка  им  встретились  двое  связных.  По  приказу
генерала один из них сел в грузовик, и Вихура с радиостанцией отправился в
штаб армии. Второй провел танк  к  реке.  В  предрассветной  мгле  показал
экипажу глубокий окоп, выложенный дерном.
   - Это ваш, - сказал связной. - Устраивайтесь, а я побегу за мастером.
   Оружейник, по-видимому,  был  недалеко,  так  как  пришел  минут  через
пятнадцать. Должно быть, ему генерал уже рассказал, в чем дело, и он, ни о
чем не спрашивая, быстро пожав всем руки,  взобрался  на  башню,  обстукал
орудие, словно дятел, и принялся за работу.
   Светало. Туман рассеивался, и вскоре можно было различить густые  кроны
сосен. Не успели танкисты съесть по куску хлеба с консервами - на завтрак,
как впереди,  за  одинокими  стволами  и  зарослями  растущего  на  откосе
прибрежного кустарника,  заголубело  небо,  украшенное  кое-где  барашками
облаков.  Достаточно  было  сделать  несколько  шагов,  раздвинуть   ветви
распустившегося орешника  и  ольхи,  украшенные  желтыми  пушинками  ветки
вербы, чтобы увидеть реку.
   Кос, сидя на броне за башней, видел лишь небо, на котором по  невидимым
линиям  каких-то  огромных  кругов  скользили  пары  наших   патрулирующих
истребителей. Иногда где-то внизу стрекотали скорострельные "флакфирлинги"
- счетверенные зенитные пушки. Изредка то с одной,  то  с  другой  стороны
фронта постреливал  автомат,  рявкал  миномет,  но  все  это  не  нарушало
фронтового покоя - затишья перед бурей.
   Рядом с Косом на  брезенте,  который  Черешняк  раздобыл  на  подземном
заводе, сидел Шарик, лежали части  разобранного  орудия  и  ключи.  Каждую
минуту из люка высовывалась голая по плечо  и  черная  от  мазута  рука  и
слышался голос Саакашвили:
   - Подкладку... второй болт... банку с суриком,  с  красным...  гайку...
ключ на двадцать один... на восемнадцать, торцовый...
   Пес пытался мешать, придерживая предметы лапой,  но  Янек  отбирал  их,
протирал ветошью и послушно подавал, напевая что-то себе под нос.
   Томаш сидел в нескольких шагах от него между деревьями, протирал маслом
снаряды к пушке. Уловив мелодию песни, которую  мурлыкал  Янек,  он  начал
подтягивать, присвистывая и с тоской поглядывая на гармонь, прислоненную к
пню. Однако работу прервать не решился. Время шло. Густлик с  котелками  в
руках и с термосом на спине отправился искать кухню, чтобы раздобыть обед.
Около танка по-прежнему раздавались  команды  мастера,  и  медленно  росла
горка протертых снарядов.
   Тени сосен стали короче, запахло  нагретой  смолой,  когда  наконец  из
башни  выпрыгнул  улыбающийся  Григорий  и,  помогая  выбраться   мастеру,
объявил:
   - Кончили.
   - Можно стрелять? - обрадовался Кос.
   - Противооткатное устройство в  порядке,  -  ответил  пожилой,  коротко
стриженный,  широколицый  мужчина  со  спокойными,  уверенными  движениями
заводского мастера. - Вот только одна забота... - Он прошел  по  броне  на
переднюю часть танка, снял брезент и показал на конец ствола.  -  Глубокая
вмятина, надо отпиливать.
   - Что отпиливать?
   - Ствол.
   - Как ствол?
   -  Просто  отпилить,  немного  покороче  будет,  -   объяснил   мастер,
соскакивая с брони на бруствер окопа.
   Григорий,  собираясь  мыть  руки,  поставил  на  ящик  из-под  снарядов
металлическую банку с соляркой, ведро с водой, достал мыло и полотенце.
   - Гражданин хорунжий, это затруднит ведение прицельного огня,  уменьшит
бронебойную силу, да и вообще так нельзя, - запротестовал Янек.
   - Можно. Под Студзянками у танка хорунжего Грушки то же самое  было.  -
Мастер мыл руки и с усмешкой поглядывал на командира танка.
   Шарик гавкнул от радости, что скучная работа кончилась.  Кос  взобрался
на танк  и  заглянул  внутрь  башни:  по  другую  сторону  от  только  что
отремонтированной  пушки,  левее  прицела,  были  прикреплены   ордена   и
фотография, с которой смотрел первый командир танка. Во время  ремонта  на
фотографию упала капелька масла, она медленно сползала вниз. Кос осторожно
снял ее пальцем. Рядом весело залаял Шарик.
   - Ничего-то ты, глупый, не понимаешь, - буркнул Кос, ко оказалось,  что
он был не прав: лай овчарки извещал о возвращении Еленя и о скором обеде.
   - Экипаж, обедать! - закричал Густлик из-за танка.
   Кос повернул голову, потому что Елень, поставив на траву  два  котелка,
наполненных дымящимся мясом, и положив вещмешок  с  хлебом  и  консервами,
начал выбивать на жестяном термосе барабанную дробь.
   - Янек, давай этот балахон на подстилку!
   Кос отложил ключи и стряхнул брезент, в центре которого  белой  краской
четко был нарисован знак, предупреждающий о  химическом  заражении.  После
этого он расстелил брезент в тени сосен. Томаш расставил котелки,  нарезал
толстыми ломтями хлеб и разложил их на  чистом  льняном  полотенце.  Шарик
улегся в нескольких шагах под деревьями, делая вид, что не голоден:  пусть
сначала экипаж поест, а потом уж и он закусит тем, что останется...
   - Ну и густой же здесь лес!  -  Елень  наклонился  к  Янеку,  продолжая
откручивать крышку термоса. - Больше пушек, чем деревьев. Если захочешь по
нужде в кусты - черта с два: под каждым если не танк, то  пушка,  если  не
миномет, то штаб. Разговор у кухни был, будто  армия  наша  переправляться
через реку не будет: русские по дружбе  нас  на  свой  плацдарм  по  мосту
пустят. Мы даже ног не замочим...
   И, желая показать, как они обойдут противника, если будут  атаковать  с
соседнего плацдарма, он чуть не опрокинул термос и не разлил содержимое.
   - Осторожней! - сказал Кос.
   - С фланга по фрицам! - Елень подул на ушибленные пальцы и  добавил  со
злостью: - Обед притащил, про стратегические планы  толкую,  а  ты  -  как
бревно.
   - Не до веселья теперь.
   - А что случилось?
   -  "Рыжему"  ствол  будут   пилить.   -   Кос   показал   "глазами   на
приближающегося вместе с Григорием хорунжего.
   - Ствол? Нашему "Рыжему"? - угрожающе переспросил Густлик. - Да я этого
фрайера... - И он сжал кулаки.
   - Не смей! - Кос положил ладонь ему на плечо.
   - Раз надо, значит, надо! - согласился Елень  в  сразу  же  добавил;  -
Подожди. Попробуем по-хорошему. У нас там кое-что припрятано.
   Тем временем оружейник подошел к брезенту, улыбнулся и спросил:
   - Угостите?
   - А как же,  пан  хорунжий!  -  Елень  вскочил,  усадил  оружейника  на
почетное место и налил ему в котелок супу. - Суп гороховый, с салом, прямо
с кухни. Пахнет! И густой,  как  и  положено  перед  наступлением.  Томек,
подай-ка хлеб.
   - Теплый еще, - поблагодарил механик и уже хотел было поднести ложку ко
рту, но Густлик придержал его за руку:
   - Минуточку. -  Видя  недоумевающий  взгляд  офицера,  добавил:  -  Айн
момент, как ответила гадалка Гитлеру на вопрос, сколько ему осталось жить.
   Он подбежал к танку, нырнул в открытый люк и вылез со  старой  бутылью,
найденной в подвале дворца Шварцер  Форст.  Потом  наполнил  два  стакана,
которые принес Саакашвили.
   - А вам на том берегу дам выпить, - заявил Густлик в ответ на умоляющие
взгляды друзей. - Гражданин хорунжий, будьте здоровы, как наш "Рыжий".
   - Будем здоровы. - Хорунжий посмотрел сквозь  стакан  на  свет,  выпил,
смакуя вино, и ответил со знанием дела: - Старое... Старше, чем  весь  ваш
экипаж.
   - Я думаю, вам бы, наверное... - начал Густлик, вытирая ладонью губы, -
я говорю, вам бы ведь не понравилось, если... ну, понимаете... если бы вам
что-нибудь отрезали? - хитро добавил он, заглядывая мастеру в глаза.
   Тот молчал, целиком занятый едой. Кроме обычного фронтового гула, может
быть более нервного  перед  наступлением,  чем  обычно,  доносился  теперь
частый стук топоров - это саперы готовили переправочные средства.
   Янек свистнул. Шарик подошел к танку, вернулся с миской и получил  свою
порцию.
   Гулко завыл тяжелый снаряд и разорвался в лесу, в  нескольких  десятках
метров. Все пригнулись,  а  Томаш  пододвинул  гармонь  к  сосне.  Крупный
осколок упал на  середину  брезента  и  разорвал  ткань.  Черешняк  быстро
схватил его, но еще быстрее бросил и начал  ругаться,  дуя  на  обожженные
пальцы:
   - Черт! Брезент испортил, теперь протекать будет.
   - Саперов - как дятлов, - произнес техник, накладывая себе мяса и каши.
- Что ни день - переправа.
   - Гражданин хорунжий, - Янек вернулся к делу, о котором ни на минуту не
переставал думать, - мы ведь на "Рыжем" с самого начала. И не бросили его,
хотя нам давали новый танк, с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.
   - Мотор сменили, - вставил Григорий.
   - Каждая царапина у него на броне - вот как на теле, - добавил Елень.
   Хорунжий отставил котелок и протянул руку к ближайшему из них:
   - Автомат!
   Взяв поданный ему Густликом автомат, он сунул в ствол кусочек кости  и,
возвратив оружие, сказал:
   - На, стреляй!
   - Так ведь разорвет, - возмутился Елень. Он выбросил кость и, вынув  из
кармана платок, начал старательно чистить дуло оружия.
   - А того не понимаете, что пушку вашу  тоже  разорвет.  Знаю,  что  вас
мучает. Я  сам  еще  сопляком  на  завод  пошел.  Когда  работал,  то  мне
приходилось ящик подставлять, чтобы  до  станка  дотянуться.  Если  машину
любить, если за ней ухаживать и не обижать  ее,  она  отблагодарит.  Но  с
вашим "Рыжим" иначе чем пилой  не  обойдешься.  Ни  времени,  ни  запасных
частей. А через несколько дней на плацдарме получите новый ствол...
   Из-за деревьев выбежал  запыхавшийся  Вихура,  в  шапке,  сдвинутой  на
затылок, в расстегнутом у горла мундире.
   - Ребята! - закричал он издалека. - Не дали мне  патрули  прямо  к  вам
подъехать, пришлось оставить  мою  развалину  метрах  в  пятистах  отсюда.
Привет! Хорошо, что к  обеду  успел!  -  добавил  он,  видя  расставленные
котелки и термос. И только тогда заметил офицера.
   - Извините, гражданин хорунжий, не заметил. Капрал Вихура. Разрешите?
   - Садитесь, - прервал его мастер и жестом указал место.
   - На, бери. - Елень протянул шоферу котелок. - Самая гуща, со дна. -  И
он воткнул ложку, показывая, что она стоит.
   Вихура ел молча, посматривая по сторонам.
   - Ну, за работу! -  Оружейник  повернулся  к  Григорию.  Оба  встали  и
подошли к танку. Хорунжий свернул самокрутку, прикурил  и,  взяв  ножовку,
стал примериваться к стволу.
   - Чего это он? - спросил Вихура. - Рехнулся?
   - Досталось нам от "пантеры". Теперь пилить нужно, - со злостью пояснил
Янек.
   - Дело табак. - Вихура кивнул головой и засунул в рот кусок говядины. -
Тринадцатое...
   - С полным ртом не разговаривают, - начал поучать Елень.
   - Тринадцатое, говорю, несчастный день...
   - А все-таки не ушли фрицы от нас.
   Раздался скрежещущий звук распиливаемого металла.  Все  вздрогнули,  но
никто не посмотрел в ту сторону.
   - Столько несчастий в один день! Ротмистр ранен, "Рыжего" покалечили. И
с Марусей ты не встретился...
   - Чепуха. Предрассудки, - возразил Кос.
   - Ребята, - сказал Вихура почти шепотом, -  я  слышал,  как  генерал  в
штабе говорил, что вы будете переправляться с первой дивизией.
   - По мосту? - спросил Янек.
   - Нет, на пароме.  Перед  дивизионной  артиллерией.  Я  вас  прошу,  не
рвитесь вы уж очень вперед...
   - А я тебе советую не выезжать из окопа! - сердито  крикнул  Янек.  Его
все больше раздражал скрежет стали. - Зачем ты вообще сюда притащился?
   - Не кричи на меня, заикой сделаешь, - отрезал  Вихура.  -  Я  приехал,
чтобы  сказать  вам,  где  Огонек.  Хотел  подбросить,  но  если  ты   так
кипятишься... - добавил он вставая.
   - Подожди, - попросил Кос и повернулся  к  Еленю:  -  Нельзя,  конечно,
отлучаться от машины, но Маруся была у моря, ждала...
   - Успеешь за час туда и назад? - спросил Густлик шофера.
   - За полтора.
   - Э-э, рискнем! Езжай, командир, мы тут пока за тебя...
   Кос вскочил на ноги и потащил Вихуру в лес. Вдогонку за  ними  бросился
Шарик.
   - Должен же Янек ее повидать, - пояснил Елень Черешняку. - А то у танка
полствола, а у командира полсердца.
   - Пан плютоновый... - начал Томаш.
   - Чего тебе?
   - Хорунжий обещал дать нам за рекой новый ствол.
   - Ну, обещал.
   - А откуда он возьмет?
   - С разбитого танка.
   - А если наш разобьют?
   - С нашего ствол не снимешь - обрезанный.
   Елень со злостью мотнул головой и закрыл ладонями уши, чтобы не слышать
резкого скрежета металла и глупых вопросов. Ясно ведь как божий день  -  в
каждый танк может попасть снаряд, каждый танк может сгореть, и  нечего  об
этом болтать. Несмотря на жару, Елень напялил на голову шлемофон и затянул
ремешок под подбородком. Оградив себя таким образом от мира звуков, он лег
под сосну и закрыл глаза.
   Солнце, проникая сквозь ветви, чуть пригревало его щеки,  а  апрельский
ветерок ласкал их, как когда-то давным-давно  на  лесных  полянах  Бескид.
Затосковал Густлик по дому, которого не видел уже четыре года. И  хотя  он
знал из писем, что отец и мать его живы, тоска была столь острой,  что  он
почувствовал комок в горле и боль, как от раны.
   Боль эта мучила его долго, но в конце концов стихла, и тогда  появилось
ощущение, что, может быть, все происходящее -  только  сон.  Он  осторожно
приоткрыл глаза, чтобы проверить. Увидел, как хорунжий вытер пот со лба  и
передал пилу грузину. Григорий взял ее и неохотно склонился над стволом.
   Елень снова закрыл глаза и передвинулся еще глубже в тень, куда  солнце
почти не проникало и где стоял полумрак. Лучше бы ему пальцы отрезали, чем
"Рыжему" ствол. Да и  как  теперь  он  будет  стрелять?..  Но  недолго  он
размышлял. Усталость взяла свое, и он заснул.
   - Пан плютоновый, мастер уже собирается уходить! - громко сказал Томаш.
   - Командир не вернулся? - Густлик рванулся и сел под сосной.
   - Нет.
   - Надо проверить обязательно... - бормотал он себе под нос,  влезая  на
танк, затем нырнул в люк  и  через  минуту  снова  появился.  -  Подождите
минуточку, пан хорунжий! - позвал он мастера, который уже  стянул  с  себя
комбинезон и застегивал пуговицы гимнастерки. - Один момент, как  говорила
гадалка. Мы потихонечку раза два стрельнем -  и  сразу  назад,  на  место.
Никто и не узнает.
   - За это могут здорово всыпать. Внеплановый огонь.
   - Но мы ведь вашу работу проверим, пан мастер. Томск, в машину! Едем! -
приказал он высунувшемуся из переднего люка Григорию.
   Все трое исчезли в танке и закрыли  за  собой  люки.  "Рыжий"  с  куцым
стволом выполз из окопа, немного попятился, а затем,  свернув  в  сторону,
чтобы  объехать  окоп,  рванул  напрямик.  Подминая   под   себя   заросли
кустарника, выехал к обрыву высокого берега.
   Хорунжий, застегивая ремень, наблюдал за танком. Он успел  свернуть  из
газеты цигарку и закурил, прежде чем грохнул первый, прицельный выстрел.
   После выстрела Елень внимательно смотрел в прицел: попадет ли снаряд  в
одинокое голое дерево на валу, предохраняющем от паводков.
   - Неплохо, - пробормотал он, когда темный фонтан разрыва вырос рядом  с
деревом.
   Снова зарядил, чуть повернул ст