вол и выстрелил во второй раз,  а  затем
еще, в третий и в четвертый.
   - Коротка пушка, да хороша стрельбушка, - сказал он с одобрением.
   Ветер разносил остатки дыма  от  последнего  выстрела,  когда  внезапно
огненный столб вырвался из вала, подбросив дерево в воздух.
   - Вот те на! - удивился Густлик, как охотник, стрелявший  по  зайцу,  а
попавший в кабана. - Что за холера?! - выругался он и приказал:  -  Гриша,
давай назад! Газу!
   Танк рванулся назад. Едва он успел съехать в окоп, как  с  того  берега
долетел густой, нарастающий гул десятков  взрывов.  Зашелестели  ветки  от
взрывной волны.
   Все трое быстро выскочили  из  машины,  немного  озадаченные  тем,  что
произошло. Затихающее эхо разрывов еще висело в воздухе.
   - Ну как ствол? - спросил хорунжий.
   - Нет худа без добра, - кивнул головой Густлик. - Разлет немного больше
стал, но в общем-то кучно.
   - Вот только втихую вам не удалось это сделать. - Оружейник по  очереди
пожал руку каждому.
   - А потом дадите новый ствол? - решил убедиться Елень.
   - На том берегу. Я ведь обещал. Привет!
   Едва оружейник скрылся за деревьями, как к танку  подбежал  связной  от
пехотинцев.
   - Гражданин сержант,  -  обратился  он  к  Григорию.  -  Командир  роты
спрашивает, кто стрелял.
   - Стрелял? Кто? - Саакашвили  сделал  удивленное  лицо.  -  Разные  тут
стреляли. Как обычно на фронте.
   Солдат минуту стоял задумавшись,  поглядывая  на  лица  танкистов,  но,
поняв, что ничего другого не услышит, отдал  честь,  повернулся  кругом  и
побежал назад.
   - Ну что, оглохли? Беги, Гжесь, посмотри,  дымит  ли  еще,  а  ты  бери
гармошку и играй.
   Не успел еще вернуться Саакашвили и Черешняк едва взял первые  аккорды,
как к Густлику энергичным шагом подошел толстый сержант.
   - Здравия желаю, танкисты!
   - Привет!
   - Сержант  Константин  Шавелло.  Через  два  "л",  -  представился  он,
протягивая руку.
   - Плютоновый Елень. Через одно "л".
   - Одно "л"? Ну  и  шутник...  Командир  батальона  спрашивает,  это  вы
стреляли?
   - Нет.
   Сержант удивленно поднял брови и отошел на несколько шагов.  С  окопной
насыпи он без труда забрался на танк и понюхал пушку.
   - Значит, ствол ни с того ни с сего  порохом  завонял?  -  спросил  он,
соскакивая на землю.
   - Духами ему пахнуть, что ли? - буркнул Густлик.
   - Ну и шутники вы, танкисты, - засмеялся толстяк, отходя.  -  Так  я  и
передам: мол, не стреляли, а из дула порохом - как пивом изо рта...
   - Дымит и горит, - доложил  Гжесь,  выждав,  пока  сержант  отойдет.  -
Должно быть, случайно - в склад с боеприпасами.
   - Сто чертей! Сплошные приключения! Оставили "ас с Вихурой в танке, так
вы ствол под снаряд подставь та, а теперь...
   - Что теперь? Если бы в другое место целился...
   - Не болтай глупости. Целился, куда надо. Если бы да кабы...
   - Экипаж машины, ко мне! - приказал поручник, которого  привел  сержант
Шавелло.
   - Не стреляли, вишь, а из дула порохом несет.
   Танкисты встали перед офицером по стойке "смирно";  тихонько  вздохнула
гармонь в руке Томаша. Поручник передвинул планшет,  открыл  его  и  вынул
блокнот.
   - Состав экипажа танка 102,  -  говорил  он  и  одновременно  писал.  -
Командир?
   - Сержант Ян Кос, - ответил Густлик.
   - Механик?
   - Сержант Григорий Саакашвили.
   - Через два "а". Ясно... Пулеметчик?
   - Рядовой Томаш Черешняк.
   - Заряжающий?
   - Плютоновый Густав Елень.
   - Так кто же вы в конце концов? - Офицер слегка наморщил лоб.
   - Я же говорю - Елень. Командир на минуту отошел, чтобы...
   Но поручника уже не интересовало, зачем отошел командир, он отдал честь
и скрылся между деревьями.
   - Сейчас Кос вернется, а может, и нет, - заметил Густлик. - Должен  был
управиться за полтора часа, а уже два прошло.


   Полтора часа - это всего девяносто минут, и Кос об этом помнил.  Дорога
туда заняла тридцать восемь, на обратный  путь  он  оставил  с  запасом  -
сорок. Таким образом, на встречу оставалось только двенадцать. До этого он
никогда так не высчитывал время. Случилось, правда, еще во  время  учений,
что "Рыжий" из-за него не выполнил задачи, но это было давно, до того, как
они попали на фронт. И даже до того, как он стал командиром.
   Теперь он стоял перед Марусей, между грузовиком Вихуры и  землянкой,  у
входа в которую развевался небольшой флажок с красным крестом.  Он  держал
девушку за  руки,  и  оба  молчали,  смущенные  взглядами  чужих  людей  и
подавленные тем, что времени так мало.
   - Вахмистр не сказал мне, что ты здесь. А то бы я прибежал.
   - Трудно нам встречаться.
   - Ты из-за этого так расстроена?
   - Нет.
   - А из-за чего? Я ведь вижу.
   - Янтарное сердечко другой подарил.
   - Вихура нашел, я взял у него, а она просила... - начал объяснять Кос.
   - Каждому уступаешь, кто просит?
   - Только янтарные.
   - Маруся! - позвал кто-то из землянки.
   Сидевший  чуть  в  стороне  Шарик  побежал  в  ту  сторону  и  тявкнул,
рассерженный тем, что кто-то смеет мешать.
   - Сейчас! - крикнула девушка и сказала Яну: - А настоящее?..
   - Ты же знаешь.
   - Знаю, но хочу еще раз услышать.
   Вихура дал два коротких сигнала, показывая, что пора, и махнул рукой.
   - Твое. Все твое. Если хочешь, возьми Шарика. - Он погладил овчарку.
   - Скоро война кончится...
   - Как только кончится...
   - Не загадывай, милый, боюсь.
   - Сестра! - Из землянки выглянул солдат с забинтованной головой.
   - Иду! - Девушка взмахнула рукой и  быстро  заговорила:  -  Утром  наши
ходили за Одер на разведку. Принесли трофейные конфеты.  Бери,  это  тебе.
Пора, Ян.
   - Да, Огонек! До свидания!
   И он решил: пусть все смотрят - обнял Марусю и крепко поцеловал.
   - За Одером встретимся! - крикнула она, убегая к своим раненым.
   - За Одером! - повторил он.
   Опустив стекло кабины, он смотрел назад, пока белый флаг не скрылся  за
стеной стволов, а потом долго разглядывал небольшую жестяную коробочку,  в
которой постукивали конфеты.
   - Это которые сосут, да? - спросил Вихура.
   Кос не ответил, а может, даже и не слышал. Он  внимательно  смотрел  на
лес вдоль дороги. В лесу стояли сосредоточенные перед наступлением войска:
на  огневых  позициях  под  пестрыми  маскировочными  сетками,   рядом   с
дивизионными  76-мм  пушками   и   122-мм   гаубицами,   торчали   тяжелые
пушки-гаубицы и дальнобойные орудия  со  стройными  стволами;  в  складках
местности притаились приземистые минометы крупных калибров; в  тени  сосен
зеленели танки. Свисающие с ветвей шнуры телефонных кабелей сплетались над
землянками штабов в толстые узлы.
   Дорога была пустынной. Изредка пылили навстречу колонны с  боеприпасами
или саперный грузовик с плоскодонным понтоном. Даже на перекрестках  дорог
- никого.
   - А отсюда тебе пешком надо, - сказал шофер и остановил машину.
   Шарик выскочил первым и побежал в лес.
   - Пока, Вихура! Спасибо. - Кос пожал измазанную мазутом руку товарища.
   - Я бы остался с вами, да под броней душно. И места для пятого нет.
   - Ясно.
   - Раньше времени будешь.
   - Ну, всего хорошего!
   Грузовик тронулся дальше. Кос вошел в кусты и неожиданно  почувствовал,
как кто-то положил ему руку на плечо. Удивленный, он  обернулся  и  увидел
перед собой сержанта в каске, застегнутой  под  подбородком,  и  с  ремнем
через плечо.
   - Армейский комендантский патруль. Ваш пропуск.
   Янек оглянулся, словно выискивая, куда бы убежать, но  там  уже  стояли
двое с автоматами. Шарик вернулся и выглядывал из кустов, ожидая приказа.
   - У меня нет пропуска.
   - Снимите ремень, - приказал старший патруля.
   - Мой танк находится в полукилометре отсюда. Я только...
   - Снимите ремень, - повторил сержант. - Ваша собака?
   - Нет, - ответил Кос. - Пошел отсюда! - отогнал он овчарку. - Разрешите
мне объяснить?..
   Объяснения не потребовались. Сержант считал, что поскольку у него  есть
право задерживать солдат, то чем больше он их приведет, тем лучше выполнит
задачу, - довольно частая ошибка среди начинающих, слишком ретивых стражей
порядка. А может быть, он просто хотел показать, что  умеет  нести  службу
лучше, чем другие...
   Как бы там ни было, но в мрачной землянке у развилки дороги Янек  нашел
многочисленную, разношерстную компанию. Сидели здесь задержанные патрулями
всевозможные комбинаторы и лодыри, но были  и  такие,  которых  поймали  в
кустах, когда они неосторожно удалились  на  какие-нибудь  сто  метров  от
своих окопов. Были даже такие, как  сидевший  рядом  с  Косом  и  с  жаром
объяснявший:
   - Велика беда, что указательный не двигается, зато средний сгибается. -
Он показал ладонь и подвигал пальцами. - Но врач  уперся,  и  я  утек  без
документов. Мой дядя шкуру бы  с  меня  спустил,  коли  узнал  бы,  что  я
переправу через Одру в госпитале пролежал.
   Кос посмотрел на часы, встал с нар и начал барабанить кулаками в дверь.
   - Чего тебе? - спросил часовой.
   - К командиру. Немедленно доложите.
   - Сейчас, - услышал он ленивый голос за дверью.
   - Я с вами, - встал солдат, убежавший из госпиталя. -  Товарищ  сержант
подтвердит...
   -  Кто  к  командиру?  -  В  приоткрывшихся  дверях  показалась  голова
сержанта. - Не все. Один только.
   Он проводил Коса между деревьями  к  раскладному  столику,  за  которым
сидел молодой симпатичный хорунжий в чистеньком мундире с ремнем, пахнущим
еще свежевыделанной кожей.
   - Ну, что случилось?  -  спросил  он,  желая  казаться  добродушным,  и
отложил в сторону раскрашенный боевой листок, который на  фронте  называли
"молнией".
   - Гражданин хорунжий, в пятистах метрах отсюда  стоит  на  позиции  мой
танк. Можете меня наказать, но не так, чтобы экипаж остался без командира.
Во время переправы каждый ствол на учете.
   - А откуда вы знаете, что будет переправа?
   Из кустов выглянула собачья морда. Кос посмотрел  в  ту  сторону  и  не
расслышал вопроса.
   - Что? - переспросил он.
   - Откуда вы знаете о переправе?
   - Все знают, - пожал плечами Кос, стараясь жестом отогнать собаку.
   - Вы что, не умеете стоять по стойке "смирно"?
   - Пойдешь ты, наконец, домой?! Умею, гражданин хорунжий.
   Офицер огляделся, увидел Шарика, нырнувшего в кусты, и  распетушился  -
задержанный пытался над ним подшучивать!
   - Ваша фамилия?
   - Сержант Ян Кос.
   Лицо хорунжего моментально изменилось.
   - Врет, нагло врет, - сказал он стоящему рядом сержанту. - Минуту назад
я как раз получил "молнию". - Он взял в руки листок и прочитал  текст  под
рисунком, изображающим нечто похожее  на  танк.  Танк  извергал  огонь.  -
"Экипаж танка  102  под  командованием  сержанта  Яна  Коса  метким  огнем
уничтожил гитлеровский склад боеприпасов на передней линии фронта..."  Так
откуда у вас документы на имя  Яна  Коса?  -  Хорунжий  встал  и  приказал
сержанту: - Возьмите еще двух человек, машину и доставьте его немедленно в
штаб армии, к командиру  нашего  батальона.  Доложите:  шпионил,  при  нем
собака. Знаете, что делать в случае попытки к бегству?
   Обвинение было столь необоснованным и грубым, что Кос почувствовал себя
как боксер, получивший сильный удар в челюсть. Он даже не обратил внимания
на наставленные ему в грудь и в спину дула автоматов, пропустил мимо  ушей
насмешки сержанта.
   Всю дорогу он размышлял, почему хорунжий, парень всего на  год  или  на
два старше его, недели две назад окончивший офицерское училище, не захотел
проверить его слова. Почему предпочел  обвинение  доверию,  причем  самому
элементарному: послал бы кого-нибудь к ближайшему танку  с  проверкой.  Ну
ладно, черт с ней, с явной несправедливостью, но во время переправы каждый
танк...
   Газик с фургоном из реек и  фанеры  целый  час  петлял  по  проселочным
дорогам, задевая верхом за  нижние  ветви,  и  наконец  остановился  перед
кирпичным строением, наверное охотничьим домиком.
   Коса провели в помещение. Он долго ждал в разных коридорах, потрясенный
случившимся, тяжело вздыхал и никак не мог собраться с мыслями.  Из  этого
состояния его вывела команда:
   - Войдите!
   Высокий поручник открыл двери и пропустил его  вперед  себя  в  большую
светлую комнату, в которой за массивным столом сидел седоволосый майор.
   Поручник встал по стойке "смирно" и доложил:
   - Комендантский патруль недалеко от переднего края  задержал  человека,
имеющего документы на имя... - он заглянул в  солдатскую  книжку,  которую
держал в руках, - сержанта Коса.
   На стенах были видны светлые прямоугольники  -  следы  висевших  раньше
портретов, кое-где виднелись отметины от пуль. Услышав свою фамилию,  Янек
перестал рассматривать стены, он остро ощутил, что именно здесь все должно
разрешиться.
   Майор взял книжку, долго рассматривал фотографию, морщил брови,  словно
что-то припоминая, а затем неожиданно предложил:
   - Садитесь.
   Поручник пододвинул стул.
   - Я не сяду, гражданин майор. Я должен немедленно возвращаться к танку.
Уже вечер, а ведь утром...
   - Что утром?
   - Каждый знает, у кого есть глаза и уши.
   - А вы умеете наблюдать. Хорошо. Значит, вы сержант Кос...
   - У вас в руках моя солдатская книжка, гражданин майор.
   - Документы не всегда говорят правду. Вы, может быть, помните, в  каком
бою последний раз принимал участие ваш взвод?
   - Не взвод. Танк. Уничтожение морского десанта.
   - Ага, знаете об этом. А кто мог бы подтвердить, что вы  -  это  именно
вы, а не кто-то другой?
   - Экипаж. Плютоновый Елень, сержант Саакашвили.
   - А в штабе армии?
   - Да, конечно!.. Генерал... Достаточно позвонить...
   - Выйдите и подождите в коридоре, - приказал офицер разведки,  а  когда
двери за Янеком закрылись, жестом остановил поручника, протянувшего руку к
телефону. - Не  нужно.  Это  тот  самый  парень,  на  которого  мы  писали
наградной лист после боя с "Херменегильдой". Отошлем его прямо к генералу,
и пусть тот  делает  с  ним,  что  хочет...  Нет  у  вас  чего-либо  более
интересного, чем сержант без пропуска?
   - Радиограмма с той стороны фронта. -  Поручник  подал  лист  бумаги  с
расшифрованным текстом.
   - Чего же вы тянули? - буркнул  с  неудовольствием  майор  и,  медленно
прочитав радиограмму, спросил: - Далеко этот Кандлиц за Одрой?
   -  Сорок  километров.  Небольшой  испытательный  полигон  среди   леса,
северо-восточное Берлина.
   - "Йот-23" прав. Дело  с  этими  противотанковыми  снарядами  чертовски
важное, но  пусть  он  будет  особенно  осторожен.  Именно  теперь,  когда
считанные дни отделяют нас от конца войны...



2. ПЕРЕПРАВА

   Ожидание в неуверенности - самая глупая штука на этом свете. В  сложной
обстановке, когда понимаешь, в чем дело, и знаешь, где враг, а где друг, -
можно действовать, бороться... Но если не знаешь, то  и  не  поймешь,  что
происходит.
   - Прилип Янек к девушке и оторваться не может, - ворчал Елень, но никто
из экипажа в это не верил. Да и сам говоривший тоже.
   Чтобы быстрее шло время, они работали еще более  старательно,  чем  при
командире. Черешняк под присмотром Еленя чистил  ствол  пушки.  Саакашвили
аккуратно  укладывал  ключи  в  металлический   ящик   для   инструментов,
укрепленный на  танке.  Однако  все  думали  об  одном.  Наконец  Григорий
заговорил:
   - Густлик...
   - Чего?
   - Надо было сказать тому поручнику, что Кос не стрелял.
   - А-а, черт! Я же сказал, что никто не стрелял.
   - Что нам могут сделать?
   - Я думаю, головы не оторвут.
   - Глупо, - вмешался Томаш, не переставая двигать банником.
   - Что глупо? - насторожился Елень.
   - Глупо умирать в конце войны.
   - А в начале умнее? - спросил Густлик.
   - Тоже нет...
   Минуту стояла тишина. Каждый был занят своими мыслями.  Черешняк  снова
спросил:
   - Зачем нам за реку идти? Наше ведь только досюда.
   - А ты хотел бы, чтобы за тебя другие фашистов добивали? -  рассердился
Саакашвили.
   - Если кабан в огород забрался, ты  его  только  до  межи  отгонишь?  -
поддержал Густлик.
   - До войны их трещотками пугали, - оживился Томаш, вспомнив  Студзянки.
- А теперь почти у каждого обрез. Выстрелит из засады - и двойная  польза:
картошка цела и мясо на колбасу есть...
   - Могли покрышку проколоть, - прервал его Саакашвили.
   - Пешком бы уже сто раз пришел. Гляди-ка, вечереет.
   - Ну и что, черт возьми?
   Из-за деревьев выскочил Шарик, подбежал к танкистам, заскулил.
   - Что такое? - нахмурился Густлик. Он опустился на колени, заглянул под
ошейник и, ничего  не  найдя  там,  начал  гладить  продолжавшего  скулить
Шарика. - Жаль, что  мы  его  говорить  не  научили...  Что-то  случилось,
ребята, с нашим командиром.
   - А может, ему  там  весело,  и  он  собаку  отослал,  -  запротестовал
Григорий. - Шарик бы в беде его не оставил.
   После этого разговора все долго молчали, а когда заходило  солнце,  без
единого слова поужинали, и Густлик  приказал  отдыхать.  Опустилась  ночь,
между деревьями сгустилась темнота. Только на лесную полянку  около  танка
ложился свет далеких  звезд.  Трое  друзей  сидели  на  броне  за  башней,
прижавшись друг к другу, как птенцы в гнезде. Скучный Шарик  лежал  рядом,
согревая им ноги.
   - Танкисты! - услышали они тихий голос Шавелло.
   - Чего? - неприветливо отозвался Густлик, а Шарик угрожающе заворчал.
   - В гости вас приглашаем,  познакомиться.  Завтра  нам  вместе  воевать
придется.
   Сержант вынырнул из темноты. Его доброе  круглое  лицо  белело,  словно
полная луна. За ним маячила еще чья-то молчаливая фигура.
   - Познакомимся, когда командир вернется.
   - Чего это вы, как совы, нахохлились? Вам радоваться надо, что в  склад
попали.
   - Девушек мало, танцевать не с кем.
   - А гармошка-то у вас есть, танкисты? Если все не хотите, то  отпустите
к нам гармониста.
   - Хочешь - иди, - буркнул Густлик.
   Томаш молча встал.
   - Солдат инструмент понесет, - сказал Шавелло и, обернувшись к стоящему
сзади молодому пехотинцу, приказал: - Возьми гармошку.
   - Не нужно. Я сам, - запротестовал Черешняк.
   - Не нужно так не  нужно,  -  согласился  сержант  и  остановил  своего
молчаливого помощника. - Перед боем попеть неплохо - ночь короче  кажется,
- приговаривал он. - Хорошая песня воевать помогает...
   - Густлик, - тихо позвал Григорий, - а если Томаш к утру не вернется?
   - Дадут нам пулеметчика из пехоты.
   Из глубины леса донеслись легкие аккорды, а затем низкий мужской  голос
затянул песню. Ее подхватили еще несколько голосов.
   - Вернется, конечно вернется, - убеждал сам себя Саакашвили.
   - Само собой, - кивнул головой Густлик, но голос его прозвучал не очень
уверенно.
   Теперь уже целый хор из пехотинцев пел песню.
   - Мало того, что танк покалечен, так еще и без командира,  -  досадовал
Густлик.
   - У нас в Грузии говорят: палец покалечишь - вся рука болит.
   Хор умолк, только сержант Константин Шавелло, вторя гармошке Черешняка,
что-то пел, импровизируя на тему песни.
   - И все из-за девчонки,  -  ворчал  Григорий.  -  Лучше,  когда  солдат
одинокий, как мы.
   - А что твоя Аня?
   - Ханя. Ничего из этого не получится.
   - Гжесь, хочешь вина?
   - Нет.
   - Почему? Грузины любят...
   - Да, но только в веселой компании, с друзьями...
   Шарик рванулся, заскулил, но Елень придержал его.
   - Тихо, пес.
   Невдалеке послышался шум мотора, потом все смолкло, и появилась плотная
фигура человека, приближавшегося к тапку. Густлик его узнал.
   - Гражданин генерал! - Он соскочил на землю и встал по стойке "смирно".
- Докладываю: экипаж в составе двух человек. Третий подыгрывает пехоте,  а
сержант Кос...
   - Подожди, не завирайся. Не хочу, чтоб ты выдумывал.
   Овчарка, которую Елень держал за ошейник, вырвалась и побежала в лес.
   - Зови третьего.
   - Рядовой Черешняк, ко мне!
   Мелодия оборвалась.
   - Теперь рассказывайте, что там было со стрельбой, но только правду.
   - Правда такая... Нужно было опробовать пушку...
   Подбежал Томаш и, увидев генерала, встал по  стойке  "смирно"  рядом