нка и построиться.
   Конструктор сидел на заднем сиденье машины и  глупо  улыбался,  вытирая
пот со лба.
   Бригаденфюрер жестами объяснял Саакашвили, что после получения  сигнала
он должен начать движение, развернуться и гнать прямо на орудие.
   Кос безразлично смотрел на все происходящее вокруг,  словно  лично  его
это не касалось, пока вдруг не вспомнил, что ведь он -  командир  экипажа.
Механик и Томаш стоят рядом с ним, а Густлик... Где Густлик?
   Прикрывая лицо ладонями, из-за танка показался Елень. За  ним  появился
немецкий капитан, тот самый, который предложил, чтобы весь экипаж поехал в
танке в полном составе. Офицер подскочил к Густлику и ударил его по  лицу,
потом в живот. Силезец согнулся, упав на колени, затем с трудом поднялся.
   - Что случилось? - крикнул эсэсовец, вставая в машине.
   - У этой собаки патроны были в кармане...  -  Капитан  одернул  мундир,
стряхнул с лацканов следы пыли  и  вытащил  из  кармана  шесть  автоматных
патронов.
   - Ах вот как?! - удивился эсэсовец. - У каждой игры есть свои  правила,
которые нельзя нарушать, - со злорадством поучал он,  обращаясь  к  тяжело
дышащему Еленю.
   Заработал мотор, и штабная машина двинулась в сторону  орудий.  Экипаж,
теперь уже в полном составе, стоял около танка.  Его  охраняли  солдаты  с
автоматами.
   Черешняк приложил ладонь к распухшему глазу и  что-то  тихо  прошептал.
Саакашвили вытер мокрый лоб. Кос не мог подавить дрожь.
   - Крепко тебе досталось? - шепотом спросил он Густлика.
   - Да, крепко, - тяжело дыша, ответил Елень.
   - У тебя были патроны в кармане?
   - Нет. Это он сам мне их всунул.
   - Сволочь!
   - Не совсем.
   - Почему?
   Со стороны орудий поднялась в воздух ракета.
   - Вперед! - приказал немецкий часовой.
   На секунду все застыли как парализованные, а потом Кос  более  высоким,
чем обычно, голосом скомандовал:
   - По местам!
   Натренированными движениями они быстро взобрались на броню,  скользнули
внутрь танка, который был для них домом, а сегодня  должен  был  стать  их
братской могилой. Кос отклеил фотографию первого командира танка, снял оба
его ордена и спрятал их в нагрудный карман.
   Саакашвили пропустил вперед Томаша, сел на свое место, но не прикасался
к рычагам, не ставил ноги на педали. Сцепив пальцы, он пытался  остановить
дрожание рук. Над открытым люком стоял  часовой  с  направленным  на  него
автоматом.
   Григорий  подумал,  что  было  бы  проще  рвануться  вперед,  заставить
часового выстрелить: пусть сразу, поскорее всему конец. Он прикрыл  глаза,
чтобы не видеть черного отверстия ствола автомата, сделал глубокий вдох  и
почувствовал признаки приближающейся грозы.
   Как только верхние люки захлопнулись, в танке стадо темно: глаза еще не
отвыкли от солнечного света.
   - Ребята! - позвал Густлик, приседая за спиной Григория. - Прежде чем я
по морде получил, капитан сказал, чтобы  мы  не  поворачивали  под  стволы
пушек, а вели танк прямо к терновнику, а там  дорога  по  выемке  ведет  к
лесу...
   - Как он это тебе объяснил? - быстро спросил Кос.
   - По-польски.
   - Все равно догонят, - вставил Томаш.
   - Но у нас есть возможность, Григорий, слышишь?
   По лицу механика, который как завороженный смотрел на  ствол  автомата,
катились крупные капли  пота.  Нервно  дергались  мышцы  на  скулах,  зубы
выбивали дробь.
   - Гжесь, слышишь? - еще раз повторил за его спиной Кос  и  приказал:  -
Ложимся на дно, не упускать же такую возможность!
   Саакашвили слегка кивнул головой, показывая тем самым, что  все  понял.
Он вздохнул, облизал высохшие губы и взялся  за  рычаги.  Потом  потянулся
влево, к кнопке стартера, нажал на нее и при этом случайно коснулся острия
сабли. Сабля зазвенела. Он отдернул руку. Звон стих.
   Он снова протянул руку и  взялся  за  рычаг.  До  его  слуха  донеслись
знакомые мелодии, затем они ослабли  и  вновь  зазвучали,  но  уже  яснее.
Прикрыв  глаза,  чтобы  свет  радужными  лучами  проникал  под  веки,   он
прислушался.
   Слов он еще не понимал. Это мог быть и Амиран Даресданидзе,  созывающий
танковый экипаж,  и  Георгий  Саакадзе,  призывающий  восставших  бороться
против сафавидских захватчиков. Но призыв звучал, он был обращен  к  нему,
Саакашвили.
   Горное эхо неслось по зарослям терпкого кизила, над фиолетовыми  лучами
пахучей травы реханди, парило над виноградниками. Все сильнее звучал  ритм
песни, все настойчивее уносил ее вверх, и вдруг Саакашвили понял, что  это
Дедамитца - мать-земля благословляет  идущих  в  бой  грузин.  Он  глубоко
вздохнул и неожиданно для себя, для экипажа и для часового  запел  сильным
чистым голосом:
   - Картвело тхели хмалс икар...
   Часовой, не совсем понимая, что нужно делать, поднял выше автомат, а  в
это время со стороны орудий взметнулись вверх две ракеты и засветились  на
потемневшем небе. Он решил не делать шума и, забросив  автомат  за  спину,
процедил:
   - Ну, давай вперед, поющий  смертник...  -  И,  как  бы  уступая  танку
дорогу, спокойно отошел к стоящему в укрытии грузовику.
   Засвистел  сжатый  воздух,  заработал  двигатель,  набирая  обороты,  и
одновременно яснее зазвучали в ушах грузина голоса, сливающиеся  в  песню.
Глухой бас двигателя усилил мелодию, перешел на высокие обороты  и  рванул
танк с места.
   - Видишь вон те кусты? - показал Кос механику.
   Саакашвили кивнул головой, продолжая петь, затем легко потянул на  себя
правый рычаг, добавил газу.
   Раздались два первых выстрела - один снаряд ударил  в  бетонную  стену,
второй коснулся башни и отлетел рикошетом вверх.
   Танк,  описывая  небольшой  полукруг,  набирал  скорость.  Солдаты   на
грузовике что-то кричали, но шофер не отважился выехать из-за  укрытия  на
простреливаемое поле.
   "Рыжий" теперь полным ходом мчался прямо на грузовик.
   Несколько солдат вскинули автоматы, но, прежде чем они  успели  сделать
первые выстрелы, люк механика захлопнулся, как забрало. Немцы  разбежались
в разные стороны. Однако не всем удалось уйти, потому что танк  протаранил
машину, разбил двигатель, смял кабину,  как  старую  газету,  и  вдребезги
разнес деревянный кузов.
   В объективах приборов, находящихся в наблюдательном  бункере,  все  это
было видно как  на  ладони.  Столб  светлой  пыли  поднялся  над  разбитой
автомашиной, прикрывая очертания движущегося среди  высокой  травы  танка.
Рядом во все стороны разбегались крохотные фигурки солдат.
   - Проклятье! - заорал бригаденфюрер и выбежал из бункера. Было  слышно,
как он кричит на артиллеристов и ругает их последними словами за  то,  что
они не стреляют.
   -  Наши  люди...  -  пробовал  объяснить   хромой   офицер-артиллерист,
показывая на солдат.
   - Огонь! - приказал эсэсовец.
   Немецкий капитан все это время не отрывал глаз от  бинокля.  Он  видел,
как танк завершил полукруг, разогнался до  предельной  скорости  и  достиг
гряды цветущего терновника, который рос  по  обочинам  дороги,  ведущей  к
лесу. Башня танка то показывалась, то исчезала в неровном ритме  движения.
Одно за другим били орудия.  Заряжающие  вошли  в  ритм,  наводчики  ввели
поправки. На броне появились первые следы попаданий.
   Вернулся запыхавшийся эсэсовец и припал к окулярам бинокля.
   - Достали их! - заметил капитан и за его спиной  поднял  вверх  большой
палец.
   Никто из экипажа танка не видел этого  пальца,  поднятого  в  пожелании
удачи. Томаш и Густлик лежали на дне танка, стонавшего от ударов снарядов.
Кос подполз  к  своему  постоянному  месту  и  прилип  к  прицелу  снятого
пулемета.  Широкая  грунтовая  дорога  полигона  поднималась  на   вершину
небольшого холма.
   - Близко! - крикнул Янек, увидев прямо перед собой деревья.
   Григорий, сжимая рычаги, прильнул к перископу и уже не пел. В ответ  на
слова Коса он отрицательно покачал головой к процедил сквозь зубы:
   - Нет. Теперь они запляшут.
   Высоко вверху пропели два снаряда, и огонь неожиданно прекратился. Янек
поднялся  в  башню,  припал  к  перископу  и  сразу  все  понял:  немецкие
артиллеристы, направляя стволы орудий  вслед  за  танком,  передвигали  их
влево. Правая пушка уже  не  могла  вести  огонь,  и  офицер  дал  команду
развернуть орудие.
   Артиллеристы быстро вытащили сошники,  и  расчет  второго  орудия  стал
перетаскивать пушку на новую позицию.
   В это время танк замедлил ход, покачнулся, замер на  минуту,  выбираясь
из выемки. Вот он перевалил через насыпь, накренился вперед и  ринулся  на
врага. Артиллеристы еще вбивали  сошники  орудий.  Хромой  офицер  отдавал
приказания, солдаты подносили снаряды из ящиков, но им уже не суждено было
выстрелить. Танк обрушился на орудия и раздавил  их.  Тех,  кто  не  успел
отскочить, он вмял гусеницами в землю и, не задерживаясь  ни  на  секунду,
помчался дальше.
   Из бункера вышел  капитан  Клосс  с  пистолетом  в  руке  и  с  улыбкой
посмотрел на удаляющийся, едва заметный за деревьями силуэт  танка.  Возле
бункера сидел офицер-артиллерист и отстегивал сломавшийся протез,  напевая
себе под нос старую фронтовую песенку об убитом товарище,  лучше  которого
не найти.
   - Верт! - позвал бригаденфюрер своего верного адъютанта. -  Сообщите  в
соседние части и на позиции зенитных орудий об  этом  взбесившемся  пустом
ящике. Пусть целятся спокойно. В танке нет ни одного снаряда.
   В то время когда звонили телефоны и радиостанции  передавали  тревожные
сигналы, в середину ползущей  через  лес  вражеской  колонны  автомашин  с
боеприпасами с боковой дороги врезался танк, похожий на привидение.  Башня
была в пробоинах, подкрылки болтались и дребезжали, к броне передней части
корпуса  прицепились  неизвестно  где  сорванные   обломки   металлических
предметов.
   Прежде чем водители успели заметить орла на броне, танк  столкнул  одну
из машин в кювет, набрал скорость и, ударив сзади очередную жертву, свалил
и ее с насыпи. Бензин  из  разбитого  карбюратора  вылился  на  коллектор,
вспыхнуло пламя, начали взрываться снаряды.
   Грузовики, идущие в голове колонны, увеличили скорость и  у  въезда  на
мост  разнесли  пост  службы  регулирования   движения.   Солдаты   охраны
выстрелили вверх, но водители уже загнали машины на мост  и  остановились,
воткнувшись в колонну артиллерийских орудий, двигавшуюся с противоположной
стороны.
   В образовавшуюся на мосту пробку с ходу врезался  "Рыжий"  -  затрещали
перила, посыпались в воду раздавленные машины.
   Танк заметили на немецких позициях зенитных  орудий,  расположенных  на
ближайшей высоте. Сверкнул огонь выстрела, и на  мосту  разорвался  первый
снаряд. Командир батареи в бинокль наблюдал за  пробкой  на  мосту,  видел
темный силуэт танка, показавшийся из груды разбитых  машин.  Шесть  мощных
стволов 88-мм калибра уверенно удерживали танк в прицеле. Дорога за мостом
опускалась и насыпь закрывала танк, поэтому офицер, не медля, скомандовал:
   - Огонь!
   Снаряды попали в цель. Их мощный удар сорвал башню  и,  перевернув  ее,
отбросил на насыпь. Похожая на пустую скорлупу огромного ореха, она слегка
дымилась. Офицер усмехнулся и спрятал бинокль в футляр.
   "Рыжий", неторопливо передвигая  гусеницы,  сполз  с  шоссе  по  крутой
насыпи,  преодолел  мелкий  ручей  в  низине  и  выкатился   на   поросший
кустарником пологий  берег.  Движение  это  напоминало  бесплодные  усилия
перерезанного пополам дождевого червя.
   Металлическая  прямоугольная  коробка  с  черным  кругом  вместо  башни
выползла на вспаханное поле, зацепила прошлогоднюю скирду и повалила ее на
себя. Сталь погрузилась в сырую землю,  корпус  осел,  гусеницы  вхолостую
перемешивали грязь. Двигатель  захлебнулся,  потом  вновь  взревел,  опять
захлебнулся и, наконец, заглох.
   Наступила мертвая тишина, тишина,  которая  обычно  предшествует  буре.
Из-под бесформенной копны гнилой соломы виднелись только часть гусеницы  и
угол передней части танка.
   Медленно  двинулась  заслонка  перископа  механика  и   упала   -   так
закрываются веки смертельно раненного человека.



4. ПОДРЫВНАЯ КОМАНДА

   Юго-западный ветер развеивал дым  над  бомбардируемым  Берлином  и  все
больше прижимал к земле грозовую тучу, в центре которой время  от  времени
сверкали молнии. Когда по радиосети, соединяющей батареи  противовоздушной
обороны, передавали тревожное  сообщение  об  уничтожении  танка  западнее
Ритцена, в наушниках уже стоял сплошной треск.
   -  Прорвана  оборона  на   Альте-Одер?   -   запрашивали   друг   друга
радиотелефонисты, прикрывая ладонями микрофоны.
   - Нет. Один танк. С первого же выстрела ему "шляпу" сняли, -  хвалились
зенитчики. - От нас видно.
   - Что видно?
   - Башню этого танка...
   Никому и в голову не пришло пойти по следам гусениц и найти  сам  танк,
который, как слепой, смертельно раненный зверь, переполз через высотку  и,
придавленный стогом прошлогодней соломы, завяз во вспаханном поле.
   Налетел резкий, порывистый ветер - предвестник грозы - и принес с собой
первые крупные капли дождя, расплескал их по скирде, спрятал в соломе. Те,
что упали на металл, оставили темные пятна, превращаясь в  пар  на  теплой
броне. Сверкнула яркая молния, загрохотал  гром,  начался  ливень.  Потоки
воды быстро заполнили борозды, смывая следы гусениц. Сверкало и  грохотало
так часто, словно природа хотела показать, что она способна  сравниться  с
мощью артиллерийской подготовки.
   Свет молний, проникая в  танк,  вырывал  из  мрака  неподвижные  фигуры
членов экипажа.
   Григорий еще не пришел  в  себя  после  лихой  езды:  лежал  на  спине,
раскинув руки, и хватал воздух короткими  глотками,  как  будто  с  трудом
отгрызал кусок за куском. Томаш, втиснутый  в  излом  брони,  левой  рукой
придерживал вещевой мешок, а в правой инстинктивно сжимал топорик. Густлик
сидел на корточках за спиной Янека, который находился на  месте  механика,
осматривая местность,
   - Далеко до этого дома? - тихо спросил Елень,
   - Близко.
   - А до леса?
   - Метров двести по открытому полю.
   - В дождь, может быть, проскочим?
   - С вышки увидят.
   - А когда ехали, что же они - не видели?!
   Черешняк молча прислушивался и, потеряв самообладание, резко заявил:
   - Они нас видели и придут.  Придут  и  подожгут.  Я  в  этом  гробу  не
останусь.
   - Сиди, не бойся. - Густлик положил тяжелую ладонь  на  его  колено.  -
Солома после дождя мокрая...
   - Тише, вы! - прервал их Кос, с минуту прислушиваясь  к  глухому  шуму,
который  доносился  сквозь  свист  ветра,  и  опять  уткнулся  в  объектив
перископа.
   За редеющими косыми полосами дождя он увидел выезжающую из леса полевую
кухню, которую тянул небольшой старый трактор. На сиденье под  брезентовой
крышей сидел солдат, одетый в  резиновый  плащ  с  капюшоном.  Он  ехал  в
направлении двухэтажного дома в виде башни, вмурованного в высокую  стену.
Под самой крышей сверкали умытые дождем форточки.
   Трактор подъехал к  воротам,  которые,  однако,  оставались  закрытыми.
Только после того как солдат ударил колотушкой по  рельсу  -  один  раз  и
после этого еще три, - кто-то внутри открыл небольшое  окошечко  в  стене.
Приехавший с кухней подал термос, получил назад пустой и  одну  за  другой
просунул три буханки хлеба. Потом уселся на  свое  место  под  брезентовой
крышей и поехал, покачиваясь на выбоинах грунтовой дороги.
   - Привезли обед, - объяснил Кос.
   - Много? - спросил Густлик, который, избежав  смерти,  ничего  не  имел
против того, чтобы перекусить.
   - Термос и три буханки хлеба.
   - Шесть человек. Что там может быть?
   - Не знаю. Даже повару не открыли, он постучал  и  просунул  все  через
окошко в стене.
   - Это опять какой-нибудь испытательный  полигон...  Как  бы  нам  здесь
снова не перепало.
   - И то правда. Надо удирать. - Он повернулся и озабоченно посмотрел  на
механика. - Григорий... Гжесь, сможешь?
   Грузин молча кивнул.
   - Я попробую, - предложил Елень. - Пока идет дождь...
   Он развернул свое мощное тело и начал  осторожно  раздвигать  солому  в
задней части танка,  прокладывая  себе  узкий  тоннель.  Сначала  двигался
медленно, потом добрался до менее плотных  слоев  и  наконец  почувствовал
дождь на ладонях, прохладу ветра на лице.  Сдвинул  шлемофон  с  головы  и
через паутину соломы  внимательно  осмотрел  залитое  водой  поле.  Вокруг
никого. Как барсук, выполз он из поры и, повернув голову, тихо позвал:
   - Вылезайте.
   Первым, извиваясь как уж, выполз Янек, и вдвоем они  помогли  выбраться
Саакашвили, вытягивая его за левую руку. В правой грузин судорожно  сжимал
саблю.
   - Единственное оружие, - как бы оправдываясь, шептал он.
   Минута молчания тянулась бесконечно.
   - Вот дьявол.
   Вместо головы Черешняка они увидели в соломенном коридоре туго  набитый
вещмешок.
   - Тьфу! - Елень махнул рукой. - Смерти боится, но еще больше боится  за
свой мешок. Такого быстрее пуля найдет.
   - Ну нет, - заверил Томаш, вычесывая пальцами стебельки из волос.
   Все четверо прокрались  на  другую  сторону  стога.  Дальше  начиналось
чистое поле, на которое слева смотрели узкие,  как  бойницы,  окна  из-под
крыши белого дома, а с башни - часовой с пулеметом.
   - Он был там? - спросил Густлик.
   - Нет. Сейчас только вылез.
   - Чтоб ему пусто было!
   Елень не мог прийти в себя от холода. Тело сотрясала нервная  дрожь.  А
дождь все шел, и тиковый мундир начал темнеть от влаги.  Грузина  колотило
от холода, и он с нетерпением подгонял остальных:
   - Ну идемте же. Я могу первым.
   Кос внимательно изучал поле. Единственная возможность спастись - это по
глубокой ложбине, описывающей едва заметный полукруг, пробраться в сторону
леса. Под прикрытием стога нужно  было  пробежать  два  метра  в  сторону,
упасть в ложбину и в дождевой воде, по жидкой грязи,  ползти  не  поднимая
головы.
   - Ребята, застегните  шлемофоны,  чтобы  вода  в  уши  не  попадала,  -
приказал Кос и согнулся, чтобы прыгнуть первым.
   За Косом с большим трудом последовал Григорий,  которому  очень  мешала
сабля.
   - Дай-ка этот ножичек, - остановил его Густлик и, выждав  немного,  как
заяц, прыгнул в ложбину.
   Ливень забрызгал грязью лица и гребенчатые шлемы так, что головы  стали
похожими на глыбы глины, которые неизвестно почему медленно  передвигаются
по полю.
   Последним полз Томаш. Через каждые три-четыре метра  он  останавливался
на минуту и подтягивал веревку, на которой был привязан его вещмешок.
   Никем не замеченные, они добрались до  первых  деревьев,  петляя  среди
пней и высматривая наиболее надежное укрытие. Наконец Янек нашел небольшую
ложбинку, поросшую кустами орешника и ольхи, которые  успели  уже  одеться
листвой. Они забрались в  самую  густую  чащу,  накрылись  брезентом,  что
раздобыли еще на подземном заводе, и прижались друг к другу, как волчата в
логове.
   - Пригодился и чехольчик, хоть на голову не  капает,  -  стуча  зубами,
проговорил Густлик.
   - Весь в дырках... Ни к черту... - вставил Томаш.
   И он сразу, же подумал о том, что дырявый или целый - все  равно  домой
этот брезент не потащишь. Коня отец получил от генерала в Гданьске, корову
пригонит плютоновый, что на левом берегу Вислы живет, а  вот  дождутся  ли
они сына своего - это еще не известно.
   Долго молчали. Боялись двинуть онемевшими ногами,  чтобы  не  растерять
тепло, которое  собралось  под  брезентом.  Только  когда  где-то  высоко,
покрывая  шум  ливня,  просвистел  тяжелый  снаряд,   все   вздрогнули   и
переглянулись. Кос промолвил  лишь  одно  слово,  но  таким  тоном,  будто
произносил имя любимой девушки:
   - Дальнобойная... Останемся живы, Томск, - я тебе целую палатку  найду.
Наши денька через два могут быть здесь.
   Черешняк не ответил. Все  прислушивались  к  тишине,  которую  нарушали
барабанящие по брезенту капли затихающего дождя.
   - Хоть бы немного солнца, - вздохнул Григорий. - Все промокло. У нас  в
Грузии даже зима теплее...
   Янек достал из кармана гимнастерки фотографию командира и  его  орде