съехидничал капрал.
   Под днищем танка и в самом деле что-то заскреблось и раздались  сильные
удары.
   - Что за черт? - удивился Саакашвили.
   - Танкисты! - кричал снаружи Лажевский. - Дайте пять метров вперед!
   - Вперед, - приказал Янек механику.
   Не дожидаясь, пока танк двинется, он вылез через башню  и  соскочил  на
землю.
   Он уже готов был спросить Даниеля, кому понадобилось передвигать  танк,
но в этот момент там, где только  что  стоял  "Рыжий",  из  узкого,  почти
вертикального лаза выполз поручник и помог выбраться старшему офицеру.
   - Вот не повезло, как раз...
   - Какое не повезло! - толкнул его в бок Магнето. - Докладывай. Это тот,
кого ты ищешь.
   - Не врешь? - спросил Янек.
   - Слово. - Лажевский поднес два пальца вверх, как для присяги.
   Танкист достал из планшетки пакет и щелкнул каблуками.
   - Товарищ полковник, пакет из штаба армии. Докладывает сержант Ян Кос.
   Артиллерист взял конверт.
   - Вам что, приказали прямо на танке в мой штаб  въехать?  -  недовольно
пробурчал он.
   Он отошел под арку  уцелевших  ворот,  перерезал  ножом  нитки,  сломал
печать и начал читать при свете электрического  фонарика,  который  держал
офицер, помогавший ему выбираться из подземной квартиры штаба.
   - Через час выступаем, - сказал полковник,  обращаясь  к  поручнику.  -
Сообщите  в  полки.  Направление  на  Шарлоттенбург.  Будем   обеспечивать
наступление дивизии имени Костюшко.
   Поручник отдал честь и исчез в проеме,  а  полковник  подошел  к  Косу,
стоящему по стойке "смирно".
   - Поедете с нами.
   - У меня кроме танка четыре пехотинца, пять  разведчиков  и  гаубица  с
расчетом.
   - Гаубицу отправим в батарею, а остальных возьмите как десант.
   - Слушаюсь.
   - Не думал, что меня кто-нибудь  найдет  в  этой  неразберихе,  да  еще
ночью. - Полковник пожал руку сержанту и подхорунжему в повернул в сторону
ворот.
   - Разрешите, я тоже с вами, - предложил Стасько.
   - Ладно!
   - Янек! - закричал Густлик. - Бегом ко мне, не удержу!
   - Что там? - забеспокоился Янек.
   - Глянь на пехоту, что нас в бою прикрывала.  -  Он  показал  на  обоих
Шавелло.
   - Уже из Госпиталя? - удивился Янек. - А как сержант Огонек?
   - Все в порядке,  -  ответила  девушка,  высовывая  голову  из-за  плеч
Константина и Юзека.
   - Маруся, - тихо произнес он, не двигаясь с места.  -  Ты  с  нами  шла
через это проклятое шоссе? Почему не сказала?
   - Твое место в танке, мое - в цепи. О чем тут говорить!
   - Зачем сюда пришла?
   - За колечком, - улыбнулась девушка и положила руки ему на плечи.  -  И
за вознаграждением. Трудно ведь найти "Рыжего" в таком месте.
   - В польском мундире? - не переставал удивляться Кос.
   - Авансом, - ответила она, продолжая улыбаться, и, прижимаясь  к  нему,
прошептала на ухо: - Я написала, как ты  просил.  Командующий  армией  дал
согласие в подписал красным карандашом.
   - Экипаж, не глазеть! - подал команду Густлик.
   Все отвернулись, чтобы не мешать целующимся.  Елень  оперся  локтем  на
крыло танка.
   - Шарик, ко мне! И не подглядывай...
   И вдруг Елень оцепенел. Из штаба вышел поручник, их поручник, их первый
командир, но уже в форме советского капитана. Елень  с  такой  силой  сжал
кулаки, что край крыла отогнулся вверх. Затем закрыл глаза рукой  и  снова
открыл. Капитан удалялся.
   - Янек...
   - Не мешай, - засмеялся Кос.
   - Григорий! - через минуту закричал Елень, когда капитан почти исчез  в
темноте. - Послушайте, я видел собственными глазами...
   - Кого?
   - Я только что его здесь видел. Значит, это не он под Вейхеровом...
   - Если это шутка, то очень глупая, - сказал Кос.
   - Янек!
   Густлик сказал это таким голосом, что Косу стало не по себе. Он подошел
к другу и обнял его за плечи.
   - Ну, хватит. Чего надулся? В такую ночь все может показаться.


   Лидке казалось, что во время ужина генерал  внимательнее,  чем  обычно,
смотрит на нее, как бы не решаясь заговорить с ней. Допивая свой  вечерний
стакан крепкого чая, он молчал  и  вертел  в  руках  шкатулку  из  черного
дерева, затем, бросив ее в угол, ушел в свою  комнату.  Через  приоткрытую
дверь видна была его тяжелая темноволосая голова, склоненная над бумагами.
   Лидка вынесла грязную посуду на кухню, погасила свет,  открыла  окно  и
села к  радиостанции.  Сегодня  было  ее  дежурство  до  двенадцати  ночи:
пятнадцать минут прослушивания, пятиминутный перерыв для  отдыха  и  опять
прослушивание.
   Она сняла сапоги - босые ноги утонули в  пушистом  ковре,  руки  удобно
положила на подлокотники кожаного кресла. На  стенах  темнели  картины,  в
стеклянных шкафах поблескивали хрусталь и серебро. Из окна тянул  приятный
холодок, смешанный с запахом леса.
   Штаб армии разместился в одной из  вилл  в  пригороде  Берлина.  Виллы,
настоящие дворцы,  еще  несколько  дней  назад  принадлежали  гитлеровским
богачам. Здесь было  много  ценных,  прекрасных  вещей,  но  у  Лидки  они
вызывали брезгливое чувство. Только шкатулка, которую  генерал  бросил  на
пол, очень понравилась ей.
   Во время первого перерыва она подняла шкатулку и  сложила  в  нее  свои
девичьи драгоценности: губную помаду, коробочку с пудрой,  ножницы,  пилку
для ногтей, флакон духов с запахом фиалок.
   Она приняла два  доклада,  выдала  расписку  в  их  получении.  Генерал
услышал работу ключа и через минуту  вышел  к  ней.  Он  читал  донесения,
наклонившись к узкой полоске света от шкалы радиостанции.
   - Хорошо, -  сказал  он  и,  посмотрев  по  сторонам,  спросил:  -  Где
шкатулка?
   - Черная? - удивилась она. - Которую вы  выбросили?  -  Она  подала  ее
генералу.
   Он кивнул головой и, вытряхнув содержимое, унес  в  свою  комнату.  Это
было странно.
   Генерал вернулся, сел рядом и молча посмотрел на нее.
   - Пауза, - сказал он, посмотрев на часы, и, когда она  сняла  наушники,
спросил: - Тебе Маруся говорила, о чем рапорт, который ты привезла?
   - Нет.
   - Прочитай.
   Генерал  придвинул  к  свету  лист  бумаги  с   резолюцией   советского
командующего армией, сделанной красным карандашом.
   - Я догадалась, - ответила она помолчав.
   - Я знаю, что это тебя не радует, - генерал говорил тихо и сердечно,  -
но ты молода и красива. У тебя вся жизнь впереди, и  много  хорошего  тебя
ждет в ней. Я считаю, что ты не должна им мешать.
   - Почему? - спросила она, злясь на то, что начальник вмешивается  в  ее
личные дела.
   - Потому, что это будет похоже на то, как если бы ты подобрала  что-то,
что уже однажды выбросила. Не  потому  ли  тебя  это  заинтересовало,  что
кто-то другой поднял?
   От волнения у нее перехватило  горло.  Что  за  сравнение  человека  со
шкатулкой?
   - Маруся прибудет в нашу армию, а остальные формальности после войны, -
продолжал генерал. - Этот лист бумаги решает судьбу  двух  людей,  любящих
друг друга. -  Он  расправил  ладонью  согнутый  лист  и  после  минутного
колебания добавил: - Я хотел бы, чтобы ты поняла  и  хорошо  относилась  к
ним.
   Генерал вернул шкатулку, слегка погладил девушку по голове и вышел.
   Лидка молча включила радиостанцию. Со стиснутыми зубами и  прищуренными
глазами, она старалась уловить среди  писка  и  свиста  позывные  танковых
частей. Ей казалось, что она держит в руке ненавистный лист, рвет  его  на
мелкие кусочки и разбрасывает. Или что бросает его в огонь и смотрит,  как
лист чернеет, морщится, горит.
   В полночь она окончила дежурство и уснула неспокойным сном.
   На рассвете ее разбудил вой сирены, а через минуту земля  задрожала  от
разрывов бомб. Когда она выбежала на улицу, самолетов уже не было.
   - "Юнкерсы", - пояснил водитель транспортера. - Три  было.  Один  сбили
наши зенитчики. Успели набросать зажигательных, а лес сухой как солома...
   Только  теперь  Лидка  заметила,  что  кровля  виллы,  на  которой  они
размещались, пылает и огонь уже лижет стены первого этажа.
   - Уже час, как генерала к  командующему  армией  вызвали,  -  продолжал
механик, - но у нас все в порядке: никто не  ранен,  радиостанцию  вынесли
вовремя, сейф тоже...
   - Бумаги на столе остались, - неожиданно для себя сказала она.
   - Этого не знаю. Мы не брали.  -  Он  подумал  секунду.  -  Может,  сам
генерал перед уходом положил в портфель? Но сейчас уже поздно, хоть бы кто
золотые горы сулил - не найдешь.
   Лидка смотрела на золотистые языки пламени, которые уже лизали  оконные
рамы генеральской комнаты, и сердце ее билось все сильнее.



24. НОЧНОЙ МАРШ

   Получив приказ сопровождать гаубичную  бригаду  к  Шарлоттенбургу,  Кос
слегка опешил. Им предстояло выйти на шоссе, которое они  несколько  минут
назад форсировали, и двигаться по нему в восточном направлении,  к  центру
города, ведя борьбу с потоком гитлеровских войск, текущим на запад.  Такие
действия ведутся обычно пехотой или танковыми подразделениями, но  как  их
осуществить с помощью одной лишь артиллерии?
   Между тем не прошло и часа, как положение в  Шпандау  коренным  образом
изменилось: переброшенные из резерва советские танковые  полки,  преследуя
по пятам отступающего противника, погнали его в расставленную в  десяти  -
пятнадцати  километрах  от  предместий  Фалькензее  западню.  Отверстие  в
берлинском мешке захлопнулось.
   Когда был получен приказ на выступление, шоссе, ведущее в центр города,
было уже свободно. Каждые сто  -  двести  метров  несли  службу  усиленные
взводами  автоматчиков  посты  службы  регулирования   движения,   готовые
отразить нападение какой-либо отступающей группы противника.
   "Рыжий" со значительным десантом на броне шел в  центре  колонны  среди
штабных  автомашин;  рядом  двигался  последний,  чудом  уцелевший  в  бою
мотоцикл.
   Ночь была светлой от пожаров. Когда подошли к каналу Хафель, закованная
в  бетонные  берега  вода  показалась  расплавленным,   медленно   текущим
металлом. У сгоревших вокруг домов, казалось,  сохранились  лишь  фасадные
стены, изукрашенные,  как  после  маскарада,  обрывками  афиш,  сорванными
вывесками и многочисленными кичливыми лозунгами, среди которых чаще  всего
повторялись в общем-то правильные мысли: "Лучше смерть,  чем  рабство",  а
также "Берлин вечно будет немецким" и огромная буква "V".
   Янек подтолкнул Густлика и сказал:
   - Конечно, Берлин будет немецким, но не гитлеровским.
   - Ага,  -  ответил  Елень.  -  "V"  означает  "Виктория",  а  по-нашему
"победа". Победа, только наша.
   Тут и там лозунги были завешаны кусками белой ткани различной  формы  и
размеров - флагами капитуляции.
   Улица  упиралась   в   набережную,   разнесенную   взрывом;   укатанный
многочисленными колесами, пологий спуск вел по развалинам  над  искрящейся
водой к мосту, распластавшемуся на многочисленных понтонах.
   С  берега  просматривалась  значительная  часть  растянувшейся  впереди
колонны. Слегка покачивались на ходу гаубицы. В буксирующих их грузовиках,
на   снарядных   ящиках,   расположились   сгорбившиеся    от    усталости
артиллерийские  расчеты.  Скатанный  брезент  заменял   постель.   Повсюду
развевались бело-красные флажки. На бортах и кабинах белели лозунги -  как
официальные, так и родившиеся в  результате  творчества  водителей  -  "За
Варшаву", "Отомсти за Майданек", "От Люблина до Берлина" и многие другие.
   Кос терпеливо ждал, пока  придут  машины  полка,  двигавшегося  впереди
штаба, затем пропустил все командование и наконец, заметив  образовавшийся
в потоке машин разрыв, приказал Григорию двигаться.
   - Стой! - Сапер-регулировщик флажком остановил танк перед самым въездом
на мост.
   - Мы с ними, - объяснил Лажевский со своего мотоцикла.
   - Нельзя. Эти пугачи по три тонны весят, а ваша штучка - тридцать три.
   - Это река или канал? - спросил с башни Кос.
   - Река Хафель, а там, чуть дальше на север, в нее впадает Шпрее.
   - Переправа давно действует?
   - С двадцать седьмого. Четвертая ночь пошла, как наш  батальон  ее  для
русских танков навел. Приятно соотечественников повстречать.
   - Привет, сапер! - закричал Вихура, появляясь из танка, и сунул  ему  в
карман шинели бутылку трофейного вина. - Если  ноги  промочишь,  то  потом
погреешься. Вливаешь в горло, а пятки греет.
   - Испробую. Ну пошел, - разрешил регулировщик, показывая на  опустевший
уже мост.
   Подхорунжий с места дал газ и, громыхая по балкам, переехал  на  другой
берег. "Рыжий" двинулся вперед, как осторожный  слон.  Вихура  подбежал  и
взобрался на броню.
   Т-34 шел, постукивая траками. Мост был узкий,  Саакашвили  вел  танк  с
большой осторожностью. По мере продвижения танка понтоны глубоко оседали в
воду, а потом всплывали, и настил выравнивался.
   На башне сидели Томаш и Янек; к ним присоединился Густлик и,  обняв  их
своими могучими руками, спросил:
   - Думал кто из вас, что мы до самого Берлина, к самому  лешему  Гитлеру
доедем?
   - Я в Радом три раза собирался, да так  и  не  выбрался,  -  рассмеялся
Черешняк.
   - Была у меня такая задумка, - сказал Кос. - Первый раз - когда танки к
Оке подошли. Загадал тогда: если  выбью  три  десятки,  то,  может,  и  до
Берлина доберемся, если только меня поручник в экипаж зачислит...
   - Янек, - Густлик понизил голос, - я же его, ей-богу, наяву видел.
   - Показалось.
   В этот момент танк тряхнуло  при  съезде  с  моста  на  противоположный
берег, капрал заскользил по наклонной броне вниз  и,  приземлившись,  едва
удержался на ногах.
   Танк сбавил ход, свернул направо и остановился на  сигнал  артиллериста
из взвода регулировщиков.
   - Командир танка - к командиру бригады! - приказал поручник из штаба.
   Кос снял шлемофон, надел фуражку и  спрыгнул  с  танка.  Направляясь  к
группе офицеров, собравшихся у газиков и полуторок, он одернул комбинезон,
поправил ремень. Рядом бежал Шарик, прилизывая сбившуюся на боку шерсть.
   - Гражданин полковник, сержант Ян Кос по вашему приказанию прибыл.
   - Орудия выдвигаются на  огневые  позиции.  Мы  со  взводом  управления
направляемся организовывать  пункты  управления.  Ваш  танк  выделяется  в
тыловое охранение. У вас есть план города?
   - Так точно.
   - Наша задача выйти на рубеж  между  рекой  Шпрее  и  каналом  Ландвер.
Нашли? Севернее политехнического института, западнее парка Тиргартен.
   - Нашел.
   - Выступаем через восемь минут. Вы свободны.
   Кос отдал честь, повернулся кругом и вернулся к танку.
   Густлик и Томаш драили банником ствол, Вихура  и  Григорий  обстукивали
траки гусеницы. При появлении командира они тут же  прервали  работу  и  в
ожидании новостей обступили его.
   - Магнето, сержант Шавелло, - позвал Янек, - штабное совещание.
   - Поэта бы пригласить, - предложил Вихура.
   - Хорошо, - согласился  Кос  и,  не  дожидаясь,  пока  капрал  приведет
сержанта, уточнил задачу. - Мы являемся арьергардом и  прикрываем  колонну
управления бригады. Здесь охранение не вышлешь...
   - Когда мы брали  Прагу,  довелось  командовать  штурмовой  группой,  -
сказал Шавелло. - Одни наносят удар, другие прикрывают.
   - Нужно действовать как во время восстания, -  предложил  Лажевский.  -
Если нас  обстреляют,  вы  открываете  огонь  из  танка.  Я  на  мотоцикле
выскакиваю вперед, мы спешиваемся, втроем атакуем,  а  сержант  Шавелло  с
остальными занимает дом напротив и прикрывает огнем...
   - Есть и старшие по званию, - скромно  заметил  Константин  и,  потирая
колено, добавил: - Кости ломит. Юзек, где у тебя этот муравьиный спирт?..
   - Я только что школу окончил, у меня практики нет. Может,  в  следующий
раз, - пытался объяснить сержант Стасько.
   - Так это же Берлин! - неожиданно разозлился  Вихура.  -  Когда  еще  в
следующий раз!
   Шарик, наблюдающий за совещанием с танка, недовольный криками,  тявкнул
на капрала.
   С того времени как они съехали с моста, по настилу понтонов  непрерывно
шла колонна машин с  боеприпасами,  ремонтными  мастерскими,  перемещались
склады.  Одним  словом,  двигалось  большое  тыловое  хозяйство  гаубичной
бригады.
   В начале совещания Саакашвили взобрался на броню и,  держась  рукой  за
ствол, сидел по своей привычке на корточках и посматривал  на  проезжающую
колонну.
   - Вейдеда... -  неожиданно  произнес  он  и  распрямился  как  пружина,
прыгнул через головы стоящих и гаркнул: - Янек! Густлик!
   Он, как мяч, отскочил от  земли  и  помчался  вслед  за  грузовиком,  в
котором в форме советского капитана рядом с шофером сидел  человек  с  так
хорошо знакомым ему лицом.
   Грузовик выехал на набережную и, чтобы догнать идущие  впереди  машины,
резко  прибавил  скорость.  Заметив,   что   погоня   бесполезна,   грузин
остановился. Машина растворилась в сумерках.
   Первым догнал грузина Шарик, вслед за ним - Кос.
   - Что случилось? - спросил он, запыхавшись.
   - Девушки ехали? - подковырнул Густлик.
   - Я его видел.
   - Какая на нем была форма? - Елень даже не спросил, о ком идет речь.
   - Советская, со звездочками капитана.
   - Я его тоже в советской форме видел! Вот так штука! - заметил  силезец
после минутного молчания. - Номер машины не помнишь?
   - Нет, но на борту какие-то слова.
   - Какие? - спросил Кос.
   - Не понял...
   - Невозможно, - покачал головой Янек.
   - Все бывает, - настаивал Густлик.
   - Знаешь,  как  это  могло  быть?  -  объяснял  Саакашвили.  -  Он  под
Вейхеровом отдал другому свою шинель. Того убили, а документы  в  карманах
были. А его тем временем ранили...
   - С ума вы посходили, - остановил их Кос.  -  Кто  документы  в  шинели
носит?.. Невероятно, чтобы он жил и не дал о себе знать.
   Подбежал Томаш.
   - Приказано ехать, - сообщил он.
   Со стороны стоянки штабных машин послышался тройной сигнал.
   - К машине! - приказал Янек.
   Все моментально преобразились. Приказ отодвигал все проблемы  на  более
поздний срок, повелевал действовать - смело и решительно.


   В  подвале  углового  дома,  узкие  окна  которого  выходили   на   две
пересекающиеся улицы, пехотинцы оборудовали полковой пункт  управления.  В
глубине,  за   столом,   освещенным   переносной   электрической   лампой,
расположились начальник штаба и несколько офицеров, а  у  самого  входа  -
радист,  телефонисты  и  командир,  который  охрипшим  голосом  кричал   в
телефонную трубку:
   - "Росомаха", не топчись на одном месте. Доложи о взятии этих домов  не
позднее чем через час. "Барсук" и "Куница" готовы, ждут тебя. На  рассвете
атакуем станцию.
   Телефонист на лету поймал трубку. Все было так же, как  под  Ленино,  в
Праге, на Померанском валу или под Ритценом, но в то же  время  совершенно
иначе - ведь вокруг пылал и гремел от взрывов Берлин.
   - Как там советские танкисты? - спросил полковник начальника штаба.
   - Не докладывали о новых потерях. Только два  танка  сожжены  в  начале
боя.
   -  Нет  смысла  выдвигать  их  вперед.  В  развалинах  любой  сопляк  с
фаустпатроном может хороший экипаж загубить... Что показал пленный?
   - Это - станция метро. Вся под землей,  с  железобетонным  перекрытием.
Вокруг блиндажи, укрепленные дома, соединенные проходами, оборудованными в
подвалах.
   Где  то  рядом  завязалась  перестрелка.   Майор   прислушался,   потом
продолжал:
   - Имеются вкопанные в землю "тигры". Пленный утверждает, что  не  знает
сколько, но не менее четырех. Обороняют станцию  кадровые  эсэсовцы,  рота
офицерского училища и юнцы из фольксштурма.
   - То, что спрятано под землей,  не  разгрызут  ни  советские,  ни  наши
семидесятишестимиллиметровки. Когда прибудут обещанные гаубицы?
   - Час назад прошли мост через Хафель.
   Неподалеку от окон штаба  разорвалось  одновременно  несколько  гранат,
затрещали автоматы.
   - Хорунжий!
   - По вашему приказанию прибыл, - доложил молодой офицер из  комендатуры
с медалью "Отличившимся на поле боя".
   - Что это за шум? Не подпускайте их. Они мешают работать.
   - По каналам просачиваются, гражданин полковник.
   - Разведайте в направлении Берлинерштрассе, нет ли там артиллеристов.
   Хорун