ефонист и командир полка,
который охрипший голосом кричал в трубку:
   - Я говорил, что время перед рассветом - твое! А теперь лезь  по  голой
земле, ползи, но к насыпи должен добраться... Что будет потом - мое  дело.
Вперед, черт возьми! "Барсук" и "Куница" на исходных позициях. Ждем тебя.
   Телефонист на лету поймал брошенную трубку.
   - Привести советского разведчика и этого босого танкиста.
   - Есть! - ответил начальник охраны штаба и вышел, отвернув брезент.
   Полковник  в  бинокль  осматривал  луга  предполья,   городские   дома,
окруженные зеленью и белизной садов, начинавших цвести. Сады  тянулись  по
лесистому  откосу  Зееловских  высот.  Немного  левее,   над   горизонтом,
виднелись два светлых столба дыма и  слышен  был  резкий  звук  непрерывно
стреляющих орудий. В то же время вокруг КП было спокойно  -  лишь  трещали
автоматы да вели огонь две или три батареи батальонных минометов.
   - Хитрецы, - пробурчал полковник, обращаясь к начальнику штаба. - Мы  у
них под носом, а большинство орудий молчит.
   - Ждут, - кивнул головой майор и добавил: - Дамбы - как  ловушка.  Если
даже танкист говорит правду, то за ночь  его  друзей  могли  вытеснить  из
шлюза.
   - Ночью не вытеснили, - усмехнулся полковник и показал рукой  на  узкие
столбы дыма на горизонте. - Однако не знаю, теперь...
   - "Барсук", - сказал телефонист, подавая трубку.
   - Слушаю... Так... Понял... Ждать, только ждать, пока не будет приказа.
   Брезентовый полог приподнялся, и вошли Черноусов  с  Черешняком,  а  за
ними проскользнул хорунжий из комендатуры и остался у дверей.
   Полковник никому не дал доложить.  Взял  Томаша  за  руку  и  подвел  к
смотровой щели.
   - Где ваш шлюз?
   - Не видно.
   - Там? - спросил со злостью полковник и показал рукой вправо.
   - Нет. Примерно там, где вон те два столба  дыма.  Пора  бы,  гражданин
полковник...
   - Не мудри. - Командир качнул головой и, легко оттолкнув  его,  спросил
Черноусова: - Много заграждений на плотинах?
   - Нет.
   - В зданиях?
   - Немного. Но над самой землей в стенах  сделаны  амбразуры.  Есть  для
стрелков, но есть и большие, для орудий, для стрельбы прямой наводкой...
   - Около моста на  площади  расположена  зенитная  батарея,  -  вмешался
Черешняк и в ответ на вопросительный взгляд полковника сказал: - Я видел.
   - Издалека?
   - Совсем близко, - многозначительно  произнес  тот  и  добавил:  -  Был
договор, чтобы на рассвете краевые очереди...
   - Старшина, - сказал полковник, не слушая Черешняка.  -  Остаетесь  при
штабе до взятия Ритцена, а там  встретите  своих.  Так  я  договорился  по
телефону. Город - как ворота в стене. Когда сорвем их с петель, две  армии
через них двинутся.
   - Есть просьба, товарищ командир полка...
   - "Четырнадцатый" из "Росомахи", - доложил телефонист.
   - Ну и как? - бросил полковник в трубку и с минуту  слушал.  -  Хорошо.
Остальное  меня  касается,  как  умершего  свадьба.  Ты  на  плотине?   На
плотине?.. Хорошо. Сиди... Что с того, что у вас там пекло!  Сделаешь  шаг
назад - под суд отдам, а кто первым в город ворвется  -  тому  не  пожалею
награды.
   Окончив разговор, он бросил по привычке трубку  и  приказал  начальнику
штабной охраны:
   -  Давай  на  позицию  пулеметной  роты,  и  пусть  дадут  три  длинные
трассирующие очереди на те два дыма. Красными. И низко над землей...
   - Они уже ждут, - ответил, козыряя, офицер и вышел.
   - Есть просьба, товарищ командир полка, - повторил Черноусов.
   - Какая?
   - Ждать при штабе для того, кто  не  привык,  скучно.  Прошу  разрешить
присоединиться к батальону "Росомаха". Там  у  меня  знакомый  сержант,  и
товарищ полковник говорил...
   - Что говорил?
   - Насчет медали. Польской пока у меня нет, - показал он на гимнастерку,
откидывая плащ-палатку.
   Полковник посмотрел ему в глаза,  крепко  пожал  руку  и  только  потом
сказал:
   - Хорошо.
   Черноусов, козырнув, сделал поворот кругом. За ним вышел Черешняк, а за
Черешняком, как тень, - хорунжий.  Они  молча  двинулись  к  передовой,  а
затем, пригнувшись, побежали по открытому месту. Только в  траншее  офицер
придержал Томаша за плечо:
   - Рядовой, вы куда?
   - Со старшиной.
   - За каким чертом?
   - Чтобы поближе... Там товарищи остались, - показал он рукой в  сторону
шлюза.
   В нескольких десятках метров в стороне, с соседнего укрытия, вырытого в
насыпи, закудахтал басом ДШК - крупнокалиберный  пулемет.  Плоской  дугой,
словно железный  прут,  раскаленный  в  огне,  перечеркнула  небо  длинная
трассирующая очередь.



10. ПОЛОВОДЬЕ

   Снаряды повредили бетонное перекрытие блиндажа. Трещина на левой  стене
увеличивалась с каждым  попаданием  и  наконец  разошлась  настолько,  что
образовалась длинная щель  с  рваными  краями,  через  которую  пробивался
рассвет, грязный военный рассвет с задымленным небом.
   Густлик взглянул вверх красными от пыли глазами, вздохнул и прошептал:
   - Не дождемся мы этого сигнала...
   Дал очередь из автомата  по  немцу,  приподнявшемуся  бросить  гранату.
Немцев было больше десятка. Прячась за остатками стены и  в  руинах  дома,
они  ловили  мельчайшую  оплошность  обороняющихся.   "Рано   или   поздно
кто-нибудь из них попадет в амбразуру - и тогда конец, -  думал  Елень,  -
если только перекрытие раньше нам на голову не свалится".
   Два танка и самоходное орудие методически выпускали снаряд за снарядом.
К счастью, с фронта амбразуру прикрывали развалины,  и  снаряды,  падая  в
плоское перекрытие под острым углом, рикошетом отскакивали в с  воем,  как
бы злясь, падали на минное поле за шлюзом, взрываясь вместе  с  насыщенной
тротилом землей.
   Густлик снова посмотрел в щель и в первое мгновение  не  поверил  своим
глазам, он даже потер ладонью лоб в глаза, - бурую голубизну неба  прошили
рыжие полосы трассирующей очереди.
   - Красная! - закричал он, перекрывая треск пулемета и разрывы снарядов.
   Ему  не  ответили  ни  стреляющий  из  пулемета  Григорий,   ни   Янек,
притаившийся со своей снайперской винтовкой.
   За те несколько десятков минут, которые прошли  после  того,  как  была
разбита гармонь Черешняка, бой изменил их до неузнаваемости: Саакашвили до
крови разбил раненую щеку  о  бетон,  висок  Янека,  прикрытый  чалмой  из
мокрого полотенца,  стал  фиолетовым.  Оба  почернели  от  дыма,  смотрели
глубоко запавшими глазами, жадно ловили ртом воздух. Они  то  отскакивали,
то снова приникали  к  амбразурам,  пошатывались,  оглушенные  непрерывным
грохотом и пьяные от порохового смрада.
   Гильзы густо устилали пол, звеня при каждом движении ноги.
   Кос прицелился и выстрелил. Граната с выдернутой чекой выпала  из  руки
немца, закатилась в кирпичи и  с  сухим  грохотом  разбросала  их  во  все
стороны.
   Один из танков двинулся с  места,  подполз  поближе,  стараясь  выбрать
удобную позицию, с которой он мог бы всадить снаряд в амбразуру.
   - Вторая! - крикнул Густлик, показывая на  низкую  вишневую  полосу,  и
протянул руку в сторону переключателя.
   - Подожди, - удержал его Кос.
   - Вот бы успеть! Фрицы чувствуют, что повредили эту коробку. Лезут, как
собаки к колбасе.
   - А что, если это еще не сигнал?
   Они перекрикивались,  ни  на  секунду  не  отходя  от  амбразур.  Затем
послышался треск автоматной очереди Еленя, еще одной очереди  из  пулемета
Григория  и  звук  одиночного  выстрела.  Они   ждали,   покусывая   губы.
Пульсирующая в висках кровь отсчитывала драгоценные секунды.
   Янек положил  руку  на  переключатель.  Даже  если  бы  в  этот  момент
обвалилось перекрытие или внутрь влетела ручная граната,  то  он  все-таки
успел  бы,  хотя  бы  последним  судорожным  движением   мышц,   повернуть
металлический рычаг. И если это в самом деле сигнал, если вода  дойдет  до
Ритцена, когда двинутся войска... Тогда никто не смог бы сказать, что Косу
слишком рано доверили командование.
   - Третья, - прошептал он, видя, как вдоль шероховатого края расколотого
бетона проносятся одна за другой красные ласточки, протягивая  запачканную
дымом красную ленточку.
   - Третья! - крикнул он охрипшим голосом.
   Все заулыбались, и Кос, облегченно вздохнув, повернул ключ  детонатора.
Это мгновение придало смысл всей их борьбе. Они глубже натянули шлемофоны.
Янек прижал ладонями мокрые обрывки своей повязки  к  ушам.  Еще  какое-то
мгновение они ждали взрыва, а потом на их лицах  застыла  гримаса  полного
разочарования.
   Кос повторил движение ключом и снова какую-то секунду  ждал.  Напрасно.
Прикладом он разбил бакелитовый корпус,  вырвал  кабель  и  прижал  его  к
контактам аккумулятора. Не двигаясь, они подождали еще  несколько  секунд,
хотя уже знали, что  взрыва  не  будет.  Янек  сорвал  с  разбитой  головы
полотенце и швырнул его в угол. Он  почувствовал,  как  его  ладони  стали
влажными, а между лопаток, посредине спины, потекла струйка пота. Зря, все
зря...
   Из  бездействия  их  вывела  разорвавшаяся   невдалеке   граната.   Они
машинально осыпали пулями подступы к бункеру  и  притаились  с  оружием  у
амбразур, понимая, что их шансы резко упали.
   И вдруг Густлик взвыл. Протяжный  нечленораздельный  звук  вырвался  из
самой глубины его груди. Он прыгнул,  рванул  дверь,  ведущую  в  убежище,
повернул ключ и опять дернул, почти вырывая замок.
   - Ух, зарежу эту свинью!
   - Стой! - Кос припал к нему, схватил за плечо.
   - Смотри. - Густлик сбросил его руку.
   Он показал на разорванный, торчащий во все стороны пучок  проводов  под
потолком и на сидящего в  углу  обер-ефрейтора  с  окровавленными  губами,
который руками прикрывал голову, ожидая удара.
   - У него был нож?
   - Зубами, сволочь, перегрыз. Выслуживался, чтобы я его здесь оставил...
- Слезы бешенства текли по щекам Еленя. Он  перехватил  автомат  в  правую
руку, перевел затвор и прицелился.
   - Что ты этим изменишь? - остановил его Кос. - Ворота шлюза все равно с
петель не сорвешь.
   Елень  опустил  автомат.  Минуту  стоял,  словно  его  оглушили,  потом
приподнял голову и посмотрел Янеку в глаза.
   - Говоришь, не сорву? - Секунду он  еще  раздумывал,  затем,  захлопнув
дверь камеры, где сидел пленный, сказал громким  шепотом:  -  С  петель?..
Задержите еще хоть на две минуты...
   Он бросил автомат на пол и моментально скрылся за дверью.
   У Саакашвили кончилась лента, он схватил вторую и перезарядил пулемет.
   - Ошалел? - спросил он Коса, кивком головы показывая  в  сторону  люка,
через который выскочил Густлик.
   Кос дал очередь,  вторую,  отскочил  от  амбразуры,  через  которую  от
близкого разрыва сыпануло песком, и только тогда ответил:
   - Только чудо может спасти нашу пехоту под Ритценом.
   - А нас? - спросил Григорий. Он дал длинную очередь,  подождал  минуту,
но ответа не получил.


   Стукнув люком, Елень припал  у  края  окопа,  который  защищал  вход  в
бункер. Перед ним было несколько метров  ровной  как  стол  поверхности  -
взлохмаченный газон, затем - бетонное обрамление шлюза с  толстым  кнехтом
для швартовки. Над  самой  землей  посвистывала  очереди  пулеметов,  пули
срезали траву, рикошетировали от стальной тумбы,  царапали  бетон,  словно
хотели выдавить кровь из камня.
   Густлик подождал, пока разорвется очередной снаряд,  и  в  тот  момент,
когда на секунду замолкли очереди, а пыль и дым заслонили все  вокруг,  он
бросился вперед и соскользнул через край бетонного обрамления шлюза.  Нога
на несколько сантиметров  не  достала  до  скобы  лестницы,  сила  инерции
рванула его вниз, но в последний момент он успел уцепиться за  веревку,  с
помощью которой вместе с Косом перед этим вытаскивал ящики с боеприпасами.
Он раскачался на ней, зацепился ногой за скобу; подтянулся  и  перешел  на
лестницу.
   Задыхаясь, он сбежал вниз на палубу баржи. Извиваясь  как  уж,  укрепил
еще два каната за подвижный  гак,  расположенный  на  буе.  Затем  схватил
фаустпатрон, прилег у борта и начал старательно целиться в  среднюю  петлю
стальных ворот шлюза.
   Густлик нажал на  спуск.  Огненный  язык  пламени  вылетел  из  ствола,
тяжелый фаустпатрон ударил в металлический болт и лишь погнул его.
   Однако не это нужно было Густлику. Положив на  плечо  трубу  следующего
фаустпатрона, он прицелился в то место, которое высмотрел во время купания
и к которому саперы привязали проволокой взрывной заряд.


   У основания дамб, ведущих через подмокшие низинные луга  к  Ритцену,  в
неглубоких  окопах,  за  брустверами,  едва  прикрывавшими   головы,   под
автоматным и минометным огнем лежали пехотинцы, готовые подняться в атаку.
Бездействие растягивало минуты, а страх, как влага, вползал  под  мундиры,
проникал до костей.
   В кого-то попал осколок. Раненый застонал, зашевелился  и  тут  же  был
ранен снова. К нему подползла Маруся. Почти не поднимая  рук  над  землей,
она старалась разрезать ножом рукав. За ней, прижав  уши,  Шарик  тащил  в
зубах санитарную сумку. Он полз, прижимая морду к земле.
   Черноусов оглянулся на девушку и беспокойно  пошевелил  усами.  Немного
дальше, около босого Черешняка, лежал хорунжий из комендатуры. Он пробовал
вытереть перчаткой брызги грязи с портупеи и со злостью бормотал:
   - Что у них, глаз нет?.. Не заметили очереди...  Немногие  останутся  в
живых, пока твой шлюз взорвут.
   Грохнул минометный залп - и в нескольких метрах впереди замолк  укрытый
в воронке пулеметчик. Хорунжий прислушался - не отзовется ли?  Поняв,  что
солдат или убит, или тяжело ранен,  решил  показать,  кто  здесь  храбрый.
Вскочил и побежал.
   Томаш выскочил за ним, в три прыжка догнал его  и  подставил  подножку.
Оба упали, и только благодаря  этому  автоматная  очередь  прошла  над  их
головами. Еще прыжок - и они скатились в воронку.
   - Промазали, - с легкой усмешкой сказал офицер,  широко  открытым  ртом
ловя воздух.  -  В  следующий  раз  запомни:  не  путайся  под  ногами,  -
добродушно ворчал он, одновременно освобождая пулемет из рук убитого.
   - Не будь дураком, не давай убивать себя.
   - Рядовой, вы это мне?
   - Нет. В партизанах так говорили. Поговорка такая.
   Налетел огневой вал  с  нашей  стороны.  Стреляли  орудия  и  минометы.
Почувствовав, что это  уже  подготовка  к  штурму,  немцы  также  ответили
сильным огнем: ровными очередями били пулеметы, полевые орудия били прямой
наводкой. Близкий разрыв снаряда обсыпал песком лежащих в воронке.
   - Черт бы их побрал! - выругался хорунжий, сплевывая  темную  от  песка
слюну.
   Томаш не понял, или офицер ругает фрицев, или злится на то, что сержант
Кос еще не взорвал шлюз. В ответ на слова  офицера  он  на  всякий  случай
заметил:
   - Нужно избавиться от них, а то заживо похоронят.
   Огонь не утихал, не давая ни одной из сторон преимущества. На  поросших
лесом холмах за поселком блеснуло, вверху просвистели снаряды,  и  тяжелый
батарейный залп рванул землю,  поднял  шесть  фонтанов  грязи  в  двухстах
метрах за плечами пехотинцев.
   - Холера! - буркнул беспокойно хорунжий.
   Какое-то мгновение казалось, что наша артиллерия как бы ослабила  темп,
что враг берет верх, но внезапно на той стороне вспышки  стали  появляться
реже, грохот начал смолкать.
   Хорунжий отряхнул мундир, еще раз выплюнул песок  и,  пристроив  ручной
пулемет  на  краю  воронки,  открыл  стрельбу.  После  двух  очередей   он
высунулся, чтобы лучше видеть, и вдруг крикнул, вытянув руку к Томашу:
   - Вода!
   - Я же говорил, - спокойно пробормотал Черешняк.
   - Вода! За такое дело должны орден...
   - Гражданин хорунжий не вернул мне нож и мазь...
   - Вперед! - услышали они певучий голос, во все же  более  могучий,  чем
шум стрельбы.
   Они увидели тучную фигуру сержанта Шавелло, который поднимался с земли.
Рядом, из воронки, выскочил щуплый Юзек, вырвался вперед,  чтобы  прикрыть
дядю.
   - Ребята! Даешь Берлин! - закричал своим Черноусов и рванулся вперед  с
развевающейся за плечами накидкой.
   Хорунжий сорвался с места, поскользнулся на влажном песке, но, взмахнув
ручным  пулеметом,  удержал  равновесие  и  побежал   вслед   за   первыми
пехотинцами.
   С  пожелтевшей  травы,  с  подмокших  борозд,  из   неглубоких   окопов
поднимались солдаты, взбирались  на  дамбу  и,  разогреваясь,  увеличивали
темп. Страх перед  неизвестностью,  который  мучил  их,  когда  под  огнем
ожидали  приказа,  остался  теперь  за  плечами.  Злость,   предшествующая
рукопашной схватке, росла в  груди  у  них,  и  вдруг  впереди  разнеслось
хриплое и грозное:
   - Урр-а-а! Урр-а-а!
   Командир, стоя в стороне, смотрел в бинокль.  Он  видел,  как  вода  из
каналов заливает луга, видел  бурые  клочья  пены,  кипящие  между  домами
Ритцена, но, несмотря на это, лицо его было хмурое и напряженное.
   - Подтяните пулеметы и немедленно откройте огонь через  боевые  порядки
стрелковой роты. Если у немцев есть на крышах хотя бы несколько пулеметных
гнезд... - Он замолчал и махнул рукой штабу: - Идемте.
   Когда они подошли к дамбе, то увидели в ста метрах перед собой  девушку
в каске, которая, стоя на коленях, перевязывала какого-то пехотинца. Затем
вскочила и побежала вперед, а за ней - немецкая овчарка, держащая в  зубах
санитарную сумку.
   Со  стороны  Ритцена,   как   ошалелые   куры,   внезапно   закудахтали
скорострельные пушки. На  фоне  черных  холмов  и  темно-синего  неба  над
стрелковой  цепью  вспыхнули  осветительные  снаряды.  Несколько  снарядов
разорвалось на дамбе, в нескольких метрах перед девушкой и собакой.
   - Вызови полковые минометы, - приказал  полковник  сопровождавшему  его
радиотелеграфисту с зеленым ящиком на плечах. - Быстрее, сынок, быстрее!


   Удары двух фаустпатронов и взрыв части  заряда,  заложенного  саперами,
сорвали петлю и вырвали несколько листов из ворот шлюза. Вода,  прорываясь
через эти пробоины, стекала водопадом, усиливающимся с каждой секундой.
   -  Экипаж,  ко  мне!  -  крикнул  Густлик  с  палубы  баржи,   стараясь
перекричать шум. - Экипаж!
   Мощь бьющего с высоты потока начала со скрежетом гнуть ворота.
   - Экипаж!
   В бункере слышали только взрыв.  Кос  понял,  что  случилось,  и  отдал
приказ отходить. Он подтолкнул упиравшегося Григория в сторону люка.
   И вот на бетонном обрамлении шлюза на фоне уже  ясного  неба  показался
Саакашвили с автоматом через плечо, с саблей на боку. Он ловко вскочил  на
лестницу и начал поспешно спускаться вниз.
   В тот Момент, когда он соскочил на палубу, вода сорвала ворота с другой
петли, ударила в корму баржи. Наиболее натянутый швартов лопнул со звоном.
   - Янек! Янек! - хором кричали Густлик и Саакашвили. Заливаемые  высокой
волной, они удерживали баграми баржу у металлического крюка.
   На фоне неба показалась горбатая фигура Кугеля с вещмешком Черешняка на
плечах, с фуражкой ротмистра, которую он  перекладывал  из  руки  в  руку,
медля сходить по скобам.
   - Быстрее! - рявкнул Елень. - Погибнем из-за этой гниды. Янек!
   Они услышали очередь, и через минуту появился Кос. Он, стоя  на  скобах
лестницы, сделал несколько последних выстрелов из автомата.
   Граната, брошенная немецким пехотинцем, описала в воздухе дугу и, попав
в бурлящий водоворот в шлюзе, с шумом разорвалась.
   - Держи! - крикнул Кос, бросая автомат, а затем и снайперскую винтовку,
чтобы освободить руки.
   Густлик подхватил оружие на лету. Но, как  только  он  выпустил  багор,
лопнули натянутые канаты. Багор выскользнул  и  из  рук  Григория.  Баржа,
освободившись, без труда вырвала носовой швартов. Вода, которая  полностью
сорвала половину ворот, начала раскачивать вторую.
   Видя баржу, уносимую течением, Янек оттолкнулся  от  бетонной  стены  и
прыгнул. Стремительный водоворот подхватил его, покрутил несколько  раз  и
выбросил на поверхность.
   Он глотнул воздуха и поплыл. Пена слепила, била в лицо,  вода  заливала
уши, заглушая все звуки. Волны  старались  перевернуть  его,  подмять  под
себя. "Только бы вырваться из  шлюза,  только  бы  вынесло  на  берег",  -
ме