- Все будет по уставу. Доложим командиру бригады.  В  Ястрове  уже  так
было, что довоенные офицеры прямо из концлагеря в армию шли...
   - Нет, это бессмысленно, - перебил его ротмистр и, прихрамывая, зашагал
к грузовику.
   Со двора выбежал гнедой Калиты, тронул его лбом в  плечо  и  подвижными
черными губами захватил сахар с протянутой руки вахмистра.
   - Найдутся конь и сабля, а до Берлина недалеко уже! - крикнул  командир
эскадрона.
   Ротмистр оглянулся в тот момент, когда уже собрался  ухватиться  руками
за борт. На секунду он замер. Товарищи протянули ему руки - хотели  помочь
подняться в кузов - и вдруг услышали:
   - Подайте вещички.
   - Остаешься? С ума сошел!
   - Передайте жене, что я задержусь здесь...
   Медленно, на первой скорости, грузовик, круто  разворачиваясь,  выезжал
на шоссе. Один из офицеров подал ротмистру небольшой чемоданчик. Остальные
отдали честь.
   По мере того как грузовик набирал скорость, сидевшим в кузове  казались
все меньше  фигуры  солдат,  стоящих  у  ворот.  Уменьшался  и  человек  в
конфедератке с малиновым уланским околышем и в наброшенной на плечи шинели
- офицер, который решил задержаться здесь, прежде чем вернуться на Вислу.


   Генерал ехал в открытом виллисе, фуражку держал на  коленях.  Воздушный
встречный поток прорывался за стекло, теребил кудрявые волосы. Солнце было
впереди, сзади оставался зеленоватый прямоугольник радиостанции  и  гибкая
мачта антенны. В зеркальце он видел быстро догоняющий их  газик  -  машина
подпрыгивала на разбитом шоссе, поэтому рассмотреть в зеркало как следует,
кто их догоняет, было трудно. Грузовик  резко  просигналил  и  на  большой
скорости обошел виллис.
   - Такие гробы - и тебя обгоняют!
   - Тише едешь - дальше будешь, - философски возразил сержант  за  рулем,
уже пожилой и серьезный человек.
   - А ну-ка нажми. Кажется, это знакомый мне шофер.
   Водитель знал, куда он едет, и, конечно, сразу определил, что за  рулем
этого  самого  зеленого  из  всех  грузовиков  в  бригаде  сидит   "король
казахстанских дорог". Но он только  улыбнулся  и  немного  прибавил  газа.
Вихуре надо было приехать раньше и предупредить экипаж,  что  генерал  уже
близко. Пусть ребята приготовятся.
   Навстречу из-за взгорка, над которым стояло солнце, выскочил  грузовик.
Генерал бросил взгляд на него, присмотрелся внимательнее.
   - А ну-ка потише, - придержал он водителя  и,  узнав  высунувшегося  из
окна кабины Веста, приказал: - Стой!
   Взвизгнули тормоза. Генерал и Вест выскочили из машин, подбежали друг к
другу и крепко пожали руки.
   - В штабе фронта мне говорили, что ты приехал.
   - Я спрашивал о Первой армии, хотел тебя увидеть.
   Грузовик и виллис отъехали под деревья. Здесь у перекрестка росли дубы,
еще только-только начавшие одеваться в зеленый наряд. Но  они  были  такие
старые и раскидистые, что свободно могли укрыть под собой и десять  машин.
Немецкие самолеты уже несколько дней не появлялись в этих  местах,  однако
привычка маскироваться была сильна.
   Вест и  генерал  перепрыгнули  через  канаву,  по  тропинке  зашли  под
деревья, чтобы спокойно поговорить.
   - Это случайно, что я еще здесь. Наши уже к Одеру подходят.  Ты  был  у
Янека?
   - Был. Чего они здесь торчат?
   - Мы передали оборонительный рубеж советским соединениям, но  несколько
узлов сопротивления осталось наших, так что...
   Водитель машины Веста открыл капот, запустил на полные  обороты  мотор,
чтобы прочистить его, поэтому рев двигателя заглушил последние слова.  Оба
повернули к шоссе.
   - Я здесь как командир западни. Удастся или нет, но  все  равно  завтра
вечером двинемся.  Одним  рывком  должны  догнать  пехоту.  Полторы  сотни
километров, - объяснял генерал.
   - За два часа догоните, - рассмеялся Вест, - если будете  шпарить,  как
Вихура... Плютоновый Вихура. На том грузовике, что вас обогнал.
   - Знаю. - Генерал кивнул головой. -  Он  старался  успеть  предупредить
своих, что начальство приближается. Ну, всего хорошего.
   - До свиданья.
   Они попрощались и направились каждый к своей машине. Когда  виллис  уже
тронулся с места, Вест вытянул руку и показал поднятый большой палец -  на
счастье. С минуту он смотрел на генерала.
   - Довоенный генерал?  -  спросил  один  из  офицеров,  которые  сели  в
грузовик около "Хозяйства Коса".
   - Нет, - ответил, садясь в кабину, Вест. - Боевой.
   Когда машины разъехались, некоторое время на перепутье  царила  тишина,
затем на ветвях дубов запели птицы, застучал  дятел,  сбивая  прошлогодние
сморщенные от мороза листья. Из  цветущих  зарослей  ольховника  выглянула
косуля, посмотрела по сторонам и спокойно  стала  щипать  молодую  травку.
Затем она  вдруг  подняла  голову,  насторожилась,  уловив  мохнатым  ухом
приближающийся  из  глубины  леса  грохот.  Несколькими  прыжками   косуля
пересекла шоссе и исчезла из виду по другую его сторону.
   Раскачиваясь на выбоинах, подпрыгивая на торчащих из земли кореньях, по
лесной дороге подъехал ЗИС с  советскими  пехотинцами  в  кузове,  свернул
вправо, на восток, и остановился. Из кузова легко спрыгнула  Маруся-Огонек
и встала по стойке "смирно" перед высунувшимся из кабины Черноусовым.
   - Разрешите идти? - спросила она, приложив руку к берету.
   - Здесь... - Старшина показал пальцем на землю.
   - Завтра утром, в шесть ноль-ноль, - подтвердила девушка.
   - Чтоб как штык.
   - Так точно, товарищ старшина. - Маруся от радости слегка  приподнялась
на носки.
   - Я подвез бы тебя... Да и с дружками  повидаться  хочется,  но  дружба
дружбой, а служба службой.
   - Я поцелую их от вашего имени.
   - А крепче всего командира. - Черноусов рассмеялся  и,  взъерошив  усы,
грозным голосом скомандовал: - Кру-гом! Шагом марш!
   Маруся сделала поворот, отчеканила первые три строевых шага,  а  затем,
помахав солдатам на отъезжавшем ЗИСе рукой, пошла по обочине шоссе.
   Хорошо, когда тебе нет еще двадцати, идти в солнечный весенний день  на
свидание с любимым. Весело бежит по траве  длинная  тень.  Губы  с  трудом
удерживают улыбку.
   Пересвистывались птицы, и Огонек начала напевать  простенькую  маршевую
мелодию, а слова приходили в голову сами. Она пела об экипаже,  в  котором
служит стройный механик, сильный и добрый заряжающий, а еще умный пес.  Но
главное - любимый - командир. Она пела о танке, у которого сильный  мотор,
крепкая броня, громкое орудие и... самый любимый на свете командир.
   Жаль, что никто не мог записать эту песенку.



34. "ХЕРМЕНЕГИЛЬДА" ПОЯВЛЯЕТСЯ ИЗ-ПОД ВОДЫ

   Все сидели за столом серьезные, словно в штабе дивизии, а генерал  даже
положил на середину свою карту. Григорий толкнул Густлика в бок и  показал
ему глазами, что не только на суше, но  и  на  голубом  пространстве  моря
нанесены различные тактические знаки. Так как Налита  еще  у  ворот  успел
доложить генералу о готовности  эскадрона  к  выступлению,  то  теперь  он
только взъерошивал свои усы и постукивал ногой  об  пол,  отчего  легонько
позванивала шпора.
   - Говорите, Кос, - сказал генерал.
   Он не приказал доложить, а сказал  так,  как  будто  своего  начальника
штаба попросил: "Говорите". Янек взглянул, слышала  ли  эти  слова  Лидка,
сидевшая чуть в сторонке у своей радиостанции, и ответил  немного  громче,
чем было нужно:
   - В танке и на грузовике полтора боекомплекта. Баки полные и еще  бочка
в запасе. Можем выступить хоть сейчас и без заправки догнать...
   - Погодите, - остановил его генерал жестом. - Я уже говорил,  когда  мы
выступаем. А сейчас я хочу знать, ничего  вы  не  заметили  за  это  время
такого, что могло бы  подсказать,  где  гитлеровцы  намереваются  что-либо
предпринять? Последнюю ночь на вашем участке ничего не заметили со стороны
моря?
   С минуту царило молчание, только позванивала  шпора  вахмистра,  да  из
динамика включенной радиостанции тихонько попискивали сигналы Морзе.
   - Я проверял посты. Ночь стояла не темная, и было бы видно, если бы кто
плыл по воде, - ответил командир эскадрона.
   - А если под водой? - неожиданно спросил генерал. - Кто по этому поводу
что думает?
   Шарик,  медленно  ходивший  вокруг  стола,  подошел  в  этот  момент  к
Григорию, издал короткое ворчание и залаял.
   - Тише. Тебя не спрашивают, - обругал его Григорий.
   Шарик замолчал, вытащил  из  кармана  его  куртки  какой-то  лоскут  и,
придерживая его лапами, начал рвать зубами. При  этом  он  рычал  с  такой
злостью, словно напал на врага.
   - Прикажи ему лечь, - обратился генерал к Янеку.
   Кос присел около собаки.
   - Дай. Ну, говорю же тебе, дай, - повторил он, развернул голубое сукно,
осмотрел его и положил на стол. - Оказывается, Шарик не зря рычит.
   Генерал взял бескозырку, посмотрел на  золотистую  надпись  по-немецки:
"кригсмарине",  то  есть  "военно-морской  флот",  а  затем  вопросительно
посмотрел на Саакашвили.
   - В полдень нашел. На нашем участке, но  ведь  это  еще  с  мартовского
отступления немцев.
   - Не с мартовского, - возразил Янек. - Собака свежий запах чует.
   Лидка,  проверив  воротничок,  приподняла  его  и  только  после  этого
доложила:
   - Сегодня немцы по радио вызывали: "Херменегильде,  комм".  Может,  это
какой-нибудь корабль?
   Генерал улыбнулся, озабоченно постукивая костяшками пальцев по столу.
   - Все же здесь кто-то побывал незамеченный.
   Калита и Кос поднялись одновременно.
   - Гражданин генерал, - начал Янек,  -  это  мог  быть,  наверное,  один
человек - разведчик. Если же высадится десант, он не  пройдет:  наш  танк,
семидесятишестимиллиметровая пушка, ручные пулеметы уланов...
   - Если немцы высадят десант, то вы  пропустите  его  вглубь,  иначе  мы
никогда не узнаем, что они ищут, а  уже  после  этого  их  надо  будет  не
выпускать. - Генерал сделал паузу, встал и, укладывая карту  в  планшетку,
спросил: - Есть еще какие вопросы ко мне?
   -  Я  вам  насчет  того  бывшего  командира  докладывал...  -  напомнил
вахмистр.
   - Попросите его сюда.
   Калита открыл дверь, ведущую в другую  комнату,  и  впустил  ротмистра,
который молча остановился перед генералом, вытянувшись по стойке "смирно".
С минуту оба мерили друг друга взглядом - хотя оба  польские  солдаты,  но
все же они были из разных армий. Генерал протянул руку.
   - Просим в гости. Полагаю, что через два-три дня смогу  в  штабе  армии
подыскать для вас назначение.
   - Спасибо.
   Целый час Елень дожидался удобного момента, и вот  теперь  ему  удалось
подойти к генералу, когда тот уже собрался уходить.
   - Они сегодня,  пан  генерал...  -  уверенно  заявил  он,  делая  рукой
движение, похожее на то, как плывет рыба в воде.
   - Немцы? Откуда ты знаешь?
   - Да у меня тетка была, ее так звали. Сегодня после  полуночи  наступит
тринадцатое число. А это день святой Херменегильды.


   Керосиновая лампа, поставленная  на  деревянный  ящик  с  боеприпасами,
освещала радиостанцию и лицо Лидки, придерживавшей  левой  рукой  наушник.
Рядом, положив локти на стол и опершись головой на руки, сидел ротмистр.
   - Полка не хватало, - произнес он тихо, глядя на передатчик.
   - Что вы сказали?
   - Это я сам с собой. Извините, пани.
   Девушка мягко улыбнулась.
   - Простите, - повторил  офицер  и,  желая  поддержать  неловко  начатый
разговор, спросил: - Пани, вы давно знаете генерала?
   - Давно. Полтора года. Он был командиром нашей танковой бригады.
   - У него русский орден.
   - Советский. За битву под Курском. Когда еще в Красной Армии служил,  -
объяснила Лидка, не задумываясь, зачем ее об этом спрашивает ротмистр.
   Снаружи кто-то резко дернул за ручку, дверь отворилась. Огонь  в  лампе
запрыгал, померк и снова ярко разгорелся. Вошел Калита.
   - Соедини с генералом.
   Он снял фуражку, отряхнул ее от пыли  о  колено  и  бросил  на  скамью.
Кавалерийский карабин приставил к столу.
   - Та-ти-ти, ти-та-ти, - вызывала Лидка, посылая в эфир цепочку коротких
и  длинных  звуков.  Секунду   затем   она   прислушивалась   и,   щелкнув
переключателем, подала Калите микрофон.
   - "Баца" [старший чабан в Татрах (польск.)],  я  -  "Рыжий  конь".  Все
готово для торжественной встречи тетки. Прием.
   - Понял. Прием, - раздался из динамика искаженный голос генерала.
   Вахмистр отдал микрофон. Со скамьи у стены он поднял ведро с  водой  и,
держа его обеими руками, долго пил.
   Офицер взял в руки карабин, вынул обойму, посмотрел, нет  ли  в  стволе
патрона и, нажав на спусковой крючок, подвигал затвором.
   - Стучит, - сказал он Калите.
   -  Мосинский,  образца  тридцать  первого  года,  -  объяснил  тот,  не
разобрав, о чем говорит ротмистр.
   - Радомский маузер не стучал.
   - А этому песок не страшен. Хоть целую горсть всыплю в него,  вытряхну,
и он будет стрелять. - Калита говорил, поясняя свои слова жестами.
   Ротмистр встал со скамьи, взял своего бывшего подчиненного за локоть  и
направился к открытому,  но  завешенному  одеялом  окну.  Присаживаясь  на
подоконник, спросил:
   - Разные вещи говорили в нашем концлагере, а потом такое же  слышал  от
людей... Скажите мне, Калита, правда,  что  в  Польше  в  городах  русские
военные гарнизоны...
   - До тех пор пока война не кончится, должны там находиться.
   - ...Что в лесах партизаны.
   - Пан ротмистр, - до сих пор  сердечно  и  доброжелательно  настроенный
улан выпрямился, и голос его зазвучал тверже, - партизаны  были  в  лесах,
когда темны народ угнетали...
   Часовой   у   ворот,   который   прохаживался   взад-вперед,   внезапно
остановился, вскинул винтовку и крикнул:
   - Стой! Кто идет?
   - Свои! - ответил девичий голос со стороны шоссе. - Сержанта Коса можно
видеть?
   - Ой, да это же Маруся!
   Лидка, хлопнув дверьми, выскочила из дома, подбежала к часовому.
   - Пусти, пусти ее, дорогой. Это же Огонек!
   Прежде  чем  парень  успел  ответить,  обе  девушки  уже  поцеловались,
обрадованные встречей, и шли к дому.
   - Когда я только научу их устав выполнять? - сказал Калита, обращаясь к
ротмистру, и крикнул: - Эй, там, у ворот! На посту стоишь, сынок?
   - Так точно, гражданин вахмистр.
   - Без разрешения командира чужих пропускаешь? Улан, напиши  маме,  черт
бы тебя побрал, чтобы она за тебя-молилась, потому что я тебе...
   - Пан вахмистр, пан вахмистр! - умоляюще крикнула Лидка, постукивая его
по плечу через одеяло, висящее на окне, а  когда  кавалерист  вышел  из-за
него, представила его  подруге:  -  Командир  эскадрона  уланов...  А  это
нареченная сержанта Коса.
   Калита, придерживая левой рукой саблю,  щелкнул  каблуками  и  зазвенел
шпорами.
   - Рад познакомиться. Очень рад.
   - У меня до утра увольнение. Хотелось бы Янека увидеть.
   - Как вернется с линии постов, - сурово  ответил  вахмистр.  -  А  пока
прошу здесь подождать, никуда не выходить.
   Он надел фуражку, взял прислоненный к столу карабин и вышел. У двери он
остановился, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте. Не  глядя  открыл
затвор и вставил обойму патронов в магазин, До  сегодняшнего  дня  он  был
почти уверен, что в этом новом возрожденном  Войске  Польском  именно  он,
вахмистр   Калита,   представляет   не   только   довоенные    манеры    и
дисциплинированность, но и взгляды  старых  кадров.  Эти  несколько  слов,
которыми он минуту назад обменялся с ротмистром, дали ему понять, что  для
тех он совсем  перестал  быть  своим,  раз  даже  ротмистр,  его,  Калиты,
ротмистр, задает такие вопросы...
   Он решил обдумать все это днем, когда  будет  светло,  и  направился  к
морю. В узком ходу сообщения  сабля  была  помехой,  цеплялась  за  стенки
окопа, укрепленные ивовыми ветками. Из-за поворота часовой выставил  ствол
автомата, но тут же отошел, узнав идущего.
   В  прикрытом  маскировочной  сетью   орудийном   окопе   было   немного
попросторней, а рядом с командиром расчета - столько места, что можно было
удобно сидеть на ящиках.
   - Четверть часа назад у самого горизонта  сверкнула  молния,  и  больше
ничего, - доложил молодой капрал. - К урожаю сверкает.
   Калита поднял трубку полевого  телефона,  сделал  полоборота  ручкой  и
спросил:
   - Что у вас?
   - Молнии сверкают,  к  нам  идут,  пан  вахмистр,  -  ответил  Густлик,
сидевший среди веток низкой  раскидистой  сосны,  согнувшейся  от  морских
ветров. - Ваш конь грома не боится?
   Елень с минуту ждал ответа, подул в микрофон и повесил трубку на сучок.
   - Злой.
   - А зачем про коня ему сказал?  -  буркнул  Янек,  развалившийся  рядом
между разветвленными толстыми ветками.
   - Я через час тоже буду злой. Сидеть на этой ветке - не шутка.
   - Зато там виднее. - Кос поднял бинокль, осмотрел горизонт. - Наверное,
этой ночью ничего не будет.
   - Будет, - заверил Густлик. - Тринадцатого день святой Херменегильды. В
этот  день  тетка  всегда  сначала  подавала  жирный,  хорошо  поджаренный
крупнек...
   - Крупник, - поправил его Янек, не отрывая бинокль от глаз. - Такой  же
суп, с каким тебе под Студзянками котелок прострелили.
   - Нет. - Елень замахал руками, чуть не свалившись с дерева. - Крупнек -
это такая кишка, кашей набитая, а к этой каше...  -  Он  замолчал  и  тихо
добавил: - О, черт, уже закипело,
   - Где?
   - Спрячь ты эти окуляры. И так близко.
   Не дальше чем  в  полутора  кабельтовых  от  берега  на  воде  появился
пенистый круг: словно волна разбивалась о подводный риф, над водой торчала
мачта, а от нее наискось отходили два серебристых троса. Все это  медленно
поднималось вверх. Оба были настолько ошарашены, что с минуту смотрели  не
двигаясь.
   - Заметят нас.
   - И перебьют, как куропаток. Спрыгнем?
   - Прыгай, -  решил  Янек  и  сам,  опустившись  с  ветки,  стремительно
соскользнул по стволу вниз.
   Рядом шлепнулся Густлик и лег, вытянувшись на земле.  Они  смотрели  на
все выше поднимающуюся из воды  подводную  лодку.  Пена  танцевала  вокруг
орудия на носу, и они слышали беспокойное кипение воды.
   - А телефон остался, пусть птички поболтают, - вспомнил Елень.
   - Вот же, черт, - огорчился Янек.
   Вытащив из планшетки блокнот донесений, он в темноте черкнул  несколько
слов, потом тихо свистнул.
   Из-за взгорка в двух метрах от сосны показался собачий лоб с  торчащими
ушами, и овчарка быстро проползла между лежащими.
   - К вахмистру, - приказал Кос, засунув записку за ошейник.
   Шарик смотрел в  море,  удивленно  наблюдая,  как  из  люка  на  палубу
поднимаются люди и бросают на воду понтоны. Он  тихо  заворчал  и  оскалил
зубы.
   - Ну же, давай беги, - хлопнул его Янек по шее.
   Овчарка немного отползла назад, проскользнула за дюну  и  только  после
этого во всю прыть побежала по песку. На тропинке, по которой в полдень  с
берега возвращались Григорий и Лидка, Шарик  на  секунду  остановился.  Он
увидел, что понтоны, спущенные с палубы  лодки,  преодолели  уже  половину
расстояния до берега, и снова пустился бежать.
   Дорога  была  нелегкая:  лапы  вязли  в  песке,  ему  пришлось  обегать
проволочные заграждения, перепрыгивать через воронки или спускаться в них.
Но все же не прошло и минуты, а он уже влетел в окоп,  где  стояла  пушка,
мгновенно  осмотрелся  в  нем,  заглянул  даже  туда,  где  были   сложены
боеприпасы, затем по ходу сообщения двинулся дальше и  наконец  вбежал  во
двор.
   В конюшне стояло несколько коней у кормушек,  жуя  сечку  и  позванивая
цепями. Дежурный улан дружелюбно позвал его, но вахмистра здесь  не  было.
Может, он в доме?.. Дверь закрыта, но довольно было вспрыгнуть, ударить по
щеколде, и Шарик уже внутри дома. Передними лапами  он  встал  на  скамью,
вместо доклада вахмистру пролаял. Шарик понимал, что необходимо  выполнить
сначала то, что ему приказано. И только после того  как  вахмистр  вытащил
из-под ошейника листок с донесением, можно было поздороваться  с  Марусей,
по-свойски лизнуть ей руки, те самые руки, которые возвращают здоровье.
   - Шарик, милый, я тоже рада. Где ты оставил Янека? Он идет сюда?
   - Сюда идут другие... - ответил Ка