в самом деле, танк стоит в  добрых  трех  метрах  за  линией  красных
флажков, обозначающих правую сторону  дороги.  Один  флажок,  опрокинутый,
торчит из-под разорванной гусеницы.
   - Я увидел, что летят, ну и вверх посмотрел...
   - Нельзя. На наше счастье, это была не противотанковая мина, а какая-то
послабее. Янек, в машину, к пулемету! Не глазей по сторонам,  это  уже  не
учения. Григорий, ты тоже садись на место, а мы с тобой, Густлик, за дело.
   Двух человек, чтобы натянуть тяжеленную стальную гусеницу,  мало.  Мимо
них проносятся десятки машин, проходят тысячи людей, из которых каждый мог
бы прийти на помощь,  но  колонне  нельзя  останавливаться.  Нельзя  из-за
одного танка задерживаться остальным. Если надо, пострадавший экипаж может
вызвать помощь: ранеными займутся санитары, поврежденными Танками  -  рота
технического обеспечения, идущая в хвосте колонны. А если справятся сами -
тем лучше, но нельзя задерживать других.
   Стальной трос уже накручен на ведущее колесо,  его  Конец  зацеплен  за
гусеницу. Семенов выбегает и останавливается впереди танка,  чтобы  подать
знак механику, что тот может потихоньку двигаться  правым  бортом.  Елень,
сбросив с себя комбинезон, форму, рубашку, по пояс  обнаженный,  ухватился
за конец металлического ужа и теперь, когда звенья  начинают  вздрагивать,
направляет его куда нужно. Кос, сидящий пока  без  дела  со  своим  ручным
пулеметом, перекладывает его в левую руку, чтобы помочь Густлику.
   И в этот момент спереди, с запада, с той стороны,  куда  они  двигаются
сейчас вслед за солнцем, снова доносится нарастающий  треск  пальбы.  Янек
бежит  за  танк,  устанавливает  сошки  пулемета  на  броне   и,   щурясь,
всматривается в небо. Из-за  кучевого  облака,  словно  из  засады,  снова
появляются две машины, резко ныряют вниз.  Может,  это  те  самые,  может,
другие. Упираясь ногами в песок, Янек прижимает приклад  к  щеке  и  ведет
стволом. Когда самолеты увеличиваются до размеров ястреба,  Янек  выбирает
первый, что поближе, ловит на мушку, берет упреждение немного выше  центра
серебристого круга пропеллера, целится туда, где через какие-то  мгновения
будет находиться защищенный прозрачным фонарем кабины летчик.
   Янек чувствует,  как  со  лба  на  щеки  скатываются  капли  пота.  Вой
стервятника  и  свист  ветра,  разрываемого   крыльями,   становятся   все
невыносимее, вызывают спазмы в горле.  У  носа  самолета  начинают  мигать
огоньки выстрелов. В то же мгновение Янек нажимает на спуск,  видит  рыжую
трассу, переносит ее чуть ниже.
   Слева и справа перекрещиваются строчки огня  советской  пехоты.  Стоном
отзывается  кусаемый  вражескими   пулями   металл   танка,   взметываются
фонтанчики песка. На какую-то  долю  секунды  пикировщик  показывает  свое
желтое брюхо и два  черных  креста.  Самолет  сбивается  с  курса,  делает
полубочку, и вдруг в нескольких  сотнях  метров  гремит  взрыв,  вырастает
облако черного дыма.
   Янек с пулеметом в руках бежит к  Семенову,  дергает  его  за  рукав  и
спрашивает:
   - Это я?
   Тот отодвигает его в сторону и говорит спокойно:
   - За дело, время уходит.
   Над колонной молниями проносятся два остроносых истребителя со звездами
на крыльях.
   Снова ревет мотор танка, гусеница ползет по песку,  протискивается  под
ведущее колесо, и наконец первый зуб  захватывает  ее.  Семенов  поднимает
вторую руку вверх и кричит:
   - Обоими, обоими бортами!
   Танк сдвигается, вползает на гусеницу, и теперь только остается сменить
разбитый трак, соединить гусеницу в  разорванном  месте.  Это  уже  работа
Еленя. Василий щипцами держит болт,  а  Густлик  стучит  по  нему  тяжелым
молотком.
   Кос стоит у танка  и,  как  бы  не  веря  своим  глазам,  дотрагивается
пальцами до вмятин на броне.
   - Поцарапал только поверху. Для начала хватит, а  потом  таких  отметин
станет больше, - объясняет ему поручник.
   Наконец они убирают трос, инструменты, и снова звучит команда:
   - В машину!
   Все это длится недолго, но колонна за это время уже уходит  вперед,  и,
когда они трогаются с места,  им  приходится  сбоку  протискиваться  между
тягачами, которые везут тяжелые орудия с  длинными  стволами.  Теперь  они
едут одни среди артиллеристов.
   Кос установил на место пулемет, правой рукой треплет  Шарика,  которому
очень уж нудно в темном углу, и не перестает думать все о том же: "Я  сбил
или не я?.. Если бы отец видел..."
   Так проходит,  наверное,  час.  Елень  выводит  из  задумчивости  Коса,
наклоняется к нему и показывает  рукой,  чтобы  он  перебрался  на  другую
сторону башни, где сидит командир.
   Лицо  Василия  покрыто  пылью,  по  которой  струйки   пота   проложили
извилистые бороздки. Поручник трогает Парня за плечо, притягивает к себе и
прямо в ухо громко говорит:
   - Я не знаю, ты или нет. Понял? Не знаю. В него  все  палили,  все,  но
важно, что ты глаза не закрыл, не испугался. Это мне нравится. Молодец!
   Василий уже не держит Янека за плечи, а обнимает, прижимает к  груди  и
целует в щеку, а потом кричит:
   - Оботрись, я тебя вымазал!
   Елень, который вылез на башню и сидит, болтая ногами, стучит по броне и
кричит:
   - Ребята, речку видно и мост! Это, наверно, Буг?
   Все трое наверху. Речка небольшая, извилистая, берега заросли вербой  и
ольхой.
   - И верно, вроде Буг.
   Они уже на подходе к мосту, не больше чем в полусотне метров  от  него,
когда девушка  в  темно-синем  берете  предостерегающе  поднимает  красный
флажок, а желтым категорически указывает в сторону.  Саакашвили  вовсе  не
хочется   сворачивать,   и   танк   продолжает    двигаться    прямо    на
девушку-регулировщицу, но та не боится его хорошо  знает,  что  она  здесь
самый главный человек. Она  делает  несколько  шагов  навстречу  и  стучит
черенком по броне, как канарейка клювом по шкуре слона. Правда,  пропорция
несколько другая: танк весит столько же, сколько весят десять слонов.
   Вынужденные  отъехать  в  сторону  и  остановиться,  они  с  сожалением
смотрят, как орудия одно за другим переправляются на другой берег.
   - И что она нас выгнала?
   - Не наша очередь, - объясняет Василий. - Будем стоять здесь, пока  эти
не проедут. Может, ты, Густлик, уговорил  бы  как-нибудь  ее.  Скажи,  что
братья-поляки и еще там чего-нибудь...
   Елень спрыгнул на землю, подошел к регулировщице и, вытянувшись,  отдал
ей честь.
   - Милая девушка, пропусти нас.
   - Не могу, нельзя. Вот эти пройдут, может, будет место.
   - Наши уже на другой стороне. Мы же  поляки.  Домой  возвращаемся.  Кто
теперь первым имеет право?..
   - Ты. Даже поцеловать тебя могу, если хочешь, а танк пропустить - нет.
   Елень покраснел и вернулся. Вскарабкался на броню, развел руками:
   - Строгая девчонка! Как овчар, что только своих овец пропускает.
   Снизу в башню поднялся Саакашвили и вмешался в разговор:
   - Эх ты, джигит, девчонки испугался, убежал! Что же  теперь  будет?  До
вечера тут торчать, что ли?
   - Знаете что? Есть одна мысль, - перебил вдруг его Янек и, наклонившись
к остальным, стал что-то негромко  объяснять,  хотя  их  и  так  никто  не
подслушивал.
   - Ну как, Василий, согласен?
   - Согласен.
   - Гражданин поручник,  -  вытянулся  по-уставному  Кос,  -  докладываю:
отправляюсь на выполнение боевого задания!
   Он полез в глубь танка и  через  минуту  выскочил  через  передний  люк
вместе с Шариком. Наученный опытом, Янек сначала осмотрелся,  нет  ли  где
поблизости красных  флажков,  обозначающих  границу  минного  поля,  затем
облюбовал себе пригорок с торчащим на нем кустарником в нескольких  метрах
от дороги.
   Танкисты наблюдали с башни за начинавшимся  представлением.  Шарик  для
начала несколько раз принес палку, потом  нашел  зарытый  Янеком  в  песок
носовой платок, о котором, судя по слишком темному его цвету, трудно  было
бы сказать, можно ли его использовать по назначению.
   Несколько красноармейцев  и  саперов-мостовиков  обратили  внимание  на
парнишку с собакой. Переговариваясь между собой и показывая пальцами в  их
сторону, они  наконец  подошли,  чтобы  получше  все  рассмотреть.  Группа
зрителей быстро росла. Всем было весело.  Кто-то  крикнул,  чтобы  сделали
шире круг, потому что никто не прозрачный. Слышались замечания и различные
советы, что делать Янеку, когда собака не  сразу  понимала,  чего  от  нее
хотят. Потом кто-то принес щуп - длинную  палку  с  проволокой  на  конце,
которой пользуются при поиске мин, и тут Шарик  отличился  прыжками  через
нее.
   Из фургона радиостанции, антенна которой торчала из  кустов  невдалеке,
вышел   полковник   в   летной   форме   и   тоже   стал   приглядываться.
Девушка-регулировщица  все  чаще  поворачивала  голову  в  ту  сторону   и
улыбалась.
   Никто не обратил внимания на то, что из выхлопных труб  танка  вылетают
белые клубочки дыма. Мотора не было слышно - его заглушали  артиллерийские
тягачи, все еще продолжавшие переправляться  через  мост.  Бойцы,  облепив
орудие, будто воробьи на ветках, тоже смотрели в сторону  Янека  и  махали
подъезжающим  сзади,  показывая  им,  что  происходит  на   пригорке   под
ольховником. Водитель одного из тягачей засмотрелся и  сбавил  ход.  Этого
только и нужно было.
   Четыреста пятьдесят лошадиных сил рванули во всю мощь, танк взбежал  по
насыпи, проскочил вперед, и вот он  уже  у  моста.  Девушка  спохватилась,
пробежала несколько шагов,  но  потом  махнула  рукой  и  вернулась.  Янек
проскочил у нее за спиной и бросился догонять танк, а за ним, весело  лая,
бежал Шарик - пятый и не менее нужный член танкового экипажа.



9. РАДОСТЬ И ГОРЕЧЬ

   За Западным Бугом через несколько километров свернули с полевой  дороги
и выехали на шоссе. Оно было широкое, вымощенное брусчаткой, обсаженное  с
обеих сторон вербами. За деревьями лежали пестрые поля,  нарезанные  узко,
как полоски из цветной бумаги. Война  прошла  здесь  так  быстро,  что  не
успела их выжечь.
   - Вот смех! - удивленно восклицал  Саакашвили,  привыкший  к  необъятно
широким полям в Советском Союзе. - Шагнешь один раз  -  картошка,  шагнешь
другой - рожь растет, еще шаг - и в капусту попал.
   Не переставая удивляться новому пейзажу, он нажал на сигнал и, неистово
гудя, прибавил газу. Тягач, шедший впереди, поспешно свернул вправо, пушка
отъехала к самому рву, освобождая дорогу.
   Танк, как известно, не подушка, шкура у него достаточно  тверда,  чтобы
любой иного рода  "экипаж",  движущийся  по  шоссе,  относился  к  нему  с
почтением. Они уже начали обгонять орудие, но в этот  момент  в  наушниках
раздался щелчок переключателя переговорного устройства, и механик  услышал
голос Семенова:
   - Джигит, сними ногу с газа - и на место в колонне. Не нарушай  порядок
на марше.
   Григорий, выслушав приказ, хоть и с неохотой, но притормозил  и  теперь
тихо, спокойно ехал среди тягачей. Но он не мог долго сдерживать  себя  и,
расстегнув на шее ларингофон, чтобы его никто не слышал, заговорил  сам  с
собой:
   - Маршевый порядок, место в колонне... Еду теперь, как старый  осел  на
базар. Подумаешь - тащат трубы, вот и не спешат. А мы, может, там нужны. И
всегда эта артиллерия сзади плетется... Тебе передохнуть  некогда,  а  они
тут вылезли на башню, ветерком их обдувает, природой любуются...
   Последние слова были, конечно, сказаны  в  адрес  не  артиллеристов,  а
остальных членов экипажа, которые, включая и Янека Коса, сидели в открытых
люках.
   - Природой любуются, а я, как дурак, один внизу. Только и вижу, что эту
трубу...
   В жизни бывают такие моменты, когда мы, не отваживаясь  кому-то  что-то
высказать прямо в глаза, испытываем  потребность  высказывать  вслух  свои
мысли наедине, чтобы нас никто не слышал. Чаще всего это случается,  когда
мы не правы. Григорий сейчас ворчал на артиллерию напрасно. Но кое  в  чем
его сетования имели под собой реальную почву: в самом деле, тот, кто сидит
на башне в двух с половиной метрах от земли, конечно,  больше  видит,  чем
механик-водитель через свой люк.
   - Посмотрите туда, вправо, - показал поручник рукой.
   Далеко впереди, в голове артиллерийской  колонны,  что-то  происходило.
Тягачи съезжали с дороги, пушки, преодолев придорожный кювет,  разбегались
по полю, подминая под себя рожь и картофель. В нескольких сотнях метров от
шоссе  тракторы,  как  по  команде,  развернули  пушки  стволами   вперед.
Орудийная прислуга спрыгивала на землю,  раздвигала  станины,  оттаскивала
передки, готовя батарею к бою.
   - Что они делают, зачем? - спросил Янек.
   - Посмотри на лес, вон туда, дальше! - крикнул ему Елень.
   В  поле  вклинивался  темно-синий  кусок  бора,  тянувшийся  до  самого
горизонта. У самой земли, между деревьями,  вспыхивали  огоньки,  и  перед
пушками вдруг стали вздыматься клубы пыли, словно  неожиданно  вырастающие
кусты. У орудий хлопотал расчет, командиры  батареи  стояли  чуть  позади,
подняв вверх правую руку. Один из них вдруг резко махнул, ближайшее орудие
сверкнуло огнем, прогремел выстрел.
   -  Что  там  за  шум?  -  спросил  Саакашвили,  снова  подключившись  к
внутреннему телефону.
   - Какая-то окруженная группа, - ответил Семенов. - Артиллерия  бьет  по
ним.
   Танк шел  на  небольшой  скорости,  танкисты  чувствовали  себя  как  в
передвигающейся  театральной  ложе.  Они  смотрели,   как   новые   орудия
приближались к месту боя, видели вдали  батарею,  уже  вступившую  в  бой.
Офицер-артиллерист произвел корректировку данных, и вот уже заговорили все
четыре орудия, над полем пронесся гром залпов.
   Оттуда, из леса, били минометы, перенося свой огонь все ближе и ближе к
батарее. Вдруг танкисты  увидели,  как  между  пушками  взметнулся  фонтан
разрыва, два канонира упали  и  ярким  пламенем  вспыхнул  резиновый  скат
орудийного колеса. Его тут же  стали  гасить  уцелевшие  солдаты  расчета,
бросая  на  него  лопатами  землю.  Гул  собственного  мотора   не   давал
возможности слышать крики, все происходило, как в немом фильме.
   Свернул в сторону последний шедший перед ними тягач, и неожиданно шоссе
опустело.
   - Поедем с ними, поможем, а? - предложил Кос.
   Словно в ответ на его слова, танк стал сворачивать,  направляясь  между
двумя вербами к более широкому проходу.
   - Назад, Григорий, выдерживай направление, прибавь скорость, - спокойно
произнес Семенов, а затем, повернувшись к Косу,  добавил:  -  Без  приказа
нельзя. Окруженные сопротивляются, чтобы задержать темп  наступления.  Для
их ликвидации выделены специальные силы. Это не наше дело, мы должны  идти
вперед.
   Теперь они шли со скоростью больше  сорока  километров  в  час,  теплый
ветер обдувал их лица, выбивал из-под шлемов  пряди  волос  и  играл  ими.
Солнце немилосердно пекло, слепило глаза.
   Огневая  позиция  батарея  осталась  позади,  дорога   побежала   вниз,
спустилась в выемку, и уже ничего не было видно, только  слышался  гром  и
грохот, как голос удаляющейся бури. Небо было ясное, почти безоблачное.
   Колонну  бригады  догнали   быстро.   Сначала   обошли   автомашины   с
мотопехотой, минометную роту, истребительно-противотанковую артиллерийскую
батарею, обогнали самоходные установки  и  наконец  заняли  свое  место  в
походном порядке. На одном из подъемов стали видны все, кто ехали  впереди
и сзади них, - вся колонна, растянувшаяся по шоссе на пять километров.
   В голове колонны  флажками  был  дан  сигнал  остановиться  на  привал.
Интервал между боевыми машинами сокращался, они  останавливались,  съезжая
на правую сторону. По счастливой  случайности  танк  Семенова  остановился
прямо в деревне. Из беленых, крытых соломой мазанок, из садов  и  двориков
выбегали люди. Едва танкисты остановились, как тут же их окружили со  всех
сторон.
   Янек и Густлик, спрыгнув на землю, сразу очутились в объятиях. Одна  из
девушек, стройная, загорелая, в белом с цветочками  платье,  обняла  Коса,
поцеловала его в обе  щеки  и  протянула  букет  георгинов.  Оба  залились
краской и отступили друг от друга на полшага.
   Какая-то женщина схватила Янека за рукав:
   - Поглядите-ка! Такой молодой и уже воюет!..
   - Ребята, а вы откуда сами?
   - Я из Устроня, оттуда  Висла  вытекает...  -  представился  Елень.  Он
деликатно делал свое дело: шел вдоль плотной стены людей  и,  не  выбирая,
всех по очереди, как стояли - девушка, женщина или мужчина,  -  обнимал  и
целовал.
   - Кто еще? С кем я еще не поздоровался? Уже все? - Он отдышался и вытер
пот со лба.
   - А этот чернявый чего молчит? -  показал  старый  крестьянин  рукой  в
сторону люка, из которого высунулся по пояс Григорий  Саакашвили.  -  Этот
вроде не наш?
   - Наш,  из-под  Сандомира,  -  убежденно  пояснил  Елень.  -  Его  отец
трубочист, оттого он такой черный. А молчит, потому что от радости онемел.
   - Машина - то не  дивчина,  -  произнес  по-польски  Григорий  одну  из
немногих фраз, которую хорошо выучил, и на всякий случай  опять  нырнул  в
танк, спрятавшись за броней.
   - Какая же теперь Польша будет? - спросил старик.
   - Народная Польша, - пояснил Янек.
   - Это как же будет?
   - Заводы возьмут рабочие, а землю панскую - крестьяне.
   - За деньги?
   - Бесплатно.
   - Неужто правда? В восемнадцатом году тоже так обещали,  а  потом  паны
наши советы войсками разогнали.
   - Теперь армия наша, не разгонят.
   - Может, и не разгонят, а может, разгонят.
   Крестьянин почесал в голове.
   - Молочка попейте. Холодное, прямо из  колодца  достала,  -  предложила
женщина, зачерпнув из ведра щербатой кружкой,  расписанной  васильками,  и
подала танкистам.
   Елень выпил одну, другую, попросил третью.
   - А вы, часом, не слыхали?.. - осмелился Янек. - Может, был тут в ваших
краях поручник Станислав Кос?
   Его   попросили   повторить   фамилию,   переговорили   между    собой,
повспоминали, но оказалось, что не слыхали о таком.
   - А где он воевал, этот поручник?
   - На Вестерплятте.
   - Э-э, дорогой, так там же никого в живых не осталось. Семь тысяч наших
погибло, все до одного...
   - Этого не может быть, - возразил Янек. - На Вестерплятте и  пятисот-то
человек, наверно, не было.
   -  Это  так  только  говорится,  а  если   посчитать,   то   по-другому
получается...
   Подросток в коротких штанишках пролез через дыру  в  плетне  на  шоссе,
таща за собой сломанную ветку, красную от созревших черешен, и  бросил  ее
на башню танка. Василий подхватил ветку на лету, помахал мальчишке рукой и
сказал:
   - Большое спасибо...
   - А наш командир подумал сейчас, в чьем саду хлопец эту ветку сломал, -
произнес Елень.
   Из люка механика высунулась лохматая собачья морда.
   - О боже, и собаку с собой возят! И она в армии служит?
   - А как же! Шарый, к ноге! - Янек махнул ему рукой, и  пес,  радостный,
выскочил на шоссе.
   - Даже собаку привезли... Польскую, - пошло по кругу.  -  Слышите,  как
лает? Прямо, как мой Азор.
   - Дорогу, дайте дорогу, пропустите Марпинову!
   Гомон  постепенно  утих.  Двое  подвели  под  руки  старую  женщину,  с
морщинистым лицом, с бельмами на глазах. Она медленно  переступала,  держа
руки вытянутыми крест-накрест перед собой. Люди умолкли,  и  было  слышно,
как она шепотом повторяет:
   - Хлопцы наши, солдаты, сыночки...
   - Она не видит, - объяснил старый крестьянин,  тот  самый,  который  не
поверил, что Саакашвили родом из-под Сандомира. - Вон туда поглядите,  там
вторая от края ее халупа стояла, а теперь ее нет. Гитлер спалил. Дайте  ей
руками пощупать, пусть убедится, что поляки пришли.
   Василий с башни бросил полевую фуражку. Кос поймал ее на лету  и  подал
старушке. Та водила ладонями по сукну, по верху, нащупала пальцами металл.
   - Орел... Боже милостливый... Наши солдаты! Бог дал, дождались...
   - Юлька! - крикнула женщина, выливая остатки молока из ведра в  кружку.
- Принеси собаке миску картошки, около печки стоит. Да живее, бегом!
   Юлька обернулась быстро, а Шарик управился с едой еще  быстрее.  И  как
раз вовр