я  критическое  положение?"  А
Гилберт думал: "Убийца! А эта несчастная  зазнайка  Сондра  Финчли  хотела
что-то из него сделать, больше всего - чтобы позлить меня, - и только сама
себя запятнала. Вот дура! Ну, так ей и надо. Теперь и на  ее  долю  хватит
грязи". Но  и  у  него,  и  у  отца,  и  у  всех  тоже  будут  бесконечные
неприятности. Весьма вероятно, что этот скандал ляжет  несмываемым  пятном
на всех - на него, на  его  невесту,  на  Беллу,  Майру  и  родителей,  и,
пожалуй, будет стоить им положения в ликургском обществе. Трагедия!  Может
быть, казнь! И это в их семье!
   А Сэмюэл Грифитс, со своей стороны, припоминал все, что произошло с тех
пор, как Клайд приехал в Ликург.
   Сначала его заставили работать в подвале, и семья Грифитс  не  обращала
на него никакого внимания. Целых восемь месяцев он был предоставлен самому
себе. Не могло ли это быть по меньшей мере одной  из  причин  всего  этого
ужаса? А потом его сделали начальником над двадцатью  молодыми  девушками!
Разве это не было ошибкой? Теперь Сэмюэл ясно это понимал, хотя,  конечно,
ни в коей мере не прощал того,  что  сделал  Клайд  -  отнюдь  нет.  Какая
низменная натура! Какая невоздержанность в  плотских  желаниях!  Какое  не
знающее удержу зверство: обольстить ту девушку и потом из-за Сондры, из-за
прелестной маленькой Сондры задумать от нее  отделаться!  А  теперь  он  в
тюрьме и,  по  словам  Смилли,  не  может  придумать  ничего  лучшего  для
объяснения всех этих поразительных обстоятельств, кроме уверений,  что  он
вовсе не намерен был убивать ее, даже и не думал об этом, и что от ветра у
него слетела шляпа! До чего жалкая  выдумка!  И  никакого  правдоподобного
объяснения насчет двух шляп или  исчезнувшего  костюма  или  насчет  того,
почему он не пришел на помощь утопающей девушке. А следы удара на ее  лице
- откуда они? С какой силой все это доказывает его виновность!
   - Боже мой! - воскликнул Гилберт. - Неужели он не мог  выдумать  ничего
лучшего, болван!
   И Смилли ответил, что это все, чего он добился от Клайда, и что  мистер
Мейсон безоговорочно и вполне беспристрастно убежден в его виновности.
   - Ужасно! Ужасно! - твердил Сэмюэл. - Я просто не могу этого понять, не
могу! Не представляю, как человек, близкий мне  по  крови,  мог  совершить
подобное преступление!..
   В страхе и отчаянии он поднялся  и  зашагал  из  угла  в  угол.  Семья!
Гилберт и его будущее! Белла со всеми ее честолюбивыми мечтами! И  Сондра!
И все семейство Финчли!
   Он  сжал  кулаки.  Нахмурил  брови  и  закусил  губы.  По  временам  он
взглядывал на Смилли - тот, безупречный и вылощенный, обнаруживал  все  же
крайнее душевное напряжение и мрачно покачивал  головой  всякий  раз,  как
Грифитс смотрел на него.
   Еще добрых  полтора  часа  Грифитс-старший  спрашивал  и  переспрашивал
Смилли, возможно ли какое-либо другое истолкование сообщенных им фактов; и
наконец, помолчав, заявил:
   - Ну, должен сказать, выглядит это прескверно. Однако, несмотря на все,
что вы рассказали, я не могу бесповоротно его осудить,  имеющихся  у  меня
данных для этого недостаточно. Может быть, есть  еще  какие-нибудь  факты,
которые пока не всплыли на поверхность, -  ведь  вы  говорите,  что  он  о
многих вещах не сказал ни слова... может быть, есть  какие-то  неизвестные
нам подробности... какое-то, хоть  слабое,  оправдание...  иначе  все  это
приобретает вид самого чудовищного преступления. Мистер  Брукхарт  приехал
из Бостона?
   - Да, сэр, он здесь, - ответил Гилберт. - Он говорил с мистером  Смилли
по телефону.
   - Хорошо. Пусть он придет сюда ко мне сегодня в  два  часа.  Я  слишком
устал и сейчас больше не могу об этом говорить. Расскажите ему все, что вы
рассказали мне, Смилли. А к двум часам возвращайтесь  с  ним  сюда.  Может
быть, он подскажет нам что-нибудь стоящее, хотя я просто  не  представляю,
что именно. Одно хочу сказать: я надеюсь, что Клайд не виновен. И  я  хочу
сделать все возможное, чтобы выяснить, виновен он или нет, и, если нет,  -
защищать его, насколько допускает закон. Но  не  больше.  Никаких  попыток
спасти того, кто виновен в подобном преступлении, - нет, нет и нет! - даже
если он и мой племянник. Это не по мне! Я не такой человек! Будь что будет
- любые неприятности, любой позор, - я сделаю все возможное, чтобы  помочь
ему, если он не виновен, если есть хоть малейшее основание в  это  верить.
Но если виновен - нет! Никогда! Если этот малый действительно виновен,  он
должен получить по заслугам. Ни доллара, ни одного пенни я не потрачу ради
того, кто  мог  совершить  подобное  преступление,  даже  если  он  мне  и
племянник!
   Сэмюэл Грифитс повернулся и медленно,  тяжелой  походкой  направился  к
лестнице в глубине комнаты, а Смилли, широко  раскрыв  глаза,  почтительно
смотрел ему вслед. Какая сила! Какая решительность! Какая справедливость в
столь критических  обстоятельствах!  И  Гилберт,  тоже  пораженный,  сидел
неподвижно, уставясь в пространство. Да, отец - это человек. Он может быть
жестоко оскорблен и огорчен, но, в отличие от него,  Гилберта,  отнюдь  не
мелочен и не мстителен.
   А затем  явился  мистер  Дарра  Брукхарт:  крупный,  прекрасно  одетый,
упитанный, тяжеловесный и осторожный адвокат; один глаз его был наполовину
закрыт опустившимся веком,  брюшко  изрядно  выпячивалось,  и  создавалось
впечатление, что мистер  Брухкарт,  наподобие  воздушного  шара,  если  не
телом, то духом витает в выси в некоей весьма разреженной  атмосфере,  где
малейшее веяние любых  юридических  прецедентов,  толкований  или  решений
легко перебрасывает его то туда, то сюда.  При  отсутствии  дополнительных
фактов виновность Клайда казалась ему очевидной. Даже если и не так, решил
он, внимательно выслушав отчет. Смилли обо всех подозрительных и уличающих
Клайда    обстоятельствах,    все    равно    построить     сколько-нибудь
удовлетворительную  защиту  будет  очень  трудно,  разве  что   существуют
какие-нибудь  до  сих  пор  не  обнаруженные  факты,   благоприятные   для
обвиняемого. Эти две шляпы, чемодан... Бегство... И эти  письма...  Но  он
предпочел бы сам их прочитать. Судя по уже известным обстоятельствам дела,
публика, безусловно, будет настроена против Клайда  и  в  пользу  погибшей
девушки. За нее - ее бедность, ее принадлежность к  рабочему  классу.  Все
это делает почти невозможным  благоприятный  приговор  присяжных  в  таком
глухом лесном округе, как Бриджбург. Ведь  хотя  сам  Клайд  и  беден,  он
племянник богатого человека и до сих пор  занимал  известное  положение  в
высшем обществе Ликурга. Это, несомненно,  восстановит  против  него  весь
здешний  люд.  Поэтому  следовало  бы   хлопотать   об   изменении   места
подсудности, чтобы такого рода предубеждение не повлияло на приговор.
   Но, с другой стороны, сначала он должен послать опытного в перекрестных
допросах юриста, который взял бы на себя защиту  и  сумел  бы  выпытать  у
Клайда все факты, сославшись на то, что от его правдивых  ответов  зависит
его жизнь, - без этого никак нельзя сказать, есть ли какая-нибудь надежда.
Среди его помощников имеется  некто  Кетчумен,  очень  способный  человек,
которого можно направить с подобной миссией, и на основании его  донесения
можно будет сделать разумные выводы по делу Клайда.  Однако  в  этом  деле
имеются еще и другие  обстоятельства,  которые,  на  его  взгляд,  следует
тщательно взвесить, прежде чем принять  какое-либо  решение.  Как  мистеру
Грифитсу и его сыну, разумеется, известно, в  Утике,  Нью-Йорке  и  Олбани
есть адвокаты, весьма сведущие во всяких тонкостях и  каверзах  уголовного
права (в частности, ему приходят на память братья Кэнаван из Олбани, очень
способные, хотя и несколько подозрительные личности). Без сомнения,  любой
из них, - как бы он в первую  минуту  ни  посмотрел  на  это  дело,  -  за
соответствующее вознаграждение возьмет на себя защиту.  И,  без  сомнения,
перенеся разбирательство в  другой  округ  и  прибегнув  ко  всякого  рода
запросам, апелляциям и прочее, они могли бы затянуть  дело  и  в  конечном
счете добиться менее сурового решения, нежели смертный приговор, если  это
угодно  главе  достопочтенного  семейства  Грифитс.  С   другой   стороны,
безусловно, столь бурный  и  спорный  процесс  вызовет  огромную  газетную
шумиху,  -  а  желательно  ли   это   мистеру   Сэмюэлу   Грифитсу?   Ведь
обстоятельства таковы, что, вероятно, станут  говорить,  -  несправедливо,
разумеется, - будто  он,  пользуясь  своим  богатством,  старается  обойти
правосудие. Публика в подобных случаях бывает крайне  предубеждена  против
богатых людей. И, однако, она наверняка будет ждать, что Грифитсы так  или
иначе постараются защитить  Клайда,  хотя  потом,  может  быть,  и  станет
критиковать их за это.
   Следовательно, мистеру Грифитсу и его сыну необходимо теперь же решить,
как именно они предпочитают действовать: пригласить ли выдающихся юристов,
вроде тех двоих, о которых он упоминал, или же не столь крупных адвокатов,
или обойтись без этого. Ведь,  разумеется,  можно,  не  возбуждая  особого
внимания, обеспечить Клайду толкового и осторожного  юриста,  выступающего
обычно защитником  на  процессах,  -  скажем,  кого-нибудь  из  живущих  и
практикующих в Бриджбурге, - и он обязан будет позаботиться о том, чтобы в
газетах появлялось возможно меньше крикливых, непозволительных выпадов  по
адресу семьи Грифитс.
   И, наконец, после  трехчасового  совещания  Сэмюэл  решил,  что  мистер
Брукхарт немедленно отправит своего мистера Кетчумена в  Бриджбург:  пусть
тот  побеседует  с  Клайдом,  а  затем,  каковы  бы  ни  были  его  выводы
относительно, виновности или невиновности Клайда, пусть выберет  из  числа
местных юридических талантов, хотя бы на первое  время,  такого  адвоката,
который наилучшим и наичестнейшим образом сможет  защитить  его  интересы.
Однако мистеру Кетчумену не следует давать никаких  гарантий  относительно
размеров вознаграждения, и  он  должен  только  заставить  Клайда  сказать
правду в связи с предъявленным ему обвинением - не больше. А  потом  нужно
будет позаботиться о такой защите,  которая  добросовестно  стремилась  бы
установить все факты, действительно благоприятные для Клайда, - но  только
факты:  короче  говоря,  никаких  юридических  хитростей,  казуистики  или
плутовства в какой-либо форме, никаких попыток объявить невинным виновного
и обмануть правосудие.



14

   Мистер Кетчумен, однако, сумел узнать от Клайда ничуть не  больше,  чем
Мейсон и Смилли. Весьма искусный там, где надо  было  по  чьим-то  путаным
показаниям составить наиболее верное представление о факте,  он  не  столь
успешно разбирался в области  чувств,  что  было  необходимо  в  случае  с
Клайдом. Он был слишком строгим законником,  холодным  и  бесстрастным.  А
потому, промучив Клайда четыре долгих часа в жаркий июльский день, он  под
конец  вынужден  был  отступиться,  убежденный,  что  свет  еще  не  видал
злоумышленника, столь жалкого,  неумелого  и  неловкого,  как  этот  Клайд
Грифитс.
   В свое время, после отъезда Смилли,  Мейсон  отправился  с  Клайдом  на
озеро Большой Выпи и там разыскал  штатив  и  фотографический  аппарат,  а
кроме  того,  выслушал  от  Клайда  еще  немало  лжи.  Теперь  он  сообщил
Кетчумену,  что  хотя  Клайд  и  утверждает,  будто   у   него   не   было
фотографического  аппарата,  однако  он,  Мейсон,   имеет   доказательства
противного: аппарат у Клайда был, и он взял его с собою, когда  уезжал  из
Ликурга. Однако на вопрос Кетчумена Клайд только  и  сумел  ответить,  что
аппарата он с собою не брал  и  что  найденный  штатив  вовсе  не  от  его
аппарата; ложь эта безмерно возмутила Кетчумена, и он решил  больше  ни  о
чем с ним не спорить.
   Однако Брукхарт поручил Кетчумену, каковы бы ни были его личные  выводы
насчет Клайда, выбрать для него адвоката, - это необходимо, поскольку речь
идет по меньшей мере о милосердии  Грифитсов,  если  не  об  их  чести,  а
Грифитсы западные, как уже объяснил ему Брукхарт,  не  имеют  ни  гроша  и
вообще нежелательно впутывать их в это дело. Поэтому Кетчумен решил  найти
защитника до  своего  отъезда.  И,  совершенно  не  разбираясь  в  местной
политической  ситуации,  он   отправился   к   Айре   Келлогу,   директору
национального банка округа Катараки; Келлог (Кетчумен этого не  знал)  был
одним из видных деятелей местной  организации  демократической  партии.  В
силу своих религиозных  и  моральных  воззрений  этот  Келлог  был  крайне
возмущен преступлением, в котором обвиняли Клайда. Но, с  другой  стороны,
он прекрасно знал, что  дело  это  прокладывает  путь  для  новых  успехов
республиканской партии на приближающихся выборах, и,  поразмыслив,  решил:
не следует упускать возможность как-то противодействовать Мейсону.  Судьба
в образе Клайда и совершенного  им  преступления  явно  благоприятствовала
республиканской партийной машине.
   Суть в том, что с тех пор, как было  обнаружено  это  убийство,  Мейсон
стал пользоваться такой широкой известностью чуть ли не  по  всей  стране,
какой с незапамятных времен не знавал  ни  один  прокурор  в  этих  краях.
Корреспонденты газет, репортеры, художники из  таких  отдаленных  городов,
как Буффало, Рочестер, Чикаго, Нью-Йорк и Бостон,  приезжали  сюда,  чтобы
проинтервьюировать,  зарисовать  или  сфотографировать  Клайда,   Мейсона,
оставшихся в живых членов семьи Олден и  прочих,  -  и  все  это  знали  и
видели.  А  в  местном  обществе   Мейсон   стал   объектом   единодушного
восхваления, и даже избиратели-демократы по всей провинции  присоединялись
в  этом  отношении  к  республиканцам,  утверждая,  что   Мейсон   человек
правильный,  что  он  обращается  с  убийцей  в  точности  так,  как   тот
заслуживает, и что все деньги и положение Грифитсов и  семьи  той  богатой
девушки, которую,  как  видно,  преступник  пытался  покорить,  нимало  не
повлияли на этого народного трибуна.  Вот  это  настоящий  прокурор!  "Уж,
будьте уверены, этот время зря терять не станет!"
   И действительно, перед  приездом  Кетчумена  следователь  и  понятые  в
присутствии и даже под  руководством  Мейсона  рассмотрели  обстоятельства
смерти Роберты и порешили, что девушка умерла в  результате  преступления,
задуманного и  осуществленного  неким  Клайдом  Грифитсом,  находящимся  в
настоящее время в бриджбургской тюрьме,  где  он  и  должен  оставаться  в
ожидании решения окружного  совета  присяжных,  на  рассмотрение  которого
должно быть представлено в ближайшем будущем его дело. И Мейсон,  как  уже
всем было известно, намеревался просить губернатора о созыве  чрезвычайной
сессии Верховного суда, а следовательно, и  о  немедленном  созыве  сессии
окружного совета присяжных, с тем чтобы совет рассмотрел все  показания  и
улики и решил вопрос о предании Клайда суду  или  о  его  освобождении.  И
тут-то является Кетчумен и  спрашивает,  нельзя  ли  подыскать  способного
адвоката,  которому  можно  поручить   защиту   Клайда.   Радуясь   случаю
нейтрализовать деятельность Мейсона, Келлог сразу подумал о некоем  Элвине
Белнепе ("Белнеп и Джефсон, адвокаты"); он уже дважды был сенатором штата,
три раза представителем  демократической  партии  в  совете  округа,  и  в
последнее время многие видные демократы считали, что его следует выдвинуть
на один из самых высоких постов, как только демократической партии удастся
взять в свои руки административный аппарат округа. В самом деле, всего три
года назад в борьбе за  пост  прокурора  этот  Белнеп  был  самым  опасным
соперником  Мейсона  из  всех  кандидатов   демократического   списка.   В
политическом отношении он был настолько подходящий  человек,  что  в  этом
году его собирались выдвинуть  кандидатом  на  то  самое  место  окружного
судьи,  на  которое  рассчитывал  Мейсон.  И  если  бы  не  неожиданные  и
поразительные события, связанные с  Клайдом,  Белнеп,  по  общему  мнению,
попав в списки кандидатов, был бы  избран.  Мистер  Келлог  не  потрудился
объяснить Кетчумену все сложные детали этой весьма любопытной политической
ситуации, но сообщил, что в качестве оппонента Мейсону  Белнеп  -  человек
исключительно подходящий, почти идеальный.
   После этого небольшого предисловия  Келлог  предложил  лично  проводить
Кетчумена в контору "Белнеп и Джефсон", которая помещалась напротив.
   Они постучались к Белнепу; их впустил очень симпатичный с виду человек,
лет сорока восьми, подвижный, среднего роста; его серо-голубые глаза сразу
показались Кетчумену окнами, из которых смотрел явно проницательный, хотя,
может быть, и не слишком могучий и разносторонний ум.
   Белнеп умел так себя  держать,  что  все  окружающие  уважали  его.  Он
окончил университет. В  юности  благодаря  своей  внешности,  состоянию  и
общественному  положению  (его  отец  был  судья  и  сенатор)  он  вдоволь
насладился тем, что можно назвать жизнью искателя приключений,  и  "потому
вся эта неловкость и связанность, страстные порывы и тяготение  к  другому
полу - то, что все еще волновало Мейсона и нередко решающим образом влияло
на  его  поведение,  -  для  Белнепа  давно  отошло  в  прошлое;  душевная
уравновешенность и терпимость позволяли ему недурно разбираться в морально
и социально запутанных (но не чересчур уж из ряда вон выходящих)  случаях,
которые встречались ему в жизни.
   Конечно, этот человек по самой природе своей  способен  был  подойти  к
такому делу, как дело Клайда, без неистовой страстности Мейсона.  Он  сам,
когда ему было двадцать лет, попал в трудное положение,  оказавшись  между
двумя девушками: с одной он только играл, а в другую был серьезно влюблен.
Соблазнив первую и  оказавшись  перед  нелегким  выбором  -  жениться  или
бежать, - он выбрал бегство. Но прежде рассказал  обо  всем  отцу,  и  тот
посоветовал ему уехать в отпуск,  а  тем  временем  обратились  к  услугам
домашнего  врача;  в  результате,  затратив  тысячу  долларов  и   оплатив
необходимые расходы на устройство беременной подружки сына в Утике, отец в
конце  концов  выручил  Элвина  из  затруднительного  положения  и  сделал
возможным его возвращение, а затем и женитьбу на другой девушке.
   Поэтому,  хотя  Белнеп  отнюдь  не  сочувствовал  более   жестокому   и
решительному образу действий,  при  помощи  которого  Клайд,  если  верить
обвинению, пытался избежать ответственности (никогда  за  все  годы  своей
юридической практики Белнеп не мог постичь психологию убийцы), все  же  он
склонялся к мысли, что Клайд был ослеплен и околдован любовью.  Ходили  же
слухи  о  его  романе  с  какой-то  богатой  девушкой,  чье  имя  пока  не
предавалось огласке. И разве не был он беден, тщеславен и  честолюбив?  По
слухам, так оно и было, и Белнеп подумывал даже,  что  при  создавшемся  в
округе политическом положении он мог бы, к  немалой  выгоде  для  себя  и,
пожалуй, к  большому  разочарованию  мистера  Мейсона,  неплохо  построить
защиту или по крайней мере создать ряд судебных препирательств и отсрочек,
ввиду которых мистеру Мейсону будет не так  легко  заграбастать  должность
судьи округа, как он воображает. Разве нельзя сейчас при помощи энергичных
юридических приемов, несмотря на нарастающую враждебность общества и  даже
именно из-за нее, ходатайствовать о  перенесении  разбора  дела  в  другой
округ или же об отсрочке, нужной  для  подбора  новых  показаний?  В  этом
случае  процесс  начнется  только  тогда,  когда  Мейсон  уже   не   будет
прокурором. Белнеп вместе со своим компаньоном,  молодым  юристом  Рубеном
Джефсоном, недавно переехавшим из штата Вермонт, уже думал об этом.
   И вот явился мистер Кетчумен в сопровождении мистера Келлога.  И  затем
совещание с мистером Кетчуменом и Келлогом, причем последний, ссылаясь  на
политическую ситуацию, доказывал, что Белнеп поступил весьма благоразумно,
взяв на себя защиту. И поскольку Белнеп сам был крайне заинтересован  этим
делом, он, посовещавшись со своим молодым ко