мя годами старше Клайда) никто из знавших ее не мог
сказать о ней ни одного дурного слова. И ничего плохого о ней,  я  уверен,
мы не услышим здесь, на суде. Немногим больше года  назад,  девятнадцатого
июля, она переехала в Ликург, чтобы своим  трудом  добывать  средства  для
помощи семье. (Тут весь зал услышал рыдания родителей,  сестер  и  братьев
Роберты.)
   - Джентльмены... - продолжал Мейсон и самым  подробным  образом  описал
жизнь Роберты, начиная с того времени, когда она  покинула  родной  дом  и
поселилась с Грейс Марр, и до той поры, как она встретилась с  Клайдом  на
озере Крам и порвала с  подругой  и  со  своими  покровителями  Ньютонами,
подчиняясь требованию Клайда, пожелавшего, чтобы она жила одна среди чужих
людей. Мейсон рассказал о том, как  она  скрывала  от  родителей  истинные
причины этого подозрительного переселения и как в конце  концов  поддалась
коварным уговорам Клайда. Ее письма к нему из  Бильца  позволили  подробно
проследить весь ход событий. Потом так  же  тщательно  и  подробно  Мейсон
рассказал о Клайде, о его увлечении "высшим  светом"  Ликурга  и  особенно
богатой и  красивой  мисс  X,  которая,  заинтересовавшись  им,  по  своей
невинности и доброте позволила ему надеяться, что  он  может  добиться  ее
руки, и невольно пробудила  в  нем  страсть,  ставшую  причиной  внезапной
перемены в его чувствах к Роберте; это  в  результате  и  привело  (Мейсон
уверял, что докажет это) к преступному замыслу и затем к смерти Роберты.
   - Но кто этот субъект,  -  вдруг  самым  трагическим  тоном  воскликнул
Мейсон, - которому я предъявляю все эти  обвинения?  Вот  он  сидит  перед
вами. Быть может, он сын опустившихся родителей, отродье городских трущоб,
и  ему  негде  было  получить  надлежащее  представление   о   долге,   об
обязанностях, без которых немыслима приличная и достойная жизнь? Таков  ли
он? Напротив! Его отец принадлежит к тому же семейству, которое создало  в
Ликурге одно из самых крупных и значительных предприятий - фирму  "Грифитс
и Компания, воротнички и рубашки". Этот молодой человек был  беден  -  да,
без сомнения, но не беднее Роберты Олден, а на ее характер  бедность  явно
не оказала пагубного влияния. Его родители в  Канзас-Сити,  в  Денвере,  а
перед этим в Чикаго и Грэнд-Рэпидс, в штате Мичиган, вели,  видимо,  жизнь
пастырей душ, хотя  и  не  имели  сана:  они  проповедовали  и  руководили
миссиями; по собранным мною сведениям, это люди подлинно, глубоко верующие
и порядочные во всех отношениях. Но он, их старший сын, который,  казалось
бы, должен был вдохновляться этим примером, рано отвернулся от их  мира  и
пристрастился  к  более  легкомысленной  жизни.  Он  стал   рассыльным   в
знаменитом отеле "Грин-Дэвидсон" в Канзас-Сити.
   И  Мейсон  стал  доказывать,  что  Клайд  всегда  был   перекати-полем,
бродягой, которому, быть может, в силу какой-то  особенности  его  натуры,
вечно не сидится на одном месте. Позднее, рассказывал далее Мейсон,  Клайд
занял пост заведующего отделением на хорошо известной фабрике своего  дяди
в Ликурге.  Постепенно  он  получил  доступ  в  то  общество,  к  которому
принадлежат его здешние родственники. Его жалованье  позволяло  ему  снять
комнату на одной из лучших улиц города, в то время как девушка, которую он
убил, ютилась в жалкой каморке на глухой окраине.
   - До сих пор, - говорил Мейсон,  -  почему-то  усиленно  преувеличивали
молодость подсудимого. (Тут он позволил себе презрительно  улыбнуться.)  И
его защитники и газеты снова и снова называли  его  мальчиком.  Но  он  не
мальчик.  Он  взрослый  мужчина.  В  смысле  общественных  возможностей  и
воспитания у него было больше преимуществ, чем у любого из вас, сидящих на
скамье присяжных. Он  путешествовал.  В  отелях  и  клубах,  в  ликургском
обществе, с которым он был связан столь тесными  узами,  он  встречался  с
порядочными, достойными и даже выдающимися, замечательными людьми. Ведь  в
момент ареста, два месяца тому назад,  он  находился  в  самом  изысканном
обществе, в компании светской молодежи, приехавшей в наши места на  летний
сезон. Запомните это! Он обладает зрелым, отнюдь не детским умом.  Это  ум
вполне развитой и прекрасно уравновешенный.
   - Джентльмены, - продолжал он, - как скоро докажет вам обвинение, всего
через четыре месяца после приезда обвиняемого в  Ликург  девушка,  ставшая
его жертвой, начала работать  на  фабрике  в  том  отделении,  которое  он
возглавлял. И не более как два месяца спустя он уговорил ее  переехать  от
почтенных и богобоязненных людей, у коих она поселилась в Ликурге, в  дом,
о котором ей ничего не  было  известно.  Главное  преимущество  ее  нового
жилища, с точки зрения обвиняемого, заключалось в том, что здесь он мог  в
тайне и уединении,  не  опасаясь  чьего-либо  надзора,  преследовать  свои
гнусные цели в отношении этой девушки.
   На фабрике компании "Грифитс" - мы вам это позднее докажем - существует
одно правило, которое объясняет  многое  в  этом  деле:  никто  из  высших
служащих  или  заведующих  цехами  и  отделениями  не  должен  вступать  в
какие-либо внеслужебные отношения с подчиненными ему девушками и вообще  с
работницами фабрики ни в ее стенах, ни вне их. Такие  отношения  могли  бы
неблагоприятно  отразиться  на   нравах   и   репутации   служащих   этого
замечательного предприятия и потому запрещаются. Вскоре  после  того,  как
обвиняемый пришел на фабрику, его  ознакомили  с  указанным  правилом.  Но
удержало ли это его? Удержали ли его хоть в какой-то мере  покровительство
и внимание, столь недавно оказанные ему дядей? Ничуть не бывало! Обман!  С
самого начала - обман! Обольщение - вот его цель! Тайное,  преднамеренное,
безнравственное  и  беззаконное,  недопустимое  и   осуждаемое   обществом
сожительство вне священных, облагораживающих уз брака.
   Такова была его цель, джентльмены! Но знал ли хоть кто-нибудь в Ликурге
или где бы то  ни  было,  что  его  и  Роберту  Олден  связывали  подобные
отношения? Ни одна душа! _Ни одна душа_, насколько я  мог  установить,  не
имела даже отдаленного  представления  об  этой  связи,  пока  девушка  не
погибла. Ни одна душа! Подумать только!
   Господа присяжные! - Тут  в  голосе  Мейсона  послышалось  чуть  ли  не
благоговение. - Роберта Олден любила подсудимого всеми силами своей  души.
Она любила его той любовью,  что  составляет  высшую  тайну  человеческого
разума и человеческого сердца и в своей силе и в своей  слабости  способна
презреть  страх  стыда  и   даже   небесной   кары.   Это   была   девушка
чистосердечная, скромная, добрая и преданная, девушка страстная и любящая.
И  она  любила,  как  может  любить  только  благородная,   доверчивая   и
самоотверженная душа. И так любя, она в конце концов отдала ему  все,  что
может отдать женщина любимому человеку.
   Друзья мои, это случалось миллионы раз в нашем мире, и это случится еще
миллионы раз в грядущие дни. Это не ново - и никогда не устареет.
   Но в январе или феврале эта девушка, которая ныне  покоится  в  могиле,
вынуждена была прийти к подсудимому Клайду Грифитсу и сказать ему, что она
должна стать матерью. Мы докажем вам, что и тогда и позже она умоляла  его
уехать с нею и обвенчаться.
   Но исполнил ли он ее просьбу? Собирался ли  исполнить?  О  нет!  Ибо  к
этому времени в мечтах и чувствах Клайда Грифитса произошла  перемена.  Он
успел узнать, что  имя  _Грифитс_  в  Ликурге  открывает  доступ  в  самый
избранный круг и что тот, кто был ничтожеством в Канзас-Сити или в Чикаго,
здесь  -  видная  особа  и  может  завязывать  знакомства  с  богатыми   и
образованными девушками, вращающимися в сферах, бесконечно далеких от  той
среды, к которой принадлежала Роберта Олден. Более того: он нашел девушку,
которая совершенно пленила его своей красотой,  богатством,  положением  в
обществе, - рядом с нею скромная  фабричная  работница,  дочь  фермера,  в
своей убогой одинокой каморке, где он сам ее поселил,  казалась,  конечно,
жалкой! Она была достаточно хороша для любовной интрижки, но не для брака.
И он не пожелал на ней жениться.
   Мейсон умолк на мгновение, потом продолжал:
   - Однако я не мог найти ни малейшей перемены в жизни Клайда Грифитса, и
его страсть к светским развлечениям ничуть  не  уменьшилась.  Напротив,  с
января месяца и до пятого июля и даже после, - да, даже  после  того,  как
она принуждена была в конце концов сказать ему, что, если он не увезет  ее
и не женится на ней, она обратится к чувству справедливости тех, кто  знал
и ее и Клайда, и даже после того, как она, холодная и безжизненная, обрела
вечный покой на дне озера Большой Выпи, - он только  и  знал,  что  танцы,
пикники, автомобильные экскурсии, званые обеды, увеселительные прогулки на
Двенадцатое озеро, на Медвежье озеро... По-видимому, ему  и  в  голову  не
приходило, что положение, в котором оказалась мисс  Олден  перед  богом  и
людьми, обязывает его как-то изменить свое поведение.
   Мейсон замолчал и посмотрел в сторону Белнепа и  Джефсона,  а  они,  не
слишком расстроенные или озабоченные, только улыбнулись -  сперва  ему,  а
затем и друг другу; но Клайд, напуганный гневной страстностью этой речи, с
тревогой думал о том, сколько в ней преувеличений и несправедливостей.
   Мейсон прервал его размышления.
   - Итак, джентльмены, - вновь заговорил он, - как я уже сказал,  Роберта
Олден стала настаивать, чтобы Клайд Грифитс на ней женился. И  он  ей  это
обещал. Однако вы увидите - это явствует из всех имеющихся данных,  -  что
он отнюдь  не  собирался  выполнить  свое  обещание.  Наоборот,  когда  ее
положение стало таким, что он не мог дольше выносить ее жалоб и мириться с
опасностью, которую, бесспорно, представляло  для  него  ее  пребывание  в
Ликурге, он убедил  ее  уехать  домой,  к  родителям,  очевидно,  под  тем
предлогом, что ей следует сшить себе кое-что из одежды к тому времени, как
он приедет за ней и увезет ее в  какой-нибудь  отдаленный  город,  где  их
никто не знает и где она уже в качестве  его  жены  сможет  достойно  дать
жизнь их ребенку. Судя по ее письмам к нему - я вам их покажу, - он должен
был приехать за ней через три недели после ее отъезда домой, в  Бильц.  Но
приехал ли он, как обещал? Нет, он этого не сделал.
   В конце концов - и лишь потому,  что  другого  выхода  не  было,  -  он
позволил ей приехать к нему шестого июля, ровно за два дня до  ее  смерти.
Не прежде, чем... но об этом после! Тем временем в период между пятым июня
и шестым июля он оставил ее тосковать на этой маленькой, заброшенной ферме
неподалеку от Бильца, в округе Маймико, где она  с  помощью  соседок  шила
себе  кое-какие  платья,  которые  даже  теперь  не  смела  назвать  своим
приданым. Она подозревала, что он  бросит  ее,  и  боялась  этого.  И  вот
ежедневно, а иногда и дважды в день она пишет ему, делится своими страхами
и умоляет его письмом или хоть словом подтвердить,  что  он  действительно
приедет и увезет ее.
   Но что же, исполнил он ее просьбу? Ни одного письма. Ни одного! О  нет,
джентльмены, нет! Вместо этого несколько разговоров по телефону:  их  было
не так просто проследить и понять. Но  и  эти  разговоры  происходили  так
редко, урывками, что она горько жаловалась  на  его  невнимательность,  на
отсутствие интереса к ней в это время. В конце этих пяти недель,  придя  в
отчаяние, она даже написала ему так (тут Мейсон вынул  из  пачки,  лежащей
перед ним на столе, одно письмо и прочитал): "Предупреждаю тебя, что, если
я не дождусь от тебя телефонного звонка или письма до полудня  пятницы,  я
приеду в Ликург в тот же вечер, и все узнают, как ты  со  мной  поступил".
Вот те слова, джентльмены, которые принуждена была в конце концов написать
бедная девушка.
   Но хотел ли Клайд Грифитс, чтобы все узнали, как он с нею поступил? Ну,
конечно, нет! И вот тогда-то у него зародился план, при помощи которого он
думал избежать разоблачения и навсегда наложить печать  молчания  на  уста
Роберты Олден. И, джентльмены, обвинение докажет вам, что он действительно
закрыл ей рот.
   И тут Мейсон развернул  специально  заготовленную  карту  Адирондакских
гор, на которой красными чернилами был отмечен  путь  Клайда  до  и  после
смерти Роберты - вплоть до того часа, когда его  арестовали  на  Медвежьем
озере. При этом он стал  объяснять  присяжным  тщательно  обдуманный  план
Клайда, рассчитанный на то, чтобы замести  следы:  рассказал  о  записи  в
гостиницах под вымышленными именами, о двух шляпах, а также о том, что  от
Фонды до Утики и затем от Утики до Лугового озера Клайд и Роберта ехали  в
разных вагонах.
   - Не забывайте вот о чем, джентльмены, - заявил далее  Мейсон.  -  Хотя
подсудимый прежде и говорил с Робертой об этой  поездке  как  о  свадебном
путешествии, он не желал, чтобы кто-либо  узнал,  что  он  путешествует  в
обществе своей невесты, - не желал тогда,  когда  они  приехали  на  озеро
Большой Выпи. Ибо он собирался не жениться, а отыскать  глухое,  пустынное
место, где он мог бы погасить, как свечу, жизнь опостылевшей ему  девушки.
Но помешало ли это ему за сутки и за двое суток до убийства держать  ее  в
объятиях и повторять обещания, которые он вовсе  не  собирался  исполнить?
Помешало ли? Я покажу вам регистрационные записи в  двух  гостиницах,  где
они останавливались, занимая вдвоем одну комнату, так как  предполагалось,
что не сегодня-завтра они поженятся. Но эта поездка  длилась  не  одни,  а
двое суток единственно  потому,  что  подсудимый  ошибся,  рассчитывая  на
безлюдность Лугового озера. Убедившись, что это  место  очень  оживленное,
центр сектантской летней колонии, он решил направиться на более уединенное
озеро Большой Выпи. И вот, джентльмены, пред вами невероятное  и  жестокое
зрелище: будто бы ни в чем не виноватый и  весьма  ложно  понятый  молодой
человек таскает усталую девушку с  измученной  душой  с  места  на  место,
отыскивая озеро, достаточно  безлюдное  для  того,  чтобы  можно  было  ее
утопить. И это, когда ей остается всего четыре месяца до материнства!
   А потом,  приехав,  наконец,  на  пустынное  озеро,  он  уводит  ее  из
гостиницы, где  он  опять-таки  записался  под  вымышленной  фамилией  как
Клифорд Голден с женой, сажает ее в лодку  и  везет  на  смерть.  Бедняжка
воображала, что  отправляется  на  короткую  прогулку  перед  свадьбой,  о
которой он ей говорил  и  которая  должна  была  скрепить  и  освятить  их
отношения. Скрепить и освятить все! Скрепить и освятить, как  скрепляют  и
освящают сомкнувшиеся над головою волны, но не иначе...  не  иначе!  А  он
ушел, невредимый и коварный, словно волк, насытившийся своей жертвой... Он
шел к свободе, к браку с другой, к вершинам общественного и  материального
благополучия, любви и счастья, тогда как она,  бездыханная  и  безымянная,
уснула вечным сном в своей водяной могиле.
   Но, джентльмены, неисповедимы пути бытия, пути господни,  и  провидение
направляет наши судьбы, как угодно  ему,  невзирая  на  все  наши  усилия.
Поистине человек предполагает, но один только бог располагает!
   Обвиняемый, конечно, удивлен: откуда мне известно, что, даже  уходя  из
гостиницы на озере Большой Выпи, она еще думала  о  близкой  свадьбе?  Без
сомнения, он тешит себя мыслью, что на самом деле я не могу  этого  знать.
Но каким же прозорливым и глубоким  умом  надо  было  бы  обладать,  чтобы
предвидеть и предупредить все случайности  и  возможности!  Вот  он  сидит
здесь, уверенный, что его адвокаты помогут ему  благополучно  спастись  от
наказания.  (При  этих  словах   Клайд   напряженно   выпрямился,   волосы
зашевелились у него на голове и спрятанные под столом руки затряслись.) Он
не знает, что эта девушка в номере гостиницы  на  Луговом  озере  написала
своей матери письмо, но не успела его отправить, и оно лежало в кармане ее
пальто, оставленного в гостинице, потому что в  этот  день  было  жарко  и
потому что она, конечно, надеялась вернуться. Это письмо здесь, у меня  на
столе.
   Зубы Клайда стали отбивать дробь. Он дрожал, как в ознобе.  Да,  верно,
она оставила пальто в гостинице!  Белнеп  и  Джефсон  тоже  насторожились,
спрашивая себя, что это может значить.  Неужели  эта  роковая  случайность
повредит обдуманному ими плану защиты или  даже  совсем  его  погубит?  Им
оставалось только ждать.
   - В этом письме, - продолжал Мейсон, - она объясняет,  зачем  она  туда
приехала. Чтобы обвенчаться - не больше и не меньше. (При этих его  словах
Джефсон и Белнеп, так же как и Клайд, вздохнули с величайшим  облегчением:
это было им на руку.) И обвенчаться очень скоро, через  день  или  два,  -
продолжал Мейсон, все еще  воображая,  будто  этим  он  заставляет  Клайда
буквально умирать от страха.  -  Но  Голден  или  Грэхем  из  Олбани,  или
Сиракуз, или откуда там еще думал иначе. Он знал, что не вернется назад. И
он взял с собою в лодку все свои пожитки. И весь долгий день, с полудня до
вечера, он искал подходящего места на этом пустынном озере - такого места,
которое трудно было бы  заметить  откуда-либо  с  берега,  -  это  мы  вам
докажем. И в сумерки он нашел такое место. И потом, шагая по лесу на юг, с
новой соломенной шляпой на голове и с чистым сухим чемоданом в  руках,  он
считал себя в полной безопасности. Клифорда  Голдена  больше  не  было,  и
Карла Грэхема больше не было, - они утонули, они покоились  на  дне  озера
Большой Выпи вместе с Робертой Олден. Но Клайд Грифитс был жив и  свободен
и направлялся к Двенадцатому  озеру,  к  тому  обществу,  которым  он  так
дорожил.
   Джентльмены, Клайд Грифитс убил Роберту Олден прежде, чем бросил  ее  в
воду. Он ударил ее по голове и по лицу и думал, что никто этого не  видел.
Но когда ее последний предсмертный крик прозвучал над водами Большой Выпи,
там был свидетель, и, прежде чем обвинение  скажет  здесь  свое  последнее
слово, этот свидетель предстанет перед вами и расскажет вам все.
   У Мейсона не было свидетеля -  очевидца  преступления,  но  он  не  мог
устоять перед возможностью вызвать тревогу во вражеском лагере.
   И действительно, результат даже превзошел его ожидания. Клайд,  который
до сих пор, особенно после потрясающей вести о  письме  Роберты,  старался
переносить все с невозмутимым видом оскорбленной невинности, вдруг  застыл
- и потом весь съежился. Свидетель! Он даст  показания!  Господи!  Значит,
этот свидетель, кто бы он ни был, скрывался  где-то  на  пустынном  берегу
озера... он видел тот нечаянный удар, слышал крики Роберты...  видел,  что
Клайд не  пытался  ей  помочь!  Видел,  как  он  поплыл  к  берегу,  потом
скрылся... и, может быть, следил за ним, когда  он  переодевался  в  лесу.
Господи! Клайд вцепился руками в стул, голова его рывком откинулась назад,
словно от сильного удара: ведь  это  значит  смерть!  Теперь  его  казнят!
Господи! Больше нет надежды! Голова его бессильно поникла -  казалось,  он
сейчас упадет в обморок.
   Белнепа заявление Мейсона сперва заставило уронить карандаш, которым он
делал заметки; потом взгляд его  стал  растерянным  и  недоумевающим,  ибо
защите нечем было отразить подобный удар. Но он  тотчас  спохватился,  что
его поведение - верх неосторожности, и  овладел  собой.  Неужели  в  конце
концов Клайд им солгал? Неужели он убил ее умышленно и еще при каком-то не
замеченном им свидетеле? Если так, то им необходимо найти повод отказаться
от этого безнадежного и опасного для их репутации дела.
   Что касается Джефсона,  то  и  он  в  первую  минуту  был  ошеломлен  и
озадачен. В его  крепкой  голове,  которая  не  так-то  легко  поддавалась
потрясениям, мелькали обрывки мыслей:  неужели  действительно  есть  такой
свидетель?.. И Клайд лгал? Тогда жребий брошен. Ведь он уже признался  им,
что ударил Роберту, и свидетель, наверно, это видел. И, значит, конец всем
этим разговорам о внезапном душевном переломе. Кто в  него  поверит  после
такого свидетельского показания?
   Но Джефсон по натуре был слишком упрям  и  решителен,