а.
   - Не знаю, - упавшим  голосом  сказал  он,  помолчав.  -  Он,  наверно,
каким-то образом попал в киоск гостиницы "Ренфру".
   - Вот как? А если я  приведу  двоих  свидетелей,  которые  покажут  под
присягой, что третьего июля - за три дня до вашего отъезда  из  Ликурга  в
Фонду - они видели, как вы зашли в отель "Ликург" и взяли там  четыре  или
пять путеводителей? Тогда вы тоже  станете  повторять,  что  он,  наверно,
каким-то образом попал в киоск гостиницы "Ренфру" шестого июля?
   Мейсон замолчал и торжествующе посмотрел вокруг, словно хотел  сказать:
"Ну-ка, что ты на  это  ответишь!"  И  Клайд,  потрясенный,  помертвевший,
задохнувшийся, добрую четверть минуты собирался с силами, прежде чем сумел
настолько овладеть своими нервами и голосом, чтобы ответить.
   - Да, наверно, так. Я не доставал его в Ликурге.
   - Очень хорошо. Но пока дадим этим джентльменам взглянуть на него. -  И
Мейсон передал путеводитель старшине присяжных, а  тот,  в  свою  очередь,
передал брошюрку своему соседу, и она стала  переходить  от  присяжного  к
присяжному. А по всему залу суда тем временем поднялся взволнованный шепот
и гул голосов.
   И когда все присяжные осмотрели путеводитель, -  к  большому  удивлению
публики, ждавшей новых и новых непрерывных атак и разоблачений,  -  Мейсон
заявил:
   - Народ закончил.
   И сразу же многие в зале  суда  стали  шептать  друг  другу:  "Попался!
Попался!" Судья Оберуолцер тотчас объявил, что, ввиду позднего времени,  а
также  принимая  во  внимание  предстоящий  допрос   ряда   дополнительных
свидетелей со стороны защиты и нескольких со стороны обвинения, он считает
разумным на сегодня закончить работу суда. И Белнеп и  Мейсон  с  радостью
согласились. Публику не выпускали из зала, пока Клайда  не  провели  через
площадь в тюрьму, в его камеру. Под охраной  Сиссела  и  Краута  он  вышел
через ту самую дверь и спустился по той самой лестнице, которые много дней
назад были замечены им и навели его на размышления... Когда Клайда  увели,
Белнеп и Джефсон посмотрели друг на друга, но  не  обменялись  ни  словом,
пока не укрылись в своей надежно запертой конторе.
   - Не хватило выдержки. Лучшая система защиты, какая была  возможна,  но
мало храбрости. Он на это не способен, и все тут, - начал Белнеп.
   Джефсон, не сняв пальто и шляпы, тяжело опустился на стул.
   - Нет, тут, несомненно, дело серьезное, - сказал он. - Должно быть,  он
действительно ее убил. Но, по-моему, теперь мы не можем удрать с  корабля.
А он в конце концов вел себя даже лучше, чем я ожидал.
   - Ну, черт возьми, я в заключительной речи буду лезть из  кожи  вон,  -
отозвался Белнеп. - Это все, что я могу сделать.
   И Джефсон ответил с ноткой усталости в голосе:
   - Правильно, Элвин, теперь, к сожалению, это ложится плавным образом на
вас. А пока что я, пожалуй, схожу  в  тюрьму  и  постараюсь  его  немножко
подбодрить. Не годится, чтобы он завтра выглядел  мокрой  курицей.  Он  не
должен вешать носа. Пускай присяжные видят, что сам он не  чувствует  себя
виновным, что бы они там ни думали.
   Он поднялся, засунул руки в карманы своего долгополого пальто и  сквозь
зимнюю холодную тьму зашагал по угрюмым улицам к Клайду.



26

   Остальная часть  процесса  прошла  в  допросе  одиннадцати  свидетелей:
четырех со стороны Мейсона и семи со стороны защиты. В числе последних был
доктор А.К.Суорд из Риобета, который случайно оказался  на  озере  Большой
Выпи в тот день, когда тело Роберты  доставили  на  лодочную  станцию.  Он
показал, что осмотрел тогда тело и что кровоподтеки на лице,  судя  по  их
тогдашнему виду, были похожи на  следы  именно  случайного  удара,  в  чем
признался Клайд, - и, бесспорно, мисс Олден утонула, находясь в  сознании,
а не будучи оглушенной, как уверяет присяжных обвиняющая сторона. Выслушав
это заключение, Мейсон занялся профессиональным прошлым господина  медика,
которое, увы, оказалось вовсе не  столь  солидным:  доктор  Суорд  окончил
второразрядную медицинскую школу в Оклахоме и с тех пор практиковал где-то
в провинциальном городке. Вслед за ним появился  свидетель  Сэмюэл  Ирсли,
фермер из окрестностей станции Ружейной, постоянно ездивший по дороге,  по
которой тело Роберты везли с озера Большой Выпи на станцию. Ни  словом  не
касаясь обвинения, предъявленного Клайду, он с глубоким убеждением заявил,
что дорога эта,  как  он  заметил,  проезжая  по  ней  в  то  утро,  когда
перевозили тело, была совсем плоха, вся в ухабах.  Таким  образом  Белнеп,
который вел допрос, получил  возможность  указать,  что  состояние  дороги
могло в какой-то мере  усугубить  серьезность  ушибов  на  лице  и  голове
Роберты. Однако позднее это  показание  было  опровергнуто  свидетелем  со
стороны Мейсона, - это был не более и не менее  как  кучер  фирмы  "Братья
Луц", который столь же убежденно клялся, что  нигде  на  дороге  не  видел
никаких выбоин и ухабов. Далее, Лигет и Уигэм показали, что, насколько они
могли заметить и судить, Клайд при исполнении своих служебных обязанностей
на фабрике Грифитсов всегда  был  усерден,  аккуратен  и  исполнителен.  В
деловом отношении они считали его безупречным. Затем еще  несколько  менее
значительных свидетелей показали, что, по их наблюдениям, Клайд всегда вел
себя в обществе очень благопристойно, осмотрительно и  сдержанно.  Они  не
замечали за ним ничего дурного. Но, увы, как  быстро  выяснил  Мейсон  при
перекрестном допросе, они  никогда  не  слыхали  о  Роберте  Олден,  о  ее
несчастье или хотя бы о том, что Клайд с нею знаком.
   Наконец, после того как обе стороны по мере сил постарались  подкрепить
и обосновать или опровергнуть массу опасных и трудных мелочей, для Белнепа
настал час сказать последнее слово в защиту Клайда.  Он  потратил  на  это
целый день: с величайшей тщательностью, в духе своей  вступительной  речи,
он вновь подчеркнул все доказательства того,  как  наивно  и  простодушно,
почти  бессознательно,  Клайд  завязал  вначале  знакомство  с   Робертой,
окончившееся  для  обоих  столь  трагически.  Умственное  и   нравственное
малодушие,   повторил   Белнеп,   возросшее   под    влиянием    различных
неблагоприятных обстоятельств в детстве и юности, вместе с открытием новых
счастливых возможностей, о каких Клайд прежде не мог и мечтать, - вот  что
губительно  подействовало  на  его  "быть  может,  слишком   неустойчивую,
чувственную,  непрактичную  и  мечтательную  натуру".  Без  сомнения,   он
нечестно поступил с мисс Олден. Спору нет. Поступил нечестно. Но с  другой
стороны, - и это со всей  очевидностью  подтверждается  теми  признаниями,
которые он сделал, когда его допрашивал защитник, - он  в  конечном  счете
вовсе не был таким жестоким негодяем, каким хочет выставить его обвинитель
перед достопочтенными господами  присяжными  и  публикой.  Многие  мужчины
бывали гораздо более жестоки в делах любви, чем  могло  даже  пригрезиться
этому юноше, почти мальчику, - и, разумеется, отнюдь не всегда их  за  это
вешали. Решая же с точки зрения закона вопрос о том, действительно ли этот
мальчик совершил преступление, в котором его обвиняют,  господа  присяжные
должны быть крайне осторожны: пусть благородное  сочувствие  к  несчастной
девушке, к страданиям, перенесенным ею из-за любовной связи с этим юношей,
не окажет давления на господ присяжных и не заставит их поверить и заявить
в своем решении, будто этот  юноша  действительно  совершил  преступление,
указанное в обвинительном  акте.  Найдется  ли  такой  мужчина  или  такая
женщина, которые не бывали порою жестоки друг к другу в делах любви?
   Далее,  путем  длительного  и  подробного  анализа  Белнеп   постарался
доказать, что против Клайда имеются одни лишь  косвенные  улики:  ни  один
человек  не  видел  и  не  слышал,  как  именно  произошло  предполагаемое
преступление, а между тем  сам  Клайд  совершенно  исчерпывающе  объяснил,
каким  образом  он  оказался  в  столь  необычайном  положении.  Эпизод  с
путеводителем, а также то, что Клайд забыл  справиться  о  цене  лодки  на
озере  Большой  Выпи,  предусмотрительно  закопал   штатив   и,   наконец,
оказавшись в воде так близко от Роберты, не пришел ей на помощь, - все это
Белнеп  отмел  в  сторону:  по  его  словам,  это  было   либо   чистейшей
случайностью,  либо  забывчивостью.  Клайд  не  попытался  спасти  Роберту
потому, что был ошеломлен, растерян, испуган и  "проявил  роковую,  но  не
преступную нерешительность,  как  раз  в  ту  минуту  своей  жизни,  когда
следовало быть решительным".
   Поистине, это была сильная, хотя и казуистическая  защитительная  речь,
отнюдь не лишенная достоинства и значительности.
   А  затем  Мейсон,  страстно  убежденный,  что  Клайд  -  гнуснейший   и
хладнокровнейший убийца,  потратил  целый  день  на  то,  чтобы  распутать
"паутину лжи и  необоснованных  утверждений",  которыми  защита  надеялась
отвлечь внимание присяжных от неразрывной, неопровержимой  цепи  веских  и
основательных улик, доказывающих, что этот "совершенно  взрослый  мужчина"
поистине  -  "злодей  и  убийца".  Долгие  часы  Мейсон  заново  перебирал
утверждения различных свидетелей. И еще часы  он  потратил  на  то,  чтобы
очернить Клайда и снова пересказать скорбную  повесть  страданий  Роберты,
так что опять едва не довел и присяжных и публику до слез. И  Клайд,  сидя
между Белнепом и Джефсоном, решил про себя, что присяжные ни в коем случае
не оправдают его  ввиду  всей  этой  массы  столь  искусно  и  трогательно
представленных улик.
   Потом  Оберуолцер  с   высоты   своего   судейского   кресла   произнес
напутственное слово присяжным:
   - Джентльмены! В  сущности,  всякие  улики  являются  в  какой-то  мере
косвенными, будь  то  факты,  указывающие  на  виновность,  или  показания
очевидцев. Ведь и самые показания очевидцев зависят от обстановки.
   Если какие-либо существенные факты данного дела противоречат  вероятной
виновности подсудимого и говорят в  его  пользу,  ваш  долг,  джентльмены,
принять эти факты во внимание.
   Следует помнить, что улики не могут  быть  поставлены  под  сомнение  и
отвергнуты только потому,  что  они  косвенные.  Нередко  они  могут  быть
надежнее и достовернее, чем прямые улики.
   Здесь много говорилось о мотивах преступления и об их значении в данном
деле, но вам надлежит помнить, что  определение  этих  мотивов  отнюдь  не
необходимо и не существенно для вынесения обвинительного приговора. Мотивы
эти  могут  иметь  значение  _обстоятельства_,  помогающего   _установить_
наличие преступления, но доказывать существование их вовсе не обязательно.
   Если  присяжные  придут  к  заключению,  что  Роберта  Олден  случайно,
непроизвольно упала за борт и подсудимый не попытался ее спасти,  это  еще
не означает виновности подсудимого, и тогда следует признать,  что  он  не
виновен. С другой стороны, если присяжные придут  к  заключению,  что  при
данных обстоятельствах подсудимый тем или иным путем преднамеренно  вызвал
эту роковую случайность или способствовал ей, нанеся  Роберте  Олден  удар
или как-либо иначе, тогда следует признать его виновным.
   Я не настаиваю, чтобы вы обязательно вынесли единогласное решение, но я
советовал  бы  каждому  из  вас  не  проявлять  чрезмерного   упорства   и
несговорчивости,  если  по   тщательном   размышлении   он   найдет,   что
заблуждался.
   Так торжественно и поучительно судья Оберуолцер напутствовал  присяжных
с высоты судейского кресла.
   Когда он закончил - ровно в пять часов дня,  -  присяжные  поднялись  и
проследовали на совещание. И сразу же, прежде чем публике  разрешено  было
покинуть зал суда, Клайда снова отвели в тюрьму: шериф все время опасался,
как бы подсудимый не подвергся нападению. Пять долгих часов Клайд провел в
ожидании: он то шагал взад и вперед, взад и вперед  по  своей  камере,  то
делал вид, что читает или отдыхает; а Краут и  Сиссел,  которым  различные
репортеры дали "на чай", чтобы получить сведения о том,  как  он  все  это
переносит, втихомолку старались держаться поближе и наблюдали за ним.
   А тем временем судья Оберуолцер, Мейсон, Белнеп  и  Джефсон  со  своими
помощниками и  друзьями  обедали  в  разных  концах  бриджбургского  отеля
"Сентрал" и, потягивая вино, чтобы успокоить свое нетерпение, ждали,  пока
присяжные договорятся между собою; и все от души желали,  чтобы  приговор,
каким бы он ни оказался, был вынесен поскорее.
   А тем временем двенадцать человек - фермеры,  клерки,  торговцы  -  для
очистки совести стали  вновь  перебирать  и  обсуждать  каждую  мелочь,  о
которой говорили Мейсон, Белнеп и Джефсон. Но из всех двенадцати лишь один
- аптекарь Сэмюэл Апхем (он был политическим противником Мейсона, и притом
на него произвел большое впечатление Джефсон)  -  сочувствовал  Белнепу  и
Джефсону. Поэтому он делал вид, что сомневается  в  непреложности  доводов
Мейсона, пока,  наконец,  проголосовав  пять  раз  кряду  и  не  достигнув
единодушия,  остальные  не  пригрозили  ему   разоблачением   и   всеобщим
возмущением  и  издевательствами,  которых  не  миновать,  если  присяжные
замешкаются с приговором.
   - Мы вас выведем на чистую  воду,  так  и  знайте!  Так  просто  вы  не
отделаетесь. Публика в точности узнает, какие у вас взгляды на этот счет!
   И Апхем,  у  которого  был  недурной  аптекарский  магазин  в  Северном
Мэнсфилде, счел за благо спрятать в карман свое несогласие  с  Мейсоном  и
присоединиться к общему мнению.
   А затем - четыре глухих удара в дверь, ведущую из комнаты для совещаний
в зал суда. Это стучал своим громадным кулаком старшина  присяжных  Фостер
Ленд, торговец цементом и известью. И сотни людей, заполнивших после обеда
жаркий, душный зал (многие, впрочем, и не уходили  обедать),  стряхнули  с
себя охватившее их оцепенение.
   - Что такое? Что  случилось?  Присяжные  вернулись  с  решением?  Какой
приговор?
   И вся публика - мужчины, женщины, дети - подалась ближе  к  барьеру.  А
два пристава у двери откликнулись на стук:
   - Ладно, ладно! Сейчас придет судья!
   Другие пристава поспешили  через  площадь  в  тюрьму,  чтобы  известить
шерифа и доставить Клайда в  суд,  третьи  -  в  отель  "Сентрал"  вызвать
Оберуолцера и  остальных.  Клайд,  ошеломленный,  оцепеневший  от  полного
одиночества и  убийственной  неизвестности,  был  прикован  наручниками  к
Крауту и отведен в суд под охраной Слэка, Сиссела  и  прочих.  Оберуолцер,
Мейсон, Белнеп и Джефсон и многочисленные репортеры, художники,  фотографы
вошли в зал и разместились в том же порядке, как и все эти долгие  недели.
Клайд мигал и  щурился,  усаживаясь  на  этот  раз  не  между  Белнепом  и
Джефсоном, как прежде, а позади  них:  прочно  прикованный  к  Крауту,  он
должен был сидеть рядом с ним. Как только Оберуолцер и клерк  заняли  свои
места,  дверь  комнаты  присяжных  распахнулась   и   торжественно   вошли
двенадцать человек  -  странные,  разнохарактерные  фигуры  в  грубых,  по
большей части изрядно поношенных  костюмах.  Все  они  уселись  на  скамье
присяжных, но тотчас снова поднялись, услышав вопрос клерка:
   - Господа присяжные заседатели, готово ли ваше решение?
   Никто из присяжных ни разу не взглянул в сторону  Белнепа,  Джефсона  и
Клайда, и Белнеп сразу понял, что в этом заключен роковой смысл.
   - Сорвалось, - шепнул он Джефсону. - Не в нашу пользу. Ясно.
   И тут Ленд объявил:
   - Да, мы вынесли решение. Мы признаем подсудимого виновным в убийстве с
заранее обдуманным намерением.
   Клайд,   совершенно   ошеломленный,   все   же   постарался   сохранить
самообладание и внешнее спокойствие и не мигая смотрел прямо перед  собой,
на присяжных, или, вернее, поверх них. Ведь только прошлой ночью в  тюрьме
Джефсон, застав его совершенно подавленным, сказал ему, что приговор этого
суда, если даже  он  и  будет  неблагоприятным,  не  имеет  значения.  Все
разбирательство с начала и до конца  было  пристрастным.  Предубеждение  и
несправедливость определяли в  нем  каждый  шаг.  Любая  высшая  инстанция
признает недопустимыми и незаконными  одергивания,  угрозы  и  инсинуации,
которые позволял себе Мейсон на суде. Будет подана апелляция, после  чего,
безусловно,  назначат  новое  разбирательство   дела   (впрочем,   Джефсон
предпочел не  вдаваться  в  рассуждения  о  том,  кто  именно  подаст  эту
апелляцию).
   И теперь, вспоминая  объяснения  Джефсона,  Клайд  говорил  себе,  что,
пожалуй, этот приговор и в самом деле не имеет особенного  значения...  Не
может иметь, правда же! Или...  Подумать  только,  что  означают  вот  эти
слова, если нельзя будет добиться пересмотра  дела!  Смерть!  Это  решение
присяжных означало бы смерть, если бы оно было  окончательным...  а  может
быть, оно и есть окончательное. И тогда ему придется сесть на _тот_  стул,
- это видение преследовало его уже давно, много дней и ночей, и  у  Клайда
не хватало сил его отогнать. И сейчас ему снова привиделся  этот  ужасный,
отвратительный стул, только ближе и больше,  чем  прежде:  он  был  здесь,
перед Клайдом, на полпути между ним и судьей  Оберуолцером...  Клайд  ясно
видел его: массивный, прочные ручки, широкая прочная спинка,  по  бокам  и
сверху ремни... Господи! Что, если никто ему не поможет! Вдруг Грифитсы не
пожелают нести новые расходы... Подумать только! Или суд второй инстанции,
о котором говорили Белнеп и Джефсон,  отвергнет  его  апелляцию.  И  тогда
решение присяжных станет окончательным. Конец! Конец!  Господи!  У  Клайда
застучали зубы, но он тотчас заметил это и стиснул челюсти. К  тому  же  в
эту минуту поднялся Белнеп и потребовал поименного голосования  присяжных,
а Джефсон обернулся к Клайду и прошептал:
   - Вы не волнуйтесь. Приговор не окончательный.  Мы  наверняка  добьемся
пересмотра.
   А в это время каждый присяжный по очереди говорил свое "Да!" - и  Клайд
слушал их, а не Джефсона.  Почему  все  они  так  подчеркивают  это  "да"?
Неужели ни один из них не подумал, что, вопреки всем речам Мейсона,  Клайд
мог  ударить  Роберту  нечаянно?  Неужели  ни  один  не  поверил  хотя  бы
наполовину в пережитый им, по утверждению  Белнепа  и  Джефсона,  душевный
переворот? Он смотрел на них. Все они, и высокие и низенькие, походили  на
почерневшие деревянные игрушки  с  темными  или  желтоватыми,  как  старая
слоновая кость, руками и лицами. Потом он подумал о матери. Она  обо  всем
узнает, ведь столько репортеров, художников, фотографов  собралось  здесь,
чтобы услышать приговор. А что теперь  подумают  Грифитсы  -  его  дядя  и
Гилберт? А Сондра? Сондра! От нее - ни слова. А ведь здесь,  на  суде,  он
все время открыто говорил - и Белнеп и Джефсон поощряли его - о  властной,
неодолимой страсти  к  Сондре,  о  страсти,  которая  одна  была  истинной
причиной всего совершившегося? И вот - ни слова. И теперь она, уж конечно,
не напишет ему ни строчки, а ведь она готова была выйти за  него  замуж  и
все ему отдать!
   Однако  толпа  вокруг  была  безмолвна,   хотя   и   ощущала   глубокое
удовлетворение,  -  или,  быть  может,  именно  поэтому.  Не   вывернулся,
паршивец!  Не  удалось  ему  провести  двенадцать  здравомыслящих   людей,
представителей  всего   округа,   своим   вздором   насчет   нравственного
переворота! Экая чушь!
   Джефсон в это время  сидел,  неподвижно  глядя  прямо  перед  собой,  а
Белнеп,  чье  энергичное  лицо  явственно  выражало  презрение  и   вызов,
возбуждал все новые ходатайства. Мейсон, Бэрлей,  Ньюком  и  Редмонд  едва
прикрывали   маской   сверхъестественной   суровости    свое    величайшее
удовлетворение. Белнеп попросил отсрочить оглашение приговора  на  неделю,
до  следующей  пятницы  -  тогда  ему  лично  будет   удобнее   при   этом
присутствовать, - но судья Оберуолцер ответил, что не  может  согласиться,
если ему не представят для этого серьезных  оснований.  Однако  завтра  он
готов, если угодно защитникам, выслушать их доводы.  В  случае,  если  они
окажутся убедительными, он отлож