, неимоверная сила и ловкость, неукротимая злоба и
необычайная способность к подражанию у этих млекопитающих
общеизвестны.

- Описание пальцев, - сказал я, закончив чтение, - в точности
совпадает с тем, что мы видим на вашем рисунке. Теперь я
понимаю, что только описанный здесь орангутанг мог оставить эти
отпечатки. Шерстинки ржаво-бурого цвета подтверждают сходство.
Однако как объяснить все обстоятельства катастрофы? Ведь
свидетели слышали два голоса, и один из них бесспорно
принадлежал французу.

- Совершенно справедливо! И вам, конечно, запомнилось
восклицание, которое чуть ли не все приписывают французу: "mon
Dieu!" Восклицание это, применительно к данному случаю, было
удачно истолковано одним из свидетелей (Монтани, владельцем
магазина) как выражение протеста или недовольства. На этих двух
словах и основаны мои надежды полностью решить эту загадку.
Какой-то француз был очевидцем убийства. Возможно, и даже
вероятно, что он не причастен к зверской расправе. Обезьяна,
должно быть, сбежала от него. Француз, должно быть, выследил ее
до места преступления. Поймать ее при всем том, что здесь
разыгралось, он, конечно, был бессилен. Обезьяна и сейчас на
свободе. Не стану распространяться о своих догадках, ибо это
всего лишь догадки, и те зыбкие соображения, на которых они
основаны, столь легковесны, что недостаточно убеждают даже меня
и тем более не убедят других. Итак, назовем это догадками и
будем соответственно их расценивать. Но если наш француз, как я
предполагаю, непричастен к убийству, то объявление, которое я по
дороге сдал в редакцию "Монд" - газеты, представляющей интересы
нашего судоходства и очень популярной среди моряков, - это
объявление наверняка приведет его сюда.

Дюпен вручил мне газетный лист. Я прочел:

"Пойман в Булонском лесу - ранним утром - такого-то числа сего
месяца (в утро, когда произошло убийство) огромных размеров
бурый орангутанг, разновидности, встречающейся на острове
Борнео. Будет возвращен владельцу (по слухам, матросу
мальтийского судна) при условии удостоверения им своих прав и
возмещения расходов, связанных с поимкой и содержанием
животного. Обращаться по адресу: дом N... на улице... в
Сен-Жерменском предместье; справиться на пятом этаже".

- Как же вы узнали, - спросил я, - что человек этот матрос с
мальтийского корабля?

- Я этого не знаю, - возразил Дюпен. - И далеко не уверен в
этом. Но вот обрывок ленты, посмотрите, как она засалена, да и с
виду напоминает те, какими матросы завязывают волосы, - вы
знаете эти излюбленные моряками queues [Здесь: косицы;
буквально: хвосты (франц.).]. К тому же таким узлом мог завязать
ее только моряк, скорее всего мальтиец. Я нашел эту ленту под
громоотводом. Вряд ли она принадлежала одной из убитых женщин.
Но даже если я ошибаюсь и хозяин ленты не мальтийский моряк, то
нет большой беды в том, что я сослался на это в своем
объявлении. Если я ошибся, матрос подумает, что кто-то ввел меня
в заблуждение, и особенно задумываться тут не станет. Если же я
прав - это козырь в моих руках. Как очевидец, хоть и не
соучастник убийства, француз, конечно, не раз подумает, прежде
чем пойдет по объявлению. Вот как он станет рассуждать: "Я не
виновен; к тому ж человек я бедный; орангутанг и вообще-то в
большой цене, а для меня это целое состояние, зачем же терять
его из-за пустой мнительности. Вот он рядом, только руку
протянуть. Его нашли в Булонском лесу, далеко от места, где
произошло убийство. Никому и в голову не придет, что такие
страсти мог натворить дикий зверь. Полиции ввек не догадаться,
как это случилось. Но хотя бы обезьяну и выследили - попробуй
докажи, что я что-то знаю; а хоть бы и знал, я не виноват.
Главное, кому-то я уже известен. В объявлении меня так и
называют владельцем этой твари. Кто знает, что этому человеку
еще про меня порассказали. Если я не приду за моей
собственностью, а ведь она больших денег стоит, да известно, что
хозяин - я, на обезьяну падет подозрение. А мне ни к чему
навлекать подозрение что на себя, что на эту бестию. Лучше уж
явлюсь по объявлению, заберу орангутанга и спрячу, пока все не
порастет травой".

На лестнице послышались шаги.

- Держите пистолеты наготове, - предупредил меня Дюпен, - только
не показывайте и не стреляйте - ждите сигнала.

Парадное внизу было открыто; посетитель вошел, не позвонив, и
стал подниматься по ступенькам. Однако он, должно быть,
колебался, с минуту постоял на месте и начал спускаться вниз.
Дюпен бросился к двери, но тут мы услышали, что незнакомец опять
поднимается. Больше он не делал попыток повернуть. Мы слышали,
как он решительно топает по лестнице, затем в дверь постучали.

- Войдите! - весело и приветливо отозвался Дюпен.

Вошел мужчина, судя по всему матрос, - высокий, плотный,
мускулистый, с таким видом, словно сам черт ему не брат, а в
общем, приятный малый. Лихие бачки и mustachio [Усы (итал.).]
больше чем наполовину скрывали его загорелое лицо. Он держал в
руке увесистую дубинку, по-видимому, единственное свое оружие.
Матрос неловко поклонился и пожелал нам доброго вечера; говорил
он по-французски чисто, разве что с легким невшательским
акцентом; но по всему было видно, что это коренной парижанин.

- Садитесь, приятель, - приветствовал его Дюпен. - Вы, конечно,
за орангутангом? По правде говоря, вам позавидуешь: великолепный
экземпляр, и, должно быть, ценный. Сколько ему лет, как вы
считаете?

Матрос вздохнул с облегчением. Видно, у него гора свалилась с
плеч.

- Вот уж не знаю, - ответил он развязным тоном. - Годика
четыре-пять - не больше. Он здесь, в доме?

- Где там, у нас не нашлось такого помещения. Мы сдали его на
извозчичий двор на улице Дюбур, совсем рядом. Приходите за ним
завтра. Вам, конечно, нетрудно будет удостоверить свои права?

- За этим дело не станет, мосье!

- Прямо жалко расстаться с ним, - продолжал Дюпен.

- Не думайте, мосье, что вы хлопотали задаром, - заверил его
матрос. - У меня тоже совесть есть. Я охотно уплачу вам за
труды, по силе возможности, конечно. Столкуемся!

- Что ж, - сказал мой друг, - очень порядочно с вашей стороны.
Дайте-ка я соображу, сколько с вас взять. А впрочем, не нужно
мне денег; расскажите нам лучше, что вам известно об убийстве на
улице Морг.

Последнее он сказал негромко, но очень спокойно. Так же спокойно
подошел к двери, запер ее и положил ключ в карман; потом достал
из бокового кармана пистолет и без шума и волнения положил на
стол.

Лицо матроса побагровело, казалось, он борется с удушьем.
Инстинктивно он вскочил и схватился за дубинку, но тут же рухнул
на стул, дрожа всем телом, смертельно бледный. Он не произнес ни
слова. Мне было от души его жаль.

- Зря пугаетесь, приятель, - успокоил его Дюпен. - Мы ничего
плохого вам не сделаем, поверьте. Даю вам слово француза и
порядочного человека: у нас самые добрые намерения. Мне хорошо
известно, что вы не виновны в этих ужасах на улице Морг. Но не
станете же вы утверждать, будто вы здесь совершенно ни при чем.
Как видите, многое мне уже известно, при этом из источника, о
котором вы не подозреваете. В общем, положение мне ясно. Вы не
сделали ничего такого, в чем могли бы себя упрекнуть или за что
вас можно было бы привлечь к ответу. Вы даже не польстились на
чужие деньги, хоть это могло сойти вам с рук. Вам нечего
скрывать, и у вас нет оснований скрываться. Однако совесть
обязывает вас рассказать все, что вы знаете по этому делу.
Арестован невинный человек; над ним тяготеет подозрение в
убийстве, истинный виновник которого вам известен.

Слова Дюпена возымели действие: матрос овладел собой, но куда
девалась его развязность!

- Будь что будет, - сказал он, помолчав. - Расскажу вам все, что
знаю. И да поможет мне бог! Вы, конечно, не поверите - я был бы
дураком, если б надеялся, что вы мне поверите. Но все равно моей
вины тут нет! И пусть меня казнят, а я расскажу вам все как на
духу.

Рассказ его, в общем, свелся к следующему. Недавно пришлось ему
побывать на островах Индонезийского архипелага. С компанией
моряков он высадился на Борнео и отправился на прогулку в глубь
острова. Им с товарищем удалось поймать орангутанга. Компаньон
вскоре умер, и единственным владельцем обезьяны оказался матрос.
Чего только не натерпелся он на обратном пути из-за свирепого
нрава обезьяны, пока не доставил ее домой в Париж и не посадил
под замок, опасаясь назойливого любопытства соседей, а также в
ожидании, чтобы у орангутанга зажила нога, которую он занозил на
пароходе. Матрос рассчитывал выгодно его продать.

Вернувшись недавно домой с веселой пирушки, - это было в ту
ночь, вернее, в то утро, когда произошло убийство, - он застал
орангутанга у себя в спальне. Оказалось, что пленник сломал
перегородку в смежном чулане, куда его засадили для верности,
чтобы не убежал. Вооружившись бритвой и намылившись по всем
правилам, обезьяна сидела перед зеркалом и собиралась бриться в
подражание хозяину, за которым не раз наблюдала в замочную
скважину. Увидев опасное оружие в руках у свирепого хищника и
зная, что тот сумеет им распорядиться, матрос в первую минуту
растерялся. Однако он привык справляться со своим узником и с
помощью бича укрощал даже самые буйные вспышки его ярости.
Сейчас он тоже схватился за бич. Заметив это, орангутанг кинулся
к двери и вниз по лестнице, где было, по несчастью, открыто
окно, - а там на улицу.

Француз в ужасе побежал за ним. Обезьяна, не бросая бритвы, то и
дело останавливалась, корчила рожи своему преследователю и,
подпустив совсем близко, снова от него убегала. Долго гнался он
за ней. Было около трех часов утра, на улицах стояла мертвая
тишина. В переулке позади улицы Морг внимание беглянки привлек
свет, мерцавший в окне спальни мадам Л'Эспанэ, на пятом этаже ее
дома. Подбежав ближе и увидев громоотвод, обезьяна с
непостижимой быстротой вскарабкалась наверх, схватилась за
открытый настежь ставень и с его помощью перемахнула на спинку
кровати. Весь этот акробатический номер не потребовал и минуты.
Оказавшись в комнате, обезьяна опять пинком распахнула ставень.

Матрос не знал, радоваться или горевать. Он вознадеялся вернуть
беглянку, угодившую в ловушку, бежать она могла только по
громоотводу, а тут ему легко было ее поймать. Но как бы она чего
не натворила в доме! Последнее соображение перевесило и
заставило его последовать за своей питомицей. Вскарабкаться по
громоотводу не представляет труда, особенно для матроса, но
поравнявшись с окном, которое приходилось слева, в отдалении, он
вынужден был остановиться. Единственное, что он мог сделать,
это, дотянувшись до ставня, заглянуть в окно. От ужаса он чуть
не свалился вниз. В эту минуту и раздались душераздирающие
крики, всполошившие обитателей улицы Морг.

Мадам Л'Эспапэ и ее дочь, обе в ночных одеяниях, очевидно,
разбирали бумаги в упомянутой железной укладке, выдвинутой на
середину комнаты. Сундучок был раскрыт, его содержимое лежало на
полу рядом. Обе женщины, должно быть, сидели спиной к окну и не
сразу увидели ночного гостя. Судя по тому, что между его
появлением и их криками прошло некоторое время, они, очевидно,
решили, что ставнем хлопнул ветер.

Когда матрос заглянул в комнату, огромный орангутанг держал
мадам Л'Эспанэ за волосы, распущенные по плечам (она расчесывала
их на ночь), и, в подражание парикмахеру, поигрывал бритвой
перед самым ее носом. Дочь лежала на полу без движения, в
глубоком обмороке. Крики и сопротивление старухи, стоившие ей
вырванных волос, изменили, быть может, и мирные поначалу
намерения орангутанга, разбудив в нем ярость. Сильным взмахом
мускулистой руки он чуть не снес ей голову. При виде крови гнев
зверя перешел в неистовство. Глаза его пылали, как раскаленные
угли. Скрежеща зубами, набросился он на девушку, вцепился ей
страшными когтями в горло и душил, пока та не испустила дух.
Озираясь в бешенстве, обезьяна увидела маячившее в глубине над
изголовьем кровати помертвелое от ужаса лицо хозяина.
Остервенение зверя, видимо не забывшего о грозном хлысте,
мгновенно сменилось страхом. Чувствуя себя виноватым и боясь
наказания, орангутанг, верно, решил скрыть свои кровавые
проделки и панически заметался по комнате, ломая и опрокидывая
мебель, сбрасывая с кровати подушки и одеяла. Наконец он схватил
труп девушки и затолкал его в дымоход камина, где его потом и
обнаружили, а труп старухи не долго думая швырнул за окно.

Когда обезьяна со своей истерзанной ношей показалась в окне,
матрос так и обмер и не столько спустился, сколько съехал вниз
по громоотводу и бросился бежать домой, страшась последствий
кровавой бойни и отложив до лучших времен попечение о дальнейшей
судьбе своей питомицы. Испуганные восклицания потрясенного
француза и злобное бормотание разъяренной твари и были теми
голосами, которые слышали поднимавшиеся по лестнице люди.

Вот, пожалуй, и все. Еще до того, как взломали дверь,
орангутанг, по-видимому, бежал из старухиной спальни по
громоотводу. Должно быть, он и опустил за собой окно.

Спустя некоторое время сам хозяин поймал его и за большие деньги
продал в Gardine des Plantes [Ботанический сад (франц.).].
Лебона сразу же освободили, как только мы с Дюпеном явились к
префекту и обо всем ему рассказали (Дюпен не удержался и от
кое-каких комментариев). При всей благосклонности к моему другу,
сей чинуша не скрыл своего разочарования по случаю такого
конфуза и даже отпустил в наш адрес две-три шпильки насчет того,
что не худо бы каждому заниматься своим делом.

- Пусть ворчит, - сказал мне потом Дюпен, не удостоивший
префекта ответом. - Пусть утешается. Надо же человеку душу
отвести. С меня довольно того, что я побил противника на его
территории. Впрочем, напрасно наш префект удивляется, что
загадка ему не далась. По правде сказать, он слишком хитер,
чтобы смотреть в корень. Вся его наука сплошное верхоглядство. У
нее одна лишь голова, без тела, как изображают богиню Ла-верну
или в лучшем случае - голова и плечи, как у трески. Но что ни
говори, он добрый малый; в особенности восхищает меня та
ловкость, которая стяжала ему репутацию великого умника. Я
говорю о его манере "de nier се qui est, et d'expliquer се qui
n'est pas" [Отрицать то, что есть, и распространяться о том,
чего не существует (франц.).].

__________

Перевод Р.Гальпериной

OCR: Alexander D. Jurinsson



Эдгар Аллан По

Тайна Мари Роже

(Дополнение К "Убийству На Улице Морг")

[Примечание: "Мари Роже" впервые была опубликована без
примечаний, поскольку тогда они казались излишними; однако со
времени трагедии, которая легла в основу этой истории, прошли
годы, а потому появилась нужда и в примечаниях, и в небольшом
вступлении, объясняющем суть дела. В окрестностях Нью-Йорка была
убита молодая девушка Мэри Сесилия Роджерс, и хотя это убийство
вызвало большое волнение и очень долго оставалось в центре
внимания публики, его тайна еще не была раскрыта в тот момент,
когда был написан и опубликован настоящий рассказ (в ноябре 1842
г.). Автор, якобы описывая судьбу французской гризетки, на самом
деле точно и со всеми подробностями воспроизвел основные акты
убийства Мэри Роджерс, ограничиваясь параллелизмами в менее
существенных деталях.

"Тайна Мари Роже" писалась вдали от сцены зверского убийства, и,
расследуя его, автор мог пользоваться только сведениями,
опубликованными в газетах. В результате от него ускользнуло
многое из того, чем он мог бы воспользоваться, если бы лично
побывал на месте происшествия. Тем не менее будет, пожалуй,
нелишним указать, что признания двух лиц (одно из них выведено в
рассказе под именем мадам Дюлюк), сделанные независимо друг от
друга и много времени спустя после опубликования рассказа,
полностью подтвердили не только общий вывод, но и абсолютно все
основные предположения, на которых был этот вывод построен.]

Параллельно с реальными событиями существует идеальная их
последовательность. Они редко полностью совпадают. Люди и
обстоятельства обычно изменяют идеальную цепь событий, а потому
она кажется несовершенной, и следствия ее равно несовершенны.
Так было с реформацией - взамен протестантства явилось
лютеранство.

Новалис. Взгляд на мораль

Мало какому даже самому рассудочному человеку не случалось порой
со смутным волнением почти уверовать в сверхъестественное,
столкнувшись с совпадением настолько поразительным, что разум
отказывается признать его всего лишь игрой случая. Подобные
ощущения (ибо смутная вера, о которой я говорю, никогда
полностью не претворяется в мысль) редко удается до конца
подавить иначе, как прибегнув к доктрине случайности или -
воспользуемся специальным ее наименованием - к теории
вероятности. Теория же эта является по самой своей сути чисто
математической; и, таким образом, возникает парадокс - наиболее
строгое и точное из всего, что дает нам наука, прилагается к
теням и призракам наиболее неуловимого в области мысленных
предположений.

Невероятные подробности, которые я призван теперь сделать
достоянием гласности, будучи взяты в хронологической их
последовательности, складываются в первую ветвь необычайных
совпадений, а во второй и заключительной их ветви все читатели,
несомненно, узнают недавнее убийство в Нью-Йорке Мэри Сесилии
Роджерс.

Когда в статье, озаглавленной "Убийство на улице Морг", я год
назад попытался описать некоторые примечательные особенности
мышления моего друга шевалье С.-Огюста Дюпена, мне и в голову не
приходило, что я когда-нибудь вновь вернусь к этой теме. Именно
это описание было моей целью, и она нашла свое полное
осуществление в рассказе о прихотливой цепи происшествий,
которые позволили раскрыться особому таланту Дюпена. Я мог бы
привести и другие примеры, но они не доказали бы ничего, кроме
уже доказанного. Однако удивительный поворот недавних событий
нежданно открыл мне новые подробности, которые облекаются в
подобие вынужденной исповеди. После того, что мне довелось
услышать совсем недавно, было бы странно, если бы я продолжал
хранить молчание относительно того, что я слышал и видел задолго
перед этим.

Раскрыв тайну трагической гибели мадам Л'Эспанэ и ее дочери,
шевалье тотчас выбросил все это дело из головы и возвратился к
привычным меланхолическим раздумьям. Его настроение вполне
отвечало моему неизменному тяготению к отрешенности, и, как
прежде замкнувшись в нашем тихом приюте в предместье Сен-Жермен,
мы оставили Будущее на волю судьбы и предались безмятежному
спокойствию Настоящего, творя грезы из окружающего нас скучного
мира.

Но эти грезы время от времени нарушались. Нетрудно догадаться,
что роль моего друга в драме, разыгравшейся на улице Морг, не
могла не произвести значительного впечатления на парижскую
полицию. У ее агентов имя Дюпена превратилось в присловье. Того
простого хода рассуждений, который помог ему раскрыть тайну, он,
кроме меня, не сообщил никому - даже префекту, - а потому не
удивительно, что непосвященным эта история представлялась
истинным чудом, и аналитический талант шевалье принес ему славу
провидца. Если бы он отвечал на любопытные расспросы с
достаточной откровенностью, это заблуждение скоро рассеялось бы,
но душевная леность делала для него невозможным какое бы то ни
было возвращение к теме, которая давно уже перестала
интересовать его самого. Вот почему взгляды полицейских
постоянно устремлялись к нему и префектура вновь и вновь
пыталась прибегнуть к его услугам. Одна из наиболее
примечательных таких попыток была вызвана убийством молоденькой
девушки по имени Мари Роже.

Это случилось года через два после жуткого события на улице
Морг. Мари (поразительное совпадение ее имени и фамилии с именем
и фамилией злополучной продавщицы сигар сразу бросается в глаза)
была единственной дочерью вдовы Эстеллы Роже. Ее отец умер,
когда она была еще младенцем, и вплоть до последних полутора лет
перед убийством, о котором пойдет речь в этом повествовании,
мать и дочь жили вместе на улице Паве-Сент-Андре [Нассау-стрит.]
Мадам Роже сод