ы быть вне, а не внутри своего платья. В конце концов это не так  уж
сложно. Вы должны только сделать так.., а потом так.., так..,  так..,  и
так...
   - Mon Dieu! Мадемуазель Сальсафетт, - раздался  одновременно  десяток
голосов. - Что вы задумали? Довольно! Достаточно! Нам уже  вполне  ясно,
как это делается! Хватит! Хватит! -  И  несколько  человек  вскочило  со
своих мест, чтобы помешать мадемуазель Сальсафетт предстать перед нами в
костюме Венеры Медицейской, но вдруг,  как  бы  завершая  эту  эффектную
сцену, раздались громкие,  пронзительные  крики  и  вопли,  доносившиеся
откуда-то из центральной части chateau.
   Iа мои нервы эти вопли произвели очень тяжелое впечатление, но все же
я не мог не  почувствовать  искреннего  сострадания  ко  всей  остальной
компании: за всю  мою  жизнь  не  видел  я  у  нормальных  людей  такого
смертельного испуга. Все они побелели, как стена, и, съежившись на своих
стульях,  дрожали  и  лязгали  зубами  от  страха,   прислушиваясь,   не
повторятся ли звуки снова.  И  они  повторились  -  громче  и,  как  мне
показалось, ближе, а потом в третий  раз  -  очень  громко,  а  потом  в
четвертый, - но сила их явно пошла на убыль. Когда  не  осталось  больше
сомнений, что шум затихает, настроение собравшихся мгновенно улучшилось,
все опять оживились, опять посыпались забавные истории.  Тут  я  рискнул
осведомиться о причине недавнего смятения.
   - Сущая bagatelle <Безделица (франц.).>, - заявил мосье Майяр.  -  Мы
уже привыкли к подобным происшествиям и не  обращаем  на  них  внимания.
Время от  времени  сумасшедшие  поднимают  вой:  один  начинает,  другой
подхватывает, как бывает иной раз по ночам в  собачьих  сворах.  Иногда,
правда, такой concerto <Концерт (итал.).> воплей сопровождается попыткой
вырваться на свободу;  в  этих  случаях  некоторая  опасность,  конечно,
существует.
   - А сколько больных у вас на попечении?
   - В настоящее время не более десяти.
   - В основном женщины, я полагаю?
   - О нет, одни мужчины, и к тому же здоровенные, скажу я вам.
   - Вот как? А я всегда был уверен, что большинство сумасшедших - особы
женского пола.
   - Обычно это так, но не всегда. Еще недавно здесь было  что-то  около
двадцати семи пациентов; не  менее  восемнадцати  из  этого  числа  были
женщины. Но затем положение резко изменилось, как видите.
   - Да, резко изменилось, как видите,  -  вмешался  господин,  который,
брыкаясь, едва не переломал ноги мадемуазель Лаплас.
   -  Да,  резко  изменилось,  как  видите,  -  подхватили   хором   все
собравшиеся.
   - Эй, вы, попридержите языки! - закричал в сильном гневе хозяин.
   Немедленно воцарилась мертвая тишина, продолжавшаяся около минуты.  А
одна леди поняла требование мосье  Майяра  буквально  и,  высунув  язык,
оказавшийся необыкновенно длинным, покорно схватила его обеими руками да
так и держала до конца обеда.
   - А эта дама, - сказал я, наклонившись к мосье Майяру и  обращаясь  к
нему шепотом, - эта милая леди, которая недавно говорила и кукарекала..,
она.., я полагаю, безобидна, вполне безобидна.., а?
   - Безобидна?! - воскликнул он в неподдельном изумлении. - То есть как
это? Что вы имеете в виду?
   - Чуть-чуть не в себе, - сказал я, притрагиваясь к  своей  голове.  -
По-моему, она не особенно.., не опасно больна, а?
   - Mon Dieu! Что это вы  придумали?!  Эта  леди  -  мадам  Жуаез,  мой
близкий, старый друг; она так же абсолютно здорова, как  я  сам.  У  нее
есть свои маленькие странности, это верно, но  вы  ведь  сами  знаете..,
старые женщины.., все очень старые женщины страдают этим в той или  иной
мере.
   - Разумеется,  -  сказал  я,  -  разумеется...  А  остальные  леди  и
джентльмены...
   - Мои друзья и помощники,  -  закончил  мосье  Майяр,  выпрямляясь  с
высокомерным видом, - мои очень близкие друзья и сослуживцы.
   - Как? Все до одного? - спросил я. - И женщины тоже?
   - Ну конечно! Нам бы без них не управиться. Никто в мире не ухаживает
за сумасшедшими лучше, чем они. У  них,  знаете  ли,  свои  приемы:  эти
блестящие  глаза  оказывают  изумительное  действие   -   что-то   вроде
зачаровывающего змеиного взгляда, знаете ли.
   - Да, разумеется, - подтвердил я, - разумеется! Но в них есть  что-то
чудное, они немного не того, а? Вам не кажется?
   - Чудное? Немного не того? Вам в самом деле так  кажется?  Бесспорно,
мы не слишком-то любим стеснять себя здесь, на Юге.., делаем, что хотим,
наслаждаемся жизнью.., и всякое такое, знаете ли...
   - Да, разумеется, - подтвердил я, - разумеется.
   - А потом, может быть, это кло-де-вужо слишком  крепкое,  знаете  ли,
слишком забористое.., вы меня поняли, не так ли?
   - Да, разумеется, - подтвердил я, - разумеется.  Кстати,  мосье,  вы,
кажется,  говорили,  что  новая  система,  которую   вы   ввели   взамен
прославленной  "системы  поблажек",  отличается  крайней  строгостью   и
суровостью. Верно ли я вас понял?
   - Отнюдь нет. Правда, режим у нас  крутой,  но  это  неизбежно.  Зато
такого ухода, как у нас (я  имею  в  виду  медицинский  уход-),  никакая
другая система больному не даст.
   - А эта новая система создана вами?
   - Не вполне. В известной мере ее автором  может  считаться  профессор
Смоль, о котором вы, несомненно, слышали; а с другой стороны, я счастлив
заявить, что отдельными деталями  своего  метода  я  обязан  знаменитому
Перро, с  которым  вы,  если  не  ошибаюсь,  имеете  честь  быть  близко
знакомым.
   - Мне очень стыдно, но я должен сознаться, что никогда до сих пор  не
слыхал даже имен этих господ.
   - Боже правый! - воскликнул мой хозяин,  резко  отодвинув  свой  стул
назад и воздев руки к небу. -  Нет,  я  несомненно  ослышался!  Ведь  не
хотите же вы сказать, что никогда не слыхали  ни  об  ученейшем  докторе
Смоле, ни о знаменитом профессоре Перро?!
   - Вынужден признаться в моем невежестве, - ответил  я,  -  но  истина
превыше всего. Однако при этом я чувствую себя просто поверженным в прах
- какой позор: ничего не знать о работах этих  без  сомнения  выдающихся
людей! Я обязательно разыщу их сочинения и  буду  изучать  их  с  особым
вниманием. Мосье Майяр, после ваших слов мне действительно - поверьте! -
действительно стыдно за себя!
   Так оно и было.
   - Оставим это, мой милый юный друг, - произнес ласково  мосье  Майяр,
пожимая мне руку. - Выпейте-ка со мной стаканчик сотерна.
   Мы выпили. Собравшиеся последовали нашему примеру, потом еще раз, еще
раз, и так без конца. Они болтали, шутили, смеялись, делали глупость  за
глупостью; визжали скрипки, грохотал барабан, как медные быки  Фаларида,
ревели тромбоны, и сцена,  становясь,  по  мере  того  как  винные  пары
затуманивали головы, все более ужасной, наконец превратилась в  какой-то
шабаш in petto <Здесь в зародыше (итал.).>.  Тем  временем  мы  -  мосье
Майяр и я, - склонившись над стаканами сотерна и вужо,  стоявшими  перед
нами,  продолжали  наш  разговор,  повысив  голос   до   крика:   слово,
произнесенное обычным тоном, имело  не  больше  шансов  дойти  до  слуха
собеседника, чем голос рыбы со дна Ниагарского водопада.
   - Сэр, - прокричал я в ухо мосье  Майяру,  -  сэр,  перед  обедом  вы
упомянули об опасности, связанной со старой "системой поблажек". Что  вы
имели в виду?
   -  Да,  -  отвечал  он,  -  время  от  времени  у  нас  действительно
складывалось  очень  опасное  положение.  Всех  причуд  умалишенных   не
предугадаешь, и, по моему мнению, равно как и по мнению доктора Смоля  и
профессора Перро, никогда нельзя оставлять их без всякого присмотра.  Вы
можете в течение того или иного времени делать так называемые "поблажки"
умалишенному, но в конце концов он все же весьма склонен  к  буйству.  С
другой стороны, его хитрость настолько велика, что  вошла  в  пословицу.
Если он что-нибудь задумал, то скрывает свой план с  изобретательностью,
поистине уму непостижимой. А ловкость, с которой он симулирует здоровье,
ставит перед философами, изучающими человеческий разум, одну из наиболее
загадочных проблем. Когда  сумасшедший  кажется  совершенно  здоровым  -
самое время надевать на него смирительную рубашку.
   - Но та опасность, дорогой сэр, о  которой  вы  говорили..,  судя  по
вашему собственному опыту.., по опыту управления этой лечебницей.., есть
ли у вас реальные основания считать предоставление  свободы  умалишенным
делом рискованным?
   - В этом доме.., по моему собственному опыту?.. Что ж,  пожалуй,  да.
Например, не гак  давно  в  этом  самом  доме  произошел  необыкновенный
случай. "Система поблажек", как вам известно, была тогда в  действии,  и
пациенты делали что хотели.  Они  вели  себя  удивительно  хорошо,  даже
слишком хорошо! Любой здравомыслящий человек догадался бы, что тут зреет
какой-то адский замысел, - уже судя  по  одному  тому,  как  удивительно
хорошо вели себя эти субъекты. И вот в одно прекрасное утро  надзиратели
оказались связанными по рукам и ногам и были брошены  в  изоляторы,  как
будто сумасшедшими были они,  а  настоящие  сумасшедшие,  присвоив  себе
обязанности надзирателей, взялись их охранять.
   - Да не может быть! Никогда в жизни не слыхивал я о такой нелепости!
   - Факт! Все это случилось по  вине  одного  болвана  -  сумасшедшего:
почему-то он вбил себе в голову, что открыл  новую  систему  управления,
лучше всех старых,  которые  были  известны  прежде,  -  систему,  когда
управляют сумасшедшие. Вероятно, он хотел  проверить  свое  открытие  на
деле - и вот он убедил всех остальных пациентов присоединиться к нему  и
вступить в заговор для свержения существующих властей.
   - И он действительно добился своего?
   - Вне всякого сомнения. Надзирателям  вскорости  пришлось  поменяться
местами со своими поднадзорными, и даже более того:  сумасшедшие  теперь
разгуливали на свободе, а надзирателей немедленно заперли в изоляторы  и
обходились с ними, к сожалению, до крайности бесцеремонно.
   - Но,  я  полагаю,  контрпереворот  не  заставил  себя  ждать?  Такое
положение дел  не  могло  сохраниться  надолго.  Крестьяне  из  соседних
деревень, посетители, приезжавшие, чтобы осмотреть заведение, - ведь они
подняли бы тревогу!
   - Вот тут-то вы и ошибаетесь! Глава бунтовщиков был слишком хитер. Он
вовсе перестал допускать посетителей  и  сделал  исключение  только  для
одного  молодого  джентльмена,  с  виду  весьма  недалекого,   опасаться
которого не было никаких оснований. Он принял его и показал  ему  дом  -
просто  для  развлечения,  чтобы  немного  позабавиться  на  его   счет.
Поморочив его вволю, он отпустил его и выставил за ворота!
   - А сколько асе времени держал этот сумасшедший бразды правления?
   - О, очень долго, с месяц-то наверняка, а сколько точно -  не  скажу.
Для сумасшедших это были  славные  денечки,  можете  мне  поверить!  Они
сбросили  свои  обноски  и  свободно  распоряжались   всем   платьем   и
драгоценностями, какие нашлись в доме. Вина же в подвалах  chateau  было
хоть отбавляй, а ведь что касается выпивки, то в ней  сумасшедшие  знают
толк, тут они настоящие дьяволы. И, скажу вам, жили они недурно.
   -  Ну  а  лечение?  Какие  новые  методы   лечения   применил   вождь
бунтовщиков?
   - Что ж, сумасшедшему, как я уже говорил, далеко не обязательно  быть
дураком, и я убежден, что его метод  лечения  оказался  гораздо  удачнее
прежнего. Право же, это была  превосходная  система  -  простая,  ясная,
никакого беспокойства, прелесть да и только! Это была...
   Тут речь моего хозяина  неожиданно  прервал  новый  взрыв  воплей,  в
точности походивших на те, что уже  раз  привели  в  замешательство  всю
компанию. Но теперь, по всей  видимости,  люди,  издававшие  эти  вопли,
быстро приближались.
   - Боже мой! - воскликнул я. - Сумасшедшие вырвались на волю, это ясно
как день!
   - Боюсь, что вы правы, - согласился мосье Майяр,  страшно  побледнев.
Не успел он произнести эти слова, как под окнами раздались громкие крики
и проклятия; и сразу же стало ясно, что какие-то люди  снаружи  пытаются
ворваться в комнату. В дверь чем-то колотили,  по-видимому  кувалдой,  а
ставни кто-то неистово тряс, стараясь сорвать.
   Поднялась ужасная сумятица. Мосье Майяр, к моему крайнему  изумлению,
юркнул за буфет. Я ожидал от него большего  самообладания.  Оркестранты,
которые вот уже с четверть часа были, по-видимому, слишком пьяны,  чтобы
заниматься  своим  делом,  все  разом  вскочили  на  ноги,  бросились  к
инструментам и, вскарабкавшись  на  свой  стол,  дружно  заиграли  "Янки
Дудл", исполнив его на фоне всего этого шума  и  гама,  может  быть,  не
совсем точно, но зато с воодушевлением сверхъестественным.
   Тем временем на главный обеденный стол вскочил, опрокидывая бутылки и
стаканы, тот самый господин, которого недавно  с  таким  трудом  удалось
удержать от этого поступка. Устроившись поудобнее, он начал  произносить
речь, и она, несомненно, оказалась бы блестящей,  если  бы  только  была
малейшая возможность ее услышать.  В  ту  же  минуту  человек,  питавший
пристрастие к волчкам, принялся с неисчерпаемей  энергией  кружиться  по
комнате, вытянув руки под прямым углом к туловищу, так что он, и правда,
в точности походил на волчок и сшибал с ног всех, кто попадался  ему  на
пути. А тут еще, услышав бешеное хлопанье пробки и шипение  шампанского,
я обнаружил в конце концов, что оно исходит от того субъекта, который во
время обеда  изображал  бутылку  этого  благородного  напитка.  Затем  и
человек-лягушка принялся квакать с таким усердием, как будто от  каждого
издаваемого им звука зависело спасение его души. Вдобавок ко всему,  над
этой дикой какофонией раздавался неумолкающий  рев  осла.  Что  касается
моей старой приятельницы мадам Жуаез, то мне было от души жаль бедняжку,
до того она была потрясена: она стояла в углу  у  камина  и  беспрерывно
кукарекала во весь голос:
   "Ку-ка-ре-е-е-ку-у-у-у!"  И  тут  события  достигли,   так   сказать,
кульминационного пункта, наступила развязка драмы. Поскольку, не  считая
криков,  воя  и  кукареканья,  никакого  сопротивления  натиску  снаружи
оказано  не  было,  то  очень  скоро  все  десять  окон  вылетели  почти
одновременно. Мне никогда не забыть того чувства изумления  и  ужаса,  с
которым я глядел, как, прыгая в эти окна, обрушиваясь вниз и  смешиваясь
с нами pele-mele <Беспорядочно, в одну кучу (франу.).>,  колотя  по  чем
попало, лягаясь, царапаясь и истошно вопя, в зал ворвалась  целая  армия
каких-то  существ,  которых  я  принял  за  шимпанзе,  орангутангов  или
громадных черных бабуинов с мыса Доброй Надежды.
   Я получил страшный удар, и, скатившись под диван, лежал не  шевелясь.
Пробыв  в  таком  положении  больше  часа,  на  протяжении  которого   я
внимательнейшим образом прислушивался к тому, что происходило в комнате,
я дождался благоприятного завершения этой трагедии. Оказалось, что мосье
Майяр,  излагая  мне  историю  сумасшедшего,  который  подговорил  своих
товарищей взбунтоваться, просто-напросто рассказывал о своих собственных
подвигах. Года два-три тому  назад  этот  джентльмен  действительно  был
главным врачом этой лечебницы, но сам  помешался  и  превратился,  таким
образом, в пациента. Мой попутчик, который меня  представил,  ничего  об
этом не знал. Захватив врасплох надзирателей (их было  десять  человек),
сумасшедшие  прежде  всего  как  следует  вымазали  их   смолой,   потом
старательно вываляли в перьях и наконец заперли в подвале, в изоляторах.
Так они пробыли в заключении больше месяца, и все это время мосье  Майяр
благородно  снабжал  их  не  только  смолой  и  перьями  (которые   были
составными  частями  его  "системы"),  но  также  хлебом   в   известном
количестве и водою - в изобилии. Эту последнюю им ежедневно накачивали в
камеры насосом. В конце концов один из них выбрался через сточную  трубу
и освободил всех остальных.
   "Система поблажек", с  необходимыми  поправками,  вновь  заняла  свое
место в chateau. Все же я не могу не согласиться с  мосье  Майяром,  что
его "метод  лечения"  был  в  своем  роде  чрезвычайно  удачен.  Как  он
справедливо  заметил,  это  была  система   простая,   ясная,   никакого
беспокойства не доставляла, никакого - даже самого ничтожного!
   Должен только добавить, что все мои поиски сочинений доктора Смоля  и
профессора Перро - а в погоне за ними я обшарил все библиотеки Европы  -
окончились ничем, и я по сей день не достал ни одного из их трудов.


СТРАНИЦЫ ИЗ ЖИЗНИ ЗНАМЕНИТОСТИ

Эдгар Аллан ПО



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


   ...и весь народ
   От изумления разинул рот.

   Сатиры епископа Холла

   Я знаменит, то есть был знаменит, но я не автор  "Писем  Юниуса",  не
Железная  Маска,  ибо  зовут  меня,  насколько  мне  известно,  Робертом
Джонсом, а родился я где-то в городе Бели-Берде.
   Первым действием, предпринятым мною в жизни, было то,  что  я  обеими
руками схватил себя за  нос.  Матушка  моя,  увидав  это,  назвала  меня
гением, а отец разрыдался от радости и подарил мне трактат о  носологии.
Его я изучил в совершенстве прежде, чем надел первые панталоны.
   К тому времени я начал приобретать научный опыт и скоро постиг,  что,
когда у человека достаточно выдающийся нос, то  он  разнюхает  дорогу  к
славе. Но я не обращал внимания ни на одну теорию. Каждое утро я  дергал
себя за нос разок-другой и пропускал рюмочек пять-шесть.
   Когда я достиг совершеннолетия, отец мой как-то пригласил меня  зайти
к нему в кабинет.
   - Сын мой, - спросил он, когда мы  уселись,  -  какова  главная  цель
твоего существования?
   - Батюшка, - отвечал я, - она заключается в изучении носологии.
   - Роберт, - осведомился он, - а что такое мосология?
   - Сэр, - пояснил я, - это наука о носах.
   - И можешь ли ты сказать мне, - вопросил он, - что такое нос?
   - Нос, батюшка, - начал я, весьма польщенный, - пытались многообразно
охарактеризовать около тысячи исследователей. (Тут я  вытащил  часы.)  -
Сейчас полдень или около того, так что к полуночи мы успеем пройтись  по
всем. Итак, начнем: - Нос, по Бартолину, - та выпуклость, тот нарост, та
шишка, то...
   - Полно, полно, Роберт! - перебил достойный старый  джентльмен.  -  Я
потрясен обширностью твоих познаний... Я прямо-таки... Ей-Богу... - (Тут
он закрыл глаза и положил руку на сердце.) - Поди сюда! - (Тут  он  взял
меня за плечо.) - Твое образование  отныне  можно  считать  законченным;
пора тебе самому о себе позаботиться - и лучше всего тебе держать нос по
ветру - вот так.., так.., так... (Тут  он  спустил  меня  с  лестницы  и
вышвырнул на улицу.)  Так  что  пошел  вон  из  моего  дома,  и  Бог  да
благословит тебя!
   Чувствуя в себе божественный afflatus <Вдохновение (лаг.).>,  я  счел
этот случай скорее счастливым. Я решил руководствоваться отчим  советом.
Я вознамерился держать нос по ветру. И разок-другой дернул себя за нос и
написал брошюру о носологии.
   Брошюра произвела в Бели-Берде фурор.
   - Чудесный гений! - сказали  в  "Ежеквартальном",  -  Непревзойденный
физиолог! - сказали в "Вестминстерском".
   - Умный малый! - сказали в "Иностранном".
   - Отличный писатель! - сказали в "Эдинбургском".
   - Глубокий мыслитель! - сказали в "Дублинском".
   - Великий человек! - сказал "Бентли".
   - Высокий дух! - сказал "Фрейзер".
   - Он наш! - сказал "Блэквуд".
   - Кто он? - спросила миссис Bas-Bleu <Синий чулок (франц.).>.
   - Что он? - спросила старшая мисс Bas-Bleu.
   - Где он? - спросила младшая мисс Bas-Bleu. Но я не обратил на них ни
малейшего внимания, а взял и зашел в мастерскую некоего живописца.
   Герцогиня Шут-Дери позировала для  портрета;  маркиз  Имя-Рек  держал
герцогинина пуделя: граф Как-Бишь-Его  вертел  в  руках  ее  нюхательный
флакон; а его королевское высочество Эй-не-Трожь облокачивался о  спинку
ее кресла.
   Я подошел к живописцу и задрал нос.
   - Ах, какая красота! - вздохнула ее светлость.
   - Ах, Боже мой! - прошепелявил маркиз.
   - Ах, ужас! - простонал граф.