не  пускалась
в разговоры с жандармом до его (Бове) возвращения, и, наконец,  решение,
что "расследование дела никого, кроме него, не  касается".  Ну,  конечно
же, Бове волочился за Мари, а она строила ему глазки, и  для  него  было
вопросом самолюбия, чтобы остальные думали, будто у  нее  с  ним  полная
близость и доверенность.  На  том  я  и  покончу  с  этим  вопросом,  и,
учитывая,  что  факты  полностью  опровергли  басню  "L'Etoile"   насчет
равнодушия,  матери  и  родных,  несовместимого  с  предположением,  что
покойница - продавщица из парфюмерной, можно двинуться дальше,  так  как
личность убитой можно считать установленной.
   - А что вы скажете, - спросил я  его  тогда,  -  о  соображениях  "Le
Comftiercial"?
   - В принципе они заслуживают большего внимания, чем все высказанное в
прессе по этому делу. Заключения из взятых посылок сделаны продуманно  и
сильно, но сами предпосылки, по крайней мере в двух случаях, основаны на
неточном наблюдении. "Le Commercial" уверяет, будто Мари попала  в  лапы
банде  отпетых  негодяев,  едва  успев  отойти  от   дома.   "Совершенно
исключено, -  утверждает  газета,  -  чтобы  личность,  столь  известная
тысячам  людей,  как  эта  молодая  особа,  могла  пройти  три  квартала
незамеченной".  Эта  мысль  обличает  парижского   старожила,   человека
известного и чьи регулярные пешие  маршруты  по  городу  не  выходят  из
района вокруг общественных учреждений. По опыту он  знает,  что  ему  не
пройти и дюжины кварталов от своей редакции, чтобы его не  заметили,  не
окликнули, не поздоровались. И, прикинув" скольких людей он знает сам  и
сколько знает его, сопоставляя собственную  известность  с  известностью
продавщицы из парфюмерной, он упускает из виду  огромную  разницу  между
ними и приходит к заключению, что и ее,  когда  она  пройдет  по  улице,
узнают точно так же, как и его. Так могло бы случиться, только если бы и
она ходила  изо  дня-в-день  все  тем  же  путем  в  пределах  столь  же
ограниченного района, как он. Он ходит из дома и домой всегда в  одно  и
то же  время,  в  пределах  округи,  кишащей  людьми,  которых  заставит
заметить  его  особу  общность  профессиональных  интересов.  Мари   же,
наверное, чаще ходила сегодня одной дорогой, завтра - другой. А в данном
случае она  скорее  всего  пошла  путем,  возможно,  почти  нехоженым  и
непривычным. Параллель, которую мы представили себе, могла возникнуть  у
редактора "Le Commercial" только благодаря мысленному сопоставлению двух
человек, которые пройдут по городу из конца в  конец.  Если  условиться,
что знакомых у обоих поровну, то и вероятности, что каждый  встретит  их
столько же, сколько и другой, тоже  будут  равны.  Вполне  возможно,  и,
по-моему, скорее всего, так оно и было, что Мари ходила из дома к  тетке
каждый раз другой дорогой, не встречая знакомых или хотя бы знавших, кто
она такая. Рассматривая этот вопрос, для большей ясности следует помнить
еще и о той  огромной  диспропорции,  которая  существует  между  числом
знакомых даже у самой большой  парижской  знаменитости  и  общей  цифрой
населения самого Парижа.
   Но при всех условиях  убедительность  этого  довода  "Le  Commercial"
будет заметно  ослаблена,  если  принять  в  расчет  час,  когда  девица
отправилась в город. "Когда она вышла, - пишет "Le Commercial", -  улицы
были полны народа". Вот уж нет! Было девять утра. Так вот, улицы в  этот
час,  действительно,  всегда  многолюдны  а  будние   дни,   а   не   по
воскресеньям. В  девять  часов  по  воскресеньям  парижане  еще  дома  и
собираются в церковь. Ни один мало-мальски наблюдательный человек не мог
не  обратить  внимания  на  непривычную  пустынность  утреннего   города
примерно с восьми до десяти по воскресеньям. Улицы оживают с  десяти  до
одиннадцати, а не в такую рань, как указано в газете.
   Есть и еще один пункт, где наблюдательность как  будто  изменила  "Le
Commercial". "Кусок  материи  в  два  фута  длиной  и  в  один  шириной,
оторванный от одной из юбок злополучной девицы, - говорится в газете,  -
был обмотан под подбородком вокруг шеи и завязан на  затылке  -  явно  с
целью заглушить крики. Это дело рук молодцов, у которых  носовые  платки
не водятся". Насколько обосновано это соображение в целом, мы еще успеем
выяснить; но под "молодцами, у  которых  носовых  платков  не  водится",
редактор подразумевает самые последние отбросы общества.  Однако  именно
эта публика, как оказывается  на  поверку,  ни  за  что  не  выйдет  без
платочка, хоть последнюю рубаху скинут. Вы, конечно, имели не раз случай
убедиться, что именно платочек стал  в  последние  годы  предметом,  без
которого  законченный  парижский  подонок  просто   не   мыслит   своего
существования.
   - А что мы скажем, - спросил я, - о заметке в "Le Soleil"?
   - Ее сочинителю родиться бы попугаем, ему просто  не  повезло,  а  то
быть бы ему гордостью всего попугайского  племени.  Этот,  не  мудрствуя
лукаво, знай себе повторяет все высказывания прессы по  данному  вопросу
подряд, подбирая их с похвальным усердием там  и  сям,  где  напечатают.
"Судя по всему, - рассуждает он, - обнаруженные  предметы  пролежали  на
месте находки, по крайней мере, недели три-четыре; и, таким образом,  не
остается  сомнений,  что  место   этого   чудовищного   преступления   -
установлено". Факты, приведенные  здесь  "Le  Soleil",  естественно,  не
устраняют моих сомнений насчет места убийства; мы рассмотрим их  в  свое
время обстоятельно, когда перейдем к следующему разделу нашего разбора.
   Пока же займемся другим вопросом. Вы, конечно, обратили  внимание  на
то,  как  спустя  рукава  прошло  исследование   трупа.   Конечно,   для
установления личности много времени  не  требуется,  но  были  и  другие
обстоятельства, которые следовало выяснить. Был ли труп обобран! Были ля
у девицы при себе драгоценности, когда она уходила из дома? и  если  да,
то оставались ли они при ней, когда ее  нашли  уже  мертвой?  Это  очень
существенные вопросы, а никаких показаний по  ним  не  имеется;  есть  я
другие, столь же важные, о которых не подумали. И разбираться в них  нам
придется самим. Роль Сент-Эсташа в  этой  истории  следует  пересмотреть
заново. Я ни в чем не подозреваю его, но давайте уж по порядку. Убедимся
окончательно в достоверности  представленных  им  показаний  насчет  его
местонахождения в разное время дня в то воскресенье.
   В  такого  рода  показаниях  можно  написать  всякого.  Если  в   его
показаниях все в порядке, - он нам больше не  нужен.  Его  самоубийство,
возбуждающее серьезные подозрения, если  в  его  показаниях  обнаружится
заведомая ложь, в  случае,  если  таковой  в  них  не  окажется,  станет
совершенно понятным и не должно будет  отвлекать  нас  от  расследования
дела.
   Пока же  не  будем  ломать  себе  голову  над  загадками  самой  этой
трагедии, и изучим повнимательнее ее внешнее обрамление. Одна  из  самых
типичных в расследованиях, подобных нашему, ошибок состоит  в  том,  что
ограничиваются рассмотрением происшествий,  имеющих  лишь  самое  прямое
отношение к делу, совершенно игнорируя побочные,  косвенные.  Порочность
судебной практики в том и состоит, что она ограничивает опрос свидетелей
и прения сторон тем, что представляется  непосредственно  относящимся  к
делу. Однако опыт показывает, а  философски  мыслящий  ум  всегда  будет
доказывать, что огромная, пожалуй, даже большая часть истины  выясняется
из фактов, которые, на первый взгляд, словно бы и не  относятся  к  делу
Следуя духу, если не сказать прямо - букве,  этого  закона,  современная
наука решила включать непредвиденное  в  свои  расчеты  Но,  кажется,  я
выражаюсь не совсем ясно? История человеческого знания  свидетельствует,
что  именно  побочным  явлениям,  случайным  фактам,   непредусмотренным
результатам мы обязаны столькими величайшими открытиями,  и  повторяется
это на всем  протяжении  истории  настолько  регулярно,  что  дальнейший
прогресс  требует,  чтобы  мы  не  только  понимали  возможность,  но  и
представляли себе огромное значение тех  открытий,  которые  появятся  в
будущем случайно и совершенно не в тех областях, где их ожидают. В  наши
дни философская мысль уже не признает  предвидения,  основывающегося  на
повторяемости явлений. Фундаментальное значение получает случайность. Мы
научились  рассчитывать  ее  с  абсолютной   точностью.   Мы   подчиняем
неразличимое в будущем и недоступное воображению математической формуле,
уже ставшей школьной премудростью.
   Повторяю,  общепризнанно,  что  большая  часть  истины  открылась   в
побочных явлениях, и, следуя духу закона, заключенного в этом  факте,  я
приостанавливаю  свои  раскопки  на  вытоптанной  и  оскуделой  почве  в
пределах самого этого события и обращаюсь к происшествиям, имевшим место
в то время, как оно совершилось. Вы займетесь показаниями Сент-Эсташа, а
я тем временем пошире обследую газеты. Пока  мы  только  разведали  поле
исследования, и странно будет, если  обстоятельный  просмотр  прессы  не
доставит нам теперь каких-то  подробностей,  которые  дадут  направление
главному поиску.
   Следуя наставлениям Дюпена, я тщательно проверил показания.  Все  они
полностью подтвердились, Сент-Эсташ был чист. А мой друг занимался,  как
мне представлялось,  самой  бессмысленной  чепухой,  уйдя  с  головой  в
изучение бесчисленных газетных  подшивок.  К  концу  недели  он  положил
передо мной следующие выдержки.
   "Года три с половиной тому назад  такой  же  переполох,  как  сейчас,
поднялся  из-за  исчезновения  все  той  же  пресловутой  Мари  Роже  из
парфюмерной мосье ле Блана в Пале-Рояль. К  концу  недели,  однако,  она
снова появилась  за  прилавком,  живая  и  невредимая,  разве  что  чуть
побледневшая. Мосье Ле Блан и мать объясняли,  что  она  просто  уезжала
погостить в деревню; и дело вскоре было замято. Отсюда мы заключаем, что
и теперешнее ее исчезновение - выходка в том же роде, и через неделю или
через месяц  она  снова  окажется  среди  нас".  -  "Gazette  de  soir",
понедельник, 23 июня <Нью-йоркский "Экспресс". (Примеч, авт. )>.
   "Вчерашняя  вечерняя  газета  напоминает  о  предыдущем  таинственном
исчезновении мадемуазель Роже. Доподлинно известно, что ту неделю, когда
ее не было в парфюмерной ле Блана, она провела с одним молодым  офицером
лота, слывущим отъявленным развратником. Кажется, они поссорились,  что,
к счастью, и заставило ее вернуться домой. Сейчас этот Лотарио проживает
в Париже, и имя его нам  прекрасно  известно,  но,  по  вполне  понятным
причинам, мы  не  намерены  предать  его  гласности".  -  "Le  Mercure",
утренний выпуск за вторник 24 июня <Нью-йоркский  "Геролд"  (Примеч  авт
)>.
   "Неслыханное, зверское надругательство  было  совершено  позавчера  в
окрестностях  города.  Один  почтенный  горожанин  с  женой  и   дочерью
договорился - дело уже было  к  вечеру  -  с  шестью  молодыми  парнями,
рыскавшими от нечего делать в лодке взад и вперед у берега  Сены,  чтобы
они перевезли его с  семейством  через  реку.  Когда  лодка  пристала  к
берегу, трое  пассажиров  сошли  и  уже  успели  отойти  от  места,  где
причалили, настолько, что лодки  уже  не  было  видно,  как  вдруг  дочь
спохватилась, что забыла в лодке зонтик. Она вернулась  за  ним  и  была
схвачена этой бандой, они завезли ее на самую стремнину, заткнули рот  и
по-скотски надругались над ней, а потом высадили на  берег  недалеко  от
того места, где она с родителями села в эту лодку. Пока  этим  мерзавцам
удалось ускользнуть, но полиция уже напала на их след, и скоро не  один,
так другой из них будет в ее руках".  -  "Gazette  de  matin",  26  июня
<Нью-йоркский "Курир эяд энкуайерер" (Примеч авт )>.
   "Мы получили два-три сообщения, цель которых взвалить вину за недавно
произошедшее насилие на некоего Манне <Кроме Манне, были  заподозрены  и
взяты  под  арест  еще  несколько  человек,  всех  выпустили  за  полным
отсутствием улик. (Примеч, авт.);  но,  поскольку  официальное  дознание
полностью оправдало вышеупомянутого господина, а сообщения, сделанные  в
письмах,  присланных  на  нашу   газету,   отличаются   скорее   благими
намерениями,   чем   доказательностью,   мы    считаем    целесообразным
воздержаться от их публикации". - "Cazetle de matin", 28 июня.
   "Мы получили, по всей видимости, от совершенно разных  лиц  несколько
очень  убедительно  составленных  писем,  авторы  которых  уверены,  что
злополучная Мари Роже стала жертвой одной  из  бесчисленных  хулиганских
банд, которыми по воскресеньям кишат Парижские  пригороды.  Наше  мнение
решительно склоняется к тому  же  заключению.  В  ближайших  номерах  мы
постараемся отвести на своих страницах место для обсуждения этой  темы".
- "Cazetle de  soir",  вторник  31  июня  <Нью-йоркская  "Ивнинг  пост".
(Примеч, авт.)>.
   "В понедельник некий речник с баржи, служащий  при  таможне,  заметил
пустую лодку, плывущую по течению Сены. Паруса оказались  свернутыми  на
дне лодки. Таможенник пришвартовал ее у речной пристани.  К  утру  лодку
угнали, и никто из служащих пристани не знал, как  было  дело.  Руль  от
лодки находится в настоящее время в конторе пристани". - "Le Diligence",
четверг, 26 июня <Нью-йоркский "Стандарт". (Примеч, авт.)>.
   Прочтя  эти  разрозненные  выдержки,  я  не  увидел  в   них   ничего
интересного и никак не мог взять в толк, какое нам до них дело; к  нашим
розыскам они, по-моему, отношения  не  имели.  Я  подождал,  что  скажет
Дюпен.
   -  Пока,  -  сказал  он.  -  на  первых  двух  выдержках   можно   не
останавливаться. Я выписал их для вас, просто  чтобы,  проиллюстрировать
нерадивость нашей полиции, которая, насколько я понял со слов  префекта,
даже и не справлялась, что это за моряк, который здесь  упоминается.  Но
ведь только глупцу может быть не ясно, что мысль о связи между первым  и
вторым исчезновениями Мари напрашивается сама собой. Предположим, первый
побег к  возлюбленному  действительно  кончился  ссорой  и  возвращением
соблазненной домой. Тогда есть все основания допустить, что второй побег
из дома (если знать наверняка, что это был именно побег) скорее означает
возобновление посулов все того же соблазнителя, а  не  увлечение  кем-то
другим - "возрождение" прежней amour <Любви (франц.).> представляется  в
данном случае более вероятным, чем начало новой.  Десять  шансов  против
одного, что она снова  послушалась  именно  того,  к  кому  однажды  уже
бежала, а не поддалась уговорам другого. Кстати, обратите внимание,  что
между  первым,  о  котором  мы  знаем,  и  вторым,  о  котором   говорим
предположительно, побегами прошло  всего  на  несколько  месяцев  больше
обычного срока дальних плаваний у наших военных моряков. Помешала  ли  в
тот раз злодею необходимость уходить в море, и теперь он при  первой  же
возможности  вернулся  к  гнусным  замыслам,  которых  тогда  не   успел
осуществить? Обо всем этом мы не знаем ничего.
   Вы, конечно, можете возразить, что вторичное ее исчезновение не  было
побегом, и все это одни домыслы.  Правильно;  но  разве  исключено,  что
такое намерение у нее было? Кроме Сент-Эсташа да еще, пожалуй, Бове,  мы
не назовем ни одного признанного,  явного  поклонника,  ухаживающего  за
Мари открыто, не таясь. Ни о ком больше не  было  слышно.  Кто  же  этот
тайный любовник, о котором родственникам (во всяком случае,  большинству
родственников) ничего не  известно,  а  Мари  встречается  с  ним  в  то
воскресное утро и настолько послушна, что с готовностью остается  с  ним
вдвоем, когда уже вечерние тени пали на  пустынные  рощи  у  заставы  дю
Руль? Кто же он, спрашиваю я, этот тайный любовник,  о  котором  родные,
или  большинство  родни,  и  не  слыхали?  И  что  означает   загадочное
пророчество, оброненное мадам Роже: "Боюсь, что  не  видать  мне  больше
Мари"?
   Но если маловероятно, чтобы мадам Роже была посвящена в план  побега,
то почему бы нам тем не менее не допустить, что  у  нашей  девицы  такой
план все-таки был? Перед уходом она сказала, что хочет проведать  тетку,
и попросила Сент-Эсташа зайти за ней вечером. Что ж, на  первый  взгляд,
это действительно веский довод против  моих  предположений;  но  давайте
рассуждать. Известно, что она встретила какого-то знакомого и поехала  с
ним за реку, а к трем часам они появились у заставы дю Руль. Но,  уезжая
со своим приятелем, она (независимо от того,  каковы  были  ее  планы  и
догадывалась ли о них мадам Роже) должна была подумать  о  недоумении  и
подозрениях Сент-Эсташа, когда, явившись в условленный час на  улицу  де
Дром,  он  узнает,  что  она  там  и  не   появлялась,   а   вернувшись,
встревоженный этим открытием, в пансион, увидит, что ее  все  нет.  Она,
повторяю, не могла не предвидеть  этих  последствий.  Она,  конечно  же,
предвидела заранее и досаду Сент-Эсташа, и подозрения, которые возникают
у домашних. Вряд ли она надеялась  легко  отговориться,  вернувшись;  но
если, скажем, она  и  не  собиралась  возвращаться,  то  эти  неизбежные
нарекания ее не могли беспокоить.
   Рассуждала она, по  всей  видимости,  следующим  образом:  "Я  должна
встретиться с одним человеком, чтобы бежать с ним, или с другой целью, а
какой именно, - это уж мое дело. Надо,  чтобы  нам  не  могли  помешать;
чтобы нас не настигли, нужно выгадать побольше  времени;  пусть  думают,
что я в гостях у тети и пробуду у нее весь день; я  попрошу  Сент-Эсташа
не заходить за мной, пока не стемнеет, тогда дома не будут беспокоиться,
что меня нет; именно так я  и  выиграю  больше  всего  времени.  Если  я
запрещу Сент-Эсташу заходить за мной, пока не стемнеет,  то  раньше  он,
конечно, и не явится; если же я не условлюсь с ним, то запас  времени  у
меня  убавится,  потому  что  меня  хватятся  дома  гораздо  раньше,   и
поднимется переполох. Если  бы  я  собиралась  вернуться,  решив  только
поразвлечься  с  этим  человеком,  тогда  не  было  бы  расчета  просить
Сент-Эсташа зайти за мной, ибо, явившись, он, конечно, сообразит, что  я
его просто дурачу, о чем ему бы ни за что не догадаться, если бы я  ушла
из дома, не сказавшись, вернулась засветло и сказала, что была в  гостях
у тети. Но поскольку я решила уйти из  дома  совсем,  или  на  несколько
недель, или скрываться, пока мое убежище не откроют, - то мне бы  сейчас
только выиграть время, все остальное пока неважно".
   Вы уже обратили  в  ваших  заметках  внимание,  с  какой  готовностью
подхватила молва объяснение этой печальной истории тем, что девица стала
жертвой хулиганской шайки. Ну, а при известных  условиях  общим  мнением
пренебрегать не следует. Когда оно возникает стихийно и безыскусно,  оно
подобно тем озарениям, которые даны только гению. И в  девяноста  девяти
случаях из ста я приму его  приговор  без  рассуждении.  Но  только  при
условии его полной внутренней независимости. Это  должен  быть  в  самом
строгом смысле глас народа, а признаки посторонних влияний бывают  почти
неуловимы, так что их иной раз  и  не  докажешь.  В  данном  же  случае,
сдается мне, "общее мнение" насчет банды сложилось под  впечатлением  от
одного происшествия, к делу совершенно не относящегося, - оно изложено в
третьей выдержке из моей подборки. Весь Париж взволнован находкой  трупа
Мари  Роже,  девицы   молодой,   прелестной   и   пользующейся   большой
популярностью. Тело со следами зверского насилия выловлено в реке. А тут
становится известно, что тогда же, или примерно в то же время, когда, по
всей видимости, эта девица была убита, банда молодых бездельников,  хотя
до убийства у них и не дошло, надругалась над другой девицей так же, как
надругались над той, которую потом убили. Удивительно ли, что полученные
людьми сведения об одном насилии повлияли на их  догадки  о  другом,  об
обстоятельствах которого ничего не  известно?  Общее:  мнение  никак  не
могло определиться и только  и  ждало  какого-нибудь  указания,  а  если
придерживаться известного о д